Текст книги "Друзья, любимые и одна большая ужасная вещь. Автобиография"

Я был в отчаянии. Она мне очень нравилась. И мне очень хотелось, чтобы моя любовь смогла бы меня спасти.

Оставалось только одно. Я должен был рассказать ей все.

– Тришиа, – сказал я, – когда я был в Оттаве, я так нервничал из-за того, что целовался с девушкой, что выпил шесть бутылок пива…

Я рассказал ей все, ничего не упустив из своей позорной истории и закончив признанием в том, что я импотент и всегда им буду, что это все бесполезно, что ничего не поделаешь, что мое желание обладать ею никогда не будет подкреплено чем-то твердым, чем-то достойным своего имени… И я очень хочу, чтобы она меня не бросала, поэтому, если я могу что-то сделать, чтобы удержать ее, то я сделаю все, что нужно, а все, что ей нужно сделать, – это сказать, что… Я все говорил и говорил, все журчал и журчал, как речка по весне.

Милая Тришиа Фишер! Она позволила мне болтать без умолку, а я изо всех сил старался убедить ее в том, что, какая бы красивая она ни была – а она действительно была очень красивой, – это не имеет никакого значения, что мне суждено снова и снова повторять ту ночь в Оттаве до конца своих дней.

В конце концов я успокоился и глубоко вздохнул. А Тришиа очень тихо и очень просто сказала: «Пойдем. Это никогда больше не повторится».

С этими словами она подошла, взяла меня за руку, отвела обратно в постель, уложила, и, конечно же… Чистое блаженство, двадцать минут! В ту ночь благодаря расположению звезд – и помощи красивой молодой женщины, которая заслуживала лучшей доли, – я наконец расстался с девственностью, а потом и полностью ее потерял. С тех пор слово «импотенция», как и обещала Тришиа, перестало быть частью моего лексикона. Теперь все во мне – по крайней мере, физически – работает просто отлично.

И как же, скажите на милость, мистер Перри, вам удалось вернуть свой колоссальный долг женщине, которая спасла вашу жизнь одним из самых значимых способов, которые только можно себе представить?

Что ж, мой дорогой читатель, я вынужден сказать, что возвратил свой долг Тришие, переспав едва ли не с каждой женщиной в Южной Калифорнии.

Когда-то на одном из свиданий с неким восемнадцатилетним парнем его женщина в какой-то момент прервала ужин и сказала: «Давай поедем к тебе и займемся сексом».

Тогда для меня секс все еще был в новинку, и я сразу же принял это предложение. Мы добрались до моей квартиры, переступили порог, и тут она меня убила: «Стой, стой! Я так не могу. Отвези меня домой».

Что я, конечно, и сделал.

Весь следующий день я пытался понять, что же произошло, и поделился этой историей со своим терапевтом.

– Есть одна примета, – сказал он. – Может быть, это тебе поможет… Когда к тебе домой приходит женщина и снимает на входе туфли, то это значит, что вы будете трахаться. Если не снимает – значит, не будете.

Мне тогда было восемнадцать лет; сейчас мне пятьдесят два, и я рад сообщить вам, что он оказался прав в 100 процентах случаев. Были времена, когда я немного жульничал и оставлял пару туфель у порога в качестве намека на то, что именно сюда надо ставить обувь. Но догадка этого врача каждый раз подтверждалась: если женщина не сняла туфли, то тебя в лучшем случае ждет сеанс поцелуев.

Спустя много лет я снова начал встречаться с Тришией Фишер. Сериал «Друзья» был тогда на пике популярности. Она меня не бросила, но ко мне снова подкрались старые страхи, и я разорвал наши отношения. Как бы я хотел по-настоящему чувствовать, что она не бросила меня, хотел искренне верить в это! Тогда, может быть, мои дела пошли бы лучше и водка с тоником не стала бы моим любимым напитком.

Да, может быть, все пошло бы иначе. А может, и нет.

Но я благодарен Тришие и всем, кто был после нее. Я от всего сердца приношу искренние извинения всем женщинам, которых бросил просто потому, что боялся, что они сами уйдут от меня. Как жаль, что я тогда не знал всего того, что знаю сейчас.

