Текст книги "Рыцарь Родриго и его оруженосец"

Кукольный театр папы Дика со скрежетом остановился: то ли ослы не хотели ехать дальше, то ли Диков покинули последние капли мужества. Сократ бы это понял. Он проследил за восхождением крутой тропы, что огибала скалистые пики, ведя к воротам. До сих пор он видел крепость Гробург лишь издали. Вблизи чёрные стены и пустые глазницы окон выглядели в тысячу раз более зловещими.

И сюда-то, подумал Сократ, Малыш один-одинёшенек карабкался ночью во тьме, под ливнем и ревущим ветром? Неужто этот поворот истории мог быть правдоподобным? Но истории не обязаны быть правдоподобными. Немного подумав, Сократ припомнил много славных историй, совсем даже неправдоподобных. Зато они были с настроением и подъёмом, отчего ему сразу подумалось, что именно такой мальчик, как Малыш, только и мог подняться по такой тропе, как эта, посреди бушующей бури. Только так, а не иначе могла быть записана история Малыша в старинной книге.

– Чего вы ждёте? – крикнул Сократ.

И кукольный театр папы Дика начал подъём в гору, и внутри вагончика закачались на нитках марионетки.

Теперь, когда Сократ смотрел налево, его взгляд падал в бездонную пропасть, куда кукольный вагончик мог сорваться в любой момент. А когда он смотрел направо, его взгляд падал на бесчисленные могилы. По краю дорожки стояли кресты, а поскольку дорожка была такая крутая, а повозка такая медленная, Сократ успевал прочитать на могилах все надписи.

«Тут погребён рыцарь Богумил Грозайц», – читал он.

«Здесь покоятся насилу собранные останки великана Унтама Менувеля», – читал он. И сразу после этого они громыхали мимо того немногого, что осталось от банды из тринадцати неистовых берсерков, и мимо четырнадцатиглавого дракона. Двенадцать его голов, как значилось на могильной плите, Родриго Грубиан отсёк ему сразу после завтрака, а остальные две ещё до обеда.

Дики на облучке теперь уже стенали не смолкая, да и у Сократа на крыше стояли дыбом перья. Ему ещё не приходилось читать такие страшные истории, как на этих надгробных камнях. Ему и в самом деле казалось, что он не трясся на горной тропе, а перелистывал книгу. А не был ли этот Родриго, думал начитанный попугай, тоже начитанным рыцарем?

– Ох! Ах! Как страшно! Как жутко! – восклицали Дики, когда вагончик проезжал мимо шпалеры из человеческих костей.

Скелеты были прикованы к скале ржавыми цепями, а на черепах ещё уцелели шлемы. Дики на облучке даже отворачивались – таким устрашающим был этот вид. Сократ же, напротив, присматривался особенно внимательно. Он хотел бы обмануться, но эти скелеты на цепях казались ему похожими на марионеток. На каких-то особенных ниточках.

Когда кукольный театр папы Дика вкатился на подъёмный мост, попугай задумчиво приводил в порядок своё оперение. Впереди маячили могучие крепостные ворота. Разумеется, запертые. Зато доски подъёмного моста скрипели и трещали, будто в любой момент могли проломиться.

– И что теперь? – донесло до Сократа тоненький голосок папы Дика.

– Теперь ты должен постучаться, Эфраим Эмануэль Дик, – сказал попугай. – Я ведь плохо умею это делать. Хлопанья крыльев никто не услышит.

Папа Дик, пошатываясь на ватных ногах, пошёл по трухлявым доскам подъёмного моста, неловко перепрыгнул через дыру на месте отсутствующей доски и чуть было не упал в обморок, увидев на воротах колотушку в виде чёртовой рожи.

– Ну стучи же! – прохрипел Сократ на своей наблюдательной вышке. – Я допускаю, что нас тут ждут.

Папа Дик постучал так тихо, как только можно было постучать железным кольцом, и, когда этот стук призрачным эхом отдался во дворе крепости, он был ещё ближе к обмороку, чем прежде.

