Текст книги "Непечатные пряники"

Новая технология позволила на порядок увеличить объемы производства и улучшить качество получаемого узорного шелка4949
  Довольно быстро жаккардовое ткачество распространилось по всей округе, а потом и по России, и только богородский купец первой гильдии Лев Дмитриевич Лезерсон, имевший свою шелкоткацкую фабрику, отказался устанавливать у себя французские станы, а взял да и усовершенствовал обычный стан. Тут бы надо написать, что дальше опытного образца дело не пошло и правительство, к которому Лезерсон обращался с просьбой, показало ему… Не обращался он. Даже и не думал. Сам запатентовал свое изобретение, наладил производство своих станов и стал их продавать не куда-нибудь, а в Европу, и даже французские текстильные фабриканты лезерсоновские мистрали охотно покупали. Вообще Лезерсон был человеком удивительной судьбы. Родом он был из Любавичей, из очень религиозной и очень бедной еврейской семьи и, конечно, должен был стать раввином, тем более что его папа был очень дружен с самим Шнеерсоном, часть книг из библиотеки которого у нас через много лет так коварно умыкнули и вывезли за океан. Лезерсоны часто ходили в гости к Шнеерсонам, в доме которых было, как известно, ужасно шумно из‐за постоянных религиозных диспутов. Обычно маленький Лева забивался куда-нибудь в угол и немножко шил. Никакими силами его невозможно было оторвать от иголки и нитки. В конце концов родители поняли, что раввина из него не получится, дали ему денег для покупки небольшой швейной фабрики, купили удостоверение купца первой гильдии и посадили на поезд до Москвы.


[Закрыть]. Через три года после приобретения фабрики Рогожиными в Петербурге проходила Первая публичная выставка российских мануфактурных изделий. Это был звездный час рогожинского предприятия. Очевидец писал: «Ни одна мануфактура не сделала столь быстрых успехов. Три залы наполнены были шелковыми всякого рода изделиями, которые, будучи развешаны по стенам и разложены на столах, представили зрелище сколь великолепное, столько же отрадное для сердца всякого патриота». Список образцов тканей, представленных Рогожиными, на выставке можно хоть со сцены декламировать – столько в нем неизъяснимой прелести. «Ленты гроденаплевые, разных цветов и узоров; ленты кушачные; платки, газ фасоне омбре, а ла Наварин, гренадиновые фасоне; вуали газ фасоне; эшарф газ фасоне омбре; платки лансе Александрин, Александрин омбре, тож де суа Перс; пальмерин с атласными каймами; эшарф пальмерин тож; газ марабу лансе; материи узорчатые, гроденапль а ла Грек, бархат разных цветов5050
  Кстати, о бархате. «Папа всячески поддерживал промышленников, как, например, некоего Рогожина, который изготовлял тафту и бархат. Ему мы обязаны своими первыми бархатными платьями, которые мы надевали по воскресеньям в церковь. Это праздничное одеяние состояло из муслиновой юбки и бархатного корсажа фиолетового цвета. К нему мы надевали нитку жемчуга с кистью, подарок шаха Персидского». «Папа» здесь император Николай Первый, а «мы» – его дочери, великие княгини Ольга и Мария. Написано о рогожинском бархате Ольгой Николаевной, королевой Вюртембергской, в воспоминаниях в 1883 году. Хорошего качества, значит, был бархат, раз о его производителе не забыли и через пятьдесят с лишним лет.


[Закрыть], полубархат, муслин Ориенталь, пальмерин…» Читаешь и просто кожей ощущаешь, как из-под вуали газ фасоне тебя прожигает насквозь заинтересованный взгляд таких черных глаз… или воображаешь, как гибкую точеную шею обвивает тончайший, золотистый и узорчатый шелковый шарф из ткани сорта газ марабу лансе, или руки у тебя чешутся от непреодолимого желания расправить все оборки и воланы на блестящем пышном платье из гроденапля а ла Грек, или ты медленно, как только возможно, и еще медленнее укутываешь опарные, купеческие плечи платком из Александрин омбре де суа Перс…5151
  Тут понятно почти все. Александрин – это полосатая ткань из смеси льна и хлопка. Омбре – узор на тканях набитый или вытканный полосками и переливами оттенков, а вот что такое «де суа Перс». «Шишков, прости, не знаю, как перевести».


[Закрыть] и какая-нибудь монументальная Домна Евстигнеевна, зябко поводя под этим платком огнедышащими своими плечами, зевнет и скажет…

Впрочем, мы отвлеклись от выставки. Успех был таким полным, что братьям Рогожиным не только вручили специальные именные медали «За трудолюбие и искусство», но и по представлению Мануфактурного совета Николай Первый удостоил Павла и Николая званиями мануфактур-советников.

В 1835 году в Москве была устроена Вторая выставка мануфактурных произведений. И снова «из произведений известных наших фабрикантов Мануфактур Советников Рогожиных искусная отделка полосатых гроденаплей заслужила наиболее внимание знатоков. Выставка их была очень разнообразна; их муселин-де-суа, крепы, газы, фуляры… были одобрены всеми». Сама фабрика была самым тщательным образом описана как образцовая, а ее владельцы, братья Рогожины, были награждены орденами Святой Анны третьей степени. И тут… Да, вы не ошиблись – ровно через тринадцать лет после приобретения братья Рогожины решают избавиться от своей фабрики. Оказалось, что под ворохом гроденаплей, муселинов-де-суа и вуалей газ фасоне постоянно тлел бунт посессионных рабочих. Дошло до того, что в 1837 году суд Богородска признал фряновских ткачей «закостеневшими в буйствах» и «безнадежных к повиновению».

