Текст книги "Послание моим итальянским друзьям"

Мадзини и все сторонники единства становятся в противоречие с самими собою, когда они, с одной стороны, говорят вам о глубоком, близком братстве, существующем в этой группе двадцати пяти миллионов итальянцев, объединенных языком, традициями, нравами, верою и общностью стремлений, а, с другой стороны, хотят сохранить, что я говорю? усилить могущество, государства, необходимого, говорят они, для поддержания единства. Но если они действительно так неразрывно связаны между собою, принуждать их к объединению излишняя роскошь, бессмыслица; если, наоборот, вы считаете необходимым их принуждать, это доказывает, что вы убеждены, что они не очень то связаны между собою, и что вы лжете, что вы хотите ввести их в заблуждение на их собственный счет, когда вы говорите им об их единстве. Социальное единство, реальный результат совокупности традиций, привычек, обычаев, идей, существующих интересов и общих стремлений, есть живое, плодотворное, действительное единство. Политическое единство, государство, есть фикция, абстракция единства;и оно не только скрывает в себе раздор, оно еще его искусственно производит там, где без этого вмешательства государства живое единство непременно существовало бы.

Вот почему социализм федералистичен и почему весь Интернационал приветствовал с энтузиазмом программу Парижской Кокмуны. С другой стороны, Коммуна ясно провозгласила в своих воззваниях, что она хотела вовсе не уничтожения национального единства Франции, но его воскрешения, укрепления, оживления, и полную и действительную народную свободу. Она хотела единства нации, народа, французского общества, а не государства.

Мадзини дошел в своей ненависти к Коммуне до глупости. Он утверждает, что система, провозглашенная последней парижской революцией, возвратит нас к средневековью, т. е. к разделению всего цивилизованного мира на массу мелких центров, чуждых друг другу и не признающих друг друга. Он не понимает, бедняга, что между средневековой коммуной и современной коммуной существует громадная разница. За пять веков изменилась не только книжная история, изменились нравы, стремления, идеи, интересы и потребности народов. Итальянские коммуны вначале были действительно обособлены, являлись совершенно независимыми политическими и социальными центрами, между ними отсутствовала солидарность и они поневоле должны были довольствоваться сами собой.

Какая разница с тем, что существует теперь! Материальные, умственные и нравственные интересы создали между всеми членами одной и той же нации, что я говорю? между самыми различными нациями социальное единство, настолько могучее и действительное, что все, что делают ныне государства, чтобы парализовать его и уничтожить, остается бессильным. Единство ничто не может побороть, и оно переживет государства.

Когда исчезнут государства, живое, плодотворное и благодетельное единство областей и наций, международное единение сначала всего цивилизованного мира, потом всех народов земли, путем свободной федерации и организации снизу вверх, будет развиваться во всем своем величии, не божественном, а человеческом.

Патриотическое движение итальянской молодежи под руководством Гарибальди и Мадзини было законно, полезно и славно; не потому, что оно создало политическое, единство, единое итальянское государство, – наоборот, это было его ошибкой, потому что оно не могло создать это единство, не принеся ему в жертву свободу и благосостояние народа, – но потому, что оно разрушило различные политические господства, различные государства, которые искусственно и насильственно мешали народному социальному объединению Италии.

Совершив это славное дело, итальянская молодежь должна теперь совершить другое дело, еще более славное. Она должна помочь итальянскому народу разрушить единое итальянское государство, которое она основала своими собственными руками. Она должна противопоставить знамени политического единства Мадзини федеральное знамя итальянской нации, итальянского народа.

Но нужно различать федерализм и федерализм.

В Италии существует традиция областного федерализма, который ныне стал политической и исторической ложью. Скажем раз навсегда: прошлое никогда не возвращается, и было бы большим несчастьем, если бы оно могло возвращаться. Областной федерализм мог бы быть лишь аристократически-консортерийским учреждением, ибо по отношению к коммунам и промышленным и земледельческим рабочим товариществам это было бы опять политической организацией сверху вниз. Истинно народная организация, наоборот, начинается снизу, с товариществ и коммун, организуя, таким образом, снизу вверх, федерализм становится политическим институтом социализма, свободной и самопроизвольной организацией народной жизни.

