Текст книги "Волна страсти"

Глава 5

Когда Ребекка в сопровождении капитана Уилдинга вошла в комнату для прислуги, расположенную рядом с кухней, слуги блаженствовали за чаем, заедая его бутербродами. Разговоры сразу стихли, и шесть пар глаз уставились на непрошеных гостей. Присутствовали все слуги, за исключением кучера Хелпа.

– Это капитан Уилдинг, новый секретарь сэра Энтони, – сухо сказала Ребекка. – Отныне вы поступаете в его распоряжение. – Она кивнула в сторону Кеннета, как бы перекладывая на него всю ответственность.

Кеннет оглядел слуг, и одна из служанок с лукавыми глазами, перемигнувшись с лакеем, весело захихикала. Уилдинг посмотрел на нее, и улыбка моментально исчезла с лица девушки. Все молчали. Внезапно невысокого роста служанка, та, которая обычно ни минуты не сидела без дела, поднялась из-за стола. Остальные последовали ее примеру. На глазах изумленной Ребекки все слуги вдруг встали по стойке «смирно» и как будто превратились в небольшой отряд вышколенных солдат.

– Прежние порядки отменяются, – сказал капитан Уилдинг тоном, не допускающим возражений. – Кому не нравится работа, могут поискать себе другое место. Со всеми вопросами и жалобами обращаться только ко мне. Ни в коем случае не разрешается беспокоить сэра Энтони и мисс Ситон. Всем ясно?

По лицам было видно, что ясно всем. Кеннет обошел слуг, узнал имена и обязанности каждого, затем отпустил их. Слуги один за другим покинули комнату. По лицам людей было видно, что капитан произвел на них должное впечатление. Ребекка была явно ошеломлена таким результатом.

Столь же решительно капитан разобрался и с двумя желающими занять место повара. Первым был очень солидный француз. Просмотрев его рекомендательные письма, Уилдинг попросил француза приготовить что-нибудь для него и мисс Ситон. Обидевшись, что в его способностях сомневаются и устраивают ему экзамен, француз незамедлительно покинул дом.

Следующей была пухлая, добродушная женщина, тоже француженка. Ее рекомендательные письма не были столь впечатляющими, как у ее предшественника, однако, когда ее попросили показать свое искусство, она на минуту задумалась и не мешкая приступила к работе. Через двадцать минут она подала своим судьям пышный омлет и дымящийся кофе.

Сомнения Ребекки по поводу способа найма на работу улетучились с первым куском омлета.

– Превосходно. – Она положила в рот еще один кусок. – Мне нравится, что она сделала соус к омлету из винной вишни. Она будет у нас работать?

Капитан Уилдинг, сидевший за столом напротив Ребекки, положил в рот большой кусок омлета.

– Да, – ответил он. – Мадам Брюнель прошла все три испытания.

– Почему три? – спросила Ребекка, расправляясь с омлетом.

– Первое и самое главное качество – ее отношение к работе. Она ведь тоже могла обидеться и уйти. – Капитан сделал большой глоток великолепного кофе. – Второе: она изобретательна. В считанные минуты она сообразила, что можно сделать из продуктов, имеющихся под рукой, и использовала их с толком. Ну и последнее – результат. Он превзошел все ожидания.

Рука Ребекки с вилкой застыла на полпути ко рту.

– Разве умение готовить не самое главное? – спросила она.

– Все умение сводится на нет, когда кто-нибудь слишком высоко ставит свою работу. Покладистый характер не менее важен, особенно в доме, где и без того хватает хлопот.

Задумавшись, Ребекка рассеянно ковыряла вилкой омлет. Новый секретарь хорошо понимает человеческую природу, чего не скажешь по его внешности, напоминающей портового грузчика. К тому же он знает толк в искусстве. Возможно, выбор сэра Энтони не так уж плох. Она поднялась из-за стола.

– Неплохое начало, капитан. Увидимся за обедом.

– Значит, я выдержал ваш экзамен? – спросил Кеннет, подняв от удивления брови.

– Вас нанимал отец, и в мои обязанности не входит устраивать вам экзамен, – небрежно заметила Ребекка.

– Вы скромничаете, мисс Ситон, – не удержался от иронии Уилдинг. – Уверен, что ваш отец не взял бы себе секретаря, если бы вы вздумали выдвинуть свои возражения.

– Вполне возможно, но вы понравились отцу, и я умываю руки.

