Текст книги "Планета Афон. Крестный Ход"

А с Монмартром пора бы попрощаться, если не хотим возвратиться домой налегке, а то и с петлёй на шее. Можно приехать в Париж ещё разочек, а то и два не помешает, тогда уже с более многочисленной группой гуляй хоть целый день и скупи всё подчистую. А пока лучше унести ногы. И головы.

Карты у нас с собой не было, навигаторов в те времена у паломников не существовало, но заблудиться на Монмартре, равно как и в Старом Таллинне, невозможно по определению. Дело всё в том, что «мне сверху видно всё»; отсюда весь Париж как на ладони. Поэтому мы всё же не отказали себе в удовольствии насладиться французской стариной по полной программе.

Страх уже улетучился, как пчелиный рой по вектору штормового ветра, главное было не повторить ошибку с халявой. Но не для моего незадачливого попутчика. Коммивояжёр определённо в нём брал пальму первенства над паломником и даже просто созерцателем, каким был азъ безсребреник (в кармане).

Создавалось ощущение, что это Железный Дровосек, покинувший Изумрудный город и прибывший в город каштанов и шансона, где в каждом магазине находится многоваттный электромагнит. Его так и тянуло в каждую дверь, причём это даже любопытством нельзя было назвать, скорее гордыня, что, согласно Священному Писанию, есть грех самый тяжкий. Мне пришлось пару раз прибегнуть даже к повышению голоса, держа в уме первый разряд по боксу. Таким образом, вопрос коммерции был закрыт, и мы возвернулись к первоначальной теме.

Рассказывать о Монмартре можно до Второго Пришествия, ограничусь лишь несколькими фразами. Холм до сих пор считается планктоном парижской богемы. Было время, когда это свято место облюбовали Сальвадор Дали, Ван Гог, Пьер Огюст Ренуар, Амадео Модильяни, Пабло Пикассо и другие не менее известные адепты кисти и холста. Но нам тот день не встретились в не только Рафаэль или Брюллов, но и те творцы, кто от слова «худо».

С упорством, достойным гораздо лучшего применения, всё те же лица цвета шоколада наперебой старались впарить нам дешёвые поделки или жареные каштаны, собранные, по всем вероятиям на той же Plase Pigalle. И хорошо, если продавец хотя бы разок в наступившем тысячелетии помыл руки.

Исходив, таким образом, весь островок средневековья, мы поднялись на самую высокую точку холма, где возвышается видимая из любого района Парижа величественная базилика Сакре-Кёр. Воистину, это та видимая часть айсберга, которая ещё не потонула в океане грехов и пороков, захлестнувшего Монмартр. Здесь ещё теплится искра Божия, которая не позволяет окончательно превратить эту святую землю в Содом с Гоморрой.

Базилика Святого Сердца Иисусова (как переводится Сакре-Кёр) была построена благодаря обету двух ремесленников Александра Легентиля и Рауля де Флереи. Они поклялись возвести храм, умоляя Бога спасти Францию от разрушения во время франко-прусской войны и Парижской Коммуны. В июле 1873 года Национальная Ассамблея постановила построить собор на вершине Монмартра, чтобы он стал памятью о горе, которое претерпела Франция, и жертвах тех страшных лет.

По окончании войны не только ремесленники, давшие обет, жертвовали крупные суммы на строительство базилики, была объявлена подписка среди всего населения Франции. 16 июня 1885 года президент Мак-Магон заложил первый камень в её основание. При закладке первого камня, в грунт холма был положен также бронзовый медальон «Франция преподносит Христу монмартрскую базилику», пергамент с протоколом церемонии основания базилики и ящичек с французскими медалями.

Открытие церкви состоялось в 1919 году.

Высота Собора Сакре-Кёр равна высоте Монмартра. На колокольне висит самый большой колокол из известных в мiре – девятнадцатитонный «Савояр», отлитый в 1895 году.

