Текст книги "Братство рун"

– Это верно. Молодой господин часто проводил целые ночи в библиотеке. Вполне вероятно….

– Да? – спросил сэр Вальтер.

– Ничего. – Аббат покачал головой. – Это была только мысль. Ничего существенного.

– Вы считаете возможным, что это был вор? Кто-то спрятался в библиотеке и подкараулил Джонатана?

– Вряд ли. Что здесь можно украсть, друг мой? Здесь нет ничего, кроме пыли и древних книг. Воры и разбойники в наши дни больше интересуются сытыми желудками и набитыми кошельками.

– Это верно, – согласился сэр Вальтер. – Могли бы вы, однако, все равно проверить, не было ли что-то украдено?

Аббат Эндрю заколебался.

– Это будет трудно. Не все рукописи архива разобраны и записаны в каталог. Поддержка, которую мне предоставляет правление ордена, говоря между нами, немного … скудна. При таких обстоятельствах выяснить, было ли что-то изъято из фондов, будет, вероятно, невозможно. К тому же я сомневаюсь, что вор придавал этим древним рукописям большое значение.

– Я же умею ценить ваши старания, – заверил сэр Вальтер. – Я пошлю к вам Квентина, чтобы он помог вашим братьям при разборе фондов. И, конечно, я окажу существенную финансовую поддержку вашему ордену.

– Если для вас это так много значит…

– Я прошу об этом. Я лишь тогда смогу успокоиться, когда буду знать, почему Джонатан должен был умереть.

– Я понимаю. – Монах кивнул. – Все же я должен предостеречь вас, сэр Вальтер.

– От чего?

– Некоторым тайнам лучше остаться скрытыми в замке прошлого, – загадочно ответил аббат. – Не следует пытаться освободить их оттуда.

Сэр Вальтер изучающе взглянул на Эндрю.

– Но не эту тайну, – ответил он потом и повернулся, чтобы идти. – Не эту тайну, мой дорогой аббат.

– Что вы будете теперь делать, сэр? – поинтересовался Слокомбе обеспокоенно.

– Очень просто, – ответил сэр Вальтер решительно. – Я послушаю, что мне скажет врач.

Глава 3

Шотландскаяприграничная земля. В то же время

Холодный ветер дул по холмам Хайлэндса. Пологая часть холмов, простирающихся от горизонта к горизонту, мягко покорилась стихиям природы, которые беспрестанно подтачивали их. Другая же часть в ходе миллионов лет была порядком потрепана и обрушивалась вниз отвесными скалами. По ним хлестал ветер с дождем.

Желтая трава покрывала ландшафт, перемежаясь с цветными пятнами вереска и дрока, который вился по обрывистому известняку. Вершины гор были покрыты снегом, в долинах лежал туман и придавал земле ауру нетронутости. Узкая, сверкающая серебром река впадала в вытянутое озеро, на чьей гладкой поверхности отражался роскошный пейзаж. Над ним блистало голубое, затянутое облаками небо.

Казалось, Хайлэндсу было не знакомо время.

Белоснежный конь с развевающейся гривой и летящим по ветру хвостом скакал по берегу озера. На его крупе сидела молодая женщина.

Без седла и поводьев женщина, единственной одеждой которой была простая льняная рубаха, сидела на спине животного, запустив свои руки в развевающуюся гриву скакуна. Хотя копыта коня буквально летели над землей со скудной растительностью, всадница не испытывала страха. Она знала, что с ней ничего не может случиться, и всецело доверяла сильному животному, работа мускулов которого ощущалась под потной шкурой. Животное скакало по мягкому склону вверх и двигалось вдоль гряды холмов, окружавших озеро.

Женщина закинула назад голову, и ветер развевал ее распущенные волосы. Она наслаждалась свежим воздухом; она не ощущала ни холода, ни влажности шотландского утра, наоборот – чувство единения с этой страной наполняло все ее существо.

Наконец конь замедлил свой бег и перешел на рысь. В конце гряды холмов, там, где скудная земля проиграла вечный бой с силами дождя и ветра и круто обрушивалась вниз, он остановился.