Выше я сказал, что наиболее сознательная часть республиканской молодежи начала сначала отходить от Мадзини на почве свободной мысли. Но свободная мысль, вырвав ее из власти прежних предрассудков и предубеждений, пробудила в ней два новых инстинкта: инстинкт действительной, практической свободы и инстинкт живой действительности. Эти два инстинкта заставили ее уже сделать шаг вперед: задолго до 1870 и 1871 г. г, с 1866 и 1867 гг. она начала чувствовать склонность к федерализму, не высказывая, однако, этого громко, из боязни не понравиться Гарибальди и, в особенности, Мадзини. С другой стороны, ее федерализм еще не нашел своей основы, социализма, а без этой основы его нельзя было ясно формулировать, не впав в неразрешимые противоречия.

Восстание Парижской Коммуны, ее программа одновременно, социалистическая и федералистическая, ее борьба и геройский конец произвели спасительную революцию в сознании и чувствах этой избранной части итальянской молодежи. Ставши социалистической, она нашла основу, которой не доставало ее федерализму.

Да, она стала социалистической и становится ею с каждым днем все больше и больше, и воздадим ей за это благодарность. Она стала социалистической, что означает, что она открыла свое благородное сердце, – до того времени сбитое с пути теологическими, метафизическими и политическими заблуждениями Мадзини и очерствелое чудовищно честолюбивым культом Государства, – жизни, страданиям и действительным стремлениям народа. Теперь она больше не презирает его: она любит его и стала способна служить его великому и святому делу. И теперь, когда она перестала висеть головой вниз между небом и землей, как еще висят верные мадзинисты, теперь, когда она нашла и чувствует под своими ногами твердую почву, – умная, горячая, геройская и преданная до самопожертвования, – можно быть уверенным, что она совершит великие дела. Что же касается молодежи, которая остается мадзинистской, после тщетных усилий и бесплодных восстаний, она погибнет вместе с буржуазией, которой Мадзини принуждает ее ныне оказывать жандармские услуги.

Возвращаюсь к разбору классов и различных наций, составляющих современную Италию. О мелкой буржуазии мне нечего много говорить. Ока мало отличается от пролетариата, будучи почти такой же несчастной, как и он. Она не начнет социальной революции, но она бросится в нее с головой.

Городской пролетариат и крестьяне составляют настоящий народ. Первый, разумеется; более передовой; чем крестьяне.

4. Городской пролетариат имеет патриотическое прошлое, которое в некоторых городах Италии восходит до средних веков. Таково прошлое Флоренции, например, которая отличается ныне среди всех городов некоторой апатией и очень заметным отсутствием энергичных и сильных стремлений. Ее великая историческая задача как бы истощила ее, по крайней мере частично, как она истощила совершенно флорентийскую буржуазию, скептическое равнодушие которой так живописно выражается в ее Che! Che! Пролетариат итальянских городов, существенным образом, исключительно городской, глубоко обособленный, на всем протяжении истории Италии, от крестьянских масс, образует, конечно, весьма несчастный класс, очень угнетенный, но, тем не менее, наследственный класс и очень характерный. Как класс, он подчиняется историческому и неизбежному закону, который определяет карьеру и продолжительность каждого класса по тому, что он сделал и как жил в прошлом. Коллективные индивидуальности, все классы в конце концов истощаются, как и личности. То же самое можно сказать о народах, взятых в целом, с тою разницей, что каждый народ, обнимающий все классы и самые массы, которые еще не составляют класс, бесконечно более обширный, обладает значительно большим материалом и, следовательно, кончает свое поприще гораздо позднее, чем все классы, образовавшиеся в его среде. Это наиболее сильная и наиболее богатая коллективная индивидуальность; но и она также в конце концов истощается, изживает.