Перед собором высятся две пятиметровых конных статуи скульптора Х. Лефевра – Святой Людовик и Жанна д’Арк. У подножия базилики расположена единственная безплатная смотровая площадка, с которой открывается неповторимо чарующий вид на город.

Войдя в собор, мы поразились его внутреннему убранству, росписям, мозаикам, а также поистине божественному звучанию органа.

Недалеко от Сакре-Кёр притаилась средневековая церковь Сен Пьер, органично вливаясь в завораживающую симфонию камня и чугунного литья, сдобренную светом ажурных фонарей.

Но что-то мы увлеклись городом богемы и каштановой листвы, Железному Дровосеку пора возвращаться в Изумрудный город. Гордыня его с тех пор заметно поубавилась, но заметно сие лишь при жутко ненастной погоде.

Если светит солнышко, как в день прибытия его на Святую Гору, Наполеон со своими планами «чистит мундир».

С места в карьер брат Владимир стал расписывать маршрут путешествия по часам и минутам. При этом напрочь забыв, что нас, на секундочку, ещё не поселили и неизвестно, поселят ли вообще. В моём пророческом предвидении, как оказалось, была доля истины, понеже всем здесь управляет Богородица.

Однако чтобы понять сию истину, нужно подвизаться на Святой Горе не один день, а то и не один год. Володимер хоть и не в первый раз паломничал здесь, гранит такой сложной науки оказался ему явно не по зубам.

Никита же, дабы не прибегать к услугам стоматолога, за всё время не проронил ни единого слова, если не считать ценных указаний своей многочисленной армии поклонников цветочного бизнеса. Мобильный телефон в его руках уже раскалился докрасна, а может это просто солнце отражалось в его экране. Но создавалось ощущение, что он уже дымится от напряжения.

Традиционное «алё-алё» свидетельствовало о том, что Никита обзванивал все свои не шибко многочисленные торговые точки с целью получения коммерческой информации.

С ним мы познакомились несколькими годами ранее, также в мае месяце и не где-нибудь, а на Святой Земле. Причём, когда наша группа покидала Второй Иерусалим, чтобы поклониться Первому, также был проливной дождь, и мы все боялись, что рейс отложат, а то и отменят вовсе. Только Ники был аналогичным образом невозмутим. Его традиционное, также как и сейчас, «алё-алё» сопровождалось весёлыми шуточками паломниц, которых это не просто забавляло, но и отвлекало от навязчивых мыслей. После чего Никита открыл Псалтирь в кожаном переплёте, привезённую как раз со Святой Земли, и углубился в сугубую молитву.

Помню, тогда у меня создалось впечатление, что он единственный из всех твёрдо верит, что вскоре мы очутимся во Святой Земле. Даже отец Андрей, духовник нашей группы, и тот был в растерянности, уже высказал все слова ободрения и не находил новых.

Ожидание длилось где-то, наверное, третий час, но обнадёживающей информации всё никак не поступало. Припасённые – по старой советской привычке – сухпайки кое-кому реально пригодились. Трапеза под крылом самолёта вполне могла состояться «после дождичка в четверг», а неделя только начиналась. Вёдро не шибко спешило на наш огонёк, цены же в буфете кусались паче западносибирского гнуса.

После прочтения девяностого псалма Никита вынул из баула пакет с кедровыми орешками, и тут я почему-то прикинул, что он не москвич. Со стороны поглядеть – он не имел в себе ничего примечательного. Не знаю почему, но мне представилось, что он откуда-то с Крайнего Севера или Сибири, где нравы всё ещё примитивно просты и не искажены лицемерием.

Что ни говори, а совмещать вкушение пищи телесной и духовной у меня не получается даже в монастыре. Может быть, поэтому разведчик из меня реально вышел, а вот войти обратно так и не сумел, аще убо не умею делать одновременно взаимоисключающие друг друга вещи. А надо бы уметь…

Трудно подобрать слово, которое смогло бы в точности выразить, что я тогда почувствовал, глядя на него: Никита был как бы один, но не одинок. Складывалось ощущение, что хотя он сосредоточил внимание на хлебе насущном, но пребывал в положении человека, беседующего с Господом за чашкой чая.