Женщина вскинула голову и окинула взором холмы и долины. Здесь чувствовался пряный аромат болота и терпкий запах земли. Она услышала тихое пение ветра. Оно было похоже на поминальный плач о мире, который давно утерян, утонул в тумане столетий.

Это была земля ее предков, Хайлэндс…

Внезапно сон оборвался.

Выбоина на узкой, покрытой колдобинами дороге позаботилась о том, чтобы карета подпрыгнула, и Мэри Эгтон пробудилась от беспокойного сна, которым она забылась во время долгой езды. Щурясь, она открыла глаза.

Она не знала, как долго спала. Все, о чем она вспомнила, был сон… Сон, который ей снился последнее время. Сон о Хайлэндсе, об озерах и горах. Сон о свободе.

Однако воспоминания об этом быстро рассеялись, и возвращение в реальность было холодным и неуютным.

– Хорошо поспали, миледи? – справилась молодая женщина, сидящая напротив нее в карете. На ней тоже были надеты бархатное платье на подкладке, шерстяное пальто для защиты от холода грубого севера, и вдобавок изящная шляпка, из-под которой выглядывали пряди ее темных волос.

Она была на пару лет моложе Мэри, и ее глаза постоянно светились детским оптимизмом и жизнерадостностью. Мэри не могла разделять эти чувства с учетом обстоятельств данного путешествия.

– Благодарю, Китти. – Мэри выдавила из себя улыбку, которая произвела вымученное впечатление в сравнении с улыбкой ее молодой камеристки. – Тебе когда-нибудь снилось что-нибудь такое, отчего ты желала себе больше никогда не просыпаться?

– Это снова был тот самый сон? – поинтересовалась камеристка. Любопытство было одним из главных качеств ее характера.

Мэри лишь кивнула в ответ. Свобода, которую она ощущала в своем сне, все еще оказывала на нее свое воздействие и подарила ей немного утешения, хотя Мэри знала, что это был всего лишь сон, а то чувство – не что иное, как иллюзия.

Действительность же выглядела иначе. Эта поездка несла Мэри не свободу, а плен. Она отправлялась на север, в дикую и холодную страну гор, о которой у нее на родине рассказывали невероятные вещи. О мрачных, холодных зимах и тумане, настолько густом, что в нем можно заблудиться; о грубых, необразованных людях, которым не знакомы хорошие манеры. Некоторые из них даже все еще противятся тому, чтобы признать британскую корону. Свобода значила для этих людей все.

Но Мэри не будет там свободна. Причиной ее путешествия в Шотландию была ее свадьба с Малькольмом Ратвеном, молодым шотландским лэндлэрдом, чья семья сильно разбогатела. Согласие на брак было дано, но Мэри об этом даже и не спрашивали. Это было одно из тех предложений руки и сердца, какие привычны в благородных семействах, – ради обоюдной выгоды, как говорится.

Конечно, Мэри возражала. Конечно, она говорила, что не хочет выходить замуж за человека, которого не знает и не любит. Но ее родители считали, что любовь – чувство обыденное и его значение безмерно преувеличено. Обручение их дочери с молодым лэрдом[5]5
  лэрд – в Шотландии крупный землевладелец. (Прим. перев.)


[Закрыть] Ратвеном было чрезвычайно желательно. Семья Мэри принадлежала не к самым богатым благородным родам, и данный союз означал как материальный, так и общественный подъем. Обоим этим аргументам родители Мэри придавали весьма большое значение.

Мэри по-прежнему упиралась.

Изо всех сил она сопротивлялась этому соглашению, когда Элеонора Ратвен, мать лэрда, прибыла в Англию, чтобы повидать собственными глазами будущую невестку. Мэри чувствовала себя настоящей скотиной, которую продают на рыночной площади, и она упрекала своих родителей в том, что они продали ее за привилегии. Тем самым она все же переступила рамки приличия, а торговля с взаимовыгодными условиями была делом решенным. Малькольм Ратвен получил прекрасную молодую жену, а Эгтоны сбыли с рук свою строптивую дочь, пока она не сумела доставить им еще больших хлопот.