Перед тем как принять решение о продаже, отказались Рогожины от идеи построить при фабрике школу и устроить музей, в котором хранились бы десятки и, вероятно, сотни досок с рисунками набивных цветочных и геометрических орнаментов.

Теплое сукно

В 1839 году фабрика начала управляться московскими купцами третьей гильдии братьями Павлом и Гаврилой Ефимовыми. О «ефимовском» периоде, который продлился без малого почти два десятка лет, сказать особенно нечего, кроме того, что фабрика стала именоваться «шелковой и суконной», а посессионные рабочие наконец получили свободу. Первое было связано с тем, что узорное шелкоткачество уже к началу второй половины XIX века стало приходить в упадок из‐за недостатка сырья. Да и требовались все эти газ фасоне омбре куда как в меньших количествах, чем добротное теплое сукно, поскольку у нас на дворе, как известно, не май месяц почти весь год. К недостатку сырья прибавилась, как на грех, еще и первая Крымская кампания, о которой никто тогда и знать не знал, что она первая, а для кампании потребовалось большое количество шинельного сукна. Что же до посессионных фряновских рабочих, то они после указа 1840 года, определявшего порядок увольнения их в свободное состояние, отказались перейти в разряд государственных крестьян. Трудно себе представить, но они вообще были против освобождения. После всех просьб, после всех беспорядков, после десятков лет борьбы за свободу отказаться от нее?! Оказалось, что ларчик открывался просто. Рабочие боялись, что их лишат земли и домов. В 1846 году, когда Ефимовы объявили рабочим, что намерены их освободить, а землю оставить себе, те отказались дать подписку о своем согласии на увольнение. В конце концов их причислили к мещанам уездного города Богородска. К 1852 году количество рабочих на фабрике сократилось вдвое, а те, кто остался, стали вольнонаемными.

Шерстяная пряжа

В 1857 году купившие у братьев Рогожиных фабрику и усадьбу братья Ефимовы продают и то и другое третьим братьям – Залогиным (их, кстати, было трое – Михаил, Константин и Василий). Надо сказать, что фабрика им досталась в плачевном состоянии – жаккардовы станы требовали уже не ремонта, но замены, фабричные корпуса обветшали, а паровая машина могла запарить кого угодно своими бесконечными поломками. Пришлось модернизировать фабрику, возводить новые кирпичные корпуса, покупать мощную паровую машину, проводить электричество… И всего этого счастья могло бы не быть, кабы не несчастье, которым стал пожар 1892 года. Фабрика была застрахована, и полученные страховые суммы пошли на техническое переоснащение. Кроме всего прочего, Залогины окончательно перевели фабрику на шерстопрядение. Шелковый путь, который с течением времени превратился сначала в проселок, потом в тропинку, в конечном итоге закончился тупиком.

Правду говоря, и с сырьем для шерстяной пряжи были подчас не меньшие проблемы, чем с сырьем для производства шелка. Самое лучшее сырье приходилось везти из Австралии и Египта, которые уже тогда сели на шерстяную иглу и до сих пор с нее не слезают. Отечественное сырье годилось только для производства очень грубой пряжи5252
  Правду говоря, оно и сейчас годится только для него. В Товариществе Фряновской шерстопрядильной мануфактуры, которое создали Залогины, одним из акционеров был фабрикант Сергей Иванович Четвериков, тоже имевший свою фабрику. Так вот он как раз и поставил перед собой задачу вывести именно таких овец, шерсть которых будет годна для производства тонкой пряжи. И почти вывел, но тут случилась революция и все его овцы просто передохли от бескормицы.


[Закрыть]. Его привозили из Средней Азии и с юга России.

Как бы там ни было, а при Залогиных фабрика в очередной раз пришла в «цветущее состояние» и стала одним из крупнейших предприятий России по выработке шерстяной пряжи. К тринадцатому году ее вырабатывалось более чем на полмиллиона рублей в год. Через год, уже на краю пропасти, чистая прибыль составила почти миллион. Хозяева фабрики не жалели средств на обустройство быта рабочих – больница с электричеством и канализацией, школа с библиотекой, земское училище, духовой оркестр и драматический кружок5353
  Со всем тем работа на фабрике медом не показалась бы никому. Работали круглосуточно, но не в три, а в две смены. Первая смена начинала по гудку паровой машины в пять утра и работала до восьми вечера (вторая с девяти вечера до пяти утра). В десять утра перерыв на сорок пять минут на завтрак. В три часа дня – часовой обед. Под праздники рабочий день был на два часа короче. Неделя ночной смены, затем неделя дневной и снова дневной. Дети работали с двенадцати лет. Драмкружки и библиотеки, конечно, были нужны, но, как говорил герой чеховского рассказа, «сделайте же для них ненужным грубый животный труд, дайте им почувствовать себя на свободе и тогда увидите, какая, в сущности, насмешка эти книжки и аптечки».


[Закрыть]. Короче говоря, к национализации все было подготовлено в лучшем виде.