Если в чём другом ещё могло возникнуть сомнение, то здесь у меня не проскальзывает даже подобия на усмешку.

Никита составил многозначительное выражение на лице, будто доказывал теорему о несовместимости кислого с пресным. Что тут непонятного, спросит дотошный читатель? Отвечу: для меня тоже когда-то лучшим обществом было одиночество, но в те наивно-счастливые годы мне было ещё невдомёк, что такое пребывать наедине с Богом, какая это всё же благодать!

Вздремнуть у меня не получалось, а бесцельное пребывание в аэропорту всегда вызывает негативные эмоции. Поэтому мне больше ничего не оставалось, как обратиться к Иисусовой молитве. «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, ради Пречистыя Твоея Матере и всех святых, помилуй мя грешнаго». «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий…»

Вот уже вторая, третья, четвёртая сотня обращений ко Всевышнему покинула мои уста, а за окнами, хоть и менее неистово, но всё ещё бушевала стихия.

Когда же Никита, дочитав последнюю кафизму, захлопнул Псалтирь, непогода как-то враз стихла, небо прояснилось, и фианитовые капли на стёклах аэропорта заслезились всеми цветами солнечного спектра.

«Пророк», – промелькнуло в моём воспалённом мозгу.

Группа наша во мгновение ока приободрилась от спячки. Отец Андрей начал что-то оживлённо говорить, и тут мы услышали долгожданное объявление, что «посадка на рейс такой-то будет производиться…»

Как же тяжело было разгибать свои затёкшие после долгого ожидания конечности! И лишь один наш герой вскочил, будто ужаленный пчелой, подхватил свой нелёгкий баул словно барсетку, и танцующей походкой пингвина заспешил к стойке регистрации на посадку.

В салоне «Боинга» наши места соприкоснулись, но мой визави не торопился осчастливить меня байками о своём прошлом и будущем и даже не спешил просто познакомиться. Чинно упрятав свой баул на полку, ещё до взлёта он погрузился в летаргический сон, да так, что рёв турбин не поколебал ни одного мускула на его щетинистом лице.

Слава Богу, что моё место оказалось скраю, потому что регулярное посещение «сектора газа» для моего не шибко здравого организма – вовсе не прихоть, а результат продолжительного походно-палаточного существования дней минувших.

Вот уже погасло световое табло, и длинноногая бледнолицая стюардесса начала раздавать страждущим пассажирам горячительные и прохладительные напитки. Когда тележка «бросила якорь» возле наших кресел, во мне начали бороться два чувства.

С одной стороны, уснувший паломник имеет полное право воспользоваться навязчивым сервисом, с другой – кто способен разбудить спящего, тот способен на любую подлость. И как тут быть?

Обращаться ко Господу в подобной ситуации – не тот уровень проблемы… Но после первых же заботливых слов бортпроводницы мой сосед резко очнулся, будто и не спал вовсе, хотя лично у меня в этом не было ни малейших сомнений.

Симпатичную девчушку, недавно перешагнувшую за порог совершеннолетия, сидевшую у окна и зачарованную открывавшейся панорамой, это даже слегка развеселило. Тихим голосом она попросила апельсиновый сок, смерив нашего соседа оценивающим взглядом.

Я же подобных метаморфоз в своей биографии насмотрелся по самые конечности, поэтому особых эмоций не проявил. Однако, неординарные личности во мне всегда вызывают некоторое желание с ними познакомиться поближе. Тем более что предстоящую неделю всё равно будем рядом.

– Сударь, Вы какое вино предпочитаете в это время суток? – этот вопрос мой наставник в разведшколе называл палочкой-выручалочкой. И действительно, ещё ни разу с ним не было не только проколов, как правило, собеседник или собеседница сразу располагались к разговору.

– «Киндзмараули», – моментально ответил мой визави.