И именно это физиологическое, историческое и неизбежное истощение объясняет историческую необходимость двоякого движения, которое в настоящий момент, с одной стороны, толкает классы слиться с широкими народными массами, а с другой, ведет народы и нации к созданию новой жизни, более плодотворной и широкой в Интернационале. Будущее, долгое будущее принадлежит на первом месте созданию международного европейско-американского объединения. Позже, но гораздо позже, эта европейско-американская Нация органически сольется с азиатским и африканским агломератом народов[3]3
  В 1871 г. австралийские государства не занимали еще, как мы видим, европейских социалистов.


[Закрыть]. Но это будет в слишком отдаленном будущем, чтобы мы могли говорить теперь об этом с некоторой положительностью и точностью. Возвращаюсь, стало быть, к итальянскому пролетариату.

Чем больше ваш пролетариат принимал политическое участие в вашем историческом прошлом, тем меньше он имеет будущее, как класс обособленный от ваших крестьянских масс. Я показал, что участие флорентийского пролетариата в развитии и муниципальной борьбе средних веков надолго усыпило его. С начала девятнадцатого века, после вынужденной спячки, длившейся по меньшей мере три столетия, ломбардский, венецианский, генуезский пролетариат и в особенности пролетариат всей средней Италии принимал более или менее активное участие в восстаниях, в заговорах и патриотических походах которыми полны анналы буржуазной молодежи последних семидесяти лет; и в результате в его среде образовалась партия, очень значительное мадзинистско-гарибальдийское меньшинство, которое окончательно присоединилось к политике единой буржуазной Республики. Если бы весь итальянский пролетариат последовал этому примеру, с ним было бы покончено, и надо было бы не в нем искать будущее Италии, а в одной только крестьянской массе, бесформенной и некультурной, но нетронутой и богатой элементами, которые не эксплоатировались историей.

К счастью городской пролетариат, не исключая рабочих, которые клянутся именами Мадзини и Гарибальди, никогда не мог мадзинироваться и гарибальдизироваться вполне и серьезным образом; и он не мог этого по той простой причине, что он пролетариат, т. е. угнетенная, обобранная, нищая, голодная масса, которая, вынужденная голодом трудиться, необходимо обладает логикой труда.

Рабочие мадзинисты и гарибальдийцы могут принять программы Мадзини и Гарибальди; но в них, в их исхудалых и бескровных детях и женах, спутницах их в нищете и страданиях, в их повседневном действительном рабстве всегда будет что то, что призывает социальную революцию! Они все социалисты вопреки себе, за исключением только некоторых, – быть может одного на тысячу, – которые благодаря личной ловкости, удаче и мошенничеству, вступили или надеются вступить в ряды буржуазии. Все другие, я говорю о рабочих мадзинистах и гарибальдийцах, являются ими только в воображении, или еще по привычке, но в действительности они могут быть только революционными социалистами.

И ваш долг ныне, дорогие друзья, организовать умную, честную, и в особенности упорную пропаганду, чтобы дать им понять это. Для этого вам нужно будет только объяснить им программу Интернационала, растолковав им то, что в ней говорится. И если вы организуетесь для этого во всей Италии организуетесь стройно, братски, не признавая других вождей, кроме самого вашего юного коллектива, клянусь вам, что через год не будет больше рабочих мадзинистов ни гарибальдийцев, что все станут революционными социалистами, разумеется, патриотами, но в самом человеческом смысле этого слова, т. е. патриотами и интернационалистами в одно и то же время. Вы создадите таким образом незыблемую основу будущей социальной революции, которая спасет Италию и вернет ей жизнь, ум и всю инициативу, принадлежащую ей среди наиболее прогрессистских наций Европы.

И когда вы совершите этот великий акт, рабочие, которые раньше были мадзинистами и гарибальдийцами, станут сами весьма драгоценными апостолами „нашей религии“ без Бога, так как и по своей природе, и по своему уму, ныне сбитого с правильного пути, и по опыту, приобретенному имя в прошлой борьбе под знаменами Мадзини и Гарибальди, они, конечно, самые энергичные, самые преданные и самые способные из всего пролетариата Италии. Они привыкли к заговорам и организации, и эта привычка окажет вам драгоценные услуги.

