Текст книги "Миссия доброй воли"

– Надо глядеть за хашказа. Большой, жирный... Как поджарится, принесу.

Прислужник снова исчез, а Петрович, с натугой подняв кувшин, плеснул в кружки.

– Снимем пробу, друг мой, но усердствовать не будем. Пахнет неплохо... – Он сделал глоток. – Пожалуй, не хуже, чем в миссию привезли. Как считаешь?

Но Эрик, будто зачарованный, смотрел на рисунок, склоняя голову то к левому, то к правому плечу. Его пост атташе по культуре обрел внезапно цель и смысл. Найти бы только этого Ххешуша!

Стукнула дверь. В зал вошли три хаптора, довольно щуплых по местным понятиям, одетых небрежно, но ярко: хламиды из синих и красных полос, на рогах – матерчатые колпаки, пояса желтые, и к ним подвешены приборы связи в затейливых чехлах. Расположившись в углу, они уставились на землян. Потом дружно расчехлили приборчики, потыкали в них когтями и начали что-то тихо бормотать.

Дверь снова хлопнула. Новый посетитель оказался невысоким, всего-то метра два, зато мускулистым и плечистым, и в одеянии вполне пристойном: широкая коричневая рубаха до колен, кожаный пояс, бронзовые чашки на рогах. Он устроился за столом, что был ближе к арке.

– Ну, приступим по-серьезному, – сказал Петрович, наполняя кружки до верха. – Пока Хрена нет, выпьем за твою удачу, Эрик. Все же нашелся здесь свой Карл Брюллов!

– Почему Брюллов?

– Он тоже лошадей рисовал, – пояснил Абалаков, и они выпили.

На лестнице загомонили, затопотали. Дверь уже не стучала, лишь мерно поскрипывали петли. Вошли сразу пятеро, за ними – еще двое, потом семь или восемь, кто в разноцветных ярких хламидах, кто в шортах, кто в нищенском тряпье. Первым повезло устроиться за аркой, прочие опускались на лавки у длинного стола, но к мускулистому в коричневом никто не подсел. Шахут’гра метался с кувшинами и кружками, таскал выпивку клиентам и делал успокоительные жесты инопланетным тэд’шо – мол, жарится ваша хашказа, скоро принесу.

– Хитрый парень, – заметил Петрович, скосив глаза на прислужника. – Держу пари, что он связался с двумя-тремя приятелями и сообщил, кто у него в гостях... Ну а приятели дальше передали, вот публика и набежала, чтобы на нас поглазеть. Думаю, все тут мазилы, кроме того плечистого в коричневом. Этот на художника не похож. Наверняка искусствовед в штатском.

Эрик не понял и в удивлении воззрился на инженера. Тот пояснил:

– Так в старину топтунов называли. То есть соглядатаев.

Они еще раз осушили огромные кружки. Кувшин уже сильно полегчал. Петрович, не делая паузы, налил снова. Хапторы шаркали ногами, шептались, скалились, тихо порыкивали и с изумлением глядели, как шуча пьют кхашаш. Любой из них, даже самый щуплый, весил столько, сколько Петрович с Эриком, вместе взятые. От них исходило чувство неприязни, но не такое острое, как от чиновников Гешехта и Гезунда. Те, правда, относились к касте тэдов, а эти в разноцветных тряпках были явно пасеша, да еще из презренных цартели. Неприязнь ощущалась, но Эрик улавливал и другое – любопытство и напряженное ожидание, словно хапторы боялись пропустить момент, когда шуча свалятся на пол. Но они не казались буйными и явной агрессии не проявляли.

– Альбом я в машине оставил, – произнес Эрик. – Схожу, принесу. Что им глядеть, как мы пьем! Пусть на рисунки мои посмотрят.

Он уже начал подниматься, как со стороны входа раздались неверные шаги, и в кабак ввалился тот самый оборванец, что почивал под стеною «Хакеля». На редкость здоровенный детина! Ростом метра два с половиной, серая кожа бугрится чудовищными мышцами, а лапы точь-в-точь как манипуляторы роботов-ремонтников. Он мрачно оглядел зал и вдруг замер, уставившись на Абалакова и Эрика.

– Шуча! – взревел оборванец, выкатывая глаза, и от этого вопля повеяло ледяной ненавистью. Шерсть на его загривке встала дыбом. – Шуча! Апама’шим!

