Текст книги "Зуб за зуб"

– Вот тебе и мамо, – бубнит себе под нос Антонина Павловна. – Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… – Тихонько, будто стараясь никого не разбудить, она пробирается к себе в комнату, заваленную наследием писателя Тырдышного, и принимается названивать по телефону.

– Стелла, алло… – шепчет она в трубку. – Стелла, это ты?.. Поздравь меня, Стелла… Он привел к нам каких-то бандеровцев, и они уже присматриваются, что бы украсть… Стелла… Я теперь не сомкну глаз…

* * *

– Посидите, пожалуйста, так – рот не закрывайте, – говорит Максим пациенту в кресле.

В этот момент дверь открывается, и в кабинет, шелестя страницами модных глянцевых журналов, легкой тканью дорогого костюма, купюрами высокого достоинства, входит мужчина лет сорока. Он решительно направляется к Максиму и, не доходя до него двух шагов, останавливается. Максим в халате, шапочке и марлевой повязке, которая шевелится от его дыхания, практически сливается с белоснежными стенами стоматологического кабинета, как лыжники в масхалатах со снегом. Вычленяясь и контрастируя на фоне этой стерильности, глаза выразительно недоуменны.

– Гюльчатай, открой личико, – говорит незнакомец, срывая с Максима марлевую повязку и обнажая удивление.

Пациент в кресле продолжает сидеть с открытым ртом. Медсестра, застыв в полоборота, в нервном статическом напряжении следит за происходящим.

– Макс, ты что, не узнаешь?

– Серега?

Галя облегченно вздыхает, пациент закрывает рот.

– Ну!

– Дак! – обмениваются междометиями мужчины.

– Мне тебя рекомендовали, – говорит Сергей. – Сказали, есть там такой Максим Максимыч Вырвизуб. Так что я к тебе на прием. Ну, окажешь прием школьному другу?

– Подожди ты с зубами! – произносит Максим. – Ты куда ж пропал?

– Эй, не гони лошадей. Ты мне зубы сделай, чтобы не больно, а разговоры разговаривать и водку пьянствовать будем потом.

– Сейчас, сейчас. Почему вы закрыли рот? – обращается Максим к пациенту в кресле. – Ну, закрыли и закрыли. Не мешает? Жду вас завтра. До свидания. – Он спешно выпроваживает пациента, освобождая кресло для Сергея. – Ну, садись, разевай пасть. Что у нас тут?

Галя, улыбаясь, подносит шприц к холеному и бледному лицу Сергея:

– Не бойтесь, не бойтесь.

– Я не боюсь. – Сергей расстегивает ворот белой рубашки, ослабляет тугую петлю дорогого галстука.

– Открываем рот пошире, – просит Галя.

Но в этот момент Сергей теряет сознание – отключается, как будто кто-то нажал на его теле кнопку «выкл.».

– Что это с ним?

Нашатырь приводит Сергея в слабое чувство.

– Ну что ты? Ничего страшного, больно не будет, – увещевает приятеля Максим. – Будь мужчиной. Раз – и все.

– Раз – и все, – повторяет за ним Сергей и опять отключается.

Максим начинает нервничать:

– Галя, мы его теряем.

– Максим Максимыч, типун вам…

– Мы клиентуру теряем, Галя. Если он все время будет в обморок грохаться… – Считая пульс на шее пациента, Максим замолкает.

– А что я могу сделать? Может, он сердечник?

– Сердечник! – кричит Максим Сергею в самое ухо. – Что, страшно?

– Страшно, – еле слышно повторяет Сергей, дрожа полуоткрытыми веками.

– Тогда кричи.

– Как это?

– Громко! Галя, а ну!

Максим и Галя орут, к ним присоединяется Сергей. Очередь за дверью вздрагивает и переглядывается, а маленькая и сухая как веник старушка принимается мелко и часто креститься.

* * *

– Я сейчас поеду к Марьяне, привезу ее сюда и сразу на работу, – говорит Максим жене. – Марьяна объяснит рабочим, что куда.

– Хорошо. Вот твой обед. – Она вручает мужу сверток. – Не забудь поесть – у тебя желудок.

– Куда я дел портфель?

В поисках портфеля Максим и Настя бродят по квартире среди коробок, строительного мусора, шатающихся без дел украинских рабочих и натыкаются на деда, который сидит в кресле, как экспонат в музее мадам Тюссо.

– Черт, забыл про него, – говорит Максим.

– На следующей неделе обещали забрать.