Рабочие теперь были во Фрянове только вольнонаемные, очень часто и вовсе не местные. Вот этих-то приезжих местные потомки посессионных крестьян терпеть не могли, называли их «вольными» и били. Били нещадно, с остервенением. Били за то, что Петр Первый отдал их в кабалу мануфактурам, за то, что Анна Иоанновна эту кабалу сделала вечной, за то, что прожили они в этой беспросветной кабале без малого полтора века… Посессионное право давно умерло, а они еще были живы. В конце концов кто-то же должен был им ответить за все эти бесконечные мучения. Самое удивительное, что это деление на коренных и вольных (которыми автоматически объявлялись все иногородние) и эта ненависть сохранились и при советской власти.

Вольнонаемный труд быстро укоротил «закостеневших в буйствах» и «безнадежных к повиновению» – ежемесячно до четверти рабочих, при общей численности около четырех сотен человек, увольнялось администрацией за нарушения трудовой дисциплины, при изменениях загруженности фабрики, и принималось вновь, при том что около трех четвертей работало на предприятии постоянно.

Вернемся, однако, к Залогиным. В усадьбе есть зал, посвященный их семейству. Помимо различных фотографий, где запечатлены семейные чаепития на усадебной веранде, выходящей в сад, посаженный еще при Лазаревых, крестильной рубашки одного из Залогиных, швейной машинки «Кайзер», садовой скамейки и других мелочей быта того времени есть там столетняя дубовая кровать с резными спинками удивительной красоты. Привезли ее сюда из московской квартиры хозяев усадьбы. На ней умирала… Арина Петровна Головлева. Само собой, не всамделишная из романа, а киношная. Года три или четыре назад снимали в усадьбе очередную экранизацию «Господ Головлевых». На этой самой кровати, как рассказывала мне директор музея, «умирала изо всех сил артистка, игравшая Арину Петровну». Екатерина Евгеньевна переживала страшно. Не за Арину Петровну, конечно, а за сохранность кровати. За каждый ее старческий скрип. К счастью, «Господа Головлевы» – это все же не «Гусарская баллада».

Фряновская смесь

В восемнадцатом году в терновом венце революций пришла национализация. Теперь уже бывшего члена правления и акционера товарищества Фряновской мануфактуры Георгия Васильевича Залогина приняли на фабрику ответственным кассиром, а бывшего управляющего фабрикой, Сергея Ивановича Ставровского, взяли рядовым специалистом. Тут же завелись во Фрянове комсомольские ячейки, молодые коммунисты устроили свой клуб в здании старого фабричного корпуса, но не прошло и трех лет, как кто-то его поджег, и те, кто радовался в семнадцатом приходу новой власти, обрадовались еще больше тому, что «сгорел чертов угол». В начале двадцатых годов Залогины и Ставровский окончательно покинули Фряново, и фабрика, которая стала к тому времени называться Фряновской интернациональной шерстопрядильной фабрикой Камвольного треста, стала жить советской жизнью. В усадьбе поселилась администрация поселка, погорельцы из клуба молодых коммунистов и различные кружки вроде драматического5454
  Среди местных краеведов, любителей рассказывать о том, как было на самом деле, бытует легенда о том, что в процессе национализации усадьбы новые хозяева выставили за порог дома ненужные им буржуазные пальмы в кадках. Это увидел старый и седой как лунь садовник бывших хозяев. Ночью он отнес пальмы в дальний угол усадебного парка и, поскольку дело было зимой, каждый день ходил поливать их кипятком. Так и вижу эту душераздирающую картину – луна, трескучий мороз, узкая тропинка, протоптанная между сугробами, и по ней осторожно пробирается сгорбленный старик в нагольном тулупе с большим медным чайником в руке, от которого валит пар. Пальм с тех пор, понятное дело, не сохранилось, а вот прекрасный парк остался. Растут в нем яблони, сливы, малина и смородина. Летом работники музея устраивают небольшие грядки и сажают на них овощи. Приезжающих детей с экскурсиями отправляют в парк есть яблоки, а сами пьют чай с малиной на веранде второго этажа.


[Закрыть].

Между тем от австралийской и египетской качественной шерсти оставались одни воспоминания, и пришлось фряновцам осваивать грубую и полугрубую отечественную шерсть. «Фряновский способ приготовления смеси» даже описан в учебниках по шерстяной промышленности. Ничего, конечно, хорошего в этом способе не было, просто голь, как известно, хитра на выдумки. В сырье для прядения добавляли пух грубошерстных овец и короткие штапельные волокна. Дешево и сердито. Из полученной пряжи, понятное дело, шевиотовое сукно для выходного костюма не сделаешь, но шинельное получится.

К концу шестидесятых годов прошлого века во Фрянове были построены еще корпуса, и то, что начиналось когда-то как мануфактура с двумя десятками рабочих, набранных на больших дорогах и в кабаках, стало одной из крупнейших советских камвольно-прядильных фабрик с четырьмя тысячами рабочих… Вот я сейчас написал это и подумал: кого теперь, после того как все утонуло и уже наполовину или даже на две третьих объедено рыбами или заржавело, все эти тысячи рабочих, все эти переходящие красные знамена, все эти тонны пряжи могут интересовать… Но вы только представьте себе цех по выработке трикотажной пряжи на пятьдесят тысяч веретен. Только представьте себе на мгновение, как оглушающе они жужжали, точно Большое Магелланово Облако пчел, как носились рабочие с третьей космической скоростью между ткацкими станками, чтобы, не дай бог, не допустить обрыва нити, как посреди этого всепроникающего жужжания, от которого не загородиться никакими затычками в ушах, мастер энергическими жестами показывал ремонтнику, что он с ним сделает, если немедленно не будет заменен подшипник на шпуле, как в окошке счетчика длины пряжи появлялись и исчезали цифры, означающие расстояние от Фрянова до Москвы, потом от Москвы до Нью-Йорка и, наконец, от Нью-Йорка до Луны…

Увы, все это был расцвет, напоминавший румянец на щеках у чахоточного. Четверть тысячелетия истории текстильного производства во Фрянове неумолимо подходила к концу.