– Жаль, а я предпочитаю «Вдову Клико». Но не вино, а живую-здоровую и в пеньюаре.

Девчушка у окна серебристо захохотала, а у соседа даже не шевельнулась ни одна морщина на лбу. Степени его серьёзности можно было позавидовать. Или степени полного отсутствия чувства юмора. Но если у человека нет чувства юмора, то, по крайней мере, у него должно быть чувство, что у него нет чувства юмора. Но и это не проявлялось в видимых эмоциях.

Стюардесса, меж тем, стараясь подавить нахлынувшее желание сократить диафрагму с короткими выдохами через рот, понеже находилась при исполнении, и архитерпеливо ожидала нашего решения. Чтобы разрешить тягучую проблему выбора между белым и красным вином, I’m взглянул на часы: чёт – белое, нечет – красное. Но и здесь меня ждало разочарование – минутная стрелка показывала аккурат на «шестёрку». Что ж, значит так тому и быть.

– Будьте так любезны, красного и белого, мне и господину, – I’m указал рукой на соседа.

– И сок вишнёвый, – поторопился добавить он, нехотя раскладывая откидной столик.

Тележка покатила дальше, а господин Пророк раскрыл свой баул и вытащил на свет Божий небольшую коробочку с шоколадным ассорти. «С таким попутчиком и в разведку не страшно пойти», – и пока я так думал, мой брат во Христе любезно угостил соседку слева. Наташа – так звали красавицу, – вежливо поблагодарила, но со второго раза всё же приняла угощение.

– За что пьём? – это уже относилось ко мне, и вежливый господин поднял стаканчик.

– За знакомство, естессьно. Мигель, – я протянул брату во Христе свою десницу.

– Никита, – представился он, и мы обменялись крепким мужским рукопожатием.

«Белые начинают и выигрывают», – почему-то подумалось мне, когда уже встал выбор с какого вина начать. Обычно всегда начинаю с самого слабого, ибо идти на понижение – верный шанс проснуться наутро с тяжким похмельем. Здесь же оно нам не грозило по той простой причине, что разницы в градусах между вином и соком мы не ощутили. А раз хода нет – ходи с бубей. Оценив «букет душистых прерий», мой собеседник проявил инициативу.

– Ты уже бывал на Святой Земле? Бери жоголяд, – он протянул мне коробочку с ассорти.

– Gracias, amigo[4]4
  Gracias, amigo (исп.) – спасибо, друг.


[Закрыть], – ваш покорный с удовольствием угостился забавным шоколадным медвежонком. – К сожалению, премьера. Сколько уже святых мест исходил и объехал, а во Святую Землю до сих пор как-то не сподобился. Видимо не готов ещё. А ты уже бывал там?

– Конечно! – Никита чуть не выпорхнул из своего кресла. – Сколько раз! Благодатный огонь только пять раз встречал в Храме Гроба Господня, а ещё два раза попасть не сумел.

– А сам-то откуда будешь? Неуловимые признаки выдают в тебе немосквича.

– Интересно какие? – Никита сдёрнул с себя налёт безразличия и обратил на меня взор.

– Тебе как, от «а» до «я» или…

– Или, – Никита был категоричен, стало быть, деловой человек. А деловые люди мне всегда импонировали своей немногословностью и умением находить выход даже из аховой ситуации. И ещё завидным хладнокровием и способностью расположить к себе собеседника.

ВПСлуга предложил смочить гортань «за милых дам», Никиту долго упрашивать не пришлось, и мы сделали ещё заход по глоточку. Зацепив шоколадного зайчонка, я продолжил:

– Начать с того, что ни разу не встречал москвича, который бы засыпал под рёв турбин да ещё без снотворного. Или усыпляющего. Твоим нервам позавидует даже статуя Аполлона.