Никакого ответа не послышалось. Никто не вышел.

– Малыш? – крикнула с облучка мама Дик, но так тихо, что услышать её мог разве что Сократ на жестяной трубе.

«Неужто и Малышу пришлось стоять здесь и тщетно ждать, когда его впустят?» – задумался попугай. Как же история развивалась дальше и как она пойдёт теперь? Что мог делать перед запертыми воротами Малыш, ему было неясно. Что делать ему самому, было, наоборот, очевидно. Раз уж у него есть крылья, он мог и воспользоваться ими.

– Ждите меня здесь! – крикнул Сократ Дикам и без особых усилий перелетел через ворота.

– Малыш! – звал Сократ, разглядывая сверху овощные грядки Родриго Грубиана во дворе крепости.

Попугай не верил своим глазам. В старинной книге историй ничего не говорилось о рыцаре-разбойнике, который выращивал бы в своей рыцарской крепости картошку.

– Малыш! – снова крикнул Сократ и, не получив ответа, приземлился среди бобов Родриго Грубиана. Его зоркий птичий взгляд скользил от одной башни к другой. Большинство из них выглядели обветшалыми, и только Южная башня казалась более-менее обжитой. – Благородный рыцарь! – попробовал Сократ по-другому. – Господин Грубиан из крепости Гробург на горе Лихогорье!

Ответа не последовало, зато попугай услышал какой-то стук в старой конюшне неподалёку от огорода. Сократ выпутался из бобовых побегов и вразвалочку направился к конюшне. Дверь туда, к счастью, была приоткрыта.

– Рыцарь Грубиан! – крикнул Сократ ещё раз.

Опять послышался стук и к нему ещё какой-то скрежет, как будто щипцами изгибали кусок жести.

Сократ, следуя на звук, вошёл в конюшню, где уже давно не стояли боевые кони. Вместо этого конюшня была переоборудована в мастерскую. На длинном столе громоздились бледные мёртвые черепа и скелеты, а рядом стояли небольшой чан с водой и початый мешок гипса.

Сократ взлетел на стол и вонзил свой острый клюв в ещё сырой, незатвердевший череп. Он был из гипса. Ни одна из костей на столе не была настоящей. А если ни одна из костей на столе не была настоящей, заключил Сократ, тогда и те черепа и скелеты вдоль скалистой тропы не были настоящими. А если черепа и скелеты на тропе не были настоящими, то и надписи на могильных плитах были выдуманными. А если надписи на могильных камнях были выдуманы, то рыцарь-разбойник Родриго Грубиан был, во-первых, хорошим сочинителем историй, а во-вторых, совсем не опасным.

Сократ поднял перепачканный в гипсе клюв. Его зоркий попугайский взгляд устремился теперь на большой, величественный шкаф.

– Не угодно ли вам будет выйти, рыцарь Грубиан? – проскрипел он, поскольку от него не ускользнуло, что лёгкий скрежет и стук исходили как раз из этого шкафа.

Там снова застучало, и лишь затем последовал ответ.

– Лучше нет, – послышался голос из шкафа. – Но если иначе нельзя…

Двери шкафа открылись, и внутри, среди всевозможных лопаток, ковшей и других инструментов, Сократ увидел сидящего Родриго Грубиана, с белыми от гипса руками и в наспех нахлобученном рыцарском шлеме.

– Кто ты такой? – спросил он с явным облегчением, что непрошеный посетитель – не меченосный рыцарь, а всего лишь яркопёрая птица.

Сократ ударил себя в грудь и представился:

– Моё имя Сократ, и я разыскиваю Малыша. Я предполагаю, что он нанимался к вам в качестве оруженосца. Могло такое быть?

От полной неожиданности Родриго Грубиан, который хотел было выйти из шкафа, с грохотом упал назад.

– Откуда ты знаешь? – спросил он, внезапно побледнев так, будто увидел привидение.