– Ладно, когда заберут, тогда заберут.

– Давно бы пора.

– Давай не будем. Сколько можно это обсуждать?

– Ладно. Но мне кажется, он подкидыш.

– Не говори ерунды. Какой подкидыш?

Звонит телефон.

– Это меня, – говорит Максим, направляясь к аппарату с портфелем в руке.

– А мне что, уже и позвонить не могут? – Настя движется параллельным курсом. – Почему всегда все тебе?

Максим первым берет трубку:

– Да.

Настя резко поворачивается и уходит ни с чем, обдавая Максима легким холодком, рожденным ее движением.

Анна говорит, затыкая пальцем ухо от строительного шума:

– Максим, здравствуйте! Это Анна. Помните? Я вот что хотела спросить: вы сантехнику уже купили? – Ее голос с легкой хрипотцой крошится в трубку острыми хрусталиками. – Вы хоть что-нибудь в этом понимаете? Что значит – «только как пользователь»? А технические характеристики?

Максим чувствует запах жареного кофе и ванильного тепла.

– Когда? – спрашивает она. – Давайте вместе? Будете моим консультантом. Ну почему только по унитазам? И по ваннам, и по мойкам. Назначайте время и место.

* * *

Они бродят по магазину, примеряясь к ваннам, со смехом присаживаясь на унитазы и биде, не обращая внимания на продавцов и посетителей. Им весело и интересно друг с другом, как часто бывает в самом начале.

– Нам нужно два комплекта, – грохочет по соседству Марьяна, – вы понимаете? – втолковывает она продавщице. – Два комплекта! Это же почти опт!

В магазине работает телевизор, он транслирует рекламу. На экране голая красавица сидит в джакузи вся в белоснежной пене, как Афродита. Она пристально смотрит в центр зала, на Максима. Она манит его к себе.

– Дорогой, – говорит она, играя пеной, – купи себе гидромассажную ванну-джакузи!

– А чем эта джакузи лучше обычной ванны? – спрашивает Максим у рекламной красавицы, приближаясь к телевизору.

– Ну что ты! Гидромассажные ванны сделаны из метакрила, который прочнее и легче чугуна. – Она чуть приподнимается из пены, оголяя влажную грудь, с которой скатываются крупные жемчужные капли. – И несколько слов о прочности, – шепчет Афродита, оглядываясь по сторонам. – Специальный каркас из труб укрепляет весь периметр и дно ванны.

– Да, пожалуй, ты меня убедила, – говорит Максим. – Обычные ванны – это вчерашний день.

– А я думаю о дне завтрашнем, – говорит Анна, прижимаясь к Максиму. – Поэтому, – шепчет она ему в ушную раковину, – я выбираю джакузи.

Афродита, обидевшись, погружается в пену с головой и больше не появляется на поверхности. Ролик заканчивается бравурной музыкой, которая звучит отовсюду: из телевизора и унитазов, из ванн и биде.

– Я не люблю ходить с мужиками по магазинам, – говорит Анна, когда музыка стихает. – А с вами мне понравилось. Может, лучше на «ты»?

– Намного лучше, – говорит Максим.

– Я мечтала о джакузи.

– Мечты сбываются.

– Теперь у нас будут одинаковые ванны. Может, мы и все остальное будем покупать вместе?

«Покупать, продавать – какая разница? Лишь бы вместе», – проносится в голове у Максима. И вслух:

– Да, так проще. Я бы ходил кругами и сомневался. И в конце концов не купил. Или купил, но не то.

– А вам… Извини. Тебе понравился проект Марьяны?

– Честно говоря, мне было все равно. Наклеил бы обои… Но я чувствую, как это затягивает.

– Затягивает, – хитро улыбаясь, повторяет Анна.

– Одно цепляет другое. Если уж делать это, то надо бы и то. А раз то, то и это. Лучше уж сразу – все по проекту.

– Иди сюда, – говорит она.

Максим приближается к ней и получает поцелуй – звонкий, как пощечина. Ничем не заслуженный, внезапный, как ветер поцелуй.

– Я люблю, когда все по проекту. Ты давал клятву Гиппократа?

– Давал, – ошарашенно.

– Хорошо, – произносит она с облегчением, как будто камень с души, как будто все теперь в корне изменится к лучшему. – Слава богу! Это очень хорошо.

* * *

В прихожей Анны толпятся уже одетые и готовые уйти армяне:

– Анна-джан, мы пошли. У Ашота свадьба сегодня! До завтра, Анна-джан. – Они толпой проходят мимо нее и Максима, все до одного седые от штукатурки.