– Сибирский воздух к тому располагает, – как оказалось, я был недалёк от истины, мой брат во Христе действительно обитал за Уралом. – А за окнами моей фазенды кедры растут, что говорит о кристально чистой атмосфере. К тому же дом мой из лиственницы построен, а внутри кедром отделан. Я вообще в железобетонных бараках жить не могу…

– Это ты чудно подметил, насчёт бараков. Я как-то не думал…

– А как же их ещё называть? В доме должен быть один хозяин, а «дом, разделившийся сам в себе, не устоит» [Мф. 12; 25]. Если много хозяев, то это уже анархия. И потом, если человек от земли оторвался, то он по факту перестаёт быть патриотом, становится космополитом. А потомки его из людей превращаются в человекоподобных млекопитающих.

– Что-то ты уж больно круто… Хотя… Я с тобой полностью согласен. Здравомыслящие люди при первой возможности стараются приобрести свой участочек и домишко слепить. А на старости лет таки вообще уехать из мегаполиса и на земле поселиться. Моя жизнь тоже по большей части в своём доме протекала, но для детей в провинции возможностей значительно меньше, к тому же склоки начались с родственниками из-за дома, короче получили мы стойло в многоэтажном бараке, да так до сих пор из него выкарабкаться не можем.

– Ну что ж, тогда есть повод повторить по глоточку, – Никита торжествующим жестом поднял свой импровизированный фужер и пригласил меня соединить сосуды.

Мы освежили гортань и продолжили знакомство.

Сколько живу на этом свете, столько раз подмечал, что бытовая тема как-то сразу занимает первенство в разговоре людей с неустроенной личной жизнью. У кого быт налажен, семейные проблемы отсутствуют, те обычно любят порассуждать об искусстве, спорте, на худой конец о героях сериалов.

Политика больше волнует бизнесменов, чьё благополучие напрямую зависит от курса мiровых валют. А те, кому пересекать кордон приходится разве что во время отпуска, да и то не всегда, чаще всего говорят о шмотках, автомобилях и косметике.

На безымянном пальце у Никиты я не обнаружил даже намёка на рыжий металл, хотя и сам ходил в своей жизни окольцованным всего полчаса, пока отмечали в ЗАГСе торжественное событие, именуемое бракосочетанием.

Должен признаться, что не все равнодушно отнеслись к моему жесту доброй воли. Пришлось не шибко просвещённым поведать историю о том, как один мой приятель зацепился кольцом за борт грузовика и таким образом потерял две фаланги безымянного пальца. После услышанного публика уже не высказывалась громче обычного о своём понимании верности и чести, которое, по их мнению, олицетворял этот амулет.

Моего новоиспечённого брата во Христе счастливый брак обошёл стороной, ачеть и не так, чтобы счастливых, по большому счёту, не состоялось.

Были у него свои маленькие радости, но большую радость он не сумел доставить никому. Почему он не сумел найти свою вторую половинку, Никита не стал посвящать случайного попутчика, однако много позже мне удастся выяснить столь нетривиальную причину. Немного позже и расскажу вам о ней.

А пока наш полёт продолжался на высоте десять с половиной тысяч метров и со скоростью девятьсот километров в час.

За окном иллюминатора показалась безбрежная гладь Чёрного моря, и мой сосед приковал свой взор к открывшемуся пейзажу. Это дало мне возможность разглядеть его повнимательнее, и я постараюсь максимально подробно написать его портрет.

Гренадерским ростом Никита похвастаться не мог, зато физические кондиции могли дать фору даже начинающим культуристам. Под футболкой с изображением чернеца Пересвета во время его битвы с Челубеем, довольно рельефно проступали накачанные бицепсы. Ноги его в изрядно потёртых джинсах не находили себе места, а это первый признак отменного здоровья.

Красивая бородка, колечком опоясавшая ротовую полость с не ведающими кариеса зубами, и сливающаяся с поседевшими бакенбардами, придавала лицу мужественное выражение, и в то же время подчёркивала благочестие. Морщины, разрезавшие широкий лоб и подчеркивавшие скулы, говорили о его задумчивом характере и недюжинном интеллекте. Чуть раскосые с едва уловимым прищуром глаза цвета лазури и расходящаяся веером паутинка морщин на висках обозначали завидную проницательность и непадкость на слухи и сплетни.

