Текст книги "Королева бурь"

Эллерт склонил голову, борясь с инстинктивным гневом, побуждавшим свернуть отцу шею.

– Дамон-Рафаэль достаточно часто высказывался по поводу моего мужского естества, отец. Должен ли я выслушивать то же самое от тебя?

– А что ты сделал, чтобы у меня возникло лучшее мнение о тебе? Где твои сыновья?

– Я не согласен с вами, сир, о мужчине не судят лишь по количеству сыновей. Но не буду спорить с вами на эту тему. Я не хочу передавать по наследству проклятие, которое несу в крови. Я кое-что знаю о ларане и чувствую, что вы не правы, пытаясь добиться большей силы от моего дара. Вы можете видеть на моем примере, а тем более на примере Лаурена, что человеческий мозг не способен справиться с таким даром. Вы понимаете, что я имею в виду, когда говорю о генах?

– Ты собираешься учить меня моему делу, юнец?

– Нет, отец, но, со всем уважением к вам, я не собираюсь принимать в этом участие. Если мне когда-либо придется иметь сыновей…

– Здесь нет никаких «если»! Ты должен иметь сыновей!

Голос старика звучал так уверенно, что Эллерт тяжело вздохнул и покачал головой. Отец просто не слышит его. О да, он слышит слова, но не вслушивается, потому что Эллерт не соглашается с кредо лорда Элхалина: первейшая обязанность сына знатного рода – зачинать и воспитывать сыновей, обладающих сказочным даром Хастура и Кассильды, лараном великих Доменов.

– Отец, умоляю тебя выслушать меня. – Теперь Эллерт не сердился и не спорил, но лишь отчаянно хотел, чтобы его поняли. – Говорю тебе: от этой генетической программы, превращающей женщин в простые орудия для выведения монстров разума без признаков человечности, нельзя ждать ничего, кроме зла. Я не могу пойти против своей совести, не могу заниматься этим.

Отец оскалил зубы в хищной улыбке:

– Выходит, ты любитель мальчиков?

– Нет, – ответил Эллерт. – Но я не познал женщины. Если я проклят злым даром…

– Замолчи! Ты поносишь наших великих предков и самого Властелина Света, одарившего их лараном!

Юноша снова рассердился:

– Это вы богохульствуете, сир, если считаете, будто богов можно склонять к выполнению человеческих планов.

– Ты, дерзкий… – Отец резко выпрямился, но затем с неимоверным усилием совладал с душившей его яростью – Сын мой, ты молод и связан монашескими предрассудками. Вернись в свой дом, и тогда ты поймешь, что к чему. То, что я прошу от тебя, – справедливо и необходимо для процветания рода Хастуров. Нет, – он жестом принудил Эллерта к молчанию, – ты еще невежествен в этих вопросах, и твое образование должно продолжиться. Мужчина-девственник… – несмотря ни на что, лорд Элхалин не смог скрыть презрения в голосе, – такой мужчина не способен судить здраво.

– Поверьте мне, я не безразличен к женским чарам, – пробормотал Эллерт. – Но я не желаю передавать по наследству мое проклятие. Не желаю и не буду.

– Этот вопрос не обсуждается, – угрожающе произнес дом Стефан. – Ты обязан повиноваться мне, Эллерт. Будет настоящим позором, если моему сыну придется зачать своих сыновей одурманенным, словно упрямой девице, но есть средства, которые вынудят тебя к этому, если не оставишь нам другого выбора.

«Святой Носитель Вериг, укрепи меня! Как мне удержаться и не убить его прямо здесь!»

– Сейчас не время спорить, сын мой, – уже тише продолжал лорд Элхалин. – Ты должен убедиться в том, что твои предрассудки беспочвенны. Я прошу тебя, оденься как подобает мужчине из рода Хастуров. Подготовься к поездке. Ты так нужен нам, дорогой сын… и знаешь ли ты, как мне не хватало тебя?