В лазаревской усадьбе есть зал, посвященный советскому периоду. Стоит в нем на старом буфете раскрашенная копилка в виде кошки с красным бантиком на шее, сифон для получения газированной воды, пылесос «Чайка», подаренный музею местным батюшкой, несколько ржавых и продырявленных касок времен войны, первый телевизор КВН, большая картина, писанная маслом и изображающая танкистов на привале, огромный гипсовый бюст вождя мирового пролетариата, принесенный сюда с фабрики… Она не полуживая, не полумертвая даже, а мертвая совсем. В ее цехах ютятся какие-то мелкие, почти насекомые предприятия, штампующие пластмассовые тазики и делающие керамическую плитку, поговаривают, что какие-то китайцы или вьетнамцы много лет уже шьют какую-то одежду в подвалах, но никогда не выходят на свет, и только в рабочей казарме из красного кирпича, построенной еще при Залогиных, до сих пор живут люди. У стены казармы стоят две деревянные скамейки, между которыми сделан круглый столик из положенной набок большой кабельной катушки, а на самой стене белой краской написано два слова – «Фряново» и «Победа». Хотел было я написать «пиррова», да не стану – уж больно красивая и театральная концовка получится.

Когда экскурсия по усадьбе подошла к концу, мы пошли пить чай с директором музея Катей и с ее мужем Сашей, главным редактором журнала «Подмосковный краевед», который знает про музей, про Фряново, про Лазаревых, Рогожиных и Залогиных столько, что, кажется, может рассказать биографию каждого гвоздя в стене усадьбы и по памяти воспроизвести любой рисунок на лазаревских штофных обоях5555
  Мало того что при написании этого рассказа о Фрянове я вовсю пользовался краеведческими работами Александра Послыхалина и Екатерины Черновой, так я еще и умучил их бесчисленными вопросами.


[Закрыть].

Мы пили чай с пышными фряновскими пирогами и ватрушками, разговаривали о краеведении, о черных копателях, которые, как оказалось, совершенно бескорыстно приносят в музей множество интересных экспонатов, о том, что, по уверениям доподлинно знающих аборигенов, все местные храмы соединены еще в глубокой древности подземными ходами на случай атомной войны, и о том, что в двух флигелях усадьбы еще живут люди. Катя рассказала, что в одном из флигелей еще с двадцатых годов прошлого века живет семья Морошкиных. Тех самых Морошкиных, один из которых был инициатором создания музея в усадьбе. Владимир Николаевич, которому уже девяносто три года, – уже и сам в некотором смысле часть музейной экспозиции. Во втором флигеле живет семья погорельцев, которую рано или поздно выселят, и еще одна семья, которая правдами и неправдами сумела приватизировать свою квартиру. Вот их вряд ли выселят, а хотелось бы. Разместить бы в этом флигеле часть музейных экспонатов из запасников… Я слушал Катю и думал о том, что, будь я на ее директорском месте, костьми бы лег, но этих приватизаторов выселил бы к чертовой матери и… вселился бы сам. Какая красивая и мечтательная жизнь могла бы у меня быть… Утром встал, велел жене подать чай в кабинет. Она тотчас все приготовила и зовет тебя, зовет… а ты уже в запасниках и, забыв обо всем на свете, вытачиваешь на миниатюрном токарном станке новую бронзовую ручку к старинному комоду взамен утерянной, а не то сканируешь старинные фотографии, чтобы вставить их в свой доклад «К вопросу о тонких различиях между шелковыми тканями российского производства второй четверти девятнадцатого века газ марабу лансе и газ иллюзион лансе», который будет прочитан в Париже на ежегодном конгрессе историков моды. Ну а обедать уже можно на балконе второго этажа. Смотреть на сад, пить армянский коньяк двухсотлетней выдержки из подвалов графа Ивана Лазаревича Лазарева… но если честно, то без коньяка можно вполне обойтись. В нынешнем штате музея есть сотрудник, дядя Костя, бодрый еще старик восьмидесяти четырех лет. У него имеется самогонный аппарат собственной конструкции, на котором он производит что-то удивительное, благородного коньячного цвета, пахнущее апельсиновой и лимонной свежестью, забирающее после трех рюмок так…

Декабрь 2014

Библиография

Халпахчьян О. Х. Постройки Лазаревых во Фрянове // Архитектурное наследство. М., 1992. Вып. 39. С. 46–55.

Послыхалин А. Ю. Фряново: страницы истории. // Альманах интернет-журнала «Подмосковный краевед» (1). М., 2015. 200 с.

Послыхалин А. Ю., Чернова Е. Е. Подмосковная усадьба Фряново // Русская усадьба. Сборник Общества изучения русской усадьбы. Вып. 15 [31]. М., 2009. С. 331–385.