Интерлюдия. Мэтман

– Поехали, – сказал я. – Ты готов?

– Конечно! – сказал Адам. – Давай!

Я сделал долгую затяжку «Мальборо», прижал телефон к уху, глубоким выдохом выгнал из легких смолу, никотин и боль и начал себя продавать.

– Так, – сказал я. – Речь идет об одном человеке. Ну, ты его знаешь. Его зовут Мэтт, ему около пятидесяти лет. И он очень-очень известен тем, что много лет назад снялся в одном суперпопулярном телешоу. Но сейчас, когда мы видим его в начале фильма, он уже обзавелся пузиком, а в его квартире громоздятся пустые коробки из-под пиццы – все они свалены в кучу, как в фильме «Близкие контакты третьей степени», только там речь шла о картофельном пюре. В любом случае его жизнь несколько… э-э-э… беспорядочна. Он потерялся. А потом… Потом неожиданно умирает его дальний родственник и оставляет ему в наследство два миллиарда долларов. И он на эти деньги хочет стать супергероем.

– Здорово! – говорит Адам.

А потом добавляет:

– А ты что, действительно получил в наследство два миллиарда долларов?

Забавный он парень, этот Адам.

– Да нет, нет! – говорю я. Речь идет о персонаже фильма, которому досталось наследство. Что ты об этом думаешь? Каким должен быть наш следующий шаг? У тебя большой опыт.

– Не такой уж он и большой, – мямлит Адам, хотя мы оба знаем, что он именно такой. Я ценю его скромность, но за скромность в Голливуде даже на хер не пошлют.

– Что ты имеешь в виду? – говорю я. – У тебя и вправду большой опыт…

Да, в конце концов, это так и было. Ведь это был сам Адам Маккей, тот парень, который снял фильмы «Телеведущий», «Сводные братья» и сделал кучу других больших работ. Как раз в то время, когда мы болтали, он снимал свой знаменитый фильм «Не смотрите наверх» о летящем к Земле гигантском астероиде. В этой ленте играли Леонардо ДиКаприо, Дженнифер Лоуренс, Тимоти Шаламе, Марк Райлэнс, Кейт Бланшетт, Тайлер Перри, Джона Хилл и даже Ариана Гранде и Мэрил Стрип – актерский состав был совершенно потрясающим.

В какой-то момент я тоже хотел сняться в этом фильме. Несмотря на то что собирался на реабилитацию в Швейцарию, я все же заехал в Бостон на пробы, а там предложил Адаму фразу, которая ему понравилась и стала ударной в одной из сцен. Но то, на что вы больше всего надеетесь, никогда не происходит: эту сцену он в итоге так и не использовал. Ну да ничего страшного не произошло. Дело в том, что мы с Адамом Маккеем всегда очень хорошо ладили, и вот он разговаривает со мной и ждет мою «подачу».

В то время у меня зарубцовывались ткани после операций, меня мучили сильные боли, и поэтому мне были нужны обезболивающие. В конечном итоге я пристрастился к ним, что нанесло еще больший вред моим внутренностям… Но, с другой стороны, теперь я чувствовал себя немного лучше. К моей радости, недавно мне снова позвонил Адам. Мы долго болтали о том о сем, но в Голливуде просто так болтать не принято, так что в конце концов я призадумался: «А зачем он мне звонит?» Мне показалось, что он так никогда и не дойдет до изложения своей точки зрения, так что я воспользовался моментом и поделился с ним своей идеей.

– Так или иначе, Мистер Большой Опыт, – сказал я, не обращая внимания на его ложную скромность, – что ты об этом думаешь?

…Иногда в разговоре возникает такая пауза, которая в принципе должна длиться вечно, чтобы вы не услышали оставшуюся часть беседы.

– Мне кажется, вы разговариваете не с тем человеком, за которого меня принимаете, – сказал Адам.

– Да? А кто это? – спросил я.

– Это Адам МакЛин. Мы познакомились шесть лет назад. Я продавец компьютеров.