Неподдельная любовь, прозвучавшая в его голосе, пронзила болью сердце Эллерта. Тысячи детских воспоминаний замелькали перед взором, затуманивая прошлое и будущее. Да, он был пешкой в отцовской игре, но вместе с тем лорд Элхалин искренне любил своих сыновей и действительно опасался за здоровье и рассудок Эллерта, иначе никогда бы не послал его в монастырь христофоро – последнее место, которое он мог бы считать пристанищем, достойным своего сына. «Я даже не могу ненавидеть его… – подумал Эллерт. – Насколько было бы проще, если бы я мог!»

– Я поеду, отец, – сказал он вслух. – Поверь мне, я не хотел прогневить тебя.

– И я не хотел сердить тебя, мой мальчик. – Дом Стефан раскрыл ему объятия. – Знаешь, ведь мы так и не приветствовали друг друга, как родственники. Или эти христофоро обязали тебя отречься от родственных уз, сынок?

Эллерт обнял отца, ощутив костлявую хрупкость стариковского тела и хорошо понимая, что суровость лорда Элхалина была лишь маской, скрывавшей страх перед безжалостным наступлением старости.

– Пусть боги проклянут меня, если я сделаю это, отец, – прошептал он. – Позволь мне идти и приготовиться к поездке.

– Иди, сынок. Когда я вижу тебя в тряпье, не подобающем мужчине, это расстраивает меня больше, чем можно выразить словами.

Эллерт не ответил, поклонился и ушел переодеваться. Да, он поедет с отцом и будет исполнять роль покорного сына… до определенных пределов. Но теперь он знал, что имел в виду отец настоятель. В мире назрели перемены, и он не может отгораживаться от жизни.

Юноша видел себя скачущим вдаль, видел огромного ястреба, парящего в небе, видел лицо женщины… Женщины. Он так мало знал о женщинах, а теперь они собираются вручить ему не одну, но сразу троих, покорных и безгласных… этому он будет противиться изо всех своих сил. Он не станет принимать участия в чудовищной генетической программе Доменов. Никогда! Сняв монашеское одеяние, Эллерт в последний раз преклонил колени на холодных камнях пола кельи.

«Святой Носитель Вериг, укрепи меня и дай вынести испытания…» – пробормотал юноша. Потом встал и переоделся в обычное дворянское платье Доменов, впервые за шесть лет пристегнув меч к поясу.

«Святой Валентин-в-Снегах, да пребудет со мной твое благословение в мире…» – со вздохом прошептал он и в последний раз обвел взглядом свою келью. С горьким внутренним прозрением осознал, что больше не вернется сюда.

4

Червин, маленький дарковерский олень-пони, неторопливо трусил по тропе и время от времени встряхивал рогами, выражая свое негодование из-за возобновившегося снегопада. Они уже спустились с гор; до Хали оставалось не более трех дней пути. Эллерту поездка показалась долгой, гораздо дольше семи дней, которые прошли в действительности. У него возникло чувство, будто он путешествует целые годы, преодолев бесконечные лиги дорог, претерпев жесточайшие невзгоды. Юноша очень устал.

Потребовалась вся его выдержка, приобретенная в Неварсине, чтобы без ужаса преодолеть немыслимую мешанину образов – легионы вариантов будущего, словно дороги, по которым можно отправиться, новые возможности, рожденные каждым словом и поступком. Пока они ехали по опасным горным тропам, Эллерт мог предвидеть каждый неверный шаг, ведущий к падению в пропасть, одновременно с верным шагом, сохранявшим жизнь. В Неварсине он научился преодолевать страх, но бесконечные усилия истощали и тревожили его.

Присутствовала также другая возможность. Снова и снова за время путешествия Эллерт видел отца умирающим у его ног в какой-то незнакомой комнате.

«Я не хочу начинать жизнь вне монастыря с отцеубийства! Святой Носитель Вериг, укрепи меня!» Юноша сознавал свой гнев, но бездействие из-за страха тоже могло привести к катастрофе.

«Гнев принадлежит мне, – настойчиво напоминал он себе. – Я могу управлять своим гневом и могу воздержаться от убийства». Но видение снова и снова проносилось перед его мысленным взором: он стоял над телом отца, распростершимся на полу комнаты с зелеными портьерами, шитыми золотом, возле огромного кресла, покрытого затейливой резьбой.

Глядя на лицо отца, было трудно удержаться от жалости и ужаса, видя перед собой человека, только что погибшего ужасной смертью. Еще труднее было не показывать свои чувства перед лордом Элхалином.