Широкий прямой нос, немного подпорченный врагами отечества, намекал на неуступчивость и незначительное, но всё же упрямство своего господина. Плещма косая сажень и руки золотых дел мастера, умеющие при необходимости собираться в крепкие кулаки, дополняли это качество зѣло наглядно.

Редкие седые волосы, обозначившие причудливый чуб на широком лбу, выдавали в нём то ли холодного философа, то ли горячего адепта православной веры.

Сразу хочу отметить, что я не Рембрандт и не Валентин Серов, они бы написали не просто портрет, а шедевр. А всё, что ещё могу добавить к вышесказанному, это факт, что Никита в своей жизни перепробовал множество профессий, пока не остановился на цветочном бизнесе.

Последнее десятилетие этот род деятельности приносил ему гарантированный доход, почти как барону Мюнхгаузену, родившемуся заново садовником Мюллером. Но если с бароном дворянская кровь сыграла злую шутку, то amigo mio[5]5
  Amigo mio (исп.) – спасибо, друг.


[Закрыть] делал своё дело честно и добросовестно, а излишним честолюбием отнюдь не страдал. Стреляться на дуэли из-за роковой красавицы он вряд ли бы стал, поэтому, видимо, даже на шестом десятке был один-одинёшенек.

Пока Никита с пряным удовольствием рассматривал морской пейзаж, азъ нелюбопытный успел посетить «Wi-Fi» и с видимым облегчением приготовился вкушать заслуженный обед.

Стюардессы уже продвигались с нагруженными под завязку тележками в первые ряды, что вызвало заметное оживление в салоне. У нас же ещё оставалась в фужерах недопитая терпкая влага, а это требовало скорейшего исправления создавшегося положения. Никита в отношении говорить тосты был не мастак, поэтому предоставил мне полнейшую инициативу.

– Предлагаю этот тост за святую великомученицу Агнию, Римскую деву!

– А почему вдруг за неё? – Никита был немного ошарашен, видимо никогда слыхом не слыхивал об этой святой. Ачеть по его роду деятельности можно было и поинтересоваться.

– Тёмный вы, сударь, как лошадь у Казбича. Святая Агния – Небесная покровительница садоводов и молодожёнов! По-моему, для тебя и то, и то актуально. Или я ошибаюсь?

– Да нет, не ошибаешься. А ты что-нибудь знаешь про её житие? – Ники слегка пригубил вино и устремил на меня пристальный взгляд в ожидании сенсационного познания.

– Святая Агния родилась в Риме в конце III века от благочестивых родителей и, получив христианское воспитание, решила посвятить себя девственной жизни.

Будучи в тринадцатилетнем возрасте, девица получила предложение от сына префекта Рима, но отказала ему. Тогда префект Симфроний повелел подвергнуть святую деву поруганию, обнажить и отправить в блудилище за хулу на языческих богов.

Но Господь не допустил её бесчестия: у неё на голове мгновенно выросли густые и длинные волосы, скрывшие тело от нечестивых взглядов. Ангел Божий встретил её и покрыл блистающим сиянием, что всяк был ослеплён, лишь посмев взглянуть на деву с вожделением.

Нечестивый сын префекта, лишь едва дотронувшись до неё, пал бездыханным, но по горячей молитве святой Агнии моментально был воскрешен и тут же уверовал во Христа. А одновременно с ним крестились ещё сто шестьдесят человек, и все они были впоследствии обезглавлены язычниками.

Агнию бросили в костёр, но по молитве святой огонь погас, и после этого её умертвили ударом меча в горло. Святая дева-мученица была похоронена родителями недалеко от города.

Через много лет дочь Константина Великого Констанция исцелилась на гробе святой Агнии от тяжкой болезни, и в благодарность повелела возвести храм на площади Номентана, на месте усекновения святой мученицы.

