Текст книги "Месть самураев (трилогия)"

Афра же не терял времени даром: поводил из стороны в сторону длинным носом, пошел средним чутьем, обнаружил за ближайшей колонной столик с едой и воровато юркнул туда, как мышка. Следом, забыв обо всем, ринулся и Язаки. Они сцепились из-за недоеденного завтрака Субэоса, а затем разбежались по углам, чтобы, ворча и косясь друг на друга, проглотить то, что сумели отвоевать. Язаки досталось намасу – вся рыба, а Афра – оленье жаркое. Затем они снова вернулись к столику и собрали с пола все, что рассыпали. При этом ссорились и были явно разочарованы, ибо большую часть еды успел проглотить Субэоса. Афра ни на сун не уступил Язаки, демонстрируя молодые, острые зубы, а рычание его могло разбудить и мертвого.

Субэоса незаметно поднялся. Сидя, он был одного роста даже с Натабурой, но стоило ему встать, как он превратился в желеобразного гиганта. Жир свисал с боков, как горбы верблюда, шеи не было – голова сразу переходила в плечи, ноги подгибались, едва выдерживая вес тела, а руки, толстенные, словно бревна, торчали в стороны, будто лопасти ветряной мельницы.

Как и почему Натабура с Юкой, занятые ссорой Язаки и Афра, проглядели Субэоса, они так и не поняли. Вот только-только он был здесь, а потом пропал. Карамора начала подозрительно раскачиваться. Натабура бросился на звук, который шел из самого дальнего угла, и конечно, увидал лишь край зеленого кимоно, мелькнувшего на два этажа ниже – Субэоса улепетывал по тайной лестнице во все лопатки. Если Карамора давала предательский крен, то лестница пела на все лады, грозя вообще развалиться. Затем откуда-то снизу раздались громоподобные вопли:

– Стража! Стража! Тревога. В замке враги! Хватайте их! Хватайте!

– Уходим! – очень спокойно произнесла Юка, подныривая под уцухата.

Язаки засуетился: проверил покои еще раз на предмет наличия еды, не нашел ничего, что можно было бы затолкать в живот, прихватил однако мешочек карэи – красного дорожного риса, и держа в руках шкатулку, тоже залез под уцухата.

– Афра! – позвал Натабура, – ко мне!

Нет ничего вкуснее мяса, думал Афра, догрызая оленью косточку.

– Афра, идем!

Афра подскочил, блеснув глазами и не без сожаления бросив завтрак, ибо понимал, что тащить его с собой бессмысленно, потому что Язаки отберет.

Они спешно покинули главную башню, выбежали во двор, где метался Субэоса, нагоняя страх на карабидов. И через центральные ворота, которые карабиды в панике не успели закрыть, выскочили из цитадели. Впрочем, возможно, им все еще помогали Боги, временно наградив и Субэоса, и карабидов куриной слепотой. Кто знает? Ибо, как известно, пути Богов неисповедимы.

Глава 6. Смерть предателя

– Здорово ты разделался с ними?! – в ее фразе заключался вопрос. Она действительно не знала, даже не предполагала, как он это сделал, и лишь вопросительно смотрела на него.

– Я?.. – у него было такое растерянное лицо, что в следующее мгновение она пожалела его.

Он не хотел ни боли, ничего, и чужая смерть – пусть и врага, теперь его страшила. Он не хотел думать, что надо снова что-то делать: или-или, выиграл-проиграл, в противовес тюдо – срединному пути. Так ускользают от судьбы – тихо, незаметно, исподволь. Искусство не даваться в руки, которому обучал учитель Акинобу изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Только теперь он осознал, что это все значит. И глупый, щенячий восторг на мгновение охватил его: неужели он постиг совершенство? Нет, не может быть, подумал он. Слишком просто и слишком быстро. Я привык к длинной дороге, но не думал, что она так быстро кончится.

– Там… – она махнула рукой куда-то в темноту, – у моста…

– Не помню, – признался он, невольно улыбаясь, – совсем не помню. Кими мо, ками дзо!

Какие-то, обрывки мыслей, чувств, куски, словно из давних снов, – все перепуталось в голове.

– А я ничего не поняла… – призналась она, усаживаясь рядом так близко, что он почувствовал тепло ее тела.