Мэри никогда не была такой, какой ее желали себе видеть ее родители. Она не была одной из тех принцесс-паинек, которые обожают балы и общественные приемы и хотят лишь понравиться молодому эрлу[6]6
  эрл – граф, степень сословия пэров (высшего титулованного дворянства) ниже маркиза, но выше виконта. (Прим. перев.)


[Закрыть] или лэрду.

Ее интересовали совсем другие вещи.

Уже с детских лет она охотнее проводила время за книгами, нежели среди новых платьев, и с большим удовольствием совала свой нос в романы, вместо того чтобы предаваться пустой болтовне. Ее сердце принадлежало написанному слову, что не могло не пойти ей на пользу. Литература показывала ей мир, в котором такие слова, как благородство и честь, еще имели свое значение.

Книги ли разбудили в Мэри страсть к романтизму и сильным чувствам, или же она просто нашла в них то, чего давно искало ее сердце, – она не знала. Но у нее всегда было желание стать женой мужчины, который женится на ней не из-за ее положения, а потому что искренне полюбит ее.

Однако для подобного романтизма в высшем обществе не было места. Оно кропотливо создавалось клеветой, интригами, подковерной борьбой за власть, которая разворачивается за спиной противника, и политическими ходами. Одним из таких ходов и была свадьба Мэри с Малькольмом Ратвеном.

Лишившись иллюзий, Мэри должна была признать, что любовь и искренность были вещами, безвозвратно оставшимися в прошлом. Лишь в своих книгах она еще встречала воспоминания об этом, в прозе и поэзии, рассказывающих о таком времени, которое прошло полтысячелетия назад…

Вдруг тряска прекратилась. Они остановились, и Мэри слышала, как кучер спускается с козел и подходит к ним.

– Миледи?

Мэри отодвинула в сторону занавеску окна, чтобы выглянуть наружу.

– Да, Винстон?

– Миледи просила меня дать ей знать, когда мы достигнем Пограничного края. Это вон там вдали, миледи.

– Очень хорошо. Спасибо, Винстон. Я сойду здесь.

– Вы уверены, миледи? – Кучер, кажущийся несколько неотесанным мужчиной с бледным лицом, раскрасневшимся от холода встречного ветра, изобразил обеспокоенность на лице. – Дороги здесь не вымощены, и нет перил, за которые миледи могла бы крепко держаться.

– Я дворянского происхождения, но не из сахара, – поучила его с улыбкой Мэри и намерилась выйти из кареты. Этим она доставила бедному Винстону, который состоял на службе у ее семьи в Эгтоне, порядочное неудобство, потому что у него появилось сразу множество дел: открыть дверцу кареты, откинуть маленькую ступеньку и помочь своей госпоже сойти вниз.

– Благодарю, Винстон, – сказала Мэри и одарила кучера улыбкой. – Я немного пройдусь пешком.

– Могу ли я сопровождать миледи?

– Не нужно, Винстон. Я умею ходить одна.

– Но ваша матушка…

– Моей матушки здесь нет, Винстон, – уверенно возразила Мэри. – Все, о чем она печется, это то, чтобы ее товар был доставлен в целости и сохранности в замок Ратвен. И я знаю, как об этом позаботиться.

Кучер смущенно опустил взор. Как слуга он не привык, чтобы с ним говорили так откровенно, и Мэри тут же пожалела, что привела его в смущение.

– Все хорошо, – сказала она мягко. – Я сделаю только пару шагов. Пожалуйста, оставайся возле кареты.

– Как изволите, миледи.

Кучер поклонился и освободил дорогу. Мэри, чье пальто и бархатное платье совершенно не подходили к окружающей обстановке, ступила на обочину дороги и окинула взором бескрайний простор, который открывался по ту сторону неровного нагромождения камня и глины.

Это был приветливый пейзаж из сочно-зеленых холмов и долин с крошечными пятнышками рыночных площадей, лугами, пастбищами и реками. Дома были построены из камня, а их каменные трубы поднимали в небо узкие клубы дыма. На лугах паслись стада. Тут и там солнечный свет пробивался сквозь завесу облаков и рисовал золотые пятна на мирном ландшафте.

Мэри была поражена.