Марьяна в глубине квартиры руководит складированием приобретенной сантехники:

– Сюда, сюда, не уроните…

Максим пристально смотрит на Анну, а она на него. Дверь за армянами захлопывается.

– Что это было? Провокация? – спрашивает он.

– Считай, что да.

– А что дальше?

– Дальше ничего.

Максим делает шаг к Анне. Но она отступает, не сводя с него глаз. И вдруг кричит:

– Марьяна!!!

На крик появляется Марьяна, как дядька Черномор с бригадой взмокших грузчиков за спиной:

– Ну что, господа, буржуи! Сладкую жизнь заказывали? Получите!

* * *

Грузчики поднимают джакузи в квартиру Максима. Максим рассеянно бредет за ними. Этажом ниже открывается дверь и в щелочку кто-то подглядывает.

– Хозяин, надо бы прибавить, е-мое, – задыхаясь, говорит один из грузчиков. – Тяжесть-то какая. Это что ж такое? Что за ванна? Дельфинарий какой-то! Слышь, хозяин?

– Ладно, прибавлю, ты смотри, поаккуратнее.

Антонина Павловна из стороны в сторону качает головой, изучая неведомое ей новое приобретение Максима:

– Господи, да что ж это?

– Это, мама, джакузи, – говорит Настя. – Ванна такая.

– Зачем нам джакузи? – недоумевает Антонина Павловна.

– Понятия не имею. Зачем нам джакузи? – переспрашивает она Максима.

– Мыться, – отвечает он.

– Мыться можно и в ванне. – Настя не скрывает раздражения.

– И в корыте, – добавляет Максим.

– Мылась я и в корыте, и ничего: дочь воспитала и жила достойно. – С гордо поднятой головой Антонина Павловна удаляется в свою комнату.

Раздается звонок в дверь. На пороге возникает небритый пенсионер с пожелтевшими седыми волосами:

– У вас тут что?

– Вы кто? – интересуется Настя.

– Я ваш сосед. Снизу.

– Здравствуйте, – говорит Настя.

Сосед заглядывает Насте через плечо, он нагло протискивается взглядом в загроможденное строительным мусором пространство коридора:

– У меня штукатурка в кухне кусками отскакивает, как при бомбежке. Вы это прекращайте! Слышите? Безобразие!

– Извините, но у нас ремонт.

– У всех ремонт. А людей уважать надо. Муж-то дома?

– А что?

– Окна меняете?

– На что?

– Тьфу ты! Рамы старые выбрасывать будете или как?

– Вам нужны?

– Не то чтоб нужны. Я б на дачу взял.

– Хорошо. Мы вам отдадим.

– Я не нищий, я заплатить могу. Вы и двери меняете?

– Вам и двери нужны?

– Все равно выбрасывать.

– Да, пожалуйста.

– Ну, хорошо. Я зайду потом. Вы бы потише. Я-то ладно, а вот дочь у меня – биохимик – не выдерживает.

Сосед уходит. Настя закрывает дверь. Из ванной появляется Максим.

– Биохимик! – ворчит Настя.

– Кто биохимик?

– Соседка снизу – биохимик.

– Ну и что?

– Не выдерживает.

– Чего «не выдерживает»?

– Да практически ничего. Зачем нам джакузи?

Звонит телефон. Мимо строительных козел, ведер и прочих явных признаков ремонта к нему устремляются Максим и Настя. Антонина Павловна тоже выходит из своей комнаты.

– Это меня, – говорит она наперерез. – Я жду звонка от Стеллы.

– Это меня, – прибавив скорости, обгоняет тещу Максим.

– Это мне звонят, – споткнувшись обо что-то, безнадежно отстает Настя.

Первым у аппарата оказывается Максим.

– Я приглашаю тебя посмотреть, как мне сделали пол, чтобы вы не вздумали стелить этот гадкий ковролин.