Ребекка еще раз внимательно оглядела Кеннета. Что таится за этим суровым лицом? Сейчас он сама учтивость, но мягкость явно не в его характере. Что именно отличает его от всех прочих мужчин, которых она знала? Ей никогда этого не понять, если он будет следить за каждым своим словом из-за страха быть уволенным.

– Вам совсем необязательно осторожничать, – сказала она, поддавшись порыву. – При мне вы можете свободно высказывать свое мнение. Обещаю, что никогда не воспользуюсь вашими словами, чтобы обратить их против вас.

– Вы предоставляете мне свободу действий и разрешаете быть грубым, прямолинейным солдатом? – удивился Кеннет.

– Совершенно верно.

В ясных серых глазах Кеннета появился загадочный блеск.

– И вы не будете возражать, если у меня вдруг появится желание поцеловать вас?

Ребекка залилась краской.

– Не поняла…

– Простите меня, мисс Ситон. Вряд ли у меня возникнет желание поцеловать вас. Просто я хотел установить границы вседозволенности.

– Вы уже превысили их. Надеюсь, в будущем это не повторится.

Ребекка повернулась и направилась к двери. Определенно его характер мягким не назовешь, но впервые в жизни она не знала, что ее больше расстроило: обескураживающее высказывание по поводу поцелуя или замечание, что это не входило в его намерения.

За полчаса до встречи с сэром Энтони Кеннет зашел к себе в комнату. Горничные навели в ней полный блеск, а лакей уже успел привезти его вещи из отеля, где он провел ночь. Судя по всему, у него не будет затруднений с прислугой, просто они нуждались в твердой руке.

Кеннет быстро распаковал вещи и разложил их по местам. По укоренившейся привычке он захватил с собой папку с рисунками. Он спрятал ее на дно шкафа, подальше от глаз прислуги. Кеннет обошел комнату, чувствуя себя таким усталым, как будто отмахал тридцать миль. Хитрость тоже требовала немалого напряжения.

Он подошел к окну и посмотрел на маленький садик. За садом виднелись дома и крыши Мейфера, самого фешенебельного района Лондона, который можно было назвать пульсирующим сердцем Британии. И хотя Кеннет посещал привилегированную школу в Харроу, расположенную всего в нескольких милях от Лондона, он редко задерживался в столице больше чем на пару дней. А в возрасте, когда юноши приобщаются к городским развлечениям, он покинул страну.

Что принесет ему этот визит в Лондон? Где-то недалеко расположен дом Гермион, вдовствующей леди Кимболл, безбедно живущей на деньги, выкачанные из ее покойного мужа. Кеннет молил Бога, чтобы их пути не пересеклись. Даже спустя пятнадцать лет он не утратил ненависти к мачехе.

Где-то неподалеку и особняк лорда Боудена, ждущего от него еженедельного доклада. Тяжело вздохнув, Кеннет опустился в кресло и попытался собрать воедино впечатления, полученные от дома сэра Энтони и его обитателей. Дело оказалось не таким простым, как ему представлялось. Сэр Энтони был самонадеянным и весьма раздражительным, но он был оригинальной, сильной личностью, непохожей на всех остальных. Трудно будет работать бок о бок с человеком, зная, что ты собираешься разрушить его жизнь.

Кеннет напомнил себе, что Ситон обвиняется лордом Боуденом в убийстве жены и в случае подтверждения обвинения понесет заслуженное наказание. Но способен ли сэр Ситон на убийство? Пожалуй, такое возможно. Он человек взрывного темперамента, не терпящий возражений, и в порыве гнева может быть очень опасен. Гуляя с женой по краю обрыва, он мог на что-то рассердиться, и это привело к роковому исходу. Возможно, он и не собирался убивать ее, но это непреднамеренное убийство могло быть следствием вспышки его гнева; тогда на нем лежит косвенная вина.

Но как доказать такое преступление, не имея свидетелей? Необходимо точно знать, что происходило в доме Ситона в день смерти Элен, какая атмосфера там царила, как складывался день.

Кеннет вспомнил, как вела себя Ребекка, упомянув об «ужасном, нелепом несчастном случае». Это было больше, чем просто печаль. Не исключено, что подозрения Боудена вполне оправданны. Интересно, что она подразумевала под словами «отец был вне себя»? Что это – горе или вина?