Ей говорили, что вид на Пограничье создавал у каждого путешествующего по Шотландии впечатление о суровости и дикости, которые ожидают его на севере. Около двадцати миль южнее римский император Адриан велел воздвигнуть вал, отделивший цивилизацию на юге от варварства на севере уже около 1700 лет назад, и слава грубой и дикой страны прочно прилепилась к Шотландии. Но Мэри не могла обнаружить и малой толики мрачности и скудности, о которых рассказывали на юге.

Перед ней лежала плодородная и богатая растительностью страна. Были тут и леса, и зеленые луга, то там, то тут мелькали последние уцелевшие пашни. Мэри ожидала, что вид на Пограничье испугает ее, однако об этом не могли идти и речи. Наоборот. Картина этой очаровательной страны с ее мягкими холмами и долинами вызывала у нее утешение, и за короткий, незаметный миг у нее появилось чувство, что она оказалась снова дома после продолжительного отсутствия.

Однако это чувство почти тут же пропало, и Мэри окончательно стало ясно, что она оставляет позади себя все, что было ей когда-либо дорого. Перед ней лежала неизвестность и чужбина. Жизнь с нелюбимым человеком в стране, которую она не знала. Прежняя меланхолия вернулась к ней и тяжким бременем легла ей на сердце.

Мэри развернулась и с подавленным настроением пошла обратно. Ее камеристка Китти предпочла ждать в карете. В отличие от Мэри, ей пришлось бы крайне по душе выйти замуж за состоятельного шотландского лэрда и знать, что остаток своей жизни она проведет в замке, окруженная роскошью. Мэри же, напротив, была невыносима эта мысль. Ей даже становилось дурно. Что значило все это богатство, думала она печально, если при этом не возникали истинные чувства?

Винстон помог ей подняться в карету и терпеливо ждал, пока она усядется. Лишь потом он взобрался на козлы, освободил колеса от зажима тормозов и направил упряжку из двух лошадей вдоль по узкой дороге, которая спускалась тесным серпантином в долину.

Еще какое-то время Мэри мучила себя тем, что смотрела неподвижно через маленькое окно и рассматривала ландшафт. Она видела зеленые луга и стада овец, пасшиеся на них, но эта картина, однако, уже не дарила ей утешения. Чувство доверительности, которое она испытала на тропинке, улетучилось и больше не возвращалось. Поэтому Мэри сделала то, чем она частенько спасалась от плохого настроения у себя дома в Эгтоне. Она взялась за книгу.

– Новая книга, миледи? – спросила Китти с веселым выражением глаз, когда увидела Мэри с кожаным томиком. Камеристка была одной из тех немногих, кто знал о тайной страсти своей госпожи.

Мэри кивнула.

– Она называется «Айвенго». Шотландец по имени Вальтер Скотт написал этот роман.

– Шотландец и пишет, миледи? – Китти захихикала, чтобы потом резко покраснеть. – Миледи, простите меня за необдуманные слова, – пробормотала она смущенно. – Я забыла, что ваш будущий супруг, лэрд Ратвен, тоже шотландский землевладелец.

– Все в порядке. – Мэри исправила положение вещей улыбкой. Все же Китти удалось немножко ее развеять.

– О чем идет речь в книге, миледи? – поинтересовалась камеристка, чтобы поскорее поменять тему.

– О любви, – ответила мечтательно Мэри. – Об истинной любви, Китти, о чести и о верности. О вещах, которые, как я опасаюсь, уже выходят из моды.

– А они когда-то были в моде?

– Думаю, да. Во всяком случае, я бы очень хотела в это верить. То, как Скотт описывает все это, слова, которые он находит для этого… – Мэри покачала головой. – Я не могу представить себе, что кто-то мог написать так об этом, если бы он сам не испытал подобного.

– Не хотите ли мне почитать немного оттуда, миледи?

– С удовольствием. – Мэри обрадовалась, что ее спутница проявила интерес к высокому искусству написанного слова. С готовностью она декламировала из романа, который вышел из-под пера Вальтера Скотта. И с каждой прочитанной строчкой она восхищалась его поэтическим искусством все больше.