На время поездки отец оставил презрительные речи о монашеских предрассудках Эллерта и больше не ссорился с ним. Он ласково обращался к сыну, рассказывая в основном о его детстве в Хали, о временах, когда проклятие еще не поразило Эллерта, или о родственниках и бытовых мелочах. Он поведал о горнорудных работах в Хали, когда сила матриксного круга извлекала железную, медную и серебряную руду на поверхность земли; об экспериментах по выведению новых животных, предпринимаемых его братом, – о ястребах цвета радуги или червинах с фантастическими рогами из драгоценных камней, похожих на волшебных зверей из старых легенд.

День за днем к Эллерту возвращались частицы былой детской любви к отцу – любви тех дней, когда его ларан и вера христофоро еще не разделили их. Он раз за разом ощущал муку утраты, созерцая образ проклятой комнаты с зелеными портьерами, огромным резным креслом и побелевшее, заострившееся лицо отца, даже в смерти сохранившее удивленное выражение.

Снова и снова другие лица проплывали перед ним. Большинство из них Эллерт игнорировал, как научился в монастыре, но два или три возвращались с непонятной настойчивостью. Он понял, что это лица тех людей, кто непременно войдет в его жизнь. Одно из них принадлежало брату Дамону-Рафаэлю, называвшему его трусом и сандаленосцем. Дамон-Рафаэль был бы только рад избавиться от соперника, оставшись единственным наследником Элхалина.

«Как бы мне хотелось, чтобы мы с Дамоном-Рафаэлем были друзьями и любили друг друга, как подобает братьям! Однако я не вижу этого ни в одном из возможных вариантов будущего…»

Также перед мысленным взором Хастура вставало лицо женщины, которую он раньше не видел. Маленькая, изящно сложенная, с бледным лицом и черными волосами, похожими на массу литого непрозрачного стекла; печальное, прекрасное лицо с темными глазами, глядевшими на него с безмолвной мольбой. «Кто ты? – спрашивал он. – Зачем являешься мне?»

После лет, проведенных в монастыре, для Эллерта казались странными и чуждыми эротические видения, связанные с этой женщиной. Он видел ее смеющейся, флиртующей, ее лицо с закрытыми глазами приближалось к нему для поцелуя… «Нет! – думал юноша. – Не имеет значения, какое искушение приготовил для него отец с помощью этой женщины. Он не породит ребенка, несущего в крови проклятье гибельного ларана ». Однако лицо женщины продолжало появляться, ее присутствие ощущалось во сне и наяву, и он понял: это одна из тех, кого отец выбрал ему в невесты. Возможно, мрачно подумал Эллерт, он окажется не способен противостоять ее красоте.

«Я уже наполовину влюбился в нее! – злился юноша. – А ведь я даже еще не знаю ее имени!»

Как-то вечером, когда они спускались в широкую зеленую долину, отец снова заговорил о будущем:

– Перед нами лежит Сиртис. Жители Сиртиса на протяжении столетий были вассалами Хастуров. Там мы ненадолго прервем наше путешествие. Полагаю, ты будешь рад снова поспать в настоящей постели?

– Мне все равно, отец, – рассмеялся Эллерт. – Во время нашей поездки я спал с куда большим комфортом, чем когда-либо в Неварсине.

– Возможно, мне не повредила бы монашеская выносливость, если я хочу, чтобы мои старые кости и дальше выдерживали подобные путешествия, – проворчал старик. – В отличие от тебя буду очень рад мягкой постели. Теперь мы всего лишь в двух днях езды от дома и можем поговорить о твоей свадьбе. В десятилетнем возрасте ты был обручен со своей родственницей Кассандрой Эйлард, не помнишь?

Как Эллерт ни старался, он не мог вспомнить ничего, кроме праздника, когда его одели в новый костюм и заставили часами слушать длинные речи взрослых. Он сказал об этом отцу, тот пожал плечами:

– Я не удивлен. Наверное, в то время девочки там даже не было. Тогда ей, кажется, исполнилось всего лишь четыре года. Надо признать, я не вполне одобрял этот брак. В жилах Эйлардов течет кровь чири[11]11
  Мифические бесполые существа, наделенные психокинетическими способностями.