И не надо, подумал он. Все как всегда, как обычно, когда я рассказывал учителю Акинобу о его же подвигах – он тоже ничего не помнил. Теперь настал мой черед. И на душе вдруг стало легко.

– Ты не думай, я не кровожадная. Мы этих жуком ненавидим. Они как чужаки, пришлые. Не люди вовсе. И ты был бы жуком. А еще я хочу отомстить за отца, но не знаю как.

Они сидели на пороге флигеля и смотрели на звезды. Небо было, как черный бархат, увешанный большими и малыми фонарями. Иногда легкие порывы ветра волнами приносили запах сосен, а блеклый рисунок крыш города, подобный причудливому орнаменту, колебался.

Вдруг Натабуре почудилось, что в саду, позади дома, кто-то ходит, и он громко спросил:

– Это ты, Язаки?

Две коку назад Язаки вместе с Афра наелся до отвала недоваренной говядины, и теперь оба храпели, правда, врозь: Афра – на постели Натабуры, обнимая ее всеми четырьмя лапами в знак принадлежности к стае, Язаки – на полу, не добравшись до спальни, – в знак отступничества в пользу живота. Впрочем, кажется, Афра сквозь сон тявкнул:

– Гав!!!

И все снова смолкло. А Язаки, как ни странно, высунулся в проем двери:

– Здесь что, живут дзикининки?! – испуганно спросил он, сидя на корточках.

– Никого здесь нет, – ответила Юка. – И людоедов тоже нет, все они заняты в Карамора. Там сейчас неразбериха.

Ну да, вспомнил Натабура, нас же ловят. Как я забыл? Ему так не хотелось никуда идти, а сидеть рядом с Юкой было так приятно, что он на некоторое время забыл обо всем на свете, даже о всех заповедях учителя Акинобу. А заповеди говорили, что давным-давно пора покинуть город, но почему-то он не хотел делать этого.

Однако в глубине сада снова раздались странные звуки.

– Кто здесь?! – крикнул Натабура, безуспешно вглядываясь в темноту. Ему и в голову не пришло, что это могут быть карабиды. – Если смелый, выходи!

Луна только-только появилась из-за высоких раскидистых касива. Желтая, огромная, в сероватых пятнах, улыбающаяся, как Бог веселья – Букуй. Осветила окрестные холмы. Юка вспомнила, как она им четверым подмигнула и как, мягко говоря, изумились карабиды. Все-таки Натабура обладает чем-то таким, о чем она не имела ни малейшего понятия – колотушкой дайкуку. Он воспитан в другой школе, неизвестной в стране Чу. Неужели поэтому он мне нравится? – впервые подумала она как-то определенно, нравится, потому что необычен и скромен? Ну и хорошо, что в этом плохого?

Голос, словно из-за гор, помедлив, робко ответил:

– Это всего лишь я…

Тогда Натабура вскочил, в правой руке у него синевато блеснул кусанаги, в левой – преданный и верный годзука. Ему так хотелось ее защитить, что он пренебрег одним из правил: никогда не начинать движений до появления явной опасности. Да и благополучно забыл, что думал о тюдо – срединном пути.

– Это дух императора Тайра Томомори, – остановила его за руку Юка.

– Какой император? – удивился Натабура. – Кими мо, ками дзо!

Он давно свыкся с мыслью, что вся его жизнь канула в прошлое.

– Я только знаю, что он предпочел броситься в море, но не попасть в плен Минамото, – спокойно объяснила Юка. – Он бродит здесь давно вместе с остальными демонами. Он заблудился. Мы ласково называем его Тако. Тако, покажись.

– О, мой господин! – воскликнул Натабура. – Можно ли тебя увидеть?!

Из темноты выплыла безжизненная тень:

– Спасибо… Я давно отвык от такого обращения.

То ли от страха, то ли от того, что наелся нори – морской капусты, Язаки рыгнул на полвселенной:

– Ой!.. – стыдливо прикрыл рот ладонью.

– Ой… – Луна сморщилась и заслонилась тучей.

Натабура пал на колени и склонил голову. О, сейса! И хотя он видел императора не меньше десяти раз, узнать его не мог – тусклое, оплывшее лицо, наподобие огарка, узкие, опущенные плечи, белые то ли одежды, то ли саван, которые Томомори при жизни никогда не носил.