Если вы видели фильм «Не смотрите наверх», то знаете, что происходит там в конце… В общем, когда я понял, что это был Адам МакЛин, а не Адам Маккей, то почувствовал, как огромный астероид врезается мне прямо в мозг.

А вот еще одна история такого рода. За несколько лет до этих событий Брюс Уиллис получил приз зрительских симпатий за лучшую мужскую роль в фильме «Шестое чувство» и попросил, чтобы эту награду вручил ему я. В тот вечер за кулисами церемонии я познакомился с Хэйли Джоэлом Осментом и М. Найтом Шьямаланом и проговорил с ними минут десять.

Шесть месяцев спустя я весело проводил время с друзьями в отеле Sunset Marquis – и, конечно же, туда вошел не кто иной, как М. Найт Шьямалан.

– Привет, Мэттью, – сказал он, – давно не виделись! Могу я присесть?

Может ли он присесть? Да он только что написал сценарий фильма «Шестое чувство» и поставил его! Он шел сразу за Стивеном Спилбергом! Конечно, он может сесть! Я немного выпил и хорошо проводил время (это было еще тогда, когда мне хватало и одного алкоголя).

В конце концов мои друзья как-то отфильтровались и за столом остались только М. Найт и я. Я помню, как мысленно отметил, что мы вообще не говорим о шоу-бизнесе, а просто болтаем о любви и потерях, о девушках, о Лос-Анджелесе и обо всем таком, о чем люди обычно болтают в барах. Похоже, он тоже хорошо проводил время, смеялся над всеми моими глупыми шутками, и я начал думать: «Эй, а я, похоже, ему нравлюсь!» Должно быть, он просто большой фанат «Друзей» или что-то в этом роде – ведь не случайно же он прислушивается ко всему, что я говорю.

Обычно я никогда так не поступаю (меня слишком часто обжигали подобные мысли), но тут у меня начались дикие фантазии о том, что М. Найт сможет сделать для моей карьеры. Он сказал мне, что в городе только что открылся еще один бар, и спросил, не хочу ли я пойти туда с ним. Хочу ли я пойти туда с ним? Да ведь это не кто иной, как М. Найт Шьямалан! Конечно я хотел.

Мы пошли к парковщику, забрали машины, и я поехал за ним через весь город к этому новому месту, все время будучи уверенным, что стану звездой его следующего большого фильма – да, это будет новый, классный, закрученный фильм, и главной его удачей буду я!

У меня кружилась голова. Я не могу объяснить почему. Мне просто казалось, что ему нравлюсь я и мои работы, а еще я был достаточно пьян для того, чтобы подумать, что эта ночь изменит всю мою жизнь. Когда мы заняли свои кресла на новом месте, я почувствовал себя достаточно комфортно [читай: в стельку пьяным] для того, чтобы сказать, что мы должны когда-нибудь поработать вместе. Внезапно на его лице появилось странное выражение, и, помню, я тут же пожалел, что сказал это. Он извинился и отошел в туалет, а пока его не было, кто-то, кого я немного знал, подошел ко мне и спросил, как я провожу время этой ночью.

Я сказал: «Да вот… Всю ночь тусуюсь с М. Найтом Шьямаланом, и мне кажется, я ему понравился». Мой приятель был очень впечатлен… вплоть до того момента, когда М. Найт не вернулся из туалета.

– Мэтти, – сказал мой приятель, внимательно глядя на М. Найта, – могу я поговорить с тобой наедине?

Все это было чертовски странно, но выпивка делает правдоподобным почти все, так что я на мгновение оторвался от своего волшебного вечера с М. Найтом.

– Мэтти, – прошептал мой друг, – это не М. Найт Шьямалан.

Это откровение заставило меня на мгновение попытаться полностью сфокусировать размягченные водкой глаза и сквозь сумрак темного бара пристально посмотреть на М. Найта Шьямалана.

Нет.

И близко.

Не похож.