[Закрыть], и они производят на свет время от времени дочерей-эммаска – с виду прекрасных женщин, но не способных ни выходить замуж, ни рожать детей. Однако их ларан силен, поэтому я решился обручить вас. Когда девочка подросла, я поручил лерони из нашего дома обследовать ее в присутствии акушерки. Обе высказали мнение, что Кассандра полноценная женщина и может рожать детей. Я не видел ее с тех пор, когда она была совсем малюткой, но мне говорили, что она выросла красавицей. Эйларды находятся в союзе с нашим кланом. Нужда в таком браке велика.

Эллерт заставил себя говорить спокойно:

– Ты знаешь мое мнение в этом вопросе, отец. Не буду спорить с тобой, но не изменю свои взгляды. Я не хочу жениться и плодить сыновей с проклятием в крови. Более мне нечего сказать.

И снова перед потрясенным взором юноши возникла комната с зелеными портьерами, обшитыми золотом, мертвое лицо отца… Видение было таким сильным, что ему пришлось несколько раз моргнуть, чтобы разглядеть дома Стефана, ехавшего рядом.

– Эллерт. – В голосе старика слышалась теплота. – За время нашего с тобой путешествия я слишком хорошо узнал тебя, чтобы верить подобным речам. В конце концов, ты – мой сын, и когда займешь место, принадлежащее тебе по праву, то быстро избавишься от этих монашеских догм. Давай не будем говорить об этом, пока не настанет срок. Боги знают, у меня нет желания ссориться с сыном, которого они мне подарили.

В горле у Эллерта встал горький комок. «Ничего не поделаешь. Я полюбил своего отца. Неужели в конце концов он сломит мою волю – не насильно, а добротой?» Он снова увидел мертвое лицо отца в комнате с зелеными портьерами, а затем перед затуманившимся взором проплыло лицо темноволосой девушки из его грез.

Замок Сиртиса был древней каменной цитаделью с крепостным рвом и подъемным мостом. Каменные и деревянные надворные постройки радовали глаз своим мощным великолепием, а сам двор закрывал тент из разноцветного стеклоподобного вещества. Под ногами разбегались мозаичные узоры мостовой, выложенные с искусством и точностью, недоступными обычным мастеровым. Эллерт понял, что обитатели Сиртиса широко пользовались возможностями матрикса для создания великолепных вещей. «Как ему удалось собрать столько людей, одаренных лараном и готовых выполнить его волю?»

Старый лорд Сиртис, приземистый и рыхлый мужчина, сам вышел во двор приветствовать своего сюзерена. Вассал упал на колени с раболепной покорностью и поднялся с улыбкой, весьма напоминавшей ухмылку, когда дом Стефан заключил его в объятия. Потом лорд Сиртис обнял Эллерта, и тот содрогнулся, почувствовав на щеке мужской поцелуй.

«Фу! Словно домашняя кошка, ластящаяся к хозяину!» Дом Мариус провел их в приемный покой, обставленный с роскошью, усадил на мягкие диваны и послал за вином.

– Это новый сорт сидра из наших яблок и груш, вы обязаны его попробовать… Кстати, у меня появилось одно любопытное развлечение, но мы поговорим о нем после еды.

Дом Мариус расслабленно откинулся на взбитые подушки.

– А это твой младший сын, Стефан? До меня дошли слухи, что он уехал из Хали и стал монахом среди христофоро… в общем, разные глупости. Рад, что это оказалось низкой клеветой; некоторые люди готовы болтать что угодно.

– Можешь быть уверен, родственник, Эллерт – не монах, – ответил дом Стефан. – Я дал ему разрешение пожить в Неварсине, чтобы поправить здоровье. В подростковом возрасте он жестоко страдал от пороговой болезни, но теперь мой сын здоров, силен и возвращается домой, чтобы жениться.

– О, вот как? – Дом Мариус изучающе посмотрел на Эллерта помаргивающими глазками, утопавшими в складках жира. – Имею ли я счастье быть знакомым с твоей избранницей, мой дорогой мальчик?

– Не больше меня, – неловко отозвался юноша. – Мне сказали, что это моя родственница Кассандра Эйлард; я видел ее лишь однажды, еще ребенком.