Скотт писал о времени, когда любовь и честь были больше, чем просто высокопарные слова. Его роман, действие которого разыгрывалось в средневековой Англии, повествовал о гордых рыцарях и благородных дамах, о героях, изнывающих от страсти к своим возлюбленным в рыцарской любви и защищающим их честь острым клинком… Об эпохе, которая была потеряна и, пожалуй, никогда больше не вернется вновь, унесенная ветром времени в небытие.

Мэри была заворожена. Скотт умел выразить силой своей поэзии все то, что она испытывала глубоко в своем сердце.

Печаль.

Ностальгию.

И дыхание надежды.

С наступлением темноты карета добралась до Джедборо, маленькой деревушки в пятнадцати милях юго-западнее от Галашилса. Так как во всей местности был только один постоялый двор, который предлагал комнаты для ночлега, сделать выбор не составляло труда.

Копыта лошадей цокали по грубо отесанной брусчатке, когда Винстон остановил карету перед старым зданием, построенным из природного камня. Немного презрительно Китти выглянула из бокового окна кареты и поморщила нос, когда осмотрела серое здание, которое поржавевшая вывеска обозначала как «Таверну Джедборо».

– Далеко не дворец, миледи, – высказала она свое мнение без надобности. – Заметно, что мы больше не в Англии.

– Мне это безразлично, – возразила Мэри скромно. – Это крыша над головой, или это не так? Я проведу остаток моей жизни в замке. Что тогда значит одна ночь, проведенная на постоялом дворе?

– Вы действительно не хотите в Ратвен, не так ли? – спросила Китти с прямотой, которая ей не подобала, но была лишь свойством ее натуры.

– Да. – Мэри кивнула головой. – Если бы существовала возможность расстроить эту свадьбу, то я бы воспользовалась ею. Но я та, кто я есть, и должна повиноваться воле моей семьи. Даже если…

– …Вы не любите лэрда Малькольма? – подсказала ей Китти.

Мэри подтвердила ее слова кивком головы.

– Я всегда надеялась, что моя жизнь сложится иначе, – сказала она тихо. – Хотя бы как в том романе, который я прочитала тебе сегодня. Что в ней будет место для любви и страсти. Что моя жизнь пройдет иначе, чем жизнь моих родителей. Вероятно, это было наивно с моей стороны.

– Кто знает, миледи? – Китти улыбнулась ей. – Вы разве не слышали, что рассказывают об этой стране? Что еще с незапамятных времен здесь обитает волшебник?

– Это правда?

– Определенно, миледи. Ловелль, конюх, рассказывал мне об этом: его дед был шотландцем.

– Ай-яй-яй, – сказала только Мэри. – Ты водишь знакомства с конюхом?

– Нет, я… – камеристка покраснела. – Я только хотела сказать, что, возможно, еще все может сложиться хорошо, миледи. Возможно, Малькольм Ратвен – мужчина вашей мечты.

– Едва ли. – Мэри покачала головой. – Я с удовольствием читаю истории, Китти, однако не всегда наивно верю, что все написанное обязательно сбудется. Я знаю, чего жизнь требует от меня. И от тебя, Китти, – добавила она, когда подошел Винстон, чтобы открыть дверь кареты, – она требует провести ночь на этом постоялом дворе, нравится тебе это или нет.

– Мне вовсе не нравится, миледи, – моргая глазами, ответила Китти, – но так как я ваша камеристка, то я приму…

Остаток слов, которые она хотела сказать, потонул в громком крике, который раздался на улице, сопровождаемый топотом ног по твердым камням тротуара.

– Что случилось? – спросила Мэри. Она быстро схватила руку, которую Винстон протянул ей, и вышла из кареты – как раз тогда, когда мужчины, одетые в красные длинные мундиры войск, обеспечивающих порядок в Хайлэндсе, выволокли из постоялого двора человека.

– Вперед, топай! Не желаешь идти с нами, эй, ты, пес поганый?

– Да, не желаю! – прорычал подталкиваемый ими вперед человек, высокий ростом и одетый в простую, почти нищенскую одежду крестьянина. Его акцент без сомнений выдавал в нем шотландца, и тяжелый язык, которым он с трудом ворочал, поведал всем, что он слишком много выпил. Его лицо и нос были почти такие же красные, как мундиры его преследователей. Солдаты схватили его и с грубой силой вытолкнули на улицу.