Кеннет поморщился при мысли о своей бестактности. Зачем он завел этот идиотский разговор о поцелуе? Ребекка выбежала из комнаты, как рассерженная кошка. Но, черт возьми, что-то в этой женщине влекло его. Конечно же, это не любовь с первого взгляда; он даже не уверен, что она вообще ему понравилась. И тем не менее ее острый язычок и весь необычный облик были такими привлекательными, что он не удержался и допустил промах. Он уже почти забыл, что такое приличное общество, и хорошим манерам придется учиться заново.

Проведя всего два часа в доме Ситона, Кеннет пришел к заключению, что его умение рисовать – чисто любительское, но он не мог отказаться от своих скромных способностей. Он извлек карандаш и альбом на свет Божий и стал делать наброски. Рисование всегда успокаивало его, отвлекало от мрачных мыслей.

Быстрыми штрихами он набросал портрет сладострастной Лавинии. Она послужила бы хорошей моделью для Венеры. Немного подумав, Кеннет перечеркнул набросок. Ему всегда нравились красивые женщины, но, как ни странно, он никогда не влюблялся в них. Барбара Мельбурн, жена его армейского товарища, которая следовала за их полком через всю Испанию и Бельгию, была сногсшибательной женщиной: доброй, покладистой и необыкновенно красивой. Он отдал бы за нее жизнь – за нее и ее дочь, – но питал к ней только дружеское расположение, даже после того как она овдовела. А вот Марию, яростного борца за свободу Испании, он по-настоящему любил.

Вспомнив Марию, Кеннет подумал, что у нее с Ребеккой много общего. Обе далеко не красавицы, но что-то неуловимое делало каждую неповторимой. Они обе были целеустремленными, и если страстью Марии была борьба за свободу Испании, то Ребекка вложила всю свою страсть в искусство. Талант сам по себе еще ничего не значит, и, чтобы стать настоящим художником, нужны были еще и одержимость, и самоотречение.

Именно эти черты – одержимость и самоотречение и привлекали его в женщинах. Мария любила Испанию и отдала за нее жизнь. Короткие минуты отдыха они проводили вместе, и девушка страстно любила его. Они встречались нечасто, но эти встречи были бурными. Кеннет не мог вообразить себе нормальную, обыденную жизнь с Марией и все же не удержался от того, чтобы сделать ей предложение.

Что бы изменилось в его жизни, не откажи она ему? Как бы изменилась она сама? Возможно, она сейчас была бы жива.

Невольно Кеннет вспомнил свою последнюю встречу с любимой, и сердце его заныло. Он постарался отогнать нахлынувшую тоску; что толку вспоминать о прошлом – его не вернешь. Сейчас надо жить настоящим и думать о Саттертоне, Бет и ее будущем.

Это расследование не обещало быть легким. Необходимо подружиться с кучером: он может приоткрыть завесу над многими загадками; и, кроме того, Кеннет должен разыскать Тома Морли. Капитан не умалял всех трудностей предстоящего дела. Служба в разведке научила его собирать сведения по крупицам, не пренебрегая ничем. Ему еще предстоит найти нужных людей.

С тяжелым сердцем Кеннет признался себе, что здесь наибольшую помощь сможет оказать Ребекка. Она знает то, чего не могут знать слуги. Он должен завоевать ее дружбу. Завоевать – и предать. Кеннет молча обругал себя. Как бы ему хотелось, чтобы борьба была честной и не было нужды прибегать к различным уловкам. Собираясь спуститься вниз на встречу с сэром Энтони, Кеннет в который раз пожалел, что ввязался в эту запутанную историю.

* * *

– Пошлите любезные письма с напоминанием об уплате долга людям, перечисленным в этом списке. Большинство из них аристократы. Люди попроще не забывают оплачивать счета. – Порывшись в бумагах, сэр Энтони извлек тетрадь в кожаном переплете. – Другая ваша задача – вести мой дневник. Обычно я записываю предстоящие дела на клочках бумаги. – Он открыл папку, в которой лежало множество таких бумажек. – Вам предстоит перенести все это в мой дневник, составив таким образом очередность работ.

Кеннет взял дневник и перелистал страницы. Аккуратным почерком Тома Морли было записано: «5 февраля, с 10 до 11 – герцог Кэндовер с семьей. Первые наброски на фоне неяркого солнца». На тот же день были назначены и два других сеанса; затем шла встреча с друзьями и заседание в совете Королевской академии искусств. Кеннет почувствовал легкое возбуждение: по дневнику можно было проследить, чем занимался сэр Энтони накануне и в день смерти леди Ситон.

