Текст книги "Служилые элиты Московского государства. Формирование, статус, интеграция. XV–XVI вв."

Михаил Михайлович Бенцианов
Служилые элиты Московского государства. Формирование, статус, интеграция XV–XVI вв.

Введение

Постепенное формирование Московского государства в XIV–XV вв. означало не только объединение земель Северо-Восточной, а затем и Северо-Западной Руси в рамках одного государственного образования, но и консолидацию местных элит под властью «государей всея Руси». Выбранная военно-политическая модель развития, недостаточность числа исполнителей соответствующего статуса (особенно на ранних этапах) определяли значимость этого процесса при проведении внутренней политики, а его связь с определением состава лиц, приближенных к правящей династии, объясняла личную заинтересованность великих князей в формировании круга близких к ним лиц и фамилий.

Как правило, складывание конгломерата служилых людей обрисовывалось в исторической литературе широкими мазками. В. О. Ключевский с присущей ему яркостью образов писал о том, что «до XV в. московское боярство отличалось сбродным составом, слагалось из единиц различного происхождения, прибывавших в Москву при различных обстоятельствах»[1]1
  Ключевский В. О. Боярская дума древней Руси. М., 1902. С. 209–210.


[Закрыть]. Следуя этой логике, процесс адаптации подобных «единиц» под действующие нормы, выработка единых стандартов службы должны были растянуться на долгое время. Распространенным является мнение о длительном бытовании в политическом строе страны удельной архаики, которая получила отражение в том числе в сохранении специфических черт некоторыми группами служилых людей. Их изучение, соответственно, рассматривалось под углом постепенного изживания «старины» и укреплений позиций централизованного государства[2]2
  Веселовский С. Б. Последние уделы в Северо-Восточной Руси // Исторические записки. М., 1947. Т. 22. С. 101–127; Зимин А. А. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV – первой трети XVI в. М., 1988. С. 67—153, 260–270; Он же. Удельные князья и их дворы во второй половине XV и первой половине XVI в. // История и генеалогия. М., 1977. С. 161–188; Он же. Дмитровский удел и удельный двор во второй половине XV – первой трети XVI в. // ВИД. Л., 1973. Вып. 5. С. 182–195; Флоря Б. Н. О путях политической централизации (на примере Тверской земли) // Общество и государство феодальной России. М., 1975. С. 281–290; Кобрин В. Б. Власть и собственность в средневековой России. М., 1985. С. 48–89; Сметанина С. И. Рязанские феодалы и присоединение Рязанского княжества к Русскому государству // АРИ. М., 1995. Вып. 5. С. 49–80; Назаров В. Д. Служилые князья Северо-Восточной Руси в XV веке // РД. М., 1999. Вып. 5. С. 175–196; Он же. О титулованной знати в России в конце XV в. // Древнейшие государства Восточной Европы 1998 г. М., 2000. С. 195–204; Попов С. Н. Тверская знать на московской государевой службе в конце XV – первой половине XVI в. Дис. … канд. ист. наук. СПб., 2006; Городилин С. В. К вопросу о родовых владениях ростовских князей после прекращения существования Ростовского княжества // История и культура Ростовской земли. 2012. Ростов, 2013. С. 55–65.


[Закрыть]. При отсутствии комплексных исследований ряд сделанных в рамках такого подхода ценных наблюдений не дает ответа на вопрос о различии вариантов действий государственной власти.

Потенциал жесткой и последовательной политики по искоренению прежних порядков был продемонстрирован в Новгородской и Псковской землях, где выселению подверглась подавляющая часть местных землевладельцев. Известны были и примеры эффективного решения «княжеского вопроса». Князь Данила Васильевич Ярославский, скорее всего, взамен родовых владений получил села в Звенигородском уезде. Вотчины в Переславском уезде достались также Пенковым. Несколько позднее многие представители ростовского княжеского дома были переселены в Новгород, где получили обширные поместья. Скорее всего, они были компенсацией за родовые земли, перешедшие в ведение Ивана III. Позднее по той же схеме в Стародубе-Ряполовском и в Можайске обосновались князья Мезецкие, лишенные родового княжества[3]3
  Зимин А. А. Формирование… С. 84, 92–93, 135; Стрельников С. В. Землевладение в Ростовском крае в XIV – первой трети XVI века. М.; СПб., 2009. С. 94–95.