ТРИ СЕРЕБРЯНЫЕ РЫБЫ
Осташков

Сначала на месте Осташкова ничего не было, кроме лесов, болот и озера Селигер с многочисленными островами и каменными валунами на них. Потом по этим местам прошла… Не знаю, как и сказать… Короче говоря – возле входа в Осташковский краеведческий музей лежит большой гранитный валун, а на валуне самый настоящий отпечаток женской ноги. Или отпечаток, очень похожий на отпечаток женской ноги. Глубокий. В такой можно влить бокал шампанского. Даже два. Местное предание, однако, утверждает, что это след Богородицы. Так что с шампанским лучше не стоит.

Малые и Большие Татары

После Богороди… После того, кто оставил этот след, в эти края в середине первого тысячелетия нашей эры пришли кривичи, промышлявшие охотой и рыболовством, а за кривичами словене с сохами, коровами, бабами, ребятишками, козами, жучками, внучками, кошками, мышками, репками и со всем тем, что называется оседлым образом жизни. После того как все, кому нужно было прийти, пришли и стали жить-поживать да добра наживать, стали приходить те, кому не нужно. За чужим, понятное дело, добром. В конце первой половины XIII века к озеру Селигер, после взятия и разорения Торжка, подошли татаро-монголы. Осташкова тогда не было даже в планах, и самих планов тоже не было, и потому они не брали его приступом, не поджигали деревянных стен, не выпускали тучи стрел в защитников города, поскольку их тоже не было, а резво поскакали на своих маленьких мохноногих лошадках на север по направлению к Великому Новгороду. Не долго они резво скакали… Дело было весной, направление на Новгород, и без того еле идущее по дремучим лесам, страшно раскисло, петляло и норовило спрятаться в болотах. Не доехав до Новгорода около двухсот километров, в урочище под названием Игнач Крест татары, посовещавшись с монголами, решили, что Новгород от них не уйдет, и повернули на юг.

Все это описано подробно в летописях и к не существующему в XIII веке Осташкову не имело бы совершенно никакого отношения, кабы не древний каменный крест с выбитой на нем надписью, хранящийся в городском краеведческом музее. И называется этот крест… Игнач Крест. В музее этот крест называется Березовецким, поскольку найден неподалеку от Осташкова на Березовецком городище, но на этикетке под названием «Березовецкий крест» в скобочках большими буквами приписано, что предположительно это тот самый летописный Игнач Крест. Да и как ему не быть тем самым, если Березовецкое городище расположено на древнем торговом Селигерском пути к Новгороду, по которому и шел Батый со своими полчищами. О том, что он шел, неоспоримо свидетельствуют названия близлежащих к городищу сел Малые Татары и Большие Татары5656
  Есть в тех краях и еще одно село под названием Кравотынь. Предание говорит, что татаро-монголы в этом селе уничтожили всех и их отрубленные головы насадили на частокол. Получился кровавый тын или Кравотынь.


[Закрыть]. Именно в Березовскую волость некогда входила деревня Игнашово (теперешняя Игнашовка), а уж ее название от названия Игнач Крест находится буквально в двух словах. Даже в нескольких буквах. Конечно, было бы замечательно, если бы на этом кресте рядом с новгородской надписью о том, что 6661 (1133) месяца июля 14 день новгородский посадник Иванко Павлович поставил этот крест по случаю начала земляных работ по углублению реки, было бы нацарапано «Батый, Субэдей, Мунке, Бурундай, Кадан, Берке, Бучек, Байдар, Орда-Эджен, Шибан, Гуюк и Атямаст были здесь и повернули назад несолоно хлебавши», но… еще не нацарапано. Короче говоря, осташковские краеведы не сомневаются в том, что Березовецкий крест стоял в урочище Игнач Крест. Если честно, то в Тверской области таких крестов найдено несколько, и сотрудники тех музеев, в которых они хранятся, ни минуты не сомневаются в том, что их кресты… а в Осташкове не сомневаются ни секунды. Что же касается новгородцев, которые и вовсе установили бетонный памятный крест в 2003 году на территории Валдайского национального заповедника неподалеку от деревни Кувизино в двухстах километрах от Новгорода, то мы о них даже и говорить не станем. И новгородскую писцовую книгу XV века, в которой написано, что имение московского служилого человека Андрея Руднева находится «…у игнатцева кръста» в Новгородской области у деревень Полометь и Великий Двор, читать не советуем. Чего только в писцовых книгах не понапишут. Особенно в новгородских.

Два рыбака

Вернемся, однако, к Осташкову, которому на роду было написано родиться несколько раз. В самый первый раз он родился через сто с лишним лет после нашествия Батыя под именем Кличен, на острове чуть севернее современного города. В 1371 году в письме великого князя Литовского Ольгерда константинопольскому патриарху Филофею сказано: «Против своего крестного целования взяли у меня города: Ржеву… Кличень… Березуйск, Калугу, Мценск. А то все города и все их взяли и крестного целования не сложили, ни клятвенных грамот не отослали». Жаловался Ольгерд Филофею на руку Москвы, которая к тому времени укрепилась и выросла так, что оставляла не только ссадины и синяки на теле Великого княжества Литовского, но и серьезные незаживающие раны. Сказать, однако, что Кличен попал между московским молотом и литовской наковальней, было бы неправильно. Кличену пришлось хуже, гораздо хуже, поскольку кроме молота и наковальни были еще и раскаленные щипцы, которые назывались Великим Новгородом. В конце XIV века новгородцы, вечно бывшие не в ладах с Москвой, разорили и сожгли Кличен, а его жителей перебили почти всех. Среди нескольких оставшихся в живых были два рыбака – Евстафий (в просторечии Осташко) и Тимофей. Перебрались они чуть южнее, на материк, и на полуострове основали две слободы, промышлявшие рыболовством5757
  В 1922 году медленно запрягавшие потомки Евстафия и Тимофея наконец-то назвали две улицы в их память – Евстафьевская и Тимофеевская.