Растопырив лапы, хаптор прыгнул и нанес сокрушительный удар. Эрик едва успел увернуться, и громадный кулак пронесся мимо, расколов кувшин с остатками спиртного. Петрович резво вскочил и замахнулся табуретом, но на плечах оборванца уже повисли Шахут’гра и двое щуплых в пестрых хламидах. Гигант стряхнул их резким движением плеч. Прислужник и щуплые разлетелись точно три снаряда и врезались в стены. Шахут’гра попытался встать, дрыгнул ногой, задел кого-то из посетителей и получил увесистую оплеуху. Поднявшись, он набросился на обидчика и свалил его на пол. Сидевшие за длинным столом вскочили с мест и с боевым ревом ринулись в драку. Кто пытался достать великана-оборванца, кто бил служителя или его противников, кто мутузил всех подряд, получая ответные удары и пинки. Заведение вмиг стало ареной дикой схватки.

Петрович дернул Эрика за рукав и потащил под стол. Стол был очень прочным и высоким – сидя на полу, они не доставали головами до столешницы. Иногда сверху что-то с грохотом валилось, стол содрогался, но держал удар. Окрест их убежища слышались рев, рычанье и хриплые вопли, мелькали огромные башмаки, а иногда – рожа поверженного на пол. Впрочем, никто не обращал внимания на людей. Атаковавший их оборванец спускал пар, сражаясь с собратьями.

– Надо бы зафиксировать эту свалку, – сказал Эрик, потянувшись за камерой. – Хурцилаве и Шошину будет интересно. Редкие кадры!

– Сиди и не высовывайся, – велел Петрович и вытащил из кармана шокер-парализатор. – Что тут редкого! Шошин, как и я, ветеран войны, и всяких драк мы нагляделись по горло. – Он уселся поудобнее и, перекрывая шум, начал: – Помню сражение за Москву... Это такая планетка на границе сектора, никому не нужная, но хапторы ее заняли, а отбить полагалось из соображений престижа. Из-за названия, понимаешь? Был бы этот планетоид Каиром или там Мадридом, и черт с ним... Но ни один враг не похвастает, что захватил Москву! – Чья-то битая физиономия сунулась под стол, и Абалаков ткнул в нее парализатором. – Так вот, сбросили туда ваальских десантников и пару сотен УБРов...

– УБР – это что такое? – спросил Эрик.

– Универсальный боевой робот. Ты слушай, не перебивай! Не УБРы главное, а молодцы с Ваала! Они в атаку с лопатками ходят. Такие у них саперные штуковины, заточенные, как бритва, на коротком черенке и...

Снаружи что-то сверкнуло, озарив подвал фиолетовым сиянием. С потолка посыпались камни и штукатурка, что-то тяжелое грохнуло по столу.

– Ого! – сказал Петрович, прервав рассказ. – Это, друг мой, лазер. Хорошо, что мы в надежном месте. Крепкий стол – лучшее убежище для дипломата.

Кто-то повелительно рявкнул, и внезапно наступила тишина. Затем снова раздался тот же голос.

– Что он говорит? – спросил инженер, поправляя в ухе шарик транслятора.

– Говорит, чтобы проклятые хуси-хуси поко успокоились, не то все будут вскрыты, а их мясо сожрут синие черви.

– Слова человека власти! То есть хаптора, – сказал Абалаков. – Пожалуй, можно выбраться из-под стола.

Что они и сделали.

Картина разрушений была такова, словно по подвалу прокатилось торнадо: табуреты разнесены в щепки, в потолке зияет изрядная вмятина, пол засыпан штукатуркой и битой посудой, от кувшинов с горячительным остались одни воспоминания. Бойцы в хламидах и отрепьях жались по углам, у стены валялся без чувств гигант-оборванец, а в центре зала стоял плечистый в коричневом, с бластером в когтистой лапе.

– Эту падаль вон! – Он ткнул стволом в великана. – Все прибрать, ублюдки! Быстро! Потом можете убираться!

Посетители засуетились. Кто тащил оборванца прочь, кто сгребал обломки, кто волок по полу агрегат, с гулом и чмоканьем всасывающий пыль. Шахут’гра принес табуреты, расставил у стола, заменил разбитый кувшин новым и доложил, что птица в печи не пострадала, готова птичка, можно подавать. Но Эрик велел служителю не торопиться.