Стараясь не выдать волнения, Кеннет заметил:

– У вас плотное расписание.

– Я бы сказал – даже слишком. В прошлом году мне позировали триста шесть раз. У меня совсем не оставалось времени для моих исторических полотен. – Ситон вздохнул. – Но как я могу отказать леди написать ее портрет, если она убеждает меня, что только я смогу наиболее полно выразить ее личность?

Кеннета так и подмывало напомнить сэру Энтони, что тот получает удовольствие от написания портретов и что именно они позволяют ему жить на широкую ногу, но он вовремя сдержался.

– Какие будут еще указания, сэр? – осведомился он.

– На сегодня довольно. – Сэр Энтони поднялся. – Диктовку писем отложим на завтрашнее утро. Достаточно и этой работы.

Кеннет собирался спросить, с чего лучше начать, когда за дверью раздался звук шагов и после короткого стука в кабинет вошли трое одетых по последней моде джентльменов. Высокий мужчина приятной наружности и одного с Ситоном возраста спросил:

– Почему ты не за мольбертом, Энтони?

– Я натаскиваю своего нового секретаря, которого мне послало само Провидение. – Ситон кивнул в сторону Кеннета. – Капитана Уилдинга прислал мне некий пожелавший остаться неизвестным доброжелатель, зная, что секретарь мне нужен как воздух. Не тебе ли я обязан этим, Малькольм?

Малькольм бросил на Кеннета острый, подозрительный взгляд.

– Если друг решил не раскрывать своего имени, то пусть так оно и будет, – ответил он.

Ситон согласно кивнул. Казалось, ответ его вполне устроил.

– Капитан Уилдинг, это некоторые из моих друзей-шалопаев, ухитрившиеся превратить мою мастерскую в светский салон.

– Но только на вторую половину дня, – заметила женщина, которую Кеннет не сразу заметил за спиной Малькольма. Только сейчас он с удивлением узнал в ней прекрасную Лавинию, разодетую в пух и прах.

– Человек должен ощущать себя хозяином в своем доме, и с этим нужно считаться, – заметил сэр Энтони и стал представлять Кеннету своих друзей.

Кеннет улыбался и кивал головой. Элегантный Малькольм оказался лордом Фрейзером, хорошо известным портретистом, пишущим только портреты джентльменов. Второй мужчина, невысокого роста, с улыбчивым лицом, был не кем иным, как Джорджем Хэмптоном, знаменитым гравером и владельцем известного в Британии магазина гравюр и эстампов. Лавиния была представлена как леди Клэкстон. Кеннет молча изучал лица представленных ему друзей сэра Энтони. Все они должны были хорошо знать Элен Ситон.

После нескольких минут непринужденной беседы Малькольм Фрейзер сказал:

– Нам хотелось бы полюбопытствовать, как продвигается ваша работа над новой картиной к серии «Ватерлоо». Не могли бы мы взглянуть на нее?

Сэр Энтони пожал плечами.

– Я почти не работал над ней со времени вашего последнего визита, но если уж вам так хочется увидеть ее, прошу. – Он предложил руку Лавинии.

Прежде чем компания успела покинуть мастерскую, в дверях появилась Ребекка Ситон, растрепанная еще больше, чем утром. Увидев гостей, она застыла на пороге.

– Как поживает самая красивая художница в Лондоне? – с подчеркнутой медлительностью спросил лорд Фрейзер.

– Не имею ни малейшего представления, – последовал ответ. – Может, вы об этом знаете?

Лорд рассмеялся, слегка уязвленный ее ответом.

– Впервые встречаю женщину, которая принимает светскую любезность в штыки, – сказал он.

– Если бы вы не расточали комплименты направо и налево, я бы, может, отнеслась к ним более серьезно, – ехидно заметила Ребекка, раскланиваясь с Лавинией и Джорджем.

Спустя несколько минут гости отправились смотреть новую картину сэра Энтони.

– Если я не ошибаюсь, вы уже познакомились с первыми членами салона Ситона, – сказала Ребекка.

Кеннет удивленно поднял брови.

– Сэр Энтони сказал мне, что его друзья используют мастерскую как место встречи, но я решил, что он шутит.