Впоследствии там возник девичий монастырь. В этой обители сложилась традиция: инокини выращивают агнцев, ткут из их шерсти облачение и каждый год в день поминовения святой Агнии преподносят его в дар папе Римскому.

– Так она что, католическая святая? – недоумение слегка перекосило лицо Никиты.

– Это случилось в триста четвёртом году, во времена правления Диоклетиана. В то время Церковь ещё была единой, поэтому святая Агния равно почитается как православной, так и католической церковью, – мой ответ успокоил собеседника, и он величаво поднял фужер.

– А когда день её памяти, ты знаешь?

– Двадцать первого января по византийскому календарю или третьего февраля по-нашему.

– Как раз накануне сенокоса, надо будет взять на заметку, – Ники записал на телефон.

– Какого сенокоса? Сибирь что, страна вечного лета?

Никита чуть-чуть раздвинул в улыбке свои тонкие губы, а глаза просто искрились от смеха.

– Сенокосом я называю дебильный маятник: день самца – день самки. Когда у меня день год кормит. А ещё четырнадцатое февраля – день нетрадиционной ориентации. Тоже хватает сумасшедших, когда чуть ли не сносят цветочные киоски. Только держись! Вот и держусь.

Нетрадиционный юмор моего визави вызвал во мне небывалый подъём настроения, понеже вот уже много лет все эти пережитки советского идиотизма вызывают у меня архинегативные эмоции, но придумать им достойное название до сих пор не удавалось. Или просто лень было. А тут с места в карьер!

Я мысленно воздал благодарность Всевышнему за такого попутчика, с которым не только не соскучишься, но и обрящешь «полцарства за сюжет». Ведь все наши беды происходят из-за того, что пока мы чувствуем себя слишком как дома, пока не возникнут неразрешимые проблемы, мы не ценим дарованных нам попутчиков.

Лишь когда известная птица клюнет в известное место, мы вспоминаем о них, к тому же забывая благодарить.

Никита на моё скромное «ха-ха» отреагировал таким же скромным немым вопросом, будто сообщил общеизвестную многократно повторявшуюся истину. А убелённый сединами кент вдруг проявляет поистине младенческую наивность, даже как-то неловко получается.

Он слегка поменял позу, в чём, при его кипучей энергии, была регулярная необходимость, и решил восполнить мои пробелы в знаниях по истории отечества и его вооружённых сил.

– Ты считаешь, что день дезертира достоин более красноречивого названия? – начал он.

– Просто как-то не задумывался над этим, – я слегка пожал плечами и сделал губёшки бантиком. – Когда служил, тогда был просто повод для пьянки и лишнего выходного, а позже мне были настолько параллельны все эти выдуманные праздники…

Другое дело Пасха или Рождество – ни один православный человек не может остаться безразличным…

– То-то и оно. А какой повод для этого шабаша? Еврей создал банду для войны с русским народом? Сам как думаешь, разве за прошедшее тысячелетие некому было Русь защищать?

– Я так не думаю! – Мой ответ прозвучал как выстрел, Никита даже зажмурился.

– Вот видишь. То есть это прямой намёк на отрицание тысячелетней истории России. Как будто история началась с октябрьского переворота, а раньше на одной шестой части суши жили только медведи и аисты. А в октябре семнадцатого аисты принесли младенцев, – секса-то не было, – и появилось первое в мiре социалистическое отечество, которое потребовалось защищать от всего мiра. Можно подумать, раньше защищать Россию было необязательно.

– Должен с прискорбием констатировать, что твоими устами глаголит истина. Аминь.

Я поднял свой la copa del vino tinto[6]6
  Copa del vino tinto (исп.) – бокал красного вина.


[Закрыть] и предложил тост за славное русское воинство. Никита с огромным воодушевлением поддержал мой благой порыв, и вот уже наши одноразовые copas[7]7
  Copas (исп.) – бокалы.


[Закрыть] ополовинились ещё на один глоток. Шоколадные ассорти также неумолимо сокращались.