Едва они устроились на табуретах, как к столу подсел плечистый в коричневом. Оружия в его лапе уже не было; вероятно, спрятал под просторным одеянием.

– Ашинге ждут Шихерен’бауха? – осведомился плечистый. Голос у этого хаптора звучал на удивление тихо; не верилось даже, что минуту назад он орал и рявкал.

– Пха известны такие подробности? – не без удивления произнес Эрик.

– Известны. – Приложив лапу к подбородку, плечистый представился: – Пха Шаххаш’пихи из Куршутбаима, тэд’шо и ваш оберегающий. Мой долг – следить, чтобы в городе с ашинге ничего не случилось. Долг Шихерен’бауха – оберегать вас в жилище.

– Какой приятный парень! И какой открытый! Сам подошел и признался, что служит в охранке, – сказал Петрович и разлил по кружкам. – Выпить надо за знакомство. И, разумеется, за процветание.

Эрик перевел, и они выпили. Очевидно, у хапторов не было правила, запрещающего пить на службе.

– Слышал я, хоть ашинге ростом невелики, но устойчивы к опьяняющим веществам, – заметил Шаххаш’пихи. – Это какая-то особенность вашего метаболизма? Или генетическое свойство?

– Какой интеллигентный офицер! Какие слова знает! – снова восхитился Петрович. – Стыдно ему отвечать на моем убогом альфа-хапторе. Переведи, Эрик. Скажи, что это наше свойство – результат борьбы за существование в условиях сурового климата.

Эрик снова перевел. Шаххаш’пихи полюбопытствовал, насколько суров климат на Земле, и вежливо поудивлялся, услышав, что реки замерзают и часть Мирового океана покрыта льдами. Затем он повернулся, оглядел кхаш, убиравших мусор хапторов, переломанные табуреты и вдруг рявкнул зычным командирским голосом:

– Трудитесь усердней, ленивые твари! Пеше пару!

– Это что-то новенькое, – насторожился Петрович. – Транслятор такое не переводит.

– Идиома, – пояснил Эрик. – Примерный смысл – раскатать яйцо. В блин раскатать, в нечто тонкое и плоское.

– Понятно, – сказал Абалаков. – Только почему яйцо, а не яйца? Раскатывать, так уж все вместе! Спроси-ка его.

– Здесь одно, – сообщил в ответ Шаххаш’пихи, приложив огромный кулак к низу живота. – Всегда одно, только одно. У тэдов одно и у пасеша.

– У нас два, – заметил Эрик.

Офицер Куршутбаима сделал основательный глоток и пробормотал:

– Два? Кажется, я мало осведомлен в физиологии ашинге... – Внезапно он ударил кулаком о кулак и захрипел, забулькал в приступе веселья: – Два! Два, покарай меня Владыка Пустоты! Теперь я понимаю, отчего вы нас победили!

– Зато теперь, когда мы помирились, у нас пять на троих, – ухмыльнулся Абалаков. – Это глубоко символично! Предлагаю выпить за простые числа. И, конечно, за процветание.

Взвизгнули петли, стукнула дверь, и в зале появился Шихерен’баух, огромный, точно башня. Подошел к столу, ударил кулаком о кулак Шаххаш’пихи, покосился на обломки, на прибиравшихся оборванцев и буркнул:

– Сказано было, непочтительные и буйные! Цартели, помет хашшара!

– Укрепи силы, пха, – посоветовал Эрик, придвигая капитану кружку. – Ты прав, здесь не очень уютно, зато интересно. Очень интересно! – Он бросил взгляд на стену с рисунком и добавил: – Не гневайся на этих пасеша. Они нас развлекли.

– Скоты должны знать свое место, – сказал капитан и гулко вылакал кхашаш.

Шаххаш’пихи поднялся:

– Теперь вы под надежной охраной, и я ухожу. Да пребудет с вами милость Владык Пустоты!