* * *

Дверь в квартиру Анны чуть приоткрыта, как улыбка Моны Лизы. Слышится музыка. Максим заходит в прихожую, по-прежнему заваленную стройматериалами и рабочей одеждой. Он осторожно идет по коридору, заглядывая в развороченные ремонтом пространства. Наконец доходит до спальни, толкает дверь… Белые отштукатуренные стены и потолок, зияющее черной дырой ночное окно, яркая лампочка на длинном шнуре ударяет в глаза. Желтый свет отражается в гладком, зеркальном полу, на котором танцует Анна. Ее мокрые волосы блестят, ее глаза сверкают. На ней простыня цвета капитуляции, цвета стен и потолка, цвета здоровых зубов, цвета снега на склонах Эвереста. Максим смотрит на этот танец из другой комнаты, не решаясь войти, произнести хоть слово, пошевелиться. Но вот Анна останавливается, молча смотрит на него, решительно подходит к двери, открывает ее широко, берет его за руки, затягивает на блестящую, зеркальную поверхность и вовлекает в свой танец. Он неловок и скован. Он так не может. Он так не привык. Он краснеет, как ребенок. Он не знает, что сказать и как себя вести.

– Дорогой, – говорит она в танце, – обрати внимание на пол. При большом внешнем сходстве с обычным паркетом ламинатные полы сделаны из высокопрочных материалов, обладают повышенной износостойкостью.

– Дорогая, – говорит Максим, переминаясь с ноги на ногу, – похоже, что ламинатпол еще и значительно проще в установке, да и дешевле в эксплуатации.

– Конечно, – отвечает она. – Ламинатпол – это то, о чем я мечтала!

Они любят друг друга на блестящем полу, скользя и перекатываясь по гладкой отражающей поверхности.

Они лежат на полу и смотрят в потолок. В глаза впивается резкий свет. Максим курит.

– Что это было? Секс? – спрашивает она.

– Вроде того. Тебе так не показалось?

Анна пожимает плечами.

– Ты не успела?

– Куда?

– Перестань.

– Что перестань? Я никуда не опаздывала, – смеется она.

– Первый опыт редко бывает удачным, – сдувается Максим, продолжая курить в потолок.

– Брось, – поворачивается к нему Анна, – ты настоящий герой-любовник.

– А он?

– Кто?

– Этот твой спонсор…

– Разболтала, значит. Ладно. Он приходит ко мне по пятницам в девятнадцать ноль-ноль и уходит в девятнадцать ноль-ноль по воскресеньям.

– Прямо как железнодорожный состав. – Максим зажимает нос. – Нумерация вагонов с головы поезда.

– Он живет по расписанию: работа такая.

– Кто он?

– Он? Бизнесмен.

– А имя у твоего бизнесмена есть?

– Зачем тебе?

– Так просто.

– Обойдешься без имени.

– Ты его любишь?

– Уже нет.

– Тогда зачем?

– У нас договор. Когда я в очередной раз уходила от него и от его семейных обстоятельств, он спросил: «Сколько?» Я сказала: «Тридцать две тысячи шестьсот пятьдесят три доллара». Ляпнула первое, что пришло в голову. Он привез деньги.

– И все?

– И все.

– А зачем тебе я?

– А зачем тебе я?

– Я первый спросил.

– Мне так захотелось!

– Прости, если не оправдал ожиданий…

– У меня не было никаких ожиданий. Послушай, мне не нравится этот разговор.

– Мне тоже.

– Тогда давай не будем.

– Хорошо.

Максим привлекает к себе Анну и целует ее:

– От тебя пахнет кофе, или мне кажется?

– Я люблю грызть кофейные зерна. Они горькие. Как думаешь, почему все мужики считают меня стервой?

– Наверное, потому, что ты от них уходишь.

– И все?

– Потому, что ты умная.

– Что еще?

– Красивая.

– Еще!

– Сексуальная… стерва.

* * *

Максим моет руки у себя в кабинете. Марьяна сосредоточенно разрабатывает онемевшие челюсти.

– Никогда еще так долго не сидела с открытым ртом, – констатирует она.

– Марьяна, в наш бартерный договор я хочу включить один деликатный пункт.

– Никогда не состояла в бартерных отношениях с мужчинами. Я всегда была им что-то должна.

– Я о ремонтах. Я хочу, чтобы наши с Анной квартиры были одинаковыми.

– Ну, я же говорила, что практически повторяю проект.

– Ты не поняла. Я хочу точно такую же квартиру. Не «практически», а абсолютно. С точностью до цвета стен, до расстановки мебели, с точностью до гвоздя.

– Зачем?

– Так надо. Но об этом не должна знать Настя.

– Ты с Анной… – Марьяна перестает двигать челюстями. – Я от тебя этого не ожидала… Она тебя соблазнила?

– Почему это она?

– Макс, ты же паинька. Макс, ты же мне про десять заповедей…

– Марьяна, ты слышала, я тебя попросил? Ты меня поняла?