– Отец не любит, когда его беспокоят по утрам, но днем он с радостью принимает друзей, которые приходят посмотреть на его новые картины и поболтать с ним. Иногда это бывает очень утомительно. – Ребекка обвела взглядом кабинет. – Вы не видели кота?

– Кота?

– Это такое маленькое животное с четырьмя лапами и хвостом. – Она заглянула под письменный стол отца. – Мой кот очень любит прятаться в этой комнате.

Кеннет на минуту задумался и припомнил, что когда он разговаривал с сэром Энтони, то краем глаза заметил промелькнувшую тень. Он подошел к шкафу, опустился на колени и заглянул под него. Оттуда не мигая смотрела пара желтых горящих глаз.

– Мне кажется, что ваш приятель здесь. Ребекка стала на колени рядом с Кеннетом.

– А ну-ка вылезай оттуда, Гасти. Пора обедать. Кот потянулся и стал медленно выползать. Это был огромный котище, с серой всклокоченной шерстью, обкусанным ухом и неестественно коротким хвостом. Ребекка что-то забормотала и ловко схватила кота на руки. Ее обычно недовольное выражение лица стало нежным.

– Как правильно называть его – Гаст или Гасти? – спросил Кеннет.

– Его зовут Грей-Гаст, но я называю его Гасти. – Ребекка нежно погладила кота, и тот в ответ довольно замурлыкал. – Это самый обыкновенный уличный кот, который кормился возле нашей кухни. Я стала подкармливать его, но только спустя месяцы он позволил себя погладить. Теперь из него получился отличный домашний кот.

Кеннет не ожидал от Ребекки такого горячего участия в судьбе помоечного кота и нашел ее поступок неожиданно трогательным. Желая польстить ей и тем самым положить начало их дружбе, он почесал кота за ухом.

– Чудесный малый, да к тому же храбрый. Похоже, он совсем не боится людей. Пока у вашего отца здесь были гости, он спокойно спал.

– Он уже привык к нашим нескончаемым посетителям. У нас бывает много людей, но те трое, которых вы видели, – особенно частые гости. Отец, Джордж и Малькольм – друзья со студенческих лет. Все они учились в академической школе живописи. Джордж – мой крестный отец. Он делает гравюры с отцовских работ.

– Его гравюры прекрасны и еще больше прославляют вашего отца. – Кеннет снова погладил кота, который сейчас сидел на плече Ребекки, и его пальцы нечаянно коснулись ее щеки. Кожа был на редкость гладкой и нежной. – Я уже видел Лавинию и решил, что она натурщица, зарабатывающая этим на жизнь. Вот уж не ожидал, что на самом деле она леди Клэкстон.

– Лавиния была известной актрисой и время от времени позировала художникам, но затем вышла замуж за престарелого баронета. Сейчас она богатая вдова и скандально известна. Ее не принимают в высшем обществе, но она очень популярна в артистических кругах. – Ребекка потерлась щекой о мягкую кошачью шерсть. – Мне кажется, что она любовница отца, – добавила она, понизив голос.

Кеннет насторожился.

– Я удивила вас, капитан? – спросила Ребекка, заметив настороженный блеск его глаз.

Кеннет постарался взять себя в руки.

– Меня слишком долго не было в Англии, и я, возможно, отстал от жизни. В былые времена молодым леди запрещалось обсуждать такие скользкие темы.

– Но я уже не так молода и совсем не леди, – с усмешкой ответила Ребекка. – Моя репутация давно погублена. Мир искусства принимает меня, так как я дочь известного художника, но меня никогда не примут ни в одном приличном обществе.

– Вы успокоились или все еще переживаете ту историю? – спросил Кеннет как можно мягче.

Ребекка задумалась.

– Пожалуй, уже пришла в себя. Я не очень заботилась о своей репутации, пока не потеряла ее, но сейчас это меня уже мало волнует.

Кеннет кивнул и сел за стол.

– Наши поражения делают нас сильнее, – заметил он.

– Вы неординарно мыслите, – ответила Ребекка, потеревшись щекой о спину кота.

– Мне и прежде говорили об этом, – сухо ответил Кеннет, – но я никогда не придавал этому значения.

Ребекка улыбнулась, и ее личико похорошело.