Он неторопливо зашагал к выходу, но у двери обернулся и бросил взгляд на людей. По спине Эрика поползли холодные мурашки. В ментальной волне, что накатила на него, он не ощутил угрозы или неприязни, только жгучее желание что-то узнать, выведать некий секрет. Это чувство обуревало Шаххаш’пихи с невероятной силой и все же оставалось под контролем разума; он будто бы понимал, что спрашивать бесполезно и даже опасно, что надо действовать иначе, хитрить, обманывать, интриговать. Все эти способы были для него привычны, как и другие, не столь изощренные, связанные с кровью, болью и смертью. И в миг открывшейся истины Эрик понял: будет в том нужда, Шаххаш’пихи сожжет его лазером, проткнет клинком или растопчет. Не только его, Эрика Тревельяна, но любого человека, любого хаптора.

Дверь хлопнула, офицер Куршутбаима исчез.

– Что-то ты бледен, друг мой, – сказал Петрович. – Должно быть, проголодался, а? Ну, так сейчас птичку принесут.

Птичка оказалась размером с доброго теленка. Шахут’гра водрузил на стол громадное дымящееся блюдо, политое темным соусом и остро пахнувшее специями, разрезал мясо ножом, похожим на мачете, и притащил еще одну емкость кхашаша. Шихерен’баух принюхался и довольно заурчал. Они принялись за еду, но тут Абалаков и Эрик не могли соперничать с капитаном. Вскоре на блюде забелели обглоданные кости, среди которых сиротливо торчала птичья голова с мощным загнутым клювом. Встречаться с такой птичкой в джунглях явно не стоило.

Шихерен’баух сыто рыгнул. Судя по исходившей от него эманации, пища привела капитана в доброе настроение. Относительно доброе, ибо это понятие было хапторам неведомо. Концепции добра и зла подменялись у них соображениями пользы или ее отсутствия.

– Шаххаш’пихи из клана Кшу? – спросил Эрик.

– Ррр... аха, – ответил капитан.

– Должно быть, большой чин?

– Рррхх...

– Он сказал, что заботится о нашей безопасности в городе. В одиночку?

– Ррр... хес.

– Но он главный?

– Аха.

«Аха» означало «да», «хес» – «нет», и больше Эрик ничего не смог добиться. Глаза Шихерен’ бауха осоловели, челюсть слегка отвисла, и временами он сонно всхрапывал.

– Что ты к нему пристаешь? – молвил Петрович. – Не видишь разве, что капитан утомлен делами и к беседе не расположен? Пора ему на покой, да и нам тоже. Ты, юноша, нынче с прибылью: картинку нашел, на живописцев местных полюбовался, в битве поучаствовал. Хватит на сегодня.

Поддерживая Шихерен’бауха под локотки, они направились к выходу. Капитан шел меж ними словно груженный под завязку транспорт под конвоем пары фрегатов. Буяны-цартели, устрашившись высоких тэдов, разбежались, кхаш опустел, мусор и обломки убрали, и только в потолке зияла прожженная лазером дыра. Откуда-то выскочил пасеша’хаш, проводил до двери с почтением, распахнул ее перед гостями. Шихерен’баух и Абалаков стали подниматься. Эрик задержался, сунул Шахут’гра квадратик платины и сказал:

– Найдешь мне Ххешуша, получишь еще.

Служитель коснулся лапой подбородка:

– Уже нашел, высокий тэд.

– И где он? Что-то я его не видел.

– Видел, тэд’шо, и чуть не встретился с его кулаком. Тот хуси-хуси поко, учинивший беспорядок...

– Он?..

Эрик глубоко вздохнул, пулей проскочил по ступенькам, огляделся, но великана-оборванца и след простыл.

ШАХХАШ’ПИХИ, ОФИЦЕР КУРШУТБАИМА

Он произнес: «Да пребудет с вами милость Владык Пустоты!» – но шуча не ответили ни словом, ни жестом. Никакой реакции! Однако этот вывод мог быть преждевременным – хотя он многое знал об этой расе, но выражение их лиц оставалось для него загадкой. Наблюдая за шуча с помощью камер, он не смог уловить даже разницы в прожитых ими годах. У всех шестерых лица казались гладкими, движения – уверенными и свободными, и ничто не выдавало возраст. Ничто, кроме глаз! Такое оптика не покажет... Верно он сделал, явившись в этот убогий кхаш! Вблизи было ясно, какой шуча стар, а какой молод, и он мог сопоставить личные впечатления с именами и данными об их профессиях.