– Можно сказать, я прочитал об этом в одной старинной книге, – не без гордости объявил Сократ. – Но давайте оставим это. Ибо Малыш, к сожалению, не может оставаться вашим оруженосцем. Я прибыл сюда с его родителями. Они хотят получить его назад, и вы это, разумеется, понимаете.

– Ещё бы я не понимал! – воскликнул Родриго Грубиан, которому на сей раз удалось выбраться из шкафа, и он со страдальческой миной смотрел на Сократа с высоты своего почти двухметрового роста, чернобородый и обсыпанный гипсом. – Только Малыша здесь больше, к несчастью, нет.

– Простите? – Теперь была очередь Сократа удивляться.

Правда, сразу за удивлением последовало негодование. Он шёл по следам Малыша, летел за ним на крыльях своего разума до крепости Гробург лишь для того, чтобы узнать от этого перепачканного в гипсе картофельного огородника, что Малыш уже ушёл отсюда? Это было не по правилам! Такого поворота событий в книге историй не предусматривалось! Бесстрашный Малыш, нанявшийся к бесстрашному рыцарю-разбойнику, должен был, будьте любезны, оставаться при этом бесстрашном рыцаре! Но Сократ и сам уже заметил, что тут что-то не так. Если Малыш и впрямь был бесстрашным, то Родриго Грубиан оказался скорее боязливым. Вот он, только что выбрался из своего укрытия в шкафу.

– И куда же он подевался? – хрипло прокаркал Сократ, сразу утомившись от такой досады.

– О! – Родриго Грубиан опустился на перемазанный гипсом стул и спрятал лицо в перемазанных гипсом ладонях. – Малыш ушёл, чтобы в одиночку и без посторонней помощи совершить как можно более опасное преступление! – воскликнул он чуть не плача. – Что я наделал!

И потом, пока Сократ расхаживал туда-сюда по столу среди черепов, Родриго Грубиан поведал ему всю историю, ибо его сильно мучила совесть, и, с одной стороны, ему было тяжело, а с другой стороны, благотворно – хотелось выговориться. Он рассказал, как в грозовую ночь Малыш стучался в крепостные ворота и как он, рыцарь-разбойник Родриго Грубиан, из страха его не впустил, так что Малыш простудился на ветру под дождём. Потом он рассказал, как лечил Малыша и пичкал его выдуманными разбойничьими историями. И под конец рассказал пресекающимся голосом, как отправил Малыша на испытание, лишь бы избавиться от него, поручив ему совершить в одиночку и без посторонней помощи как можно более опасное преступление.

– О! – стенал Родриго Грубиан. – Какую вину я взвалил на себя!

При этом ему даже в голову не приходило, что рыцарю-разбойнику ничего другого и не полагается таскать на себе.

– Хм, – хмыкнул Сократ на столе с черепами. – А вы думаете, что могли бы в чём-то переубедить Малыша?

Родриго Грубиан теребил свою чёрную бороду.

– Я пытался его отговорить! – сокрушался он. – Но этот мальчик…

– Неслыханный упрямец, – согласился Сократ. – Я знаю. – Он обошёл очередной поддельный череп и решительно остановился. – Но всё равно мы должны попытаться! Послушай, разбойник, отправимся за Малышом вместе. Нельзя допустить, чтобы его история закончилась несчастливо!

Рыцарь-разбойник от страха едва не лишился дара речи.

– Вместе? – сипло переспросил он. – Дорогой Сократ, я никогда не покидаю Гробург.

– На сей раз придётся, – сурово проговорил попугай. Он уже взял нити в свои руки, хотя, строго говоря, рук у него не было. – Твой кукольный вагончик, разбойник, ждёт тебя у ворот, – сказал он Родриго Грубиану.