– Я не смею, сейса…

– Хо-хо… – с нотками благодарности прокряхтел дух. – Теперь я уже не тот, каким ты меня знал. Теперь я тень, которая не может даже выхватить катана, и власть моя только над самим собой. Меня никто не кормит и не холит. Я один-одинешенек и никому не нужен. Охо-хо!

– Господин… – как эхо отозвался Натабура.

Он испытывал огромную, бесконечную печаль. Сколько раз он видел, что жизнь конечна, как она угасала в глазах товарищей или врагов. Убить человека так же просто, как раздавить таракана. Это не делает тебя сильнее, а только развращает вседозволенностью. Так говорил учитель Акинобу. Так чувствовал и Натабура. Так вот, этой вседозволенности в настоящем самурае не должно быть. Так гласил один из запретов, ибо вседозволенность притупляла чувство опасности и приводила к гибели.

– А не ты ли тот мальчик, который один остался в живых в последнем сражении в проливе Симоносеки острова Хонсю? – ласково спросила тень императора.

– Да, сейса – склонил голову Натабура.

Чувство благоговения охватило его – сам император, хотя и мертвый, разговаривает с ним.

– Боги специально сохранили тебе жизнь, чтобы…

В этот момент из темноты выплыли еще две фигуры. Они явно спешили, потому что за ними тянулся длинный фосфоресцирующий шлейф.

– Фу!!! – казалось, они устало вытирают лоб. – Успели! Мы бежали с другой стороны Мира.

Натабура узнал братьев Минамото: Ёсицунэ – низенького, белолицего, с зубами, как у кролика, и высокого и статного – императора Ёримото. По какой-то неизвестной причине их облик остался первозданным, но былая гордыня и величие напрочь исчезли, словно в том мире, в котором они отныне жили, она и не должна была существовать.

– Не бойся! Не бойся! – торопливо воскликнули они. – Теперь мы всего лишь духи, которые не нашли успокоения, теперь мы низшие среди низших. Дело в том, что мы не настоящие, природные духи, а духи мертвых. В твоей власти подарить нам свободу. Мы бродим вечно голодные и холодные в поисках еды и уюта, к которым привыкли. Каждый старается нас унизить. Ни конца, ни края этому не видно. Отпусти нас!

– Отпусти нас!!! – взмолились все трое.

Язаки от страха снова рыгнул – громко и сыто – на всю вселенную. Но на него уже никто не обращал внимания, даже луна.

– Но как, сейса?! – удивился Натабура. – Что я могу? – он оглянулся на Юку, ища ответа. Может быть, она знает?

Ее глаза вспыхнули и оставили в нем след надежды. Много бы он отдал, чтобы это перешло в нечто другое, к чему он стремился всей душой, но этот путь ему еще не был известен.

– У тебя есть Карта. Иди в мир Богов, и пусть они разделят миры и выделят нам место на этой планете.

– Я сделаю все, что в моих силах, сейса, – пообещал Натабура, – как только успокоится город и нас перестанут искать.

– В таком случае мы будем предупреждать тебя, если возникнет угроза! – воскликнули все трое и исчезли.

– Я чуть не умер от страха… – с облегчением вздохнул Язаки, прикрывая рот, и уполз переваривать ужин. На прощание он все же не удержался и рыгнул.

Афра же, выглядывая из другой двери, так махал хвостом, что его висячие уши обматывались вокруг головы. Глаза его весело блестели, а розовый язык свисал между нижними клыками.

– Иди сюда, иди, – позвал Натабура.

Пес подошел, потерся лобастой головой о плечо и бухнулся рядом, словно мешок с костями. Натабура пощупал его горло. Опухоль стала не большее куриного яйца. Дело явно шло на поправку.

– Спи, спи, – сказал он.

Афра вздохнул, поерзал и действительно уснул, как доверчивый ребенок. От него веяло теплом и спокойствием. Вот тебе и друг, подумал Натабура, на всю жизнь.

– Что мы будем делать дальше? – спросил он.

– Вначале я расскажу о себе. А потом расскажешь ты. Потом мы разбудим Язаки, и он расскажет тоже.

– Хорошо, – согласился Натабура.