Молодой – щенок, что еще цепляется за родительницу-самку. Ни ума, ни опыта, ни силы... Взят на выучку при старших, но преуспел лишь в одном, в языке. Хорошо говорит, понятно, а вот занятие у него странное: должен изучать то, что делают цартели. Еще кхаш’хаман, байки простонародья, боевые марши и другие глупости. Бесполезное дело, ничтожное! И щенок ничтожный, хотя...

Он не додумал мысль. Что-то вертелось в голове, никак не желая облечься словами, что-то связанное с молодым кирицу’ххе. Стоит еще о нем поразмыслить, но после, решил он. Другой шуча казался интереснее.

Глаза! Глаза как силовой экран: отталкивает и ничего не пропускает... Не пропускает к себе, но видит многое; ему вспомнилось, как старый шуча смотрел на его руки, лицо, одеяние и, похоже, видел сквозь плотную ткань, где спрятан бластер. Было известно, что двое из прилетевших чужаков сражались в последней войне – собственно, шуча это не скрывали, сообщив о каждом данные, какие пожелал владыка Кшу. Один – невысокий, о котором сообщалось, что он из флота Ашингебаим, другой – этот старый шуча с непроницаемым взглядом. Техник. Может, и правда техник... Сейчас техник, а кем служил раньше?.. Жизнь он прожил долгую, и что в той жизни было, знают лишь Владыки Пустоты. Но воевал, воевал, это точно!

Его обожгла мгновенная вспышка ненависти. Он тоже воевал и не мог смириться с поражением. С дроми – чтоб их синие черви сожрали! – было иначе. Этот конфликт, длившийся тысячелетия, давно не воспринимался как война – скорее, как одна из реалий прошлого, настоящего и, вероятно, будущего. Традиционное противоборство и кое в чем полезное, дающее выход энергии тэдов – там распылили корабль дроми, тут потеряли свой... Схватка с шуча была куда быстрее и завершилась катастрофой. Полной катастрофой! Мелкие твари, но хитроумные!

Шаххаш’пихи овладел своими чувствами. Как бы ни были мерзостны эти шесть кирицу’ххе, чувства не должны затмевать разума. Он обладал редким для своей расы даром – мог справляться с врожденной неприязнью к чужакам. Уникальный талант! В Куршутбаиме его дар ценили не меньше, чем твердость, живой ум и способности к логическому анализу. Его статус был очень высок – он ведал сбором сведений о расах гуманоидов, враждебных Первым кланам. Шуча среди них считались самыми опасными.

Он изучал их годы и годы, со времен проигранной войны, и знал о них многое. Знал, как сделать им больно, куда нанести смертельный удар, знал об их странной привязанности к своим щенкам и самкам и столь же странной тяге к понятиям не очень ясным, едва ли постижимым для его народа – таким, как «справедливость», «гениальность», «вдохновение» и «творчество». Сам носитель необычных свойств, он знал, что шуча очень не похожи друг на друга и что различия между ними проявляются заметнее, чем у хапторов. Одни обладали силой искусных бойцов, другие – коварством интриганов, третьи, которых шуча особенно ценили, талантами к созиданию. Встречались и наделенные редким даром, позволявшим общаться с лоона эо, – во всяком случае, такая память хранилась в его семье уже три с половиной столетия. Хранилась в тайне, ибо случившееся с предком Шаххаш’пихи не являлось поводом для гордости.

Так кто же эти шестеро?.. Кто боец, кто интриган, кто созидатель?.. И нет ли среди них того, кто может говорить с его добычей, с драгоценным залогом великого будущего?..

Он проклял про себя тупоумных Ппуш, уничтожавших шуча, словно скот на бойне. Он знал многое, однако не все. Были бы пленные, он изучил бы их и выяснил секреты этой расы, даже если бы пришлось их резать и искать ответ в их кишках. Он сделал бы это сам, медленно и с удовольствием... Но торопливые Ппуш не предоставили ему такой возможности.

Шаххаш’пихи вернулся к раздумьям о двух чужаках, молодом и старом. Можно было бы продлить контакт и доискаться, в чем их дар, каковы их внутренняя сущность и умения... Жаль, что пришел Шихерен’баух! Соображает страж не очень быстро, но исполнителен и предан повелителю, так что расспрашивать шуча при нем не стоило. Определенно не стоило! Владыке Кшу не следует знать о мыслях его скромного слуги, чиновника Куршутбаима.

Ни о мыслях, ни об истинном его статусе, ни о пленнике на далекой планете Таханги’ту... Особенно о пленнике!