– Ах, домна Кассандра! – со слащавой ухмылкой воскликнул лорд Сиртис. – Я видел ее в Тендаре. Она присутствовала на праздничном балу в замке Комин.

«Он всего лишь хочет дать нам понять, какая он важная персона», – с отвращением подумал Эллерт.

Дом Мариус приказал слугам принести ужин. Он следовал недавней моде на слуг-нелюдей – кралмаков, искусственным путем выведенных из приматов путем скрещивания с людьми. Гены существ были изменены с помощью матрикса. Эллерту кралмаки казались безобразными, непохожими ни на людей, ни на трейлменов. Трейлмены, странные обезьяноподобные животные, все же обладали красотой, но кралмаки, несмотря на свою несомненно привлекательную внешность, служили для Эллерта олицетворением возмутительного насилия над природой.

– Да, я видел твою суженую. Она столь прекрасна, что даже настоящий монах мог нарушить свои обеты. – Лорд Сиртис хихикнул. – Тебе не придется сожалеть о монастыре, когда ты возляжешь с нею, родственник. Хотя говорят, что все девушки Эйлардов были неудачными женами; некоторые из них бесплодны, точно ришья[12]12
  Кралмаки женского пола, выведенные для увеселения господ.


[Закрыть], а другие так хрупки, что не могут выносить ребенка.

«Он к тому же один из тех, кому нравится кликать беду», – подумал Эллерт.

– Я не слишком тороплюсь получить наследника, – сказал он вслух. – Мой старший брат пребывает в добром здравии и имеет нескольких сыновей-недестро. Я приму ту участь, которую пошлют мне боги. Скажите, а вы выводите кралмаков в собственном поместье? – спросил Эллерт, чтобы сменить тему разговора. – По пути отец рассказал мне об экспериментах моего брата с декоративными червинами, но ваши кралмаки меньше и изящнее тех, которых разводят в Хали. Если мне не изменяет память, наши хороши лишь для чистки конюшен и другой грязной работы, не подобающей для обычных слуг.

«Как быстро я обо всем забыл!» – с мучительным содроганием подумал юноша. В Неварсине учили, что человек не может считать ниже своего достоинства ни одну честную работу, которую он может выполнить своими руками. Но эти слова отвлекли внимание дома Мариуса, дав лорду возможность похвалиться успехами:

– У меня есть лерони из Риденоу, захваченная в плен на поле битвы. Она искусна в подобных вещах. По ее разумению, я благородно обошелся с нею, когда заверил, что не буду использовать ее силы против собственного народа, – да и как бы я мог доверять ей в этом случае? Она безропотно согласилась выполнить для меня другую работу. Она вывела этих кралмаков, действительно более изящных и миловидных, чем те, которых мне приходилось видеть раньше. Если желаешь, дом Эллерт, я преподнесу тебе несколько породистых самцов и самок в качестве свадебного подарка. Твоей леди, без сомнения, понравятся исполнительные слуги. Кстати, эта лерони вывела для меня новую линию ришья; не хотите ли взглянуть, кузен?

Элхалин кивнул. Когда они покончили с едой, обещанные ришья вошли в чертог. Эллерт смотрел на них с отвращением: экзотические игрушки для извращенных вкусов. По облику они были женщинами, изящными и очаровательными, с упругими грудями, едва скрытыми под полупрозрачными одеяниями, но слишком узкобедрыми и длинноногими. Всего их было четверо – две блондинки и две брюнетки, похожие друг на друга как две капли воды. Они одновременно опустились на колени у ног дома Мариуса, грациозным движением согнув в поклоне гибкие шеи, и Эллерт, несмотря на отвращение, ощутил непривычную дрожь желания.

«Во имя преисподен Зандру, как они прекрасны! Прекрасны и неестественны, словно демоны в женском обличье!»