[Закрыть]. В опале были конфискованы обширные вотчины князя Ивана Юрьевича Патрикеева. Позднее неоднократно опалы настигали служилых князей Воротынских, М. Л. Глинского, не говоря уже о «поимании» князя Василия Шемячича. То есть существовали весьма действенные инструменты приведения служилых людей к одному общему знаменателю, а сохранение некоторыми группами обособленного положения объяснялось более широким спектром причин.

Сигизмунд Герберштейн в своих «Записках о Московии» точно подметил абсолютный характер власти московских правителей: «Властью, которую он (Василий III. – М. Б.) имеет над своими подданными, он далеко превосходит всех монархов целого мира»[4]4
  Герберштейн Сигизмунд. Записки о Московии. М., 1988. С. 72.


[Закрыть]. Сдерживающими факторами в решении судеб определенных лиц и их объединений в долговременной перспективе, учитывая инерцию принятия решений – пресловутую московскую волокиту, в этом случае выступали лишь соображения функционального характера. Обособленные группы должны были оправдывать свою полезность в рамках действующей социально-политической системы. Некоторые из них создавались и поддерживались центральным правительством для реализации конкретных задач и органично вписывались в существующую модель государственного устройства. Постепенная трансформация их структуры и последующий уход с исторической арены происходили в соответствии с возникающими запросами и были связаны с попытками найти эффективные решения (методом проб и ошибок) актуальных вопросов действующей системы управления.

Соответственно, процесс адаптации «чужеродных элементов» в служебную систему имел две важные составляющие: способность и целесообразность с точки зрения центральной власти вписать их в сложившуюся иерархию, уравняв в правах с детьми боярскими, а иногда и с более высокими по статусу социальными прослойками (служилые князья, например) и, с другой стороны, желание самих подобных «элементов» меняться и приспосабливаться под действующие правила игры.

Последнее обстоятельство далеко не всегда имело место. Многие татарские мурзинские (мирзинские) рода на московской службе долгое время осознанно отказывались переходить в православие, которое открывало перед ними возможности карьерного роста и быстрого проникновения в структуру Государева двора[5]5
  Акчурин М. М. Административно-территориальное устройство Мещеры XV – начала XVII в. (Этнополитические аспекты). Дис. … канд. ист. наук. Казань, 2019.


[Закрыть]. Уезжали (бежали) со службы некоторые иностранцы. В известном деле Петра Фрязина, перешедшего в православие и женившегося в Москве, последний уверял, что «держал его князь великий силою»[6]6
  Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею (далее – АИ). СПб., 1841. Т. 1. № 140. С. 203–204.


[Закрыть]. Вернулись в Европу впоследствии и немцы-опричники Генрих Штаден, Иоганн Таубе, Элерт Крузе, не говоря уже о менее известных лицах. Гораздо более многочисленными и более болезненными для самолюбия московских правителей были обратные выезды (побеги) выходцев из Великого княжества Литовского, некоторые из которых впоследствии доставляли им немало неприятностей (князь Константин Острожский, Евстафий Дашкевич).