Глава 5
ЗАМОК ВЛАДЫКИ КШУ

Понятие «род» не очень подходит для группы тэдов, объединенных родственными узами, – это скорее династия, включающая от пятидесяти тысяч до миллиона мужчин-нобилей и сотни тысяч – миллионы связанных с группой пасеша-простолюдинов. Наиболее древние и многочисленные Первые династии правят Харшабаим-Утарту и всей звездной империей хапторов. Единственный способ основать Новую династию – колонизация девственного мира. Такое происходило неоднократно, и теперь двумястами колониями управляют примерно четыреста пятьдесят династических групп. Принадлежность к определенной династии является предметом гордости для благородных хапторов. Они помнят всех своих предков и их подвиги; тот, кто не знает своей родословной, достоин, по их мнению, лишь презрения.

Саймон Игл. «Исследование социальной структуры общества хапторов», раздел «Династии»

Эрику снился сон. Снилось, будто идет он в ночном полумраке, под светом звезд и нескольких лун, шагает по горной долине, безжизненной и голой, но изумительно прекрасной. То был каменный сад, полный чудес, – тут и там высились источенные ветрами утесы, напоминавшие изысканное кружево, украшенные белоснежно-пенным кварцем, друзами хрусталя и аметистов, желтыми цитринами и топазами, кроваво-красной шпинелью и россыпями зеленых хризолитов. Были здесь и странные фигуры, похожие на птиц, цветы или зверей, были гранаты, халцедоны и яшма, пестрая, словно восточный ковер, был песок, то золотистый, то отливающий серебром. Все это сверкало, блестело и искрилось в лунном свете, отражая лучи мириадами граней. Волшебное место, сказочное зрелище!

Он был здесь не один – рядом шла женщина. Не красавица Илона Линдстрем, как вначале подумалось Эрику; спутница его сна выглядела миниатюрнее и стройнее, ее лицо скрывала вуаль, но он видел, как сияют под этой завесой ее чудные глаза. Он знал, что связывает его с этой женщиной – жалость, нежность, возможно, любовь – но, зная это, понимал, что она недосягаема. Самое сильное чувство не могло соединить их, связать так, как связывают супружеские узы – на долгие десятилетия, от первой встречи и до смерти. Мысль об этом отдавала печалью и тоской.

Но сейчас она была рядом, была с ним, и Эрик вел ее по сказочному саду, вел с оглядкой, ибо в окружающем сумраке таилась опасность. Какая, он не представлял, но решимость защитить свою спутницу переполняла его.

Что им угрожало? Он понял это, когда огромная фигура заступила путь – хаптор в темном одеянии, с лазером в когтистой лапе. Свет луны упал на его лицо, и Эрику почудилось, что перед ними Шаххаш’пихи, их защитник из Куршутбаима. Но теперь он не защищал, теперь он был врагом и готовился к нападению: раскрылась его широкая пасть, хаптор что-то рявкнул и протянул руку к спутнице Эрика. Она вскрикнула в ужасе и отшатнулась...

Сон отлетел. Открыв глаза, Эрик попытался его вспомнить, но подробности ускользали, растворялись, словно ночные тени под утренним солнцем. Где была та планета с каменным садом?.. Кто та женщина, пришедшая к нему во сне?.. Чего, угрожая оружием, требовал хаптор?.. И какое отношение это имеет к нему, к Эрику Тревельяну?..

Возможно, отец или Петр, старший брат, ответили бы на эти вопросы – они лучше знали генеалогию семьи и связанные с нею факты. Почти инстинктивно Эрик бросил ментальный призыв, надеясь, что брат услышит и откликнется. Отклик был, но очень слабый, почти неощутимый. Он не мог представить, что чувствует Петр; ему не удавалось проецировать связные мыслеобразы, так что скорее всего брат уловил лишь смутную картину: комната с предметами обстановки и распахнутое окно.