Пятая глава,
в которой Малыш превращается в жуткое чудовище

В то время как где-то неподалёку рыцарь-разбойник Родриго Грубиан напяливал на себя выходные доспехи, Малыш пробивался сквозь дикие дебри Страхопущи. Как вы знаете, он отправился, чтобы совершить как можно более опасное преступление. И вы догадываетесь, что Малыш имел лишь очень приблизительное представление о том, что это может быть за преступление. Ведь Малыша гнала не алчность, которая не даёт покоя большинству рыцарей-разбойников. Им руководило желание стать оруженосцем Родриго Грубиана, чтобы в конце концов стать таким же, как Родриго Грубиан.

Конечно, тут крылось некое недопонимание, ведь Малыш не собирался выращивать овощи во дворе крепости и разводить кактусы на подоконниках Южной башни, а в остальное время прятаться от мира за самодельными черепами. Он мечтал оседлать чудище морское, споить до бесчувствия ледяных великанов и сыграть в карты с самим чёртом – как тот Родриго Грубиан, который существовал лишь в сказках, выдуманных Родриго Грубианом.

Ведь и морские чудища, ледяные великаны и сам чёрт существовали только в сказках Родриго Грубиана. В Страхопуще их точно не было. Там жили, помимо медведей, удавов, блуждающих огоньков и обычных ночных зверьков, разве что болотные друды, подколодные гномы да кобольды. А на них Малыш, жаждущий приключений, даже внимания не обращал – видимо, оттого, что болотные друды, подколодные гномы и кобольды хотя и часто встречаются в тёмных лесах, но редко попадаются в тех историях, которые любил Малыш.

Особенно натерпелись от него в тот день подколодные гномы, потому что невнимательный Малыш то и дело наступал им на головы. Он и кобольда сбил с ног, думая при этом, что всего лишь отстраняет с дороги ветку. И тщетно окрик болотного друда предостерегал его, чтоб не наступил на только что вырытую болотную нору, – Малыш не услышал. Ведь он был по уши занят мечтами о морских чудищах, ледяных великанах и о самом чёрте, а остаток мыслей тратил на то, как бы совершить самое опасное из преступлений. Может, напасть на царскую карету, как это делал Родриго Грубиан, заодно разгромив в одиночку целый эскадрон рыцарей? Или лучше ограбить королевскую сокровищницу и вынести оттуда мешки бриллиантов и золота?

Малыш уже обдумывал следующие варианты преступлений, когда пропустил мимо ушей отчаянный крик друда и провалился в чёрную, особенно глубокую болотную дыру. Трясина, булькая, сомкнулась над его рыжеволосой головой. Но не думайте, что на этом кончится история Малыша, ведь местный болотный друд не собирался ни с кем делить своё обиталище. Он вытолкал непрошеного гостя, и Малыш, откашливаясь и отплёвываясь, снова очутился на твёрдой лесной почве. Отдышавшись, он с удивлением оглядел себя. С головы до ног он был покрыт чёрной грязью. Из ярко-пёстрого костюма Арлекино, сшитого мамой Дик, не видно было ни лоскутка, и, когда Малыш ощупал голову, под пальцами он больше не ощутил свою рыжую шапку волос, а только влип в слой грязи, такой клейкой, что даже со щёк не смог её оттереть.

– Ну и ладно, – сказал он себе. – Если дядя Родди не разрешил мне надеть доспехи, пусть эта липкая грязь будет моими доспехами.

Это показалось Малышу подходящим для рыцаря-разбойника, потому что очень уж чистым рыцарь-разбойник и не мог быть. Представить себе нельзя, чтобы рыцарь-разбойник позволил маме Дик засунуть себя в корыто для мытья, как это позволял с собой проделывать Малыш до того, как подался в рыцари-разбойники. И эта мысль так понравилась Малышу, что он продолжил путь через Страхопущу в приподнятом настроении и вскоре, весело насвистывая, вышел на опушку леса.

Он очутился на холме с видом на живописную долину. Тут не было ни крутых скал, какие громоздились вблизи Лихогорья, ни мрачных громадных деревьев и коварных болотных ям, как в Страхопуще.