– Я из рода Симамура, – начала Юка. – Моя прабабушка была ирацумэ – принцессой из рода Югэ. А по отцовской линии мы выходцы из страны Ая. Так называется Китай. В нашей речи слышен мандариновый акцент.

– Правда? – удивился Натабура. И хотя он три раза бывал в Китае, распознать в речи Юки китайский акцент не мог.

– Поэтому у меня такие раскосые и светлые глаза. У моей мамы тоже глаза зеленого цвета, не похожие на глаза местных девушек. Мой прадед – мурадзи императора Югэ, был вынужден бежать, когда род Мононобэ Мория потерпел поражение от рода Сога. Мой дед был гакусё – ученым монастыря Танамэ, а отец стал микоси, создателем школы синкагэ-рю. «Луна в ручье – вот тайна моей школы, – говорил он – Кто примет смысл пустоты, тот станет великим мастером». Великий дух саби-сиори – одиночества, текущий сквозь иллюзию времени, дающий столько силы, сколько человек может взять, полагаясь на принцип не-ума. Отец не приветствовал ни размышления, ни эрудицию. Все это было чуждо его школе. Чтобы победить, человек должен научиться не-думанию. В Думкидаё отец открыл учебное заведение, где за весьма умеренную плату обучал всех желающих. Почти всю жизнь я провела в горах и только последние годы живу в этом городе. Жду тебя, – ее глаза блеснули, как дно осенней речки, и стушевались.

– Меня? – Натабура не нашел ничего лучшего, как переспросить.

Душа возликовала. Неужели он ее достоин? Его никто никогда не ждал, кроме учителя Акинобу, он привык к такому положению вещей. Но подспудно ожидал изменения судьбы, которая бы принесла счастье. Он еще не знал, что счастье – это друг на всю жизнь, поэтому его тянуло к преданному щенку.

– Ну не тебя, конечно, – охладила его пыл Юка, – а третьего дзидая.

– Да, – неуверенно согласился Натабура, убрал руку и отстранился. – Выходит, я всего лишь третий дзидай, – произнес он упавшим голосом, не в силах скрыть разочарование. А я-то думал, что она в меня влюблена. Глупец! Поделом тебе! Волна стыда захлестнула его. Он тут же решил никогда, никогда не влюбляться, но встать и уйти не решился. Все-таки ему было хорошо с ней.

– Да не обижайся ты так, – Юка заметила его состояние.

Да, он мне нравится в своей наивности. Но я не могу так просто открыться. И потом я еще не готова. Подожду. Девушке не пристало первой говорить о любви. Она, как зрелая женщина, стремилась к долгосрочному развитию взаимоотношений.

– Я и не обижаюсь, – вздохнул Натабура, страдая без меры.

Ему казалось, что сам он плох, что не достоит ее. С каждой стражей Юка ему нравилась все больше и больше. Но как только он собирался заговорить о своих чувствах, язык прилипал к гортани. Слишком он был еще неопытен и не умел ладить со своими эмоциями. Инстинктивно он понимал, что надо ждать, а не открываться. Но и открываться было сладостно. Поэтому его терзали сомнения – поди разберись в переживаниях, которые, как водопад, захлестнули тебя.

– Первым был огромный, волосатый детина с усами и бородой. Он говорил очень громко и уверенно. Я его очень боялась. Мне было двенадцать лет, когда он появился в Думкидаё. Он стал главным андзица. Потом долго никого не было. Наконец пришел рыжий дзидай. Он был очень сильным и храбрым. От салата «кыш-кыш» отказывался, заподозрив неладное. Никому не кланялся и всегда говорил то, что думает. Он оказался не лучшим дзидаем. Они заманили его в пыточную и убили, подвергнув нечеловеческим пыткам, а кровь вылили на поля, чтобы урожай был лучше. Дурацкий ритуал, который придумал Субэоса. У него оказалось так много врагов, что урожаи всегда были богатыми, а народ довольным.

– Расскажи лучше о себе, – попросил он, решив, что крови и разговоров о крови на сегодня хватит.