Встав с постели, Эрик натянул майку и шорты, сунул ноги в сандалии и призадумался, выбирая между завтраком и пробежкой к морю. Решил, что после тревожного сна стоит перекусить – тем более что в окно струился с внутреннего дворика аромат крепкого кофе. Его запасы были ограничены, пили кофе редко и по особым случаям, таким как сегодня – старшие члены миссии собирались с визитом к Шеггерену’ кшу. Переговоры и поднесение даров – ответственное мероприятие, и, очевидно, трое коллег хотели взбодриться. Что до Эрика, то он планировал поездку в город, в кабачок цартели, где надеялся встретить Ххешуша. Вчера Ххешуш был пьян и драчлив, но сегодня дела могли обернуться иначе – не исключалось, что он признает собрата по разуму и ремеслу. Судя по нищей одежонке и кличке, означавшей «Дырка в заднице», Ххешуш не процветал, а у Эрика, кроме блокнота с эскизами, имелись и другие аргументы в пользу крепкой дружбы – скажем, набитый платиной пенальчик.

Он вышел в коридор, где, перебирая паучьими лапками, маялся под дверью робот-уборщик. Запустив его в комнату, Эрик направился вниз, в холл с картиной морской охоты, и там нос к носу столкнулся с Шошиным. Военный атташе был при полном параде: темно-коричневый, шитый золотом мундир, за поясом – перчатки тонкой кожи, слева у бедра ножны с кортиком, справа – бластер в кобуре. Он с задумчивым видом брел в сторону кухни.

– Здравствуйте, Павел, – вежливо произнес Эрик. – Над чем размышляете?

Ответив воинским салютом, коммандер пояснил:

– Над протоколом вручения презента. Для Вардана и Ричарда дар тяжеловат, на меня свалили. Их дело – разговоры, а мое – так поднести, чтобы рука не дрогнула.

– Что за подарок? – Эрик округлил глаза. – Сундук с сокровищами?

– Нет. Историческая реликвия. – Шошин ухмыльнулся и добавил: – Вещь огромной культурной ценности.

– А можно... – начал заинтригованный Эрик.

– Нельзя. Запаковано и опечатано на Земле. Не будьте столь любопытны, юноша.

Миновав внутренний дворик, утопавший в зелени, они перешагнули порог кухни – или камбуза, как называл это помещение Петрович. Абалаков сидел здесь, угощался кофе с рогаликом и неторопливо, с самым серьезным видом, рассказывал Паку и Харгрейвсу, как вчера они с Эриком побили дюжину хапторов или, возможно, две – кто их считал, этих рогатых придурков! В самых драматических местах Петрович делал паузу, гладил сенсор кухонного автомата и, подхватив очередной рогалик, макал его в кофе и отправлял в рот. После этого его речи становились неразборчивы.

Шошин нацедил себе чашку, сел к столу и начал пить мелкими глотками, стараясь не закапать мундир. Харгрейвс тоже облачился в униформу Дипкорпуса и выглядел очень внушительно: воротник с золотыми листьями охватывает крепкую шею, на обшлагах и груди тоже золото, в темной шевелюре – обруч с блестящим зраком панорамной голокамеры. Марсель и Петрович, как и Эрик, были одеты по-домашнему, в шорты и майки.

Абалаков рассказывал, Шошин, Дик и Марсель внимательно слушали, а Эрик молчал. Что бы там вчера ни случилось, в устах Петровича события приобретали эпический размах, и Эрик уже почти верил, что все произошло именно так, а не иначе: не под столом они сидели, а бились, как львы, с подвыпившим сбродом, укладывая хапторов на пол штабелями. Лично он одолел семерых и взялся уже за восьмого, когда буяны устрашились и сбежали – то есть не сбежали, а уползли к дверям среди обломков табуретов и столов. Тут вошел Шихерен’баух и от души им добавил, а потом...

– Погоди, Иван Петрович, – Пак повернулся к Эрику, – я про лошадей хочу спросить. Про тех, что на рисунке.

– Это не лошади, а книхи, – уточнил Эрик, прихлебывая кофе.

– Пусть книхи... Рисунок в самом деле хорош?

– Очень неплох. Есть запись, можешь взглянуть.

– Но ведь не рисунок важен, а художник, – сказал Марсель. – В мире хапторов это беспрецедентное явление! Ты будешь его искать?

– Разумеется. Сегодня же отправлюсь в город, один или с Иваном Петровичем, если он не занят. – («Не занят», – буркнул Абалаков.) – Найдем тот кабачок, где на стене картина. Его содержатель обещал...

– Что обещал? – Харгрейвс с ехидной усмешкой покосился на Петровича. – Что он мог вам обещать? Вы устроили пьяный дебош в его заведении, разогнали клиентов, поломали мебель... Да он вас на порог не пустит!