Оказывается, мой «М. Найт» на самом деле был просто индийским джентльменом, слегка похожим на М. Найта Шьямалана. Ну, не знаю, может быть, это был некий Н. Найт Шьямалан. Потом выяснилось, что на самом деле этот человек работал метрдотелем в модном лос-анджелесском ресторане Mr. Chow Beverly Hills, в который я нередко заходил – и в который больше не захожу, поскольку однажды я сказал его метрдотелю, что мы должны когда-нибудь поработать вместе. «Интересно, а что он думает об этой бурной ночи?» – подумал я.

3. Багаж

Итак, я жил в состоянии вечного Дня сурка. Это мой любимый фильм, и вот по какой причине.

Каждый вечер я направлялся в Formosa Café на бульваре Санта-Моника в Западном Голливуде, где встречался с друзьями. Над входом висели две вывески: одна, под всеми хэдшотами, гласила, что здесь обедают звезды. Другая сообщала, что здесь разливают вино по бокалам, хотя мы пили тут не рюмками, а пинтами, квартами и галлонами – да и не вино, а водку.

Мы – это Хэнк Азария, Дэвид Прессман, Крэйг Бирко и я. Мы создали нашу собственную маленькую «Крысиную стаю»[12]12
  Крысиная стая – неформальное творческое содружество самых известных звезд американского кино и шоу-бизнеса, которое сформировалось вокруг Хамфри Богарта и его супруги Лорен Бэколл в конце 1940-х годов. – Прим. ред.


[Закрыть].

Впервые я встретил Хэнка, когда мне было шестнадцать. Мы оба оказались на канале CBS на прослушивании перед съемками пилотной серии «Магазинчика ужасов» с Эллен Грин. Нас обоих выбрали, так что в пилотной серии он играл моего дядю. Мы сразу поладили, и когда я покинул семейное гнездо и начал самостоятельную жизнь, то переехал в квартиру-студию, расположенную в его доме. К тому времени он уже был весьма забавным молодым человеком и много занимался озвучкой. Эта работа в итоге привела к тому, что он невероятно разбогател. Но в начале пути все, чего мы хотели, – это слава. А, нет, еще мы хотели девушек и опять-таки славы. Только это нас и волновало – по крайней мере, меня; я полагал, что известность как-то заполнит ту огромную дыру, которая продолжала во мне расти.

А пока слава была на подходе, я заполнял эту дыру алкоголем.

Я пил все время. Все годы обучения в колледже я провел в Formosa Café. На самом деле в том, что касается выпивки, я получил от нашего студенческого алкогольного сообщества диплом с максимальным средним баллом – 4.0. Любовь к алкоголю направляла всю мою жизнь, но поначалу я не осознавал, насколько сильно она мной управляла. Не осознавал, пока однажды вечером не вышел на прогулку со своей тогдашней девушкой, которую звали Габи. Габи писала материалы для прессы, делала массу другой работы и вообще могла стать для меня подругой на всю жизнь, но той ночью мы с ней и группой друзей пошли на какое-то «магическое шоу» в районе Юниверсал-Сити. Помню, я заказал какой-то фирменный напиток с крепким алкоголем, чтобы не спеша потягивать его, пока иллюзионист вытаскивал из шляп кроликов и делал другие подобные трюки. В конце концов эти бесконечные вереницы шелковых шарфов, которые он доставал из рукавов, нам порядком наскучили, и мы все направились обратно на квартиру к Габи, чтобы спокойно там отдохнуть. У Габи не было дома алкоголя, что, конечно, было совершенно нормально, но меня, 21-летнего парня, вдруг впервые охватило ползучее чувство тревоги. Я чувствовал, что моя кровь горит огнем, что мне надо еще выпить. Еще, еще выпить! Я не мог думать ни о чем другом.

Именно в ту ночь я впервые почувствовал, что одержим алкоголем. Я заметил, что никого больше ничуть не смутило отсутствие у Габи выпивки, но на меня действовала какая-то непреодолимая тяга к алкоголю, как будто я был маленьким кусочком железа, а рядом находился огромный магнит. Я был так напуган этой тягой и тем, что она действовала на меня и только на меня, что решил бороться и не искать больше в ту ночь никакой выпивки. Но какая-то сила не давала мне спать. Мне было некомфортно, я ворочался и ворочался, я стал беспокойным, раздражительным и недовольным – и оставался таким до тех пор, пока наконец не взошло солнце.