– А ты знаешь, что она с мужиками делает?

– Знаю. Мне это нравится. В смысле, мне это не важно. Все. Марьяна, я не хочу об этом говорить.

– Да, это коллизия! Максюша, это не мое дело, я как рыба об лед, я пришла-ушла, но если Насте не будет это нравиться… ремонт?

– Ей все будет нравиться!

– Хоккей! Я согласна, только скажи по секрету – это что у вас, такая сексуальная причуда с ремонтом? Я правильно поняла?

– Марьяна!

– Скажи, это вас возбуждает?

* * *

Все падает, рушится, клубится. Настя растерянно и обреченно ходит по руинам своей квартиры, как попавший в окружение солдат. Нетронутыми остались несколько комнат, куда эвакуировали всю мебель, деда Антона, Антонину Павловну, Машу и собаку. На всем пространстве фронта орудует Марьяна. Украинцы кричат:

– Осторожно, хозяйка!

Настя с трудом уворачивается от падающих фрагментов стен, кусков штукатурки. Марьяна, перекрикивая грохот, наставляет бригадира:

– Ты меня понял? Чтобы все точно, как я сказала!

– Мосты, церквы, монастыры строил… Нихто слова поганого нэ казав! Ей-богу! Митрополит благословил…

– Я атеистка.

Марьяна направляется к Насте, а бригадир плюет ей вслед и крестится.

– За ними нужен глаз да глаз. Иначе биде у тебя будет в прихожей.

Затишье наступает лишь к вечеру.

– Мама была права, – говорит Настя, наливая в тарелку суп.

– В чем права мама? – Максим устало садится за стол.

– Этот ремонт – прямая дорога на кладбище.

– Есть какие-нибудь предложения?

– Нет.

– Так я и знал.

В дверь звонят. На пороге Илья. Он слегка навеселе.

– Ну, хвастайся своей джакузей.

– Ну, заходи. Есть хочешь?

– Нет.

Они идут по разрушенному коридору в ванную комнату.

– Ну вот она – красавица. – Илья гордо представляет другу джакузи.

Та сияет белизной и никелированными металлическими деталями.

– Ух! Красавица-то красавица, – задумчиво произносит Илья.

– Что-то не так?

– Все так, – говорит Илья, поправляя пальцем очки. – Все так. Под тобой много народу живет?

– А что?

Илья деловито осматривает джакузи:

– Да так.

Друзья курят на балконе.

– Сволочь ты! – говорит Максим.

– Это ты про что?

– Про то! Я всю жизнь, можно сказать, мечтал о джакузи. Наконец я ее купил. И теперь ты говоришь, что она рухнет на беспечные головы соседей.

Этажом ниже на своем балконе замер сосед. Он почти не дышит. Его сердце почти не бьется. Вся энергия его старческого тела сконцентрировалась в органах слуха.

– Макс, если она рухнет, не хочу тебя пугать, но по всему видно, что так оно может и случиться. Это братская могила, ты представляешь? Она не только соседей твоих похоронит, она весь дом может завалить.

Максим слушает угрюмо и молча.

– Нужен эксперт. Пока тебе все не просчитают, ты воду в нее не набирай. А лучше всего вообще не мойся и не залезай.

* * *

Максим и Анна сидят друг напротив друга в джакузи. Вокруг пузырится вода, сотни литров воды плюс два обнаженных тела.

– Ты даже не представляешь себе, как это опасно! – говорит Максим.

– Если тебя пугают опасности, нам лучше не встречаться.

– Марьяна молодец, – меняет тему Максим. – У тебя ванная точная копия нашей. То есть наоборот. Мне все кажется, что сейчас жена зайдет зубы почистить…

Анна бросается на него и начинает топить:

– Прекратите говорить мне о ваших женах. Я не хочу о них ничего знать! Все. Понял?

Максим отплевывается, трет глаза и фыркает:

– Чуть не утопила!

– Чуть не считается.

Максим нехотя вылезает из ванны. Он критически осматривает свое отражение в зеркале. Ничего особенного. Среднестатистическое лицо типичного обывателя. Да и все, что ниже лица, – такое же типично обывательское.

Кажется, его легко привести к общему знаменателю, ввести в какую-нибудь таблицу, фокус-группу, целевую аудиторию, подвергнуть переписи, удержать в границах нормы.

В институте стандартизации для него всегда день открытых дверей.