Организованные, не индивидуально, а коллективно, в тесные группы, они станут тогда вождями широких масс пролетариата, как городского, так и сельского. Эти широкие массы, в которых политические программы Мадзини и Гарибальди никогда не могли вызвать энтузиазма, не смогут устоять против пропаганды нашей программы, которая является наиболее простым выражением их самых глубоких внутренних инстинктов и которую можно резюмировать в нескольких словах:

Мир, освобождение и счастье всем угнетенным!

Война всем угнетателям и грабителям!

Полное возвращение рабочим: капиталы, фабрики, все орудия труда и сырье товариществам; земля тем, кто ее обрабатывает своими руками.

Свобода, справедливость, братство всем человеческим существам, которые родятся на земле.

Равенство для всех.

Для всех безразлично все средства развития, воспитания и образования и одинаковая возможность жить, работая.

Организация общества путем свободной федерации снизу вверх рабочих союзов как индустриальных, так и земледельческих, как научных, так и союзов работников искусства и литературы, сначала в коммуну, потом федерация коммун в области, областей в нации и нации в международный братский союз.

Что касается способа организации общественной жизни, труда и общественной собственности, программа Интернационала не навязывает ничего абсолютного. Интернационал не имеет ни догматов ни единообразных теорий. В этом отношении, как во всяком живом и свободном обществе, много различных теорий дебатируются в его среде. Но он принимает за основу своей организации вполне независимое развитие и самопроизвольную организацию всех союзов и всех коммун, при условии, однако, чтобы эти союзы и коммуны в основу своей организации клали вышеизложенные общие начала, обязательные для всех, желающих войти в Интернационал. В остальном Интернационал полагается на спасительное действие свободной пропаганды идей и на тождественность и естественное равновесие интересов.

5. Крестьяне, это огромное большинство итальянского населения, почти совершенно не тронутое культурой, потому что у него не было еще никакой истории, так как вся история вашей страны, как я уже заметил и как вы сами знаете это лучше меня, до настоящего момента сосредоточивалась гораздо в большей степени еще, чем во всякой другой европейской стране, единственно и исключительно в городах. Ваши крестьяне не принимали участия в истории и знают ее только по тем ударам, которые она наносила им в каждом новом фазисе своего развития, по нищете, рабству и бесчисленным страданиям, каким она их подвергала. Так как все эти несчастья всегда приходили к ним из городов, то естественно, что крестьяне не любят города ни их обитателей, включая сюда и самих рабочих, относившихся к ним с некоторым пренебрежением, за что они, в свою очередь, платили им недоверием и подозрительностью. Это-то исторически отрицательное отношение к политике городов, а не религия итальянских крестьян, и составляет силу священников в деревнях. Ваши крестьяне суеверны, но они совсем не религиозны; они любят церковь, потому что она чрезвычайно сценична и своим театральными и музыкальными церемониями скрашивает монотонность их деревенской жизни. Церковь для них, как солнечный луч в их жизни, полной убийственного труда, страданий и нищеты.

Крестьяне не питают ненависти к священникам, большинство которых, впрочем, – и именно те, которые живут в деревнях, – вышли из их среды. Почти нет ни одного крестьянина, у которого не было бы среди служителей Церкви какого-нибудь более или менее близкого или, по крайней мере, дальнего родственника. Священники, по немножку эксплуатируя их и награждая потомством их жен и дочерей, делят с ними их жизнь и отчасти также их бедность. У них нет этого пренебрежения к крестьянам, какое оказывают им буржуа, они живут за панибрата с ними, как добрые малые, и часто играя роль забавников. Крестьянин часто смеется над ними, но не ненавидит их, ибо он свыкся с ними, как с насекомыми, которые копошатся в бесчисленном количестве у него в голове.

С другой стороны, нет сомнения, что как только вспыхнет социальная революция, многие из этих священников бросятся в нее с головой. Они уже сделали это в Сицилии и Неаполитании во время политической революции. А что произойдет во время социальной революции? Политическая революция, абстрактна, метафизична, призрачна и обманчива для народных масс, и так как деревенский священник стоит близко к народу по своей природе, по большинству условий своего существования, она не может иметь для него притягательной силы и удовлетворять его надлежащим образом. Но социальная революция, являющаяся революцией жизни, бесспорно увлечет его, как она увлечет весь деревенский люд.