– Поверишь ли ты, кузен, что они были выношены в чреве кралмаков? Они – плод моего семени и искусства лерони. Будь они людьми, какой-нибудь педант мог бы даже назвать их моими дочерями. Разумеется, это лишь добавляет… пикантности. – Дом Мариус хихикнул и указал на двойняшек. – Блондинки Лелла и Релла, а брюнетки Риа и Тиа. Они не утомят вас разговорами, хотя умеют говорить и петь. Я также научил их танцевать, играть на рриле, подавать еду и питье, но, конечно же, их основные таланты заключаются в том, чтобы доставлять удовольствие своему повелителю. Они находятся под заклятьем матрикса, чтобы привлекать и очаровывать… Вижу, кузен, что ты уже не можешь отвести от них глаз, – дом Мариус издал смешок, – как и твой сын.

Эллерт вздрогнул и сердито отвернулся от нечеловечески прекрасных, возбуждающих похоть существ.

– Кузен, я отнюдь не жаден, – льстиво продолжал толстяк. – Вы можете насладиться ими сегодняшней ночью. А тебе, юный Эллерт, если ты действительно шесть лет провел затворником в Неварсине, весьма понадобятся их услуги. Я пришлю тебе Леллу, она моя любимица. Ты не поверишь, на что способны ришья – даже самый твердокаменный монах не устоит перед их ласками.

Он пустился в подробные объяснения. Эллерт отвернулся; его лицо пылало.

– Прошу тебя, родственник, не лишай себя услуг фаворитки, – пробормотал он, безуспешно пытаясь скрыть закипающий гнев.

– Вот как? – Заплывшие жиром глазки дома Мариуса плотоядно сверкнули. – В самом деле? После стольких лет в монастыре ты предпочитаешь мальчиков? Сам я редко развлекаюсь с мальчиками, но на всякий случай держу несколько штук: некоторым гостям нравится разнообразие. Может быть, послать к тебе Луоя? Он замечательно красивый мальчик. Кстати, все они выведены таким образом, что почти не реагируют на боль, поэтому ты сможешь пользоваться им по своему усмотрению.

– Девушки нас вполне удовлетворят, – быстро сказал дом Стефан, заметивший, что Эллерт готов взорваться. – Благодарю тебя за высокое искусство твоей лерони.

Когда они расположились в отведенных им комнатах, дом Стефан с яростью набросился на сына:

– Я не позволю тебе опозорить нас отказом от этой любезности! Я не хочу, чтобы в Сиртисе сплетничали о том, что мой сын – не мужчина!

– Он похож на большую жирную жабу! Отец, разве то, что мысль о подобных мерзостях наполняет меня отвращением, делает меня бабой? Мне хотелось швырнуть ему эти грязные подарки прямо в его ухмыляющуюся физиономию!

– Ты начинаешь утомлять меня своими монашескими принципами, Эллерт. Лерони совершили одно из лучших своих деяний, когда вывели ришья, и твоя будущая жена не поблагодарит тебя, если ты откажешься иметь хотя бы одну из них при дворе. Неужели ты настолько невежествен, что не знаешь: когда ты делишь ложе с беременной женщиной, у нее может случиться выкидыш? Это часть цены, которую мы платим за ларан, с такими трудами передаваемый по наследству. Наши женщины хрупки, поэтому нам приходится избавлять их от супружеских обязанностей практически на весь срок беременности. Если же ты обратишь свое внимание на ришью, то жена не будет ревновать так, как если бы ты одарил своей благосклонностью настоящую девушку, которая может занять место в твоем сердце.

Эллерт опустил голову. На равнинах подобный разговор между старшим и младшим был верхом неприличия.

– Я бы не стал так забываться, Эллерт, если бы ты не выказывал дурацкого упрямства, – продолжал дом Стефан уже тише. – Но уверен: ты все-таки мой сын и воспрянешь к жизни, когда в твоих объятиях окажется прекрасная женщина. – Помедлив, он резко добавил: – Можешь не беспокоиться, эти существа стерильны.

«Я ведь могу и не дожидаться комнаты с зелеными портьерами, – подумал Эллерт, содрогаясь от отвращения. – Я могу убить его прямо сейчас». Но отец повернулся и ушел в свои покои.

Укладываясь спать, Эллерт с холодным бешенством думал о том, как далеко зашло разложение его рода. «Мы наследники Властелина Света, в чьих жилах течет кровь Хастура и Кассильды, – как мы дошли до такой жизни? Или это лишь красивая сказка?» Не были ли дары Хастура и Кассильды выдумкой какого-нибудь тщеславного смертного, копавшегося в генах, клетках мозга, или какой-нибудь колдуньи с матриксом, изменившей наследственность людей так же, как здешняя лерони сделала с этими ришья, сотворив экзотические игрушки для развратных мужчин?