[Закрыть]. Слободы эти волоцкий князь Борис Васильевич отказал своей жене Ульяне, о чем и была в 1477 году сделана соответствующая запись. Вот вам и второе рождение. Прошло еще сто с лишним лет, и в 1587 году разбогатевшие слободы для защиты от приграничной Литвы построили деревянную крепость – Осташковский городок. Чем не третье?

В третьем рождении Осташкову пришлось пережить Смуту. Стены городу не помогли – пришлось осташам вместе со своим воеводой целовать крест Второму Самозванцу. Через недолгое время, под влиянием писем молодого и энергичного Скопина-Шуйского и с помощью отряда французов, которых привели временно дружественные шведы под командой Эдварда Горна, Осташков поляков прогнал и вновь присягнул царю Василию Шуйскому. (Как в этой круговерти можно было разобраться, кто за белых, а кто за красных, – ума не приложу.) «Государю добили челом», как писал в вышестоящие инстанции Скопин-Шуйский. И то сказать – на осташах уж и чела не было – так их замучили постоянные разорения, пожары и грабежи. Поляки грабили, казаки грабили, шведы, которых Россия позвала прогнать поляков, грабили, литовцы в компании с поляками и казаками грабили, убивали и выжигали целые деревни. От тех времен в Осташковском районе остались не только лежащие под землей ржавые сабли, каменные ядра, пули и остатки кремневых ружей, но и выражение «литовское разорение», которым осташи до сих пор пользуются точно так же, как мы пользуемся выражением «Мамай прошел».

Между прочим, в 1613 году, когда избирали на Земском соборе нового царя, осташковец Михаил Сивков тоже поставил свою подпись. Может, для москвича или жителя Нижнего Новгорода, которые что ни день, то подписывали самые разные важные бумаги, это было самое обычное дело, а для жителя осташковского посада, который только и делал, что изо дня в день ловил неводом рыбу… Кстати, о ловле рыбы. Промысел этот в Осташкове стал процветать после того, как наступил мир. Осташи были большие искусники плести сети, ковать якоря и рыболовные крючки от самых маленьких до самих больших, шить огромные сапоги для рыболовов, которые так и назывались «осташи». На них был всего один шов, и пропитаны они были таким водоотталкивающим составом, который целые сутки не пропускал воду. Секреты этих составов берегли в семьях потомственных осташковских сапожников пуще сокровищ. Кому нужны теперь эти драгоценные секреты, когда можно задешево купить любые резиновые сапоги…

Точно так же как и сапожные секреты, берегли в семьях осташей рассказы рыбаков о пойманных щуках, сомах и знаменитых селигерских угрях. Их передавали от отца к сыну и даже, когда не было сыновей, женам и дочерям. В Осташкове в запасниках краеведческого музея собрана единственная в России коллекция записей подобных рассказов, самый первый из которых датируется еще серединой XVI века. Собственно, это даже не рассказ, а нарисованный углем на бересте пятисантиметровый зуб щуки. Среди рассказов о сорвавшихся с крючка рыбах выделяется записанная первыми пионерами еще в конце двадцатых годов прошлого века леденящая душу история о том, как осташа-рыболова и двоих его сыновей на ночной рыбалке опутали усы огромного тридцатипудового сома. И были эти усы толщиной с руку взрослого ребенка. После долгой упорной борьбы рыбак и его сыновья смогли отрубить усы топорами и принести их домой в качестве трофеев. Спустя сутки полутораметровый отрубленный ус, брошенный без присмотра во дворе, задушил насмерть собаку, четырех кур и домашнего хомяка Пафнутия, случайно выглянувшего на шум из зернового амбара5858
  Теперь селигерских сомов днем с огнем не найти, но местные торговцы копченой рыбой их продают на каждом углу. Продают даже терпуга, который и вовсе океанская рыба. Впрочем, отдыхающие берут и терпуга. Они и копченые сети с копчеными удочками съедят. Особенно когда мешают пиво с водкой.


[Закрыть]. Рассказ иллюстрирует карандашный рисунок, на котором отец и сыновья, опутанные сомовьими усами, поразительно напоминают Лаокоона, борющегося со змеями, что говорит… Сами придумаете, о чем это говорит, а мы пойдем дальше5959
  Добавим только, что в Осташкове есть еще и Музей рыбы, в котором собраны разнообразные сети, верши, мережи, кораблики и удочки. Рыболовных рассказов там и в помине нет, но вам покажут заспиртованный щучий глаз размером с кулак взрослого ребенка и расскажут, что второй глаз не уберегли от чаек, а сама щука имела такие огромные зубы… Если приглядеться, то на задней стороне этого фарфорового, искусно расписанного глаза по-немецки мелко-мелко написано «Этим щучьим глазом мастер Крамбс начинает коллекцию глаз хищных речных рыб по заказу кафедры зоологии университета г. Санкт-Петербурга. 1865 г.» При этом вам, само собой, дадут понюхать для пущей убедительности спирт из банки с глазом.


[Закрыть].