Во всех фотороботах, трепещущих на попутных столбах, он узнает себя.

Его телесная конструкция идеально вписывается в урбанистический ландшафт. Его легко изобразить на макете будущих застроек в масштабе 1:100, безлико стоящим на остановке общественного транспорта.

Он старательно вытирается полотенцем, а потом сушит голову феном. «Зачем я ей?» – задается вопросом Максим, всматриваясь в свое отражение.

Он говорит, чтобы услышать свой ничем не примечательный голос:

– У меня один знакомый вышел из дому в тапочках за хлебом. А тут подъехали пьяные друзья на машине и говорят: «Поехали на море…» Он подумал минуту и так, как был, в тапочках, с батоном в кульке и укатил. Жена ищет его день-другой, по моргам, по больницам, в розыск подала: «Ушел из дому в тапочках за хлебом и не вернулся, особых примет нет. Только тапочки и батон…» А он через месяц звонит – прости, говорит, у меня другая семья…

– А ты бы смог?

Фен гудит, и голос Анны из соседней комнаты почти не слышен.

– Что?

– Уехать так на море. С кульком в батоне. Ты бы так смог?

– Так? Нет, наверное…

Максим выключает фен.

– Можно остаться у тебя на ночь?

В дверях ванной появляется Анна. Она улыбается:

– Что ты соврешь жене?

– Что-нибудь совру.

* * *

Утром их будят армяне. Анна уходит открывать дверь. Максим продолжает лежать на широком матрасе, брошенном прямо на новый пол в пустой белоснежной комнате.

– Анна-джан, как себе делаем. Все как хочешь. Армянский штукатурка делаем. Стена делаем белий-белий, гладкий-гладкий. Свет тебе делаем из медный провод. Все что хочешь.

Максим отзывает Анну в сторону:

– Слушай, Анна-джан. У меня был друг – армянин. Он меня научил. Тебе надо выучить только одну фразу. Она волшебная: «Инч пес цер тангакин орох чутюн».

– Подожди, я ничего не понимаю. Что это значит? Инч пес…

– Я как-то из Питера уехать не мог, билетов не было, подхожу к поезду Москва – Адлер, к проводнику. Кроме меня еще человек сто – все без билетов, проводники-армяне никого не берут. Я подхожу, говорю: «Инч пес цер тангакин орох чутюн». Он мне: «Заходи, дорогой».

– Запиши на бумажке.

Максим пишет. Анна читает и смеется. Он обнимает и целует ее, но тут же отстраняется, заметив хитрый взгляд Ашота.

– Когда мы встретимся?

– Сантехнику мы купили. Значит, следующий этап – окна. Надо ехать и заказывать окна.

* * *

Вечер зажег фонарь луны, гирлянды звезд, а еще – окна в домах. Можно идти по улицам и заглядывать в эти чужие окна. Там, в узком пространстве неплотно задвинутых штор и занавесок, под сенью абажуров и люстр, в голубом мерцании телевизоров проходят чьи-то чужие вечера.

В одном из миллионов городских окон можно подсмотреть, как Максим целует Анну в ямочки над ключицами, и в этот момент она закрывает глаза. Потом она проводит пальцами по его губам, а он успевает их поцеловать, а она – улыбнуться. Он смотрит в ее зеленые глаза и видит в них свое отражение и белую стену за своей спиной, и яркую звезду стоваттной лампочки.

– Мы не зря выбрали эти окна, дорогая, – говорит он, вдыхая теплый кофейный аромат.

Она прикасается щекой к его щеке, кладет руки ему на плечи, как в танце.

– Помимо высокой теплоизоляции, – говорит она, – и гарантированной в течение сорока лет надежности, эти окна обладают еще одним чудесным качеством – они абсолютно шумо-и пыленепроницаемы.

– Да, – отвечает он. – Это так удобно! Поэтому мы и выбрали эти окна, не так ли?

* * *

Звонок в дверь – это сосед.

Его кустообразная небритость колет глаза. «Седина в бороду», – проносится у Насти в голове совершенно не кстати.

– Вы меня заливаете! – хрипит сосед.

«Вот тебе и бес в ребро», – приходит ей на ум.

– Не может быть.

– Значит, я вру?

– У нас абсолютно сухо. Хотите – посмотрите? – Она делает шаг назад, пропуская соседа, открывает дверь в ванную.

Тот внимательно изучает джакузи.

– Тяжелая… Вы, гражданка, нарушаете… У нас тут перекрытия деревянные. А весит эта ваша… нужен эксперт. Вызывайте срочно!