«Сами боги, если они действительно существуют, должны возмутиться, глядя на нас!»

Натопленная роскошная комната угнетала Эллерта. Ему хотелось вернуться в Неварсин, к торжественной ночной тишине. Потушив свет, он услышал тихие, почти беззвучные шаги: Лелла, в полупрозрачном одеянии, незаметно кралась к его постели.

– Я пришла сюда ради вашего удовольствия, ваи дом.

Лишь глаза выдавали ее нечеловеческую сущность – темно-коричневые звериные глаза, непроницаемые и влажно поблескивавшие.

Эллерт покачал головой:

– Ты можешь идти, Лелла. Сегодня ночью я буду спать один.

Его терзали эротические фантазии – все, что он мог сделать с ней, но вместе с тем перед глазами вставали все возможные варианты будущего, бесконечно ветвящийся набор возможностей, берущий начало в настоящем. Лелла опустилась на край его постели. Ее мягкие, гибкие пальцы, такие нежные, что казались почти бескостными, погладили тыльную сторону его ладони.

– Если я не доставлю вам удовольствия, ваи дом, то меня накажут, – умоляюще прошептала она. – Чего бы вы хотели от меня? Я знаю много, очень много способов подарить радость.

Юноша догадался, что отец умышленно подстроил это. Ришья выведены, обучены и закляты таким образом, чтобы их чары были неотразимы. Может быть, дом Стефан надеялся, что Лелла разрушит защитные барьеры Эллерта?

– Правда, мой хозяин очень рассердится, если я не смогу доставить вам удовольствия. Может, мне послать за сестрой – той, с темными волосами? Она даже искуснее меня. Или, может, вам доставит удовольствие поколотить меня, лорд? Мне нравится, когда меня бьют, правда нравится!

– Ш-ш-ш! – с досадой прошипел Эллерт. – Кому нужна другая, когда рядом такая красавица, как ты?

И в самом деле: безупречное юное тело, очаровательное маленькое лицо, обрамленное длинными надушенными локонами, – все это выглядело очень соблазнительно. От нее веяло сладковатым, слегка мускусным ароматом. До того, как Лелла прикоснулась к нему, Эллерт почему-то считал, что от ришья должно пахнуть животным, а не человеком.

«Ее чары уже действуют на меня», – подумал он. Как он мог сопротивляться? Сладостная истома охватила юношу, когда ришья провела кончиком тонкого пальца по его шее от мочки уха до плеча. «Какая разница? Я действительно решил жить без женщины, чтобы не передавать по наследству свое проклятье, но это бедное создание бесплодно, и я не смогу стать отцом ее ребенка, даже если бы захотел. Возможно, когда отец узнает, что я выполнил его волю, он больше не станет оскорблять меня, поверит в мое мужское естество… О Святой Носитель Вериг, укрепи меня! Ведь я всего лишь стараюсь найти оправдание своему желанию! Но почему бы и нет? Почему я должен в одиночку противиться тому, что по праву дано любому мужчине моей касты?» Мысли Эллерта беспорядочно блуждали. Десятки возможных вариантов будущего разворачивались перед ним: в одном он хватал девушку за горло и сворачивал ей шею, как животному, которым она, в сущности, и была; в другом видел себя и девушку сплетавшимися в страстных объятьях, образ разрастался, наполняя его пламенным желанием; в третьем видел ее, лежащую мертвой у его ног… «Так много возможностей, так много смертей и отчаяния…» Судорожно, безнадежно пытаясь вытолкнуть из разума роящиеся видения, он обнял девушку и притянул на постель. В тот момент, когда губы Леллы приблизились к его губам, юношу пронзила горькая мысль: «Какая разница, если рушится вся моя жизнь?»

Он слышал, словно из ниоткуда, ее приглушенные сладострастные стоны. Последней мыслью Эллерта было «по крайней мере, ей это нравится», а потом вообще перестал думать, что явилось для него огромным облегчением.