– Еще как пустит! – возразил Петрович. – Ну, пошумели слегка... ну, разбили пару табуреток... Так все оплачено с царской щедростью! Провожали нас как дорогих гостей! Спроси у Хрена, он подтвердит! Он...

Щелкнул вокодер внутренней связи.

– Переводчик Тревельян, прошу ко входу в здание, – раздался голос Хурцилавы. – Остальным членам миссии явиться туда же. Проблема у нас возникла, а какая, в толк не возьму.

Шошин сделал последний глоток, отставил пустую чашку и выбрался из-за стола:

– Идем, камерады. Кажется, Вардану необходима помощь.

Коммандер быстро покинул камбуз и направился к коридору, остальные шагали следом. На площадке у дверного проема обнаружились Хурцилава и «говорильник» Сезун’пага – стояли в тени катера, шеф дипмиссии в мундире и при всех регалиях, хаптор тоже принаряженный, в темно-синей хламиде со звездным знаком династии Кшу. Вид у обоих был озадаченный.

– Вообще-то я сообразил, что он мне толкует, – произнес Хурцилава, поправляя шарик транслятора в ухе. – Но, с учетом важности мероприятия, нужен максимально точный перевод. Прошу вас, Эрик, потрудитесь. Речь идет об изменении протокола, а в этом случае стоит ознакомиться со всеми нюансами.

– Стоит, – подтвердил Абалаков. – Помню, служил я при нашем посольстве на Йездане, у кни’лина, значит, и захотелось мне съесть местного гуся...

Хурцилава бросил на него строгий взгляд, и Петрович смолк.

– Владыка хотеть явиться каждый, – произнес Сезун’пага на земной лингве. – Каждый все-все, понимать? Взять подарок. Взять... рррхх... крепкий пойло. Подносить владыка. На шкура ногой не ходить! Кто ходить, стать хохо’гро!

– Вот про шкуру я и не понял, – признался Хурцилава, кивая Эрику.

Тот вступил в переговоры. Несколько минут они с «говорильником» рычали и рявкали друг на друга, прикладывали ладонь к челюсти, упоминая высокого харши’ххе, озирались на торчавших у ворот Шихерена’бауха и двух стражей и при этом ухали и стучали кулаками – то есть веселились на местный манер. Наконец Эрик повернулся к главе миссии и сказал:

– Предполагалось, шеф, что поедете вы, Павел и Ричард, но Шеггерен’кшу требует всех, особенно Ивана Петровича и меня. Почему, «говорильник» не в курсе. Требует, и все! Его дело доставить.

– На кой ему сдался старый пень вроде меня? – буркнул Петрович. – Хотя если киберы у него не в порядке или там сантехника, я починю.

– Также есть информация о подарке, – произнес Эрик. – Кроме основного дара, – тут он покосился на Шошина, – харши’ххе повелел доставить контейнер с напитком, каким угощали Шихерен’бауха. С тем, от которого у капитана чуть кишки не выпали... – Он сделал паузу и добавил: – Это точный перевод. Я думаю, идиома.

– А что за шкура? – поинтересовался Хурцилава.

– Владыка будет стоять на ковре из шкуры морского животного, – пояснил Эрик. – Шкура – символ власти и могущества, наступать на нее нельзя ни в коем случае. Если Шеггерену’кшу захочется, он подойдет к нам, что нужно считать большой милостью. А не подойдет, так не страшно – это знак... – Он на секунду задумался. – Отстраненности?.. Равнодушия?.. Нет, скорее соблюдения дистанции. Дословно «хетари пха шетари пасеша» – расстояние между тем, кто велик, и тем, кто ничтожен.

– Аха. Так есть! – подтвердил внимательно слушавший «говорильник».

Хурцилава вздохнул, окинул небо задумчивым взглядом, снова вздохнул и распорядился:

– Насчет шкуры всем принять к сведению и исполнению! Абалаков, Пак, Тревельян, срочно переодеваться! Надеюсь, пыль с ваших мундиров не сыпется, позументы надраены, шевроны сверкают и прочее тоже в порядке. Иван Петрович, как будете готовы, озаботьтесь, пожалуйста, контейнером с «Аннигиляцией»... на всякий случай два возьмем... Пусть роботы притащат.