– Мы тебя проучим, как смешивать с грязью имя короля, ты, проклятый бунтовщик! – Предводитель отряда, капрал, достал свое ружье и ударил прикладом крестьянина. Пьяный издал стон, повалился на землю и растянулся во весь рост на холодном камне.

Унтер-офицер и его солдаты грубо рассмеялись и уже в следующий момент колотили лежащего на земле прикладами и ногами, обутыми в сапоги. Мужчины, вышедшие из постоялого двора вслед за солдатами, растерянно стояли на обочине дороги и наблюдали за жестокой сценой. Но ни один из них не осмелился предпринять какие-то меры против солдат, которые явно с охотой в назидание остальным били в кровь беззащитного крестьянина.

С ужасом Мэри смотрела, как лежащему на земле человеку попали прикладом ружья в лицо. С отвратительным хрустом треснул нос. Яркая кровь брызнула на камни.

Мэри отвернулась с отвращением. В ней все возмутилось против того, как обращались с этим человеком, и непроизвольно она приняла мужественное решение.

– Остановитесь! – приказала она громким голосом. Но солдаты не слышали ее и продолжали дубасить безоружного.

Мэри уже хотела поспешить на помощь несчастному человеку, но Винстон, который еще держал ее за руку, не пустил ее.

– Нет, миледи, – предупредил кучер. – Не делайте этого. Подумайте, мы в чужой части страны, и мы не знаем, почему…

Энергичным рывком Мэри высвободилась из его рук. Чужая или нет, но она не желала спокойно наблюдать за тем, как забьют до смерти этого несчастного человека. Что бы он ни нарушил, никто не заслужил того, чтобы с ним так обращались.

– Остановитесь! – крикнула она снова, и едва Винстон или еще кто-то другой сумел что-либо предпринять, она уже вошла в круг солдат, бьющих ногами лежащего на земле. Те с изумлением прекратили свою жуткую работу.

– Кто здесь отдает приказы? – справилась Мэри требовательно.

– Я, миледи! – отозвался молодой капрал. По его диалекту Мэри тут же смогла безошибочно определить, что он тоже шотландец, шотландец, который публично избивает своего земляка.

– Что совершил этот человек для того, чтобы заслужить такое обращение?

– Простите, миледи, но я не думаю, что это вас касается. Отойдите в сторону, чтобы мы могли завершить наши обязанности.

– Ваши обязанности, капрал? – Мэри окинула горца взглядом с головы до ног. – Вы считаете это своими обязанностями бить ногами лежащего на земле человека? Должна заметить, капрал, я действительно рада тому, что существуют такие добропорядочные солдаты, знающие свои обязанности. Тогда даме, по крайней мере, не придется беспокоиться о своей безопасности, во всяком случае, пока она не окажется на земле.

Некоторые из зевак громко рассмеялись. Лицо капрала приняло цвет его мундира.

– Вы вольны оскорблять меня, миледи, – сказал он дрожащим голосом, – но вы не вправе удержать меня от наказания этого предателя.

– Он предатель? Что же он совершил?

– Он неподобающим образом отзывался о королевском доме, – последовал возмущенный ответ.

– И одно это уже делает его предателем? – Мэри подняла бровь. – Как же быть с капралом, который публично истязает своих собственных земляков? Вы же шотландец, капрал, или нет?

– Конечно, миледи, но…

Снова стоящие перед постоялым двором мужчины засмеялись. Двое из них захлопали от удовольствия в ладоши.

– Если этот человек нарушил закон, то отведите его в тюрьму и устройте над ним процесс, – указала Мэри унтер-офицеру. – Но если он ничего не сделал, что противоречит закону, и вы избиваете его только потому, что вам и вашим сотоварищам ничего лучшего не пришло в голову, тогда оставьте его хотя бы в покое, капрал. Вы меня поняли?

Дрожа от гнева, унтер-офицер стоял перед ней, его кулаки сжались в бессильной ярости. Однако ему было ясно, что он ничего не может предпринять. Молодая женщина, которая у всех на глазах так бесцеремонно распоряжалась, явно была благородного происхождения и к тому же британка. В глазах капрала это были два одинаково хороших довода для того, чтобы не связываться с ней.