Не пропаганда свободной мысли, а одна только социальная революция может убить религию в народе. Пропаганда свободной мысли, конечно, очень полезна; она необходима, как прекрасное средство, чтобы обратить лиц, уже передовых по своим воззрениям; но она не пробьет брешь в народе, потому что религия не только заблуждение, извращение мысли, но еще, и в особенности, протест живой могучей природы масс против узости и мизерности действительной жизни. Народ ходит в церковь, как он ходит в кабак, для того чтобы одурманить себя, забыть свою нищету, чтобы увидеть себя в воображении, на несколько мгновений по крайней мере, свободным и счастливым наравне со всеми другими. Дайте ему человеческое существование и он не будет больше ходить ни в кабак ни в церковь. Это человеческое существование одна только социальная революция должна и может ему дать.

Крестьянин в большей части Италии беден, еще беднее, чем городской рабочий. Он не является собственником, как во Франции, и это большое счастье, конечно, с точки зрения революции; и он имеет сносное существование, как арендатор, только в небольшом числе областей. Следовательно, итальянская крестьянская масса составляет уже огромную и всемогущую армию для вашей социальной революции. Руководимая городским пролетариатом и организованная революционной социалистической молодежью, эта армия будет непобедима.

Следовательно, дорогие друзья, одновременно с организацией городских рабочих вы должны употребить все средства, чтобы уничтожить барьер, разделяющий городской пролетариат от деревенского люда, объединить и организовать эти два класса общества в один. От этого зависит спасение Италии. Все другие классы должны исчезнуть с поверхности ее земли, не как личности, но как классы. Социализм не жесток, он в тысячу раз человечнее якобинства, я хочу сказать политической революции. Он нисколько не помышляет против личностей, даже самых зверских, прекрасно зная, что все люди, дурные или хорошие, лишь неизбежный продукт того социального положения, какое создали им общество и история. Социалисты, правда, не могут, конечно, помешать, чтобы в первые дни революции, в порыве гнева, народ не истребил несколько сотен лиц среди наиболее гнусных, наиболее яростных и наиболее опасных; но когда этот ураган пройдет, они со всей своей энергией будут противиться хладнокровно организованной политической и юридической лицемерной резне.

Социализм будет вести беспощадную войну против „социальных положений“, не против людей; и когда эти положения будут уничтожены, люди, занимавшие их, обезоруженные и лишенные всех средств практически действовать, станут безвредными и гораздо менее сильными, уверяю вас, чем самый невежественный рабочий; ибо их теперешняя сила заключается не в них самих, не в их внутренних присущих им качествах, а в их богатстве и поддержке государства.

Социальная революция, стало быть, не только пощадит их, но, поборов их и лишив оружия, поднимет их и скажет им: „Теперь, дорогие товарищи, когда вы стали нашими равными, принимайтесь за работу вместе с нами. В труде, как и во всем другом, первый шаг труден, и мы по братски поможем вам переступить его“. Тогда те, кто, будучи крепок и здоров, не захочет зарабатывать себе жизнь трудом, будут иметь право умереть с голоду, если только они не захотят вести скромное и жалкое существование насчет общественной благотворительности, которая, конечно, не откажет им в строго необходимом.

Что касается их детей, то без всякого сомнения они сделаются мужественными работниками и людьми равными и свободными. В обществе будет, конечно, меньше роскоши, но бесспорно гораздо больше богатства, и, кроме того, будет одна роскошь, которая в настоящий момент никому не знакома, роскошь человечности, счастье полного развития и полной свободы каждого в равенстве всех.

Таков наш идеал.

Таким образом, все классы, перечисленные мною, должны исчезнуть в социальной революции, за исключением двух масс, городского и сельского пролетариата, которые станут собственниками, вероятно коллективными, – в разных формах и в разных условиях, определенных каждой местности, в каждой области и каждой коммуне степенью цивилизации и волею населения, – один собственником капиталов и орудий производства, другой земли, которую он обрабатывает своими руками; оба организуются, побуждаемые своими потребностями и взаимными интересами, одинаковым способом и в то же время совершенно свободно, необходимо и естественным образом взаимно уравновешивая друг друга.