Что же со мной произошло? Что было не так? Почему только я в нашей компании жаждал очередной рюмки? Я не мог никому рассказать, что со мной происходит, потому что и сам этого не понимал. Думаю, что именно поэтому в течение многих лет мое пьянство (а точнее, его масштабы) оставалось тогда секретом для многих. Я был просто ребенком студенческого возраста, который тратил свои прекрасные годы на выпивку и женщин и смешил своих друзей и женщин. Что в этом особенного?

Никто не подозревал, что я пил в одиночку, это оставалось тайной. Сколько я выпивал, когда пил в одиночку? Это полностью зависело от моего возраста. В конце концов я добрался до этой, знаете, бутылки с ручкой для вечеринок – и в одиночку уговорил ее за два дня.

Но что происходило в ту ночь «магического шоу», когда я чуть не сошел с ума? Что это было? Никогда за всю жизнь я не испытывал такого чувства. Почему я не мог думать ни о чем, кроме выпивки? Если вы в баре, то можете просто заказать еще один напиток… но если вы проснулись среди ночи и лежите без сна, жалея о том, что у вас в руке нет стакана… Для меня это было в новинку. Это было нечто другое. Это было ужасно. И это был мой большой секрет.

Десять лет спустя я прочитал в Большой книге Анонимных алкоголиков следующие слова: «Пьющие думают, что пытаются убежать от действительности, но на самом деле они пытаются преодолеть психическое расстройство, о существовании которого они не подозревали».

«Эврика!» – подумал я тогда. Хоть кто-то меня понимает! Но читать эти строчки было и прекрасно, и ужасно. Это означало, что я не один – были и другие люди, которые думали так же, как я. Но это также означало, что я стал алкоголиком, а значит, в один прекрасный день я должен был бросить пить – и не пить до самого конца своей жизни.

Но как же я тогда буду развлекаться?

* * *

Я долго никак не мог решить, нравятся ли мне люди на самом деле или нет.

У людей есть потребности, они лгут, обманывают, воруют или, того хуже, хотят говорить о себе. Алкоголь был моим лучшим другом, потому что никогда не говорил о себе. Он просто всегда был рядом, как немая собака у ног; он смотрел на меня снизу вверх, всегда готовый выйти на прогулку. Он отводил от меня много боли. Когда я был один, я был одинок, но когда я был среди людей, я тоже был одинок. Алкоголь улучшал фильмы, совершенствовал песни, он и меня делал лучше. С ним мне становилось комфортно там, где я находился. Мне больше не хотелось куда-то тащиться. Зачем? Он заставлял меня довольствоваться общением с той женщиной, которая у меня есть, вместо того чтобы постоянно задаваться вопросом: «А была бы моя жизнь лучше, если бы я встречался с кем-то другим?» Алкоголь избавлял меня от ощущения того, что я был аутсайдером в своей собственной семье. Он, пусть и ненадолго, убирал стены, которые меня окружали (кроме одной), и давал мне возможность контролировать свои чувства и тем самым управлять своим миром. Как друг, он всегда был со мною рядом. И я был уверен, что без него сойду с ума.

И, кстати, это действительно так: без него я бы сошел с ума.

Он заставлял меня становиться совершенно другим человеком. Отказаться от него? Это казалось невозможным. Научиться двигаться вперед по жизни без него – это все равно что на весь день задержать дыхание. За все это я всегда буду благодарен алкоголю. Он окончательно привел меня в состояние разумности.

Малкольм Глэдвелл утверждал, что если человек занимался одним делом десять тысяч часов, то он становится в этом деле экспертом. Благодаря алкоголю я стал экспертом в двух областях: теннисе 1980-х годов и пьянстве. Но для спасения жизни важна только одна из этих тем…

Сами угадайте какая.

Когда мне хотелось почувствовать себя менее одиноким среди людей, я обращался к Хэнку Азарию, Дэвиду Прессману или, в конце концов, к Крэйгу Бирко.

Интересно, что однажды в сериале «Беверли-Хиллз, 90210» мне довелось сыграть роль человека по фамилии Азариан.