Весь день они кружили в центре города, чтобы незаметно перейти реку и скрыться в окрестностях. Наконец Натабура пошел на военную хитрость: поджег сено на площади, где торговали домашним скотом. В суматохе им удалось проскользнуть по центральному мосту Цукаса в сторону деревенских рынков, где Юка знала все лабиринты и улочки и чувствовала себя как рыба в воде. В полдень они уже отдыхали в тени ее родного сада. Уцухата потеряла свои волшебные свойства, как только они вышли за пределы цитадель-ямадзиро. Она вдруг съежилась, стала невесомой и пропала – растаяла на глаза. Должно быть, хозяин – квай – таким образом забрал ее, посчитав, что дело сделано – Карта Мира похищена. Интересно, что с ней собрались сделать Боги, между делом думал Натабура.

– Я очень скучаю по монастырю Танамэ. Там осталась мама. С детства я привыкла к запаху хвои, реки, пота и крикам: «Ха!» у отца в тренировочном зале. У меня не было ни братьев, ни сестер, поэтому всю свою любовь отец излил на меня. В девять лет я поднялась с ним на одну из вершин Масугата, где видела каменные ступы усу, оставленные Богами. Когда-то они обитали и там, но теперь Боги на Масугата не живут. Это я хорошо знаю. Вообще-то, они предпочитают горы Асафуса, потому что они большие, просто огромные, и на них много террас с каменными дворцами Тамакия. Гора Асафуса с двумя пиками находится в девяти ри от нашего монастыря. Северные склоны называются Дантай – мужскими, южные – Дзётай – женскими. Между ними пролегает ущелье, в которое, по сказаниям стариков, Боги кидают камни, но ущелье настолько глубокое, что засыпать его невозможно. Есть предсказание, что как только Боги закончат свою работу, Мир станет единым и все будут счастливы. Впрочем, другая легенда говорит все наоборот: как только люди познают Мир, Боги потеряют власть.

Однажды, когда я пекла рисовые лепешки, две из них превратились в белых голубей и вылетели в окно. Это был Знак. Я сильно испугалась. Выглянула во двор и увидела Мужчину и Женщину в белых одеждах и поняла, что ко мне пришли Боги: Сусаноо-но-Микото и Авадзу-но-Хара. Никто из братии не мог их видеть, кроме меня. Они сказали, что давно, с детства наблюдают за мной. При этом Мужчина и Женщина по непонятной причине не могли подойти друг к другу ближе, чем на один тан. Лицо у Мужчины было печальное, а у Женщины заплаканное. Но оба выглядели прекрасно, как снежные пики Асафуса.

Как только они увидели меня, они пали на колени и стали громко плакать. Они сказали, что я самая храбрая и сильная девушка в мире и что только я могу им помочь. Потом они сели и рассказали мне историю своей жизни.

Бог ураганов Сусаноо-но-Микото всю жизнь путешествовал и совершал подвиги. На это ушла вся его юность. Он обошел Землю ровно одиннадцать раз. Он повидал много стран и сражался со многими Богами и самыми сильными людьми, которые могли противостоять Богам. Кстати, я подозреваю, что ты тоже обладаешь этим свойством.

– Я? – удивился Натабура. – Не знаю. Учитель Акинобу ничего не говорил об этом.

– Он научил тебя многим вещам, которыми владеют только Боги. Но об этом потом. – И она продолжила: – Однажды в очень далекой стране, которая находилась на Южном полюсе и называлась Атлантидой, ему сказали, что в Нихон родится мальчик, равному которому не будет никого во всем Мире и которому суждено изменить Мир. Но произойдет это нескоро, а через десять тысяч лет. И после этого Мир изменится. Атлантида пропадет от холода и морозов, а некоторые континенты вообще исчезнут с лица Земли. Ты знаешь, что такое Атлантида?

– Я читал у Платона, – ответил Натабура. – Мифическая страна.

– У Платона? Какое странное имя. Звучит очень странно. Он китаец?

– Нет. Он грек, как и Софокл.

– Грек? Ты знаешь язык варваров?

– В четвертом путешествии мы дошли до западных границ огромной страны Ая[44]44
  Ая – древнее название Китая.


[Закрыть], чтобы только приобрести трактаты Платона – этого великого мудреца древности. Заодно нам продали и Софокла. Можно было еще купить и Геродота, и Пифагора, но у нас кончились деньги. Учитель Акинобу заложил свой малый меч. Его страсть к чтению передалась и мне. Я тоже люблю читать на всех языках Мира. Но все-таки продолжи свою историю.