– Вечером муж к вам зайдет, – вяло отбивается Настя.

– И маляров не отпускайте. Пусть теперь потолок мне белят.

– Муж к вам зайдет вечером, – повторяя, как мантру, цедит Настя.

– Пусть зайдет. А потолок побелить и вызвать кого надо придется!

– Ну, это мы еще посмотрим.

– А тут, дорогая, и смотреть нечего, тут безобразие налицо. Я честный человек. Я ветеран. Я в танке горел. Мне чужого не надо. А если вы мне потолок завалите, то кто будет отвечать? Это же братская могила… Пусть зайдет до девяти. В девять я спать ложусь!

– Спокойной ночи, – говорит Настя и закрывает дверь.

Максим возвращается, когда все уже спят. Только собака, виляя хвостом, приветствует его возвращение. Максим садится на корточки, приваливаясь спиной к двери. Он гладит пса, а тот пытается лизнуть его в лицо шершавым языком.

– Ну, – шепчет Максим, – спроси меня: «Где ты был?» Ну, спроси: «Где ты шлялся, гад?» «Ты что, пил?» Ну? Спроси меня про совесть.

Собака млеет от почесываний, заваливается по-щенячьи на спину, подставляя живот, закатывает глаза. Максим чешет пса.

– Вот за это я тебя и люблю, – шепчет он. – Знаешь, где я был? Сказать? Сказать? Мы немного выпили. Совсем чуть-чуть, честное слово. Не веришь?

Максим открывает глаза. Рядом еще спит Настя. Слышно, как Антонина Павловна в коридоре говорит по телефону:

– Мы с ним полные тезки, но он меня называет почему-то «Мура». А вчера задумался, а потом очень четко произнес: «Мура, скоро станут падать листья», представляешь?.. Стеллочка, я так за него волнуюсь, когда эта фурия его увезет… она ненадежная, она может и отравить…

Максим встает осторожно, чтобы не разбудить Настю, одевается. Жена ворочается в постели и сквозь сон говорит:

– Я тебе там пакет положила в холодильнике. Возьми, у тебя желудок… Сосед приходил. Сказал – братская могила…

– Что?

– Зайди к нему. Он денег хочет, по-моему. Сволочь, – и снова засыпает.

Максим выходит из комнаты на будущую кухню. Включает телевизор, открывает холодильник.

Вдруг он слышит голос Анны. Он видит ее на экране телевизора, уменьшенную до размеров двадцать второй диагонали. Она говорит:

– Дорогой, соседи жалуются, что наш диван очень громко скрипит. Может, нам стоит переехать в частный дом?

И тут же, в интерьере мебельного магазина, камера фиксирует мужчину в медицинском халате, в белой шапочке, с марлевой повязкой на лице:

– Дорогая, но мы не можем сейчас себе это позволить. Впрочем, я знаю выход и получше.

– И какой же? – спрашивает Анна.

– Вот, посмотри, – говорит доктор, указывая рукой на диваны, кресла и столы, – это мебель итальянского дизайнера Пидорчио. Это больше, чем просто мебель. Ее производят из ценнейших пород дерева: индонезийского – мудуха и полинезийского – хумбаба.

– В самом деле! Я вижу – это очень прочная мебель. Она не будет скрипеть даже через сто лет!

– К тому же это дешевле, чем покупать дом, – говорит доктор.

– Какой ты у меня умный! – всплескивает руками Анна. Она обнимает человека в белом халате.

Камера берет крупный план, и они вместе декламируют:

– Покупайте мебель от Пидорчио, и вы сильно сэкономите!

* * *

Максим с Анной выходят из мебельного магазина. Они идут по бульвару. Над бульваром очень низко завис огромный красный шар.

– Что это? – спрашивает Анна.

– Где?

– Что это за планета?

– Это Солнце, – говорит Максим.

– Я никогда не видела такого здоровенного солнца. Может, это Марс?

– Вряд ли.

– Я боюсь.

– Чего?

– Вдруг оно на нас упадет? Смотри, как оно низко. Мы все можем погибнуть. Мы не успеем сделать ремонт.

– Оно не упадет. Оно очень крепко держится, поверь мне, – говорит Максим.

– А вдруг перекрытия не выдержат? – смеется Анна.

Они идут навстречу солнцу. Пахнет остывшим асфальтом, последним, ускользающим теплом лета. Из открытого кафе доносится запах шашлыка.