– Вот, что меня поражает, – продолжал мой новоявленный братишка, – не то, что день национального позора сделали праздником, а та дьявольская хитрость, с которой это обыгрывается. Казалось бы, что в этом плохого, что народ почитает своих защитников? Вопрос весь в том, в честь какого события устанавливается тот или иной праздник.

Православные праздники понятно, все они в честь дня представления пред Господом того или иного Угодника Божия. Я не беру Двунадесятые праздники, здесь поминаются события Нового Завета, связанные со Спасителем или Богородицей.

Но и память основных событий российской истории также связана или с грандиозными победами русского оружия над супостатами, или, скажем, с основанием Москвы, то есть Третьего Рима; Санкт-Петербурга; других городов. Но чтобы праздновать день разгрома под Аустерлицем или при Цусиме…

До такого кощунства ни один русский царь никогда бы не додумался. Только большевики на такое способны.

Мне ничего не оставалось, как молчать в три погибели.

Когда-то я зѣло гордился своими сногсшибательными познаниями по истории и победами почти на всех школьных олимпиадах. Но то были другие годы, то было в другой стране, при другой социальной системе. Впоследствии оказалось, что все сферы жизни незыблемой конструкции нашего социалистического отечества были насквозь пронизаны ложью и мифами.

Пока из кормушки, наполненной за счёт ограбленного народа, раздавались щедрые подачки верноподданным нукерам, вопросы о «правильности» генеральной линии КПСС и советского правительства возникали лишь у диссидентов.

Но как только «стало нема золотого запасу», так сразу «хлопцы стали разбегаться в разные стороны». В основном в Израиль и за океан.

Колхозы моментально перестали приносить «рекордные» урожаи, гиганты советской индустрии за неимением заказов в условиях жёсткой конкуренции, стали один за другим закрываться и перепрофилироваться на выпуск несвойственной продукции, следствием чего стала массовая безработица. Коллапс экономики не заставил себя долго ждать.

История – не уличная девка; это наука, а не идеология.

Пока в Стране Советов существовала одна политическая сила – нерушимый союз комунизтов и беспартийных, все попытки донести истину до сознания людей натыкались либо на бюрократические препоны, либо на лишение свободы, а то и жизни. Руководящая и направляющая сила зорко следила, чтобы какой-нибудь шибко подкованный интеллигент не выдал государственную тайну.

Но вот железный занавес рухнул, однако власть имущие и тут не очень торопились развенчивать комунизтические стереотипы. Они их вполне устраивали, поскольку тупым и оболваненным обывателем гораздо легче управлять. Не учли власти одного, что не всякий обыватель захотел оставаться «ватником», и электорат начал прозревать в геометрической прогрессии.

По мере становления в стране гражданского общества всё меньшим спросом пользовались «великие победы», зато всё строже был спрос за реки крови и неисчислимые жертвы, стоящие за каждым завоеванием социализма. Патриоты в сталинском понимании, в сознании молодого поколения стали восприниматься чем-то вроде давно вымерших динозавров и птеродактилей.

И вот тут возник вакуум в трактовке национальной идеи.

Молодым невозможно объяснить, почему европейцы не считают своими освободителями тех, кто принёс им на штыках «новое светлое будущее». Кто установил в их стране комунизтическую диктатуру, загнал фермеров в колхозы, а бюргеров сделал «пушечным мясом» гигантов индустрии. Кто готовит их солдат не к защите отечества, а к завоеванию и порабощению свободных народов, к мiровой революции.

Подобная близорукость «перестроившейся» партократии привела к неизбежному в таких случаях конфликту поколений, и стала благоприятной питательной средой для возникновения в посткомунизтических странах радикальных организаций правого толка. В свою очередь, это привело – при щедрой финансовой и идеологической подпитке из-за океана – к цветным революциям в ряде «братских стран социализма» и даже постсоветских республиках, сопровождавшимися массовым психозом и бесчинствами разбушевавшейся толпы.