– Ему сказали: «Все это произойдет при одном условии, когда ты, Сусаноо-но-Микото влюбишься». Тогда он рассмеялся им в лицо и сказал, что они могут спать спокойно. Нет силы, которая могла бы заставить его уничтожить такую прекрасную страну, то есть влюбиться. Но они еще раз ему сказали, что любовь сильнее разума и что однажды он откажется от своих слов. Не прошло и десяти тысяч лет, как этот день наступил, сказал Сусаноо-но-Микото, я влюбился в вашу Богиню цветов и полей, прекрасную Авадзу-но-Хара. Но мы не можем соединиться, ибо я из мира небесных Богов, к тому же со склона Дантай, а она из мира земных Богов, со склона Дзётай. То есть это несовместимые вещи.

И тогда они сказали, что где-то на Земле есть вторая Карта Мира и что ее надо найти. А сестра Сусаноо-но-Микото – Богиня Аматэрасу, наделенная высшей властью над всем Миром, должна решить их судьбу, объединить или, наоборот, разъединить Миры. Прошло два года, но до сих пор я не смогла выполнить обещание. Да что говорить, пора идти в дом.

– Почему?

– Ты забыл, что ровно в полночь город наводняется духами и демонами, а вся стража прячется по углам. Карабиды – дневные жуки. Ночью они спят.

– Хозяин харчевни твой родственник? – спросил Натабура, неуклюже пытаясь обнять ее за талию.

– Мой дядя. Его не сделали карабидом по одной единственной причине: он общался с монастырем, где мы жили. А в горах не любят жуков.

– Рассказывай дальше, – попросил он, затаив дыхание.

Ее талия была теплой и гладкой.

– Мы жили тихо и скромно. Люди, которые тренировались у нас, давали клятву не разглашать секреты стиля школы и не применять его без надобности.

На двенадцатую луну прошлого года к нам пришел невысокий человек с длинными рыжими волосами, завязанными в пучок, с шрамом на левой щеке в виде креста, в изношенной одежде и с мечом за поясом. Попросился в ученики. Отец не хотел его брать. Пришелец ему откровенно не понравился. Но рыжий хорошо заплатил, спал на соломе во флигеле, играл на сямисэн и слагал стихи. Над ним стали посмеиваться. В среде бойцов не принято было демонстрировать утонченность натуры. А через неделю рыжий вызвал отца на дуэль. Отец никогда не принимал вызовы малознакомых людей. Но в этом случае почему-то изменил своим принципам, может быть, потому что не хотел терять лицо перед учениками. Рыжий его зарубил и в суматохе исчез. С тех пор я его ищу. Но в Думкидаё его нет. Люди сказали, что он пришел из страны Нихон, потому что продемонстрировал стиль, которым в Чу никто не владел. Я очень долго думала и пришла к умозаключению, что должны были убить меня, ибо для Субэоса опасна только я. Но они не знали об этом.

– Рассказывала ли ты отцу о Богах Сусаноо-но-Микото и Авадзу-но-Хара? – спросил Натабура.

– Да… но как сон, словно бы мне приснилось.

– Как он к этому отнесся?

– Его поразила сама идея двух миров. Все уже привыкли, что хонки – демоны и духи живут рядом с нами.

– А ходил ли он в харчевню «Цуки»?

– Это было его любимое место. Тем более что владелец его брат.

– Ну вот и все! – сделал умозаключение Натабура.

– Ты думаешь?! – изумилась Юка.

– Уверен. Толстяк донес главному андзица. Андзица – Субэоса.

– А Субэоса выписал убийцу из одной из восьми провинций!

– Точно! – воскликнул Натабура. – Мы идем к твоему дяде!

– Нет. Вначале ты расскажешь о себе, – сказала она. – Когда у нас еще будет возможность? – и очень скромно, совсем чуть-чуть, словно усаживаясь поудобнее, пододвинулась к Натабуре.