Учитель математики

Говоря о знаменитых осташковцах, никак нельзя обойти Леонтия Филипповича Магницкого – первого всероссийского учителя математики. Правда, Магницким он стал в Санкт-Петербурге, а родился он в Осташкове, в конце XVII века, жил там до пятнадцати лет под самой обычной фамилией Теляшин и был просто способным юношей, любившим читать, интересовавшимся математикой, иностранными языками и богословием. В пятнадцать лет он, как и его тогда еще не родившийся ученик по фамилии Ломоносов, отправился с рыбным обозом в Москву с той лишь разницей, что у Михаила Васильевича была за пазухой зачитанная до дыр «Арифметика» Магницкого, а у пятнадцатилетнего Леонтия Теляшина ее еще не было. Можно, конечно, долго и подробно рассказывать, как юноша переходил из Иосифо-Волоколамского монастыря в Симонов, как готовили его монахи к карьере священнослужителя, как попал он вместо этого в Славяно-греко-латинскую академию, как перебивался после ее окончания частными уроками математики6060
  Все могло быть еще хуже, если бы по указу царя Федора Алексеевича в конце XVII века не запретили обучаться дома у иностранных учителей. Власти, как это обычно с ними у нас бывает, боялись тлетворного влияния на мальчишек и девчонок западных ересей. Их родители тоже боялись. И ересей и властей. Вот тут-то Леонтию Теляшину фортуна и улыбнулась.


[Закрыть], не имея ни пристанища, ни целых штанов, а порой и куска хлеба, но мы делать этого не станем, а сразу начнем со встречи, которую устроили молодому репетитору с Петром Алексеевичем. Царь, не один и не два раза поговорив с Леонтием и поразившись его обширным знаниям в области математики, физики и астрономии… Вы не поверите – велел построить ему дом на Лубянке, пожаловал дворянство, одарил деревнями в Тамбовской и Владимирской губерниях, саксонским кафтаном и фамилией Магницкий, «в сравнении того, как магнит привлекает к себе железо, так он природными и самообразованными способностями своими обратил внимание на себя»6161
  Представляете себе государя, президента, премьер-министра, спикера парламента, способного оценить энциклопедическую полноту математических, астрономических и физических знаний собеседника? Я тоже не представляю.


[Закрыть]. Впрочем, с деревнями и другими милостями я, кажется, забежал вперед, поскольку сначала была только новая фамилия, назначение преподавателем в Навигацкую школу и возможность написать учебник математики. Первый учебник. И Магницкий его написал6262
  Не хотел я об этом говорить, но… из песни слов не выкинешь. Магницкий написал не только учебник. Он еще написал памятную записку по делу Дмитрия Тверитинова. Жил такой сторонник протестантизма в Москве одновременно с Магницким. Неоднократно спорил с ним Леонтий Филиппович. Однажды одиннадцать часов кряду длился их богословский диспут. И даже победил Магницкий Тверитинова, а после победы… взял да и написал записку члену канцелярии Сената графу Мусину-Пушкину о еретике Тверитинове и его единомышленниках. С одной стороны, это, конечно, записка, а с другой, как считают некоторые историки… получился натуральный донос. Мусин-Пушкин поначалу хотел дело замять, считая его несерьезным, но Магницкий настаивал и даже принес собственноручно составленный список тетрадей Тверитинова. Правда, царь благоволил лютеранам и все ограничилось церковным покаянием для обвиняемых. Приняли их обратно в ряды православных и отправили замаливать грехи в московские монастыри. Даже не сослали в подмосковные, не говоря о Соловках. Только одного, Фому Иванова, который, как доносил Магницкий, «улучив своей злобе час удобный, взял с собой в церковь, под одеждой утаив, нож железный великий, которым лучину щепают, просто именуемый косарь, и уединяся еретическому злобному духу, ему помогающему, начал рубить образ святого Алексея митрополита, стоящий при его раке», за такое, с позволения сказать, иконоборчество, прилюдно сожгли заживо в деревянном срубе на Красной площади. Сожгли бы заодно и все документы по этому делу. Ни к чему нам знать эти подробности о Магницком. Хватило бы и учебника арифметики.


[Закрыть]. И напечатал его огромным по тем временам тиражом в две с половиной тысячи экземпляров Василий Анофриевич Киприанов, основатель первой в России гражданской типографии, отец которого был родом… из Осташкова. И пользовались этим учебником арифметики, астрономии, физики и навигации полвека, пока один из учеников Леонтия Филипповича не написал новый.

Теперь в Осташкове есть и улица Магницкого, и памятный знак в сквере возле Вознесенского собора, и даже примета у молодых осташковских преподавателей математики – первого сентября на первый урок приходить с магнитом в кармане. Хоть с холодильника магнитик оторви, но в карман положи, а иначе удачи не будет. Лучшему учителю математики или физики и вовсе вручают раз в год, в виде почетного значка, крошечную красно-синюю подкову, чтобы он носил ее каждый день. Филологи, историки и биологи с химиками обижаются, конечно…

Три серебряные рыбы

Но не будем забегать из XVIII века в XXI, тем более что в XVIII веке Осташков по указу Екатерины Великой родился в четвертый и последний раз. Новгородский губернатор Яков Ефимович Сиверс6363
  Осташков входил тогда в Новгородскую губернию.