– С моей стороны это комплимент, капитан. – Кот перебрался ей на шею и повис, как воротник. – Встретимся за обедом. В нашем доме существует неписаный закон – обедать всем вместе. – Ее глаза остановились на портрете леди Ситон. – Моя мать прекрасно знала, что мы с отцом, увлекшись работой, забываем обо всем на свете, и поэтому требовала, чтобы вся семья хоть раз в день собиралась за обедом.

– Вы очень на нее похожи.

– Не совсем так. У нас одинаковый цвет волос, но она была гораздо выше ростом, почти такой же высокой, как и отец. – Ребекка отвела взгляд от портрета и прижала к себе кота. – К тому же мама была красавицей.

Кеннет хотел сказать, что она тоже красавица, но промолчал, испугавшись, как бы его не сочли грубым льстецом.

Заходящее солнце осветило ее волосы, и они вспыхнули пожаром. Любой, у кого есть глаза, увидел бы в ней настоящую красавицу. Вспомнив, что привело его в этот дом, Кеннет словно невзначай спросил:

– Леди Ситон была такой же очаровательной, как на портрете?

– Когда она была счастлива, все вокруг нее были счастливы. А когда она была печальной… – Ребекка задумалась. – Мы все это чувствовали.

– Значит, она была человеком настроения?

Ребекка внезапно приняла холодный, замкнутый вид и направилась к двери, бросив через плечо:

– Это свойственно каждому.

Чувствовалось, что он задел ее за живое. Кеннет помолчал, обдумывая, как загладить свою ошибку. Возможно, он больше расположит молодую женщину к себе, рассказав немного о своей жизни.

– Моя мать умерла, когда мне было шестнадцать, – тихо произнес он. – Это было самое страшное горе в моей жизни.

Ребекка остановилась и тяжело вздохнула.

– Такое никогда не забывается. Это рана на всю жизнь. Расскажите мне, как она умерла.

– Она умирала медленно и тяжело от страшной болезни. – Перед глазами Кеннета встали те ужасные годы, руки его задрожали, и он стал судорожно перебирать бумаги на столе. – Я видел много смертей, но ни одна из них не оставила в моей душе такую саднящую рану.

Чисто внешне Кеннет походил на отца, но по своему душевному складу в точности повторял Элизабет Уилдинг. Его первые воспоминания были связаны с матерью. Как сейчас он видит ее длинные изящные пальцы, которые водят по бумаге его ручонкой, пытаясь научить его писать свое имя. От нее он унаследовал и страсть к рисованию, и восприятие окружающего мира.

И хотя муж Элизабет по-своему любил ее, у него не хватало духа сидеть у постели умирающей жены. Только от сына она слышала слова утешения и поддержки. За тот тяжелый год Кеннет быстро повзрослел. Горе сплотило его и сестру: они очень привязались друг к другу, и эта связь не угасла даже за время его долгого отсутствия.

Кот замяукал и отвлек Кеннета от грустных воспоминаний. Он поймал себя на том, что его руки бессмысленно перебирают бумаги. Подняв голову, он встретил сострадание в глазах Ребекки.

Он вовсе не нуждался в ее жалости; лицо его посуровело, и Кеннет быстро поднялся.

– Ваш отец сказал мне, что я должен вести его дневник. А где находятся старые? Полистав их, я бы быстрее понял, каким образом лучше начать.

– Спросите у отца. Я не имею ни малейшего представления, где он их держит. Встретимся за обедом, капитан.

С этими словами Ребекка покинула кабинет. Глядя ей вслед, Кеннет вдруг ощутил ее тревогу как свою собственную.

* * *

Ребекка спустилась на кухню покормить кота. Она всегда расстраивалась, когда говорила о гибели своей матери, а рассказ капитана о смерти его матери еще больше усилил ее печаль. Оказывается, у него есть душа и в нем угадывается испуганный мальчик, чего никак нельзя было ожидать от закаленного в боях, очерствевшего офицера.

Кеннет просто обескуражил Ребекку. Поначалу он показался ей человеком грубым, но не лишенным интеллекта, теперь же она увидела в нем сострадание и умение воспринимать жизнь с мудрой философией. Она не без умысла поведала ему о своей загубленной репутации, зорко наблюдая за ним. Надо отдать новому секретарю должное: он не был изумлен и не проявил излишнего любопытства.

Накормив кота, Ребекка поднялась к себе в мастерскую. У нее есть еще полчаса, чтобы переодеться к обеду, а пока она сможет сделать один-два наброска капитана.