Тут были лишь пологие холмы, по холмам вились дороги, вдоль дорог покачивались от мягкого бриза пышные кусты. Вот только что вершины Страхопущи омрачали Малышу путь, а теперь на синем небе сияло солнце, благосклонно озаряя зелёные луга.

В бывшем ярком костюме Арлекино Малыш хорошо бы вписался в этот ландшафт, но в своих новых грязевых доспехах он выглядел скорее исчадием Страхопущи, как будто его породили чёрные скалы Лихогорья во время камнепада, а друды вскормили его своими проклятиями.

Правда, Малыш и думать забыл о том, что он весь покрыт панцирем грязи. Он смотрел вдаль, на ландшафт своего будущего преступления как на красиво упакованный подарок и даже не удивился, когда на вершине дальнего холма показалась карета, будто кто-то вызвал её сюда специально для него.

– Прекрасно, – сказал он себе. – Вот и решился вопрос с моим опасным преступлением.

С этими словами Малыш ринулся вниз по склону.

Приближавшаяся карета и впрямь была словно из выдуманной Родриго Грубианом истории, настолько она отвечала всем запросам Малыша. Родриго Грубиан, сидя в своём кресле с высокой спинкой, не мог бы выдумать лучше. Потому что эта карета не только была выкрашена в царственный белый цвет, но в неё были впряжены четыре царственно белых коня, а сопровождала её группа всадников в сверкающих доспехах.

– Сейчас я насажу этих рыцарей на пику, словно сосиски, – говорил себе на бегу Малыш, даже не вспомнив о том, что у него вообще нет никакой пики.

Радостное предчувствие Малыша росло с каждым шагом по мере приближения к карете. Напасть на неё ему казалось тем привлекательней, чем лучше она выглядела. Ах эти золотые спицы так быстро вертящихся колёс! А как искусно выкованы фонари, закреплённые по бокам облучка! А как изукрашена золотом сбруя четвёрки лошадей! И знамя, что трепещет над каретой, – не королевская ли корона вышита на нём?

Ликующий крик Малыша разнёсся над лугами и дорогами, над зелёными холмами и ввысь до самого синего неба. И конечно же этот крик достиг кареты. Его услышали всадники, и кучер на облучке, и его сменщик рядом, и двое грумов-слуг, стоявших на запятках кареты, как в наши дни мусорщики, что ездят на запятках мусорных машин. Но это, разумеется, совсем неподходящее сравнение!

И все они – и всадники, и кучер, и сменщик кучера, и оба грума – увидели бегущего им навстречу Малыша. Но Малыша ли видели они? Того ли маленького мальчика, который удрал из родительского кукольного театра, чтобы устроиться оруженосцем к страшному рыцарю-разбойнику, но по дороге к своему испытанию провалился в глубокое болото? Конечно же нет! Они увидели чёрное чудовище, которое неслось им навстречу, крича так, словно сам чёрт в него вселился.

– Ха! – вопило это чудовище, приближаясь к ним всё быстрее, как будто вообще не знало устали. – Я наколю вас на пику, как колбаски на шампур!

Ну и что бы сделали вы, оказавшись в таком положении? Опустили бы забрало и выхватили меч из ножен? Мужественно ринулись бы навстречу этому чёрному, орущему, бешено размахивающему руками чудищу?

Всадники, кучер, его сменщик и оба грума не сделали этого, ибо, как вам известно, люди в Средние века были ужасно суеверны. Они подумали, что сатана восстал из преисподней, а если такого встретишь – беги прочь со всех ног.

Так они и сделали – и всадники, и кучер, и сменщик, и оба грума. Всадники пришпорили своих коней, а кучер, сменщик и грумы дрожащими руками выпрягли четвёрку лошадей из кареты, вскочили на них верхом и ускакали вслед за рыцарями-всадниками.