– Я доложу об этом, – заявил он, скрипя зубами.

– Извольте, – возразила Мэри едко. – Я едва ли могу ожидать приглашения выпить чашку чая в знак вежливости с полковником вашего гарнизона.

Капрал еще какое-то время оставался стоять на месте. Потом он развернулся и, охваченный гневом, приказал своим людям следовать за ним. Под аплодисменты и насмешливые выкрики зевак люди в форме удалились.

Мэри не удостоила их больше своим взглядом и наклонилась вместо этого над мужчиной, который корчился от боли на земле. Его нос был свернут набок, лицо залито кровью. На лбу зияла рваная рана.

– Все в порядке, – заговорила она с ним утешительно, полезла в один из карманов своего пальто и достала шелковый платок. – Они ушли. Вам не надо больше бояться.

– Да благословит вас Бог, миледи, – с трудом проговорил крестьянин, который, похоже, протрезвел от боли. – Он благословит вас…

– Все хорошо. – Мэри кивнула головой и утерла кровь с лица мужчины. Оглядываясь назад, она не могла понять, что подтолкнуло ее так решительно вступиться за него. Было ли это сочувствие? Или она просто возмутилась, что так жестоко обращались с человеком?

– У него сломан нос, – сказала Мэри зевакам, которые все еще таращились, неподвижно застыв на обочине дороги. – Кто-то должен позвать врача.

– Врача? – простодушно спросил молодой паренек с огненно-рыжими волосами. – Здесь нет врача, миледи. Ближайший доктор напротив в Хэвике, и он англичанин.

– И что это значит?

Молодой крестьянин вытаращил на нее глаза.

– Это значит, что нам не нужно его звать, потому что он все равно не придет, – объяснил он, пожимая плечами. – Кроме того, годового жалованья не хватит, чтобы заплатить ему.

– Понимаю. – Мэри прикусила губу. – Тогда отнесите его на постоялый двор и положите на стол. Я попытаюсь перевязать его.

Молодой парень и его товарищи посмотрели в недоумении друг на друга. Секунду они не знали, как должны поступить.

– Ну, вперед, чего вы ждете? – спросил старый шотландец, который также стоял рядом и курил трубку, пуская маленькие колечки дыма в затянутый туманом вечерний воздух. – Делайте то, что сказала леди, и отнесите бедного Алана в дом.

Молодые парни собрались кружком, словно должны были набраться мужества. Потом наконец они зашевелились, подняли раненого, который ужасно застонал, и отнесли его в таверну.

– Благодарю, – сказала Мэри, обращаясь к старому шотландцу, который продолжал дымить своей трубкой.

– Хм, – заметил только старик, чье выдубленное погодой лицо с белой бородой напоминало старую кожу. – Вы хорошо это сделали, деточка, – добавил он признательно.

– Деточка? – возмущенно сказал Винстон, который безучастно наблюдал за произошедшим и теперь занимался тем, что разгружал багаж. – Это леди Мерибет Эгтон, – поучил он старого шотландца. – Если тебе нужно будет обратиться к ней, как подобает ее положению и происхождению…

– Достаточно, Винстон, – перебила своего кучера Мэри.

– Но, миледи, он…

– Достаточно, – повторила энергично Мэри, и Винстон умолк. Он снова угрюмо вернулся к багажу, взвалил на оба плеча деревянные сундуки и отнес и в трактир.

– Хорошо сделано, – сказал старый шотландец снова, и его улыбка показалась Мэри единственным лучом солнца за весь этот унылый день.

Позже они сидели в общем зале таверны за столом, который стоял немного в стороне от остальных и был накрыт льняной скатертью.

Помещение постоялого двора «Таверна Джедборо» ничем не отличалось от других постоялых дворов и трактиров: чрезмерно большое помещение, стены которого выложены из крупных камней, низкий потолок из покрытого мхом дерева. Стойка была не чем иным, как толстой доской, положенной на ряд старых бочек из-под эля, а столы и стулья были грубо сколочены из дубовых досок. Огонь трещал в открытом камине и прогонял прочь холод ночи из помещения таверны; дальше в глубине деревянная лестница вела на второй этаж дома, туда, где располагались комнаты для гостей.