– Если бы я знал о чем. Ну ладно. Расскажу о детстве. Когда мне исполнилось шесть лет, отец отвез меня в монастырь Курама-деру. До этого моя жизнь протекала на заднем дворе крохотного дома среди моих братьев и сестер. До сего дня никого из них я не видел. А если и видел, то не узнал. Я смутно помню, как отец брал меня во дворец. Его мастерская, заваленная свитками чертежей. Запах краски, клея и чернил. Художники, копировальщики, мастера земляных работ. Вот с кем ему приходилось иметь дело. А еще кувшинки, скользящие лодки и придворные, читающие стихи.

Он рассказывал и не верил сам себе. Все было не так. Вовсе не так. Даже не так прилизано. Дорожку к воспоминаниям открывал страх. Страх жил в глазах матери и порой мелькал в глазах отца. Вот что невозможно было забыть. Кем был отец на самом деле, Натабура не знал. Смутные воспоминания волновали его. Но страх запомнился больше всего. К нему невозможно было привыкнуть. Со страхом засыпали и со страхом же вставали по утру, славя Богов, что ночь прошла спокойно. Не спасала ни стража, ни крепкие стены. Страх рождался от таинственных смертей: кого-то находили зарезанным в собственной спальне, кто-то исчезал и никогда не появлялся. Это походило на предвестия открытой войны между кланами: Тайра и Минамото.

– Мой отец Санада – хранитель вод Столицы Вечного Спокойствия – Киото, – добавил Натабура. – Но я его не помню. Более-менее ясные воспоминания у меня связаны с учителем Акинобу. Выбор сделали не в соответствии с семейными традициями: все мои братья стали войнами, а сестры – придворными дамами. Мне же предстояло стать монахом. Отец трижды посетил храм Кёмизудера, и Буддой трижды было указано на мою судьбу. Все дело в том, что я родился самым слабым из семерых детей, и мать во мне души не чаяла. С этим ли был связан выбор места моей дальнейшей жизни, или отца прельстила известность монастыря Курама-деру, а главное, репутация его кэнза – учителя Акинобу – как он его называл с большим уважением, не знаю. Я был ребенком. А что ребенка волнует? Игры, баловство, любовь матери и страшные истории, рассказанные старшими братьями и сестрами.

Но сколько ни вспоминаю тот, первый год, ничего вспомнить не могу, кроме озера Хиейн, Будды на каменном постаменте и храма. Меня поразило то, что он плавучий. А… и еще ворота Эда.

– Ворота? – удивилась Юка.

– Да. Ворота. Одинокие ворота на берегу, которые сами по себе открылись и так же сами по себе закрылись. Я еще хотел спросить, когда мы плыли в лодке, а можно ли их обойти? И вдруг, я это хорошо помню – в голове у меня появился очень ясный ответ: нет, нельзя, ибо это опасно. Потом я понял почему: озеро стерегли два нечеловеческих существа – каппа принц Мори-наг и демон по имени Мё-о. Правда, мне дозволялось все: лазать по скалистым берегам, спать в пещерах, ловить лягушек и рыб, есть ягоду, грибы, сладкую осоку. Озеро стало моим в том смысле, как это понимает ребенок. А посторонних к нему не подпускали, мутя разум и путая в тропинках. Однажды я спросил у каппа Мори-нага, зачем сделаны ворота? И он ответил: «Истина Будды выше логики! Сики-соку-дзэ-ку, потому что в этом мире все иллюзорно». Я тогда не уразумел смысла этих слов, а теперь думаю, что тем, кто живет тысячи лет, ведомо больше, чем человеку. Мы не в силах понять их логику, ибо он видит дальше и глубже.

Должно быть, мы долго ехали на лошадях, объезжая заставы Нихон. Видно, отец не хотел, чтобы меня видели. Еще дольше плыли. Меня тошнило. Пахло канатами и соленой водой. Чайки кричали, как гиены. Потом мы карабкались по крутой извилистой тропинке, хватаясь за длинную жесткую траву. С тех пор я часто бегал смотреть на море. Вначале так часто, как только мог. Потом реже и реже – по мере того, как новые впечатления заслоняли прежнюю жизнь. Потом только вспоминал – голубовато-синий простор и далеко внизу качающиеся суда меж гребешков волн и чаек, скользящих с крыла на крыло в хаосе прибоя или в мягкой серой пелене снега, когда окрестные горы сливались с горизонтом и со всем миром. Потом уже и не вспоминал так долго, что стал забывать. Но то первое мгновение, когда отец привез меня на остров Миядзима и мы взобрались по очень крутому склону на перевал, за которым в чаше гор Коя находилось озеро Хиёйн, и тот взгляд назад, а не вперед, останется со мной навсегда. Было ли это разделение на прошлое и настоящее и даже будущее, я не знаю. Просто я запомнил этот день детства ярче, чем все другие.