– Я хочу шашлыка! – заявляет Анна. – Да, хочу шашлыка! Плевать на калории! Плевать на белки! Плевать на холестерин! Хочу шашлыка!

Она даже припрыгивает на одной ноге, как девочка, играющая в «классики», так ей хочется шашлыка!

– С зеленью и репчатым луком! И с аджикой! Да!

Они подходят к кафе, Анна читает вслух то, что написано на ценнике за стеклом: «ШАШЛЫК ИЗ ГОВ.».

– Я не хочу «из гов.», – разочарованно произносит она, выпятив нижнюю губу.

И они идут дальше, смеясь и болтая о всякой ерунде. Они решили подойти к солнцу поближе, чтобы увидеть, есть ли на нем пятна.

– Последний раз я покупал мебель больше десяти лет назад, – рассказывает Максим. – По записи. Ходил на перекличку, по субботам. Мне на руке номер писали. Месяца через два купил стенку «Воспоминание». Они были из шпона ясеня и дуба – светлая и темная. Можно было выбрать светлые воспоминания, а можно было темные. С тех пор у меня «светлые воспоминания» о том времени.

– А как вы познакомились с женой? – спрашивает Анна, когда до солнца остается всего лишь несколько кварталов.

– Мочу вместе сдавали.

– Что?

– Мочу. В поликлинике. В очереди.

– Потрясающе. Зачем вы мочу сдавали? – смеется Анна.

– Она проходила какие-то обследования, а я всегда чего-нибудь боюсь. Короче, я пошел сдаваться. Сижу в очереди с баночкой из-под майонеза. Она – напротив с такой же баночкой. Анализ мочи по Ничипоренко.

– Кто такой Ничипоренко?

– Ну, придумал, как по моче определять воспаление.

– Обидно за Ничипоренко, – говорит Анна.

– Почему?

– Потому что именами одних называют планеты, а фамилиями других – анализ мочи.

– Ну, все зависит от того, чем ты занимаешься.

– Ладно, бог с ним, с Ничипоренко. И то жена? Что дальше?

– Мы сидели напротив друг друга. Она мне сразу понравилась. У нее были красные туфли.

– У меня тоже есть красные туфли.

– На коленях сумочка, за которой она прятала баночку с мочой. И когда подошла ее очередь, она встала, поднялась со стула, забыв про баночку, и та грохнулась на пол. Я вскочил инстинктивно и начал собирать эти осколки… Очнулся перед ней на коленях. Она в красных туфлях.

– Так романтично.

– Она говорит: «Что вы делаете?», а я говорю: «Не знаю». Так и познакомились. Она спросила: «Вы чем болеете?» И мы стали встречаться.

– Здорово.

Им навстречу идут праздные, счастливые люди. Кажется, они возвращаются с солнца. Много людей. И у каждого над головой – маленький солнечный нимб.

– Я тоже мнительная, – говорит Анна. – Просто живу в ожидании неприятностей. Не все время, конечно, – периодически. Вот, думаешь, сколько вокруг витает смертельных вирусов и инфекций, самолетов, следующих рейсами «Аэрофлота», сколько падает кирпичей с крыш или увесистых сосулек, сколько неплотно закрытых люков под ногами, пьяных водителей, хулиганов…

– Клептоманов! Педофилов! Некрофилов! – подхватывает Максим.

Они выкрикивают эти слова идущим навстречу счастливым, беспечным людям, давно сделавшим ремонт в своих квартирах, давно решившим все свои проблемы, побывавшим на солнце.

– Как удается выживать в таких условиях? – спрашивают Максим и Анна у первых встречных. Но те не отвечают. Тогда они спрашивают у вторых встречных, у третьих, четвертых… Но и те не отвечают, а только смеются или улыбаются, как будто им известен какой-то секрет счастья, но они дали подписку о неразглашении.

* * *

Анна и Максим ужинают в ресторане. Они сидят у застекленной стены, как в витрине, через которую просматривается бульвар с гуляющими прохожими и еще кафе-мороженым прямо напротив ресторана. Солнце поменялось местами с луной. Вернее – с месяцем. А месяц похож на ломтик голландского сыра.

– Сколько вы уже женаты? – спрашивает Анна.

– Не знаю. Лет сто, а может, двести.

В кафе напротив заходит Маша с одним из украинских рабочих – Денисом. Пока Денис покупает мороженое, Маша оглядывается по сторонам. И видит в витрине своего отца с неизвестной ей женщиной.