Приглашение в девятнадцатую серию из двадцати двух серий первого сезона далось мне непросто. К тому времени, когда я сыграл роль Роджера Азариана, теннисной звезды Беверли-Хиллз и сына жестокого бизнесмена, сериал «Беверли-Хиллз, 90210» еще не достиг статуса культурного феномена. Но темы, затронутые в этом эпизоде (подростковая депрессия, самоубийства и неспособность к обучению), выделяют сериал как шоу, которое не будет уклоняться от подлинных проблем, каким бы развлекательным оно поначалу ни казалось.

Эпизод, названный «Апрель – жестокий месяц» – по строчкам из стихотворения Т. С. Элиота, начинается с того, что я стучу по теннисному мячу, демонстрируя хорошую для Канады спортивную форму, а также сильные и хлесткие форхэнды (удары справа), агрессивные бэкхэнды (удары слева) и виннеры (удары навылет) – словом, я показываю, что действительно могу играть. Я даже использовал такой ностальгический элемент, как деревянную ракетку вроде той, с которой играл Бьорн Борг. Это была ракетка компании Donnay с маленькой головкой, так что в одной из сцен мне удалось легко разбить ее сильным ударом. Актер Джейсон Пристли, который исполнял роль Брэндона Уолша, заметив мою плохо завуалированную ярость, даже спросил меня, сколько ракеток я ломаю за неделю, и я в этой очень жизненной сцене ответил ему: «Это зависит от того, кого я вижу на той стороне корта».

Почему-то я не мог избежать лестничных клеток, даже когда играл вымышленного персонажа в телешоу. К концу эпизода я поделился сценарием с Брэндоном, напился, приставил пистолет к своему лицу и оказался в запертой палате психиатрической клиники. Из всего этого я переигрывал только в эпизоде с пистолетом, а во всех остальных четко следовал методу Станиславского.

Мне не было еще и двадцати двух лет. В течение нескольких лет я был приглашенным актером, снимался в разных сериалах, иногда меня брали на съемки в качестве приглашенной звезды.

Но главное – я работал. Мой первый большой прорыв в работе случился, когда я прошел кастинг для фильма «Второй шанс», хотя мой успех был омрачен сообщением о том, кто не прошел этот кастинг.

Я до сих пор считаю, что во «Втором шансе» была отличная задумка: сорокалетний мужчина по имени Чарльз Рассел погибает в аварии судна на воздушной подушке (такое случается постоянно) и попадает на собеседование в офис Святого Петра. О решении там сообщают цветом: если вновь прибывший озаряется золотистым светом, то он попадет в рай, если красным – то в ад. Но что происходит, если для вновь прибывшего загорается синяя лампочка (как это и произошло с мистером Расселом)? А это значит, что «наверху» не понимают, что с ним делать. В данном случае святой Петр решает отправить его обратно на землю, чтобы он встретился там с собой пятнадцатилетним и заново провел его через жизнь, стараясь принимать лучшие решения. Таким образом, к тому времени, когда в свои сорок лет он снова сядет в судно на воздушной подушке и умрет во второй раз, для него свет на входе изменится с синего («мы не знаем, что с вами делать») на золотистый («добро пожаловать в вечность»). А теперь скажите, можно ли придумать более совершенный замысел для сценария фильма, в котором сыграют отец и сын? И мы с отцом должным образом прошли прослушивание! А потом произошла катастрофа: мне дали зеленый свет на исполнение роли подростка, который закончил свою жизнь с синим цветом, а папе вообще никакого света не дали.

– Они хотят снимать тебя. И не хотят снимать меня, – сказал отец, когда услышал эту новость. Наверное, я бросил на него непонимающий взгляд: «В конце концов, я же получил огромную роль, даже если ты ее не получил». Наверное, на моем лице настолько отчетливо сочетались скорбь по нему и радость за себя, что он сказал:

– Мне что, повторить? Они хотят видеть тебя. И не хотят меня.