На перевале нас уже ждал кэнза – учитель Акинобу – высокий худой человек с веселыми глазами. Он внимательно посмотрел на меня – испуганного, замерзшего и притихшего. Что-то сказал отцу, который в свою очередь погладил меня по голове, и мы пошли по горной тропе. Одной рукой он держал меня за руку, а в другой нес вещи. Напоследок я оглянулся – таким несчастным я никогда не видел своего отца. Так кончилось мое веселое, беспечное детство, а началось нечто удивительное, о чем я и не подозревал и никогда бы не узнал, останься жить во дворце. Скорее всего, к этому времени меня не было бы в живых: род Тайра проиграл, его сторонники от мала до велика погибли.

Учитель Акинобу не был дзэнским монахом. Он был отшельником, ступившем на путь постижения истины. Его грызла неизбывная страсть к чтению, а его подвиги славились далеко за пределами провинции. Теперь-то я припоминаю, что он приезжал к нам во дворец. Но только через год, все обдумав, он дал согласие на мое воспитание. Содержался ли в этом какой-то тайный Знак и выбирал ли он меня, я не знаю. Он мне ничего не говорил до самого последнего дня, когда мы расстались с ним на пороге храма и я уплыл на войну, как подобает всем самураям. Однако накануне моего отъезда подарил самый дорогой подарок, который мог сделать – волшебный голубой кусанаги.

Если бы я помнил весь первый день до конца, я бы, наверное, рассказал тебе, что, не доходя озера Хиёйн, мы остановились на привал и что я, сморенный дорогой и впечатлениями, уснул на руках учителя Акинобу. Проснулся уже в лодке посреди озера, на котором стоял плавучий Храм Воды – Курама-деру, а к нему вели ворота Эда. Все смешалось в этот первый день. Но я понял, что ворота Эда открывались только по воле учителя Акинобу. Другим путем в храм попасть было невозможно. Всякий, кто пытался доплыть до храма в лодке ли или каким-либо другим способом, тонул в страшных водоворотах и волнах. А сам храм Курама-деру охранял водяной буси царства господина Духа воды Удзи-но-Оса каппа – принц Мори-наг, и демон Мё-о. Ворота Эда открывались по короткой молитве: «Наму Амида буцу!» Створки распахнулись, а из-под поникшей ивы подплывала лодка.

Первый раз дорога к Храму Воды казалась мне длинной-длинной, как долгий-долгий сон, и я мечтал проснуться в собственной постели, а на самом деле вокруг была вода и берега с пышными деревьями леса Туй.

На следующий день учитель Акинобу стал обучать меня миккё – общению с демоном Мё-о. Для этого существовала норито – молитвословие. После каждого норито учитель Акинобу ударял в колокол до-таку. Колокол висел на священном дубе Яёй, а сам дуб стоял в чаще леса. Только через год я научился звонить самостоятельно, стоило лишь произнести три первых слова. Даже у учителя Акинобу так не получалось. «Вага окано демону», дальше я себя не утруждал: «воды нашего озера». Звонил колокол, предупреждая Мё-о, и можно было смело нырять, или плыть в лодке, или просто бродить по берегам.

Первый год учитель Акинобу посвящая меня в таинства озера Хиёйн и его окрестностей. Там имелись такие места, куда без определенной молитвы войти было невозможно – особенно к священному дубу Яёй.

Я оказался способным учеником и гордился этим. Моя гордыня раздувалась по мере того, как я познавал мир силы. Очень скоро мне стало казаться, что я на высоте. Выше даже, чем учитель Акинобу. Во-первых, у меня все получалось. А во-вторых, я был неутомим, как серна, быстр, как ветер, гибок, как пантера, и ловок, как обезьяна. Так думал я. А учитель Акинобу терпел меня, не ломая, а лишь ожидая, когда я пойму, что к чему. Но я не понимал. Я был глуп и самонадеян, как любой подросток.