Наука, у которой не будет другого авторитета, кроме авторитета разума и рационального доказательства, ни другого способа воздействия кроме свободной пропаганды, наука, которая в настоящий момент создает педантов, станет свободной и поможет им в этой работе.

Вот, стало быть, что представляет, как в Италии, так и везде, живая нация, народ будущего, городской и сельский пролетариат. Все остальное умирает или умерло, иссякло или развращено.

Хотите вы быть живыми? Надоело вам бесполезно вертеться в заколдованном кругу? Думать, ничего не изобретая? Кричать на все четыре стороны, постоянно повторяя одно и то же публике, которая вас больше не слушает? Постоянно суетиться, ничего не деля? Хотите вы избегнуть приговора, который висит над миром, в котором вы родились? – Хотите вы, наконец, жить, думать, изобретать, действовать, создавать, быть людьми? Откажитесь окончательно от буржуазного мира, от его предрассудков, его чувствований, его тщеславия, и становитесь во главе пролетариата. Защищайте его дело посвятите себя этому делу, отдайте ему свою мысль, и он даст вам силу и жизнь.

Организуйте городской пролетариат во имя революционного социализма и, делая это, объедините его в одной общей подготовительной организации с крестьянами. Восстание городского пролетариата недостаточно; с ним у нас будет только политическая революция, которая неизбежно вызовет против себя естественную, законную реакцию деревенского люда, и эта реакция или только равнодушие крестьян задушить городскую революцию, как это недавно произошло во Франции. Одна только всеобъемлющая революция достаточно сильна, чтобы ниспровергнуть организованную силу государства, поддерживаемую всеми ресурсами богатых классов. Но всеобъемлющая революция, это социальная революция, т. е. революция одновременно в городах и деревнях. Это-то и нужно организовать, – потому что без подготовительной организации наиболее мощные элементы бессильны и ничтожны.

Мы поговорим в другой раз об этой организации.

Интернационал дает вам ее основы, распространите его на всю Италию, и остальное придет само собою.

Интернационал не уничтожает национальности, нации, он обнимает их все, не выкидывая ни одной. Он не может поступать иначе, потому что его основной принцип это самая широкая свобода, Интернационал не ведет войны против естественных отечеств; он воюет только против политических отечеств, против государств, и он должен вести эту войну; потому что, желая серьезно полного и окончательного освобождения пролетариата, он необходимо должен стремиться к уничтожению всех классов, т. е. всех экономических привилегий, государства же являются лишь организацией и гарантией экономических привилегий и политического господства классов. Объявляя войну классам, он должен вести войну против государств. Мадзини хочет не только сохранения, но еще и усиления итальянского государства; следовательно, он должен хотеть и хочет сохранения буржуазного класса; следовательно, он должен боятся Интернационала и ненавидеть его, и он боится его и ненавидит. Он клевещет на него и старается погубить его; он хотел бы утопить его в мнении итальянского пролетариата. Его проклятия, его плачь напуганного и возмущенного Иеремии достаточно доказывают это. В конце концов, он показывает себя тем, чем он есть, буржуазным, религиозно экзальтированным республиканцем, политическим фанатиком.

Вот, как он кончает свое воззвание к рабочим против Интернационала:

Воспитывайтесь и учитесь: как только можете (но черпайте свои знания, главным образом из хороших источников и остерегайтесь прислушиваться к голосу иностранных сирен); не отделяйте никогда свою судьбу от судеб отечества (на это рабочие должны ответить: „Мы не можем отделять себя от своего отечества, потому что отныне отечество, это мы, итальянские рабочие, вне которых в нашей стране мы видим только врагов отечества. Мы итальянцы, это факт, но это обстоятельство нисколько не отделяет нас от рабочих других стран: они наши братья, тогда как буржуа нашей страны-наши враги. Вот, в каком смысле мы хотим входить в Интернационал, который составляет мировое отечество работников против мирового отечества хищников и угнетателей труда“), но оказывайте братскую поддержку всякому предприятию, стремящемуся сделать его свободным и великим. (Есть свобода и свобода. Есть свобода народная, которая может быть завоевана только путем социальной революцией и уничтожением государства; но есть также буржуазная свобода, основанная на рабстве пролетариата и которая неизбежно стремится к тому величию государства, о котором говорит Мадзини. Он приглашает, стало быть, пролетариат принять, как свою, буржуазную политику, главная и постоянная цель которой обратить его в рабство.) Умножьте свои союзы и объедините в них, там, где это возможно, промышленного рабочего с земледельческим, город и деревню. (В первый раз Мадзини дает подобные советы городским рабочим и, вообще, удостаивает заняться крестьянами. По крайней мере, я помню, что в Лондоне каждый раз, когда я замечал ему, что я считал необходимым революционизировать итальянских крестьян, он мне всегда отвечал: „Пока нечего делать в деревнях, революция должна сначала совершиться исключительно в городах; потом, когда мы совершим революцию в городах, мы займемся деревней“. Тогда я не понимал то, что я называл ослеплением Мадзини; но теперь я прекрасно понимаю его мысль. Он вовсе не, был слеп, наоборот, он превосходно видел все. Желая только политическую революцию, не разрушения государства, а замену его другим каким-нибудь господством или другим государством, он тысячу раз прав не хотеть крестьянской революции, потому что эта революция может быть только социальной, – как это доказали недавние восстания против закона macinato[4]4
  Налог на помол.


[Закрыть]. Мадзини это знает, и поэтому он обращался исключительно к городскому пролетариату, который он надеется „обуржуазить“, тогда как „обуржуазить“ крестьян ему казалось невозможным. Теперь он надеется, по-видимому, воздействовать также и на крестьян, не прямо, а посредством городских союзов, которые будут преданны ему. Странная иллюзия!) Старайтесь создавать в большом количество кооперативные общества и потребительские общества. (Было доказано экономической наукой и многочисленными опытами, произведенными с 1848 г. во Франции, Англии, Бельгии, Германии, Швейцарии, и в последнее время в Италии и Испании, что потребительские общества, организованные в небольших размерах, могут внести небольшое улучшение в тяжелое положение рабочих, но как только они начинают развиваться и им удается чувствительным образом и устойчиво понизить цены на предметы первой необходимости, это влечет неизбежно понижение заработной платы. Впрочем, этот отмеченный факт обгоняется легко. Рабочая масса, вынужденная продавать свой труд, чтобы обеспечить себе пропитание, возрастает всегда в большей пропорции, чем капиталы, служащие на оплату их труда. Рабочие, стало быть, составляют конкуренцию друг другу в предложении труда, которое почти всегда превышает требование на труд, что вынуждает их продавать свой труд по наивозможно низкой цене. Но они не могут требовать меньше того, что им абсолютно необходимо для существования. Отсюда происходит, что когда цены на продукты растут, они должны требовать большую заработную плату; и, наоборот, когда цены на продукты падают, они могут согласиться на меньшую заработную плату, и они всегда вынуждены согласиться на это, благодаря конкуренции их между собою. Понятно, следовательно, что когда потребительские общества достаточно развиваются, чтобы вызвать устойчивое, общее и чувствительное понижение цен на предметы первой необходимости, заработная плата должна понизиться. Этот факт установлен опытом и доказан теоретически наиболее известными экономистами Англии, Германии, Бельгии и Франции. Лассаль, знаменитый немецкий социалист-революционер, основатель Allgemeiner deutscher Arbeiterverein, коммунистического союза, на этом факте главным образом базировал свою блестящую, кончившуюся победой полемику против: Шульце-Делича, буржуазного социалиста, первого и главного основателя кооперативных обществ в Германии. Вот, стало быть, к чему сводится весь социализм Мадзини: к великой иллюзии для рабочих и к великому спокойствию для буржуа. После чего он говорит итальянскому пролетариату: Положитесь на будущее (т. е. на меня, который будет генералом, а вы моими солдатами); объединитесь и составьте тесную, сплоченную массу на подобие армии.