Если оставить в стороне обиды отца, то дела у меня шли неплохо. Меня взяли в первое в моей жизни телешоу. Я зарабатывал пять штук в неделю. Мне было семнадцать лет. Мое эго зашкаливало. Я-то думал, что я полное дерьмо – такое, каким в конце концов оказался «Второй шанс». В том сезоне он занял 93-е место из девяноста трех шоу, попавших в рейтинг. В последних девяти эпизодах (после начальных тринадцати) все идеи, связанные с синей лампочкой, были забыты, и сериал просто стал следовать за мной и моими приятелями в различных наших приключениях. Теперь уже было совершенно не важно, что шоу заняло девяносто третье место из девяноста трех. Главное – что кому-то важному я понравился настолько, что он построил вокруг меня новое шоу! Конечно, это только увеличило мое эго до космических масштабов и, возможно, настроило меня впоследствии на дальнейшие успехи.

Мой отец справился с этой новостью так: он не посмотрел ни одной серии этого шоу, кроме самой последней. Думаю, у него были на это свои причины.

После этого я начал получать различные «гостевые» роли, а два года спустя пробился в еще один сериал, на этот раз в тот, где главную роль играла Валери Бертинелли. Сериал под названием «Сидней» рассказывал о подвигах героини Валери в качестве частного сыщика (!), а я играл ее болтливого брата. Собственно говоря, это и все, что вам нужно знать об этих тринадцати эпизодах; «Сидней» был закрыт в середине сезона. Впрочем, несмотря на то что этот сериал не смог зажечь публику, я никогда не забуду две вещи, связанные с «Сиднеем».

Во-первых, адвоката (он же любовник героини Валери) в этом сериале сыграл актер Крэйг Бирко. Почти сразу же после встречи с Крэйгом на съемочной площадке я позвонил Хэнку Азарии и сказал: «Он звучит как мы!» Это была самая высокая похвала, которую я мог кому-то дать. Но прежде чем описывать, как здорово сыграл Крэйг, я должен рассказать вам еще одну вещь о сериале «Сидней». Во время съемок я безумно влюбился в актрису Валери Бертинелли, которая в то время явно находилась в проблемном браке и с удовольствием принимала знаки внимания и обожания от двух самых забавных парней на планете.

* * *

Валери Бертинелли! Эти семь слогов когда-то взволновали каждую частичку моей души (и не только души).

В начале 1990-х не было никого привлекательнее Валери. Мало того что она была ошеломляюще красивой и жизнерадостной – у нее был такой великолепный, заливистый, очаровательный смех, что мы с Крэйгом готовы были слушать его целыми днями. Теперь, когда мы с ним прошли кастинг, у Валери появились два новых клоуна, с которыми можно было поиграть, и мы с головой погрузились в свои новые роли. Нам троим было очень весело.

Но для меня сниматься в сериале «Сидней» и дурачиться с Валери было больше чем просто развлечением – тут было дело посерьезнее. Во время работы мне приходилось скрывать свою любовь к ней, а это было чрезвычайно трудно (впрочем, такое случалось со мной еще не раз). Моя любовь была сокрушительной; мало того, моя избранница была, как говорится, совсем не в моей лиге. В это время она была замужем за Эдди Ван Халеном, одним из самых известных рок-певцов на планете. В тот период, когда мы снимали «Сидней», рок-группа Эдди Ван Халена была погружена в работу по выпуску череды из четырех альбомов, каждый из которых оказывался на вершине чартов. Думаю, в то время, в конце 1980-х – начале 1990-х годов, они были самой популярной группой в мире, а Эдди – величайшим рок-гитаристом планеты.

Мне легко удавалось уламывать женщин на секс, потому что я умел их смешить. Но я всегда знал, что умение быть забавным стоит в этом деле на втором месте после музыки. (Я считаю, что у музыкантов в этом деле тоже есть своя иерархия: на первом месте здесь идут басисты, потому что они флегматичны и круты, а их пальцы двигаются нежно, но энергично [исключение – Пол Маккартни; думаю, он никогда не был в этом деле лидером]. За басистами идут ударники, потому что они все сильные и выносливые; затем гитаристы, потому что умеют выдавать причудливые соло. И только потом, как ни странно, идут солисты, которые все время находятся впереди, ближе к публике, но никогда не выглядят в полной мере сексуальными, потому что им приходится запрокидывать голову и обнажать коренные зубы, чтобы взять высокую ноту.) Впрочем, каким бы ни был реальный порядок в этой классификации, я знал, что сильно отстаю от Эдди Ван Халена. И не только потому, что он был музыкантом, а значит, заведомо имел больший сексуальный потенциал, чем забавный клоун. Он уже был женат на объекте моего желания!