[Закрыть], очарованный красотой Осташкова и представивший его императрице как селигерскую Венецию, убедил Екатерину даровать городу герб, на котором в виде особой царской милости был изображен «в пересеченном золотом и лазоревом поле вверху – возникающий черный двуглавый орел с золотыми клювами и червлеными языками, увенчанный двумя малыми и одной большой российской императорской короной». Внизу, под орлом, текла лазоревая река, в которой плыли три серебряные рыбы. Увы, это были не осетры, не стерляди и даже не щуки, а самые обыкновенные ерши, которыми всегда изобиловал Селигер. Осташей иногда так и называли «ершеедами»6464
  Когда в 1878 году вновь открытая земская почта Осташкова выпустила почтовые марки с городским гербом, то оказалось, что один из ершей на гербе плывет в противоположную двум другим сторону. За такую марку настоящий, сошедший с ума на почве собирания марок филателист отдаст все, что можно. И что нельзя тоже отдаст.


[Закрыть].

При Екатерине Осташков получил новую, регулярную планировку, да такую удачную, что ее взяли за образец при планировке уездных городов всей империи. Каменные дома, построенные в те годы, еще стоят в Осташкове, и еще живут в них люди. На улице Печатникова, напротив Троицкого собора, в котором теперь располагается музей, я видел такой дом с мезонином. В его окнах на широченных подоконниках стояли горшки с фиалками, глоксиниями и растением «декабрист», во дворе на бельевых веревках сушились джинсы и разноцветные футболки точно так же, как двести лет назад сушились тиковые или канифасовые панталоны, а может быть, и яркие, в диковинных цветах, сарафаны со множеством больших, позолоченных пуговиц.

Конец XVIII и XIX век – время расцвета Осташкова. В расцветающем Осташкове проездом побывал Александр Первый. Царь въехал в иллюминированный город в два часа ночи под звон всех осташковских колоколов. Жаль только, что всего на день. Одарил городского голову Кондратия Савина и его старшего сына Ивана бриллиантовыми перстнями, дал по пятьсот рублей гребцам на судне, что возило его по Селигеру от Осташкова до Нило-Столобенского монастыря, и укатил в Торжок под неумолкающие крики «Ура!» так быстро, что народ, по словам летописца, «бежал за экипажем Императора до самой заставы и тут, припав на колена, неоднократно восклицал: „Прости, батюшка Государь! не насмотрелись мы на тебя!“»

У Осташкова к тому времени появился даже свой гимн, который написал известный писатель Иван Иванович Лажечников. Со слезами на глазах пели осташковцы: «От конца в конец России ты отмечен уж молвой: Из уездных городов России ты слывешь передовой. Славься, город наш Осташков, славься, город наш родной!» В нем появляются духовное и городское училища, музей, богадельня, воспитательный дом, больница, аптека, публичная библиотека, благотворительное общество, общественный банк, общественная добровольная пожарная команда, о которой писали не где-нибудь, а в «Московских ведомостях», Общество любителей сценического искусства и даже оркестр при городском театре. Общественная жизнь била в Осташкове ключом. Осташков ставили в пример и вологодской Устюжне, и тверскому Весьегонску, и даже далекому костромскому Кологриву. Вся Тверская губерния, в которую тогда входил город, завидовала черной завистью осташковскому благоустройству. Да что губерния! Из самого Петербурга приезжал известный журналист и писатель Слепцов, чтобы описать удивительный феномен Осташкова. Описал Василий Алексеевич богоугодные заведения, театр, актеров, общественный банк Савина, ухоженный бульвар, перед входом на который был устроен хитроумный лабиринт для того, чтобы не проникали коровы и многое другое. Так описал, что майскую книжку журнала «Современник» за 1862 год с письмами Слепцова из Осташкова городская публичная библиотека и брать не захотела, хотя подписка на журнал у нее имелась. Журнал был в городе запрещен. Мало того, в городе было проведено расследование с целью выявить тайных информаторов Слепцова и наказать их за слишком длинные языки. Особенно негодовал городской голова Федор Кондратьевич Савин, по совместительству купец первой гильдии, миллионер, владелец кожевенного завода, главный акционер общественного банка и вообще осташковский маркиз Карабас, поскольку ему принадлежало в городе… да, кроме Селигера и облаков в небе над Осташковом, почитай, все и принадлежало. Папенька Федора Кондратьевича Кондратий Алексеевич, тоже купец первой гильдии, миллионер и, конечно же, городской голова еще при Александре Первом, учредил в Осташкове один из первых в России частных банков. И стал банк давать кредиты осташковским промышленникам, купцам и просто мещанам. Кто брал на зарплату рабочим, кто на заведение собственного дела, а кто и на покупку совершенно необходимого нового платья, лисьей шубы или устройство свадьбы единственной дочери. Тех, которые брали на платье, шубу или свадьбу, было, понятное дело, гораздо больше тех, которые на зарплату рабочим. Небольшие кредиты банк давал охотно. Кабы существовали тогда мобильные телефоны, то не миновать получать осташковцам что ни день сообщения, что им одобрена кредитная линия на десять или даже на двадцать рублей под невообразимо низкий процент. Была, однако, небольшая, но очень существенная разница между теми кредитами и нынешними. Полтора века назад должников банка без разговоров отдавали на осташковские фабрики и заводы, которые большей частью принадлежали… Федору Кондратьевичу Карабасу и его родственникам. Часто бывало так, что должники эти работали, работали, работали, а долг их все не уменьшался, не уменьшался и не уменьшался. Ну, что тут долго рассказывать. Сами все знаете. Или, не дай бог, еще узнаете. Лучше я вам про осташковскую пожарную команду расскажу, которая была создана еще в 1843 году.