Малышу ничего не оставалось, как кричать им вдогонку:

– Эй! Жалкие трусишки! Тряпки! Швабры! Зайцы! Не убегайте далеко! Примите сражение! Вернитесь же, к чёрту!

Он кричал до тех пор, пока беглецы не превратились в облачко пыли на горизонте, а потом и вовсе исчезли. Причём навсегда: из страха перед покрытым грязью Малышом они ускакали так далеко, что никто из участников этой истории их больше никогда не видел.

Когда они исчезли безвозвратно, Малыш понурился, не зная, что ему теперь делать. Имело ли смысл вообще грабить карету, если её все бросили? Нападать на карету, которую никто не защищал, – это не подходило под определение самого опасного преступления. Малыш ругался так, что мама и папа Дик побледнели бы от ужаса. Потом в нём зародился дерзкий росток любопытства.

– Ну и ладно, – сказал он себе, потому что никогда не терял надолго присутствия духа. – Испытание провалено, но карету-то я могу осмотреть. Вдруг найду в ней что-нибудь полезное. Только вот сокровищ мне не надо. Если бы я их по-честному награбил – тогда другое дело.

И он потопал к карете, немного скованно, потому что к этому времени чёрная грязь, которая покрывала его с головы до ног, уже начала засыхать, превращаясь в коросту.

Карета оказалась ещё великолепнее, чем он думал. Она сияла на солнце, как гемма[1]1
  Ге́мма (лат. gemma) – драгоценный камень с вырезанными надписями или изображениями.


[Закрыть], и на дверцах была изображена та же корона, что украшала и поникшее знамя. Без сомнения, то была королевская корона, и это вновь воскресило в Малыше только что преодолённую досаду. Если бы он упустил рыцарей какого-нибудь князя, с этим ещё можно было смириться. Но не сразиться с рыцарями короля – это было сокрушительное поражение.

С новыми проклятиями на устах Малыш распахнул дверцу кареты.

– Много же тебе понадобилось времени, чтобы найти меня. Ты всегда такой медлительный?

Малыш захлопнул рот ещё до того, как кончился поток его ругательств. Не то чтобы он испугался – Малыш никогда ничего не боялся, – он был ошеломлён, обнаружив в карете маленькую принцессу. Ведь эта девочка несомненно была маленькой принцессой. Это сразу было видно по её длинному бирюзовому платью и по серебряной диадеме в блестящих светлых волосах. Но прежде всего её можно было узнать по укоризненному взгляду, который тотчас пробудил в Малыше потребность многословнейше и верноподданнейше извиниться.

Но за что? Ведь он же ничего не сделал этой принцессе. И разве его вина была в том, что её рыцари, кучер и слуги бесчестно удрали? Это его самого разозлило даже больше, чем её!

– Ты кто? – дерзко спросил Малыш вместо того, чтобы просить прощения, как повелевал её взгляд.

– Я – принцесса Филиппа Аннегунде Роза, – сказала она. – И кроме того, если хочешь знать, ты воспрепятствовал мне в том, имею тебе великодушно сообщить, что я держала путь к моему семиюродному дяде, королю Килиану Последнему. Сам он бездетный и потому избрал меня в качестве престолонаследницы, поскольку рассчитывает на скорую кончину.

– О, – сказал Малыш. – Он что, болен?

Малыш спросил об этом не из сочувствия. Ограбить брошенную карету больного короля казалось ему ещё менее опасным, чем карету здорового. Так что в его нападении действительно ничего не сходилось!

– Вообще-то нет, – сказала Филиппа Аннегунде Роза, поправляя свою диадему. – Он только считает, что страдает меланхолией.

Малыш непонимающе смотрел на неё большими голубыми глазами на покрытом грязью лице.

– Это означает «печальный», – пояснила Филиппа Аннегунде Роза. – Я никогда не бываю печальной. А ты?

Малыш отрицательно помотал головой, при этом с неё в карету посыпались комочки грязи.

Принцесса смахнула пару комочков со своего платья.