Здесь важно отметить, что мои чувства к Валери были настоящими. Я был всецело ею очарован – можно сказать, я был одержим ею и строил сложные фантазии о том, что она уйдет от Эдди Ван Халена и проживет остаток своих дней со мной. Мне было девятнадцать, и я жил в однушке на углу бульвара Лорел Каньон и бульвара Бёрбанк (заметьте, этот жилой комплекс назывался Club California). Впрочем, фантазии и первая любовь ничего не знают о недвижимости, равно как не имеют ни малейшего впечатления ни о чем реальном.

Конечно, у меня не было ни единого шанса.

Но была одна ночь… Я оказался дома у Валери и Эдди – просто болтался там и смотрел на Валери, пытаясь ее рассмешить. Когда это удавалось, я чувствовал себя трехметровым гигантом. Уже за полночь стало ясно, что Эдди несколько перебрал в радостном и неоднократном общении с плодами виноградной лозы. В конце концов он отрубился – конечно, не прямо рядом с нами, но все же… Это был мой шанс! Если вы, дорогой читатель думаете, что у меня на самом деле не было никаких шансов, то вы сильно ошибаетесь: у нас с Валери состоялся долгий и тщательно проработанный сеанс поцелуев, а потом это случилось – и, похоже, она чувствовала то же, что и я! Я сказал ей, что давно мечтал об этом, и она ответила, что тоже… Увы – в конце концов наше пребывание на небесах завершились, я запрыгнул в свою черную Honda CRX и направился обратно в свой Club California с таким стояком, что им можно было бы подпирать Пизанскую башню, и с головой девятнадцатилетнего оболтуса, до краев заполненной мечтами о жизни, которую я проведу с объектом моей привязанности, если не сказать одержимости.

На следующий день я рассказал обо всем этом Крэйгу Бирко, и он дал очень нужный мне совет, который вернул меня к реальности, – хотя я не был готов принять этот совет.

– Будь осторожен, – сказал он.

Я подумал, что он просто ревнует, и стал готовиться к следующему рабочему дню, но на этот раз уже с Валери в качестве моей новой девушки.

Но следующий рабочий день прошел совершенно не так, как я ожидал. Валери не упомянула о том, что произошло, и вела себя так, как и должна была вести, – как будто это был обычный день. Я быстро понял намек и тоже сыграл ту роль, которую должен был сыграть, но в душе я был опустошен. После этого я провел в слезах не одну ночь, а днем в основном отсыпался с похмелья в своем крошечном трейлере или часами наблюдал за тем, как роль Крэйга становится все масштабней, поскольку героиня Валери все сильнее проявляла к его герою любовный интерес – в сериале все было сделано для очень грустного и разочарованного тинейджера. Шоу было очень плохим, и я был благодарен судьбе за то, что через четыре недели после той роковой ночи «Сидней» прикрыли и мне больше не пришлось видеть Валери.

Она, конечно, не сделала ничего плохого, но то, что я видел ее каждый день и делал вид, что у меня все хорошо, очень напоминало мне те времена, когда я должен был каждый день так вести себя с матерью в Оттаве, Канада.

Меня всю жизнь привлекали недоступные женщины. Не нужно иметь степень психолога, чтобы понять, что это как-то связано с моими отношениями с матерью. Моя мать могла очаровать любую компанию. Я отчетливо помню, как лет в шесть находился в каком-то модном бальном зале, и когда туда вошла моя мама, то все головы в зале повернулись в ее сторону. Я очень хотел, чтобы она в эту минуту повернулась и посмотрела на меня, но она была на работе и не могла этого сделать. А мне понадобилось всего тридцать семь лет, чтобы это понять.