Сперва Мэри позаботилась о пострадавшем. Настолько хорошо, как могла, она перевязала его рваную рану и распорядилась, чтобы его отнесли домой, где бы он мог набраться сил. Потом Винстон заказал у хозяина таверны ужин, и теперь для них накрыли стол с роскошной едой, которая состояла из эля, сыра, хлеба и хэггис[7]7
  хэггис – традиционное шотландское блюдо – бараньи потроха, начиненные перловой кашей и специями. (Прим. перев.)


[Закрыть]. В то время как по Китти и Винстону было видно, что они невысокого мнения о шотландской кухне, Мэри же, напротив, нашла в ней свой вкус. Возможно, причиной тому была ее антипатия ко всему искусственному, преувеличенному, что заставляло ее ценить преимущества простой кухни, а потому сильно сдобренные приправой бараньи потроха пришлись ей гораздо больше по вкусу, нежели куропатка и фазан, подававшиеся на скучных ассамблеях.

Также от нее не ускользнули взгляды, которыми украдкой обменивались присутствующие там мужчины и женщины. Мэри никогда не видела прежде таких взглядов, но вскоре она поняла, что они означали.

Голод.

Люди, которые сидели там, за соседними столами, были бедны, как нищие. Целые бараньи потроха были явно гораздо больше того, что они съедали за месяц всей семьей. Когда Винстон вскоре пожаловался на то, что шотландцы даже не знают, как варят настоящий эль, Мэри резко одернула его. Что-то внутри нее инстинктивно заступилось за этих людей, которые жили в этой чужой для нее стране. Это шло из глубины ее души, и истоки этого она была не в состоянии определить.

Так они сидели молча за столом, стоящим недалеко от камина, который распространял приятное тепло. Ни Китти, ни Винстон не осмеливались произнести ни слова; кучер потому, что уже собрал сегодня достаточно порицания за свой вкус, а молодая камеристка потому, что не понимала свою госпожу, несмотря на все старания.

Мэри как раз собиралась сообщить, что намеревается уйти к себе наверх, чтобы лечь спать, как один из гостей за другим столом поднялся и подошел к ним нетвердыми шагами. Это был старый бородатый шотландец, который заговорил с Мэри у входа в таверну. Трубка по-прежнему торчала у него в уголке рта. При ходьбе он опирался на суковатую палку, набалдашник которой был украшен искусной резьбой.

– Могу я присесть, миледи? – спросил он отяжелевшим от эля языком.

– Нет, – возразил грубо Винстон и поднялся со своего стула. – Миледи не желает…

– Конечно, вы можете, – с улыбкой ответила Мэри и указала на стул в конце длинного стола.

– Но миледи, – запальчиво возразил Винстон. – Это же простой крестьянин! Ему нечего делать за вашим столом!

– Точно так же, как и простому кучеру, – возразила спокойно Мэри. – Так бывает в поездках.

– Вы совершаете поездку? – спросил старый шотландец после того, как уселся. – Вы собираетесь на север?

– Это тебя не касается, – грубо сказал Винстон. – Миледи не будет…

Укоризненный взгляд Мэри заставил его замолчать. Надувшись от обиды, кучер уселся на свое место и выглядел при этом так, словно его заставили выпить еще одну кружку ненавистного шотландского пива.

– Да, мы собираемся на север, – вежливо ответила Мэри старому шотландцу, который странным образом казался ей знакомым, словно она уже встречалась когда-то с ним. При этом она ни разу прежде в своей жизни не пересекала границы Пограничья. Это было странное чувство, которое таилось в глубине ее души.

– Ваше первое путешествие по Шотландии?

Мэри кивнула в ответ.

– Вам нравится здесь?

– Я не знаю. – Мэри улыбнулась смущенно. – Я только что приехала. Слишком рано делать выводы.

– Тогда у вас есть преимущество перед вашими земляками, – заметил старый шотландец с безрадостной улыбкой. – Почти все англичане, которые приезжают к нам, уже в первый день знают, что им не нравится здесь. Земля – суровая, погода – холодная, и пиво не такое вкусное, как дома.