– А скажи, ты вообще никогда не моешься? – спросила она.

– Я провалился в болото, – объяснил Малыш и опять почувствовал потребность извиниться – на сей раз за свой костюм. А ведь совсем недавно ему нравилась его грязевая броня.

– Тебе повезло, – сказала Филиппа Аннегунде Роза. – Не будь ты покрыт от макушки до пяток этой вонючей грязью, мой эскорт не сбежал бы от тебя.

– Мне, наоборот, не повезло, – возразил Малыш, до которого только теперь стала доходить эта взаимосвязь. – Ведь я как раз хотел сразиться с твоим эскортом. Я собирался наколоть их на пику, как колбаски на шампур. Кучера и слуг, конечно, нет. – Он выпрямил спину и немного выпятил свою перепачканную в болоте грудь.

– На пику? Какую ещё пику? – удивилась принцесса.

Под слоем грязи Малыш покраснел, сравнявшись цветом со своими рыжими волосами.

– Не важно, – сказал он. – Подробности мы можем опустить. Я держу путь, чтобы совершить как можно более опасное преступление и после этого стать оруженосцем грозного рыцаря-разбойника Родриго Грубиана.

– Что ж, – сказала принцесса, – тогда у тебя на пути больше нет никаких препятствий. По крайней мере, ты только что захватил в плен наследницу трона короля Килиана Последнего.

– Боюсь, что этого недостаточно, – сказал Малыш. – Вот если бы я сразился с твоим эскортом… А что же опасного, простите, в том, что мы с тобой тут болтаем?

До принцессы, кажется, дошло.

– Ты мог бы, конечно, сразиться со мной, – сказала она, немного подумав. – Но я не соглашусь сослужить тебе такую службу. Принцессы никогда никому не служат ни при каких условиях.

Малыш снова помотал головой, на сей раз из полного понимания, но это не отменило того факта, что с него снова посыпались крошки грязи на платье принцессы.

– Но ты мог бы меня похитить, – продолжала Филиппа Аннегунде Роза. – Быть похищенной – это, мне кажется, вполне принцессиально. А похитить меня – это достаточно опасно?

Она обобрала с платья новые комочки грязи.

– Не знаю. – Малыш напряжённо раздумывал, из-за чего с его лба свалилась целая лепёшка грязи. – Ты полагаешь, достаточно опасно похитить принцессу, которая сама додумалась до мысли быть похищенной?

– Это не играет роли, – заверила его Филиппа Аннегунде Роза. – Сам подумай, я племянница короля, который приходится мне семиюродным дядей. Все рыцари в стране попытаются меня освободить. А сверх того ты ещё мог бы потребовать за меня выкуп. Тогда это не только похищение человека, но ещё и шантаж. А как тебя, кстати, зовут?

– Малыш, – представился Малыш и снова почувствовал потребность просить прощения – на сей раз за имя, которое звучало совсем не по-разбойничьи.

– Мои друзья называют меня Флип, – сказала Филиппа Аннегунде Роза.

– Но я не твой друг, – нахмурился Малыш. – Я твой похититель.

– Но всё равно можешь называть меня так, – кивнула Флип. – Ну что, идём? – И она подобрала подол своего платья и выбралась из кареты.

– Погоди немного! – Малыш чувствовал себя захваченным врасплох. При этом ему нравилась мысль похитить принцессу, да и сама Флип ему тоже немного нравилась. Больше всего ему нравилось то, что она не давала себя в обиду.

Но прежде чем они отсюда уйдут, не должен ли он оставить какой-то знак? Он быстро подошёл к карете, помусолил палец в ещё не засохшей грязи у себя на животе и принялся писать этим пальцем:

ВО СЛАВУ РЫЦАРЯ-РАЗБОЙНИКА РОДРИГО ГРУБИАНА!

Так на белой карете возникла чёрная надпись большими буквами, и Малыш удовлетворённо разглядывал свою работу.