С течением времени соотношение названных составляющих претерпевало вполне естественные изменения. В зависимости от внутри– и внешнеполитической ситуации (особенно в случае с иностранцами на московской службе) менялась заинтересованность центральной власти в увеличении степени вовлеченности тех или иных обособленных групп в общегосударственные процессы. Соответствующие изменения происходили и в их статусе. С другой стороны, периодическому размыванию подвергались ряды членов подобных групп. Как правило, принадлежность к ним, при сохранении определенного стабильного положения, становилась препятствием для карьерного роста, так что некоторые представители выходили из их состава и продвигались по лестнице чинов благодаря индивидуальным (семейным) достижениям и связям. В различные периоды указанные процессы имели разную интенсивность, а их развитие предопределяло длительность сохранения особого положения части служилых людей в рамках единой служебной системы.

Начало процессу проникновения «инокняжцев» в служилую среду было положено в рамках практики свободных боярских переходов, зафиксированной в межкняжеских докончаниях: «А бояром и слугам вольным воля». На службу к московским князьям, могущество которых возрастало на протяжении всего указанного периода, стекались «служилые землевладельцы» из разных, иногда весьма удаленных территорий. Некоторым из них удавалось занять высокие места при дворе у Ивана Калиты и его потомков, хотя в общем процесс формирования старомосковского боярства имел точечный характер. Общее число бояр при московском дворе было весьма небольшим. До определенного времени в число приближенных великого князя входило не более десятка семей, хотя их количество и росло на протяжении всего XIV в.

Боярским переходам способствовало установление контроля над территорией великого княжества Владимирского, благодаря которому под стяги Москвы в походах наряду с членами дворов князей московской династии собирались территориальные ополчения из прежде независимых земель и княжеств. Рати («силы») представляли собой достаточно серьезный военный ресурс. В ряде случаев они даже действовали автономно, в качестве отдельных отрядов в дальних походах на значительные расстояния. Источники сохранили большое число подобных примеров. В 1388 г. суздальские князья «испросиша себе (у Дмитрия Донского. – М. Б.) силу в помочь, рать можайскую и звенигородскую и волотьскую». В 1411 г. в походе Юрия Звенигородского к Нижнему Новгороду участвовали князья Андрей и Василий Владимировичи, «да князи ярославские, да князи ростовские, да костромская сила»[7]7
  Приселков М. Д. Троицкая летопись. Реконструкция текста. М.; Л., 1950. С. 432; Полное собрание русских летописей (далее – ПСРЛ). СПб., 1863. Т. 15. С. 487.


[Закрыть].

В составе ратей присутствовали представители феодалитета – бояре и слуги, которые, однако, не были в них единственным составным элементом. В целом масса участников таких походов не отличалась единообразием. Уровень социально-экономического развития существенно отличался в разных частях Северо-Восточной Руси. На северных окраинах отсутствовало или было слабо представлено боярское землевладение. Устюжская и вологодская рати, не говоря уже о воинственных вятчанах, тем не менее регулярно встречались на страницах летописей. Их военный потенциал сохранял свое значение даже в начале XVI в., уже после создания поместной системы. В 1503 г., например, «князь великии (Иван III. – М. Б.) посылал ратью устюжан да двинян стеретчи Иванагорода от немцев»[8]8
  ПСРЛ. М., 1982. Т. 37. С. 52.


[Закрыть].

Участие в «ратях» широких слоев населения было характерно и для центральных районов. Московские купцы присутствовали в составе наскоро собранных войск, выступивших в 1433 г. против Юрия Звенигородского. Много позднее, в казанском походе 1469 г., среди москвичей, «кои пригожи по их силе», также находились сурожане, суконники и купчие люди[9]9
  Алексеев Ю. Г. Походы русских войск при Иване III. СПб., 2009. С. 16, 66–68.


[Закрыть].

Тем не менее очевидно, что основную ударную силу в ратях составляли именно бояре и слуги, имевшие навыки военных действий. Привлечение их к походам (по сути, нерегулярная служба) создавало предпосылки для будущего перехода на обязательную службу с подчинением непосредственно самому великому князю или кому-то из его «братьи меньшей» и уравнением в правах со «старыми слугами» московских князей. Этот процесс был, однако, далеко не однозначен и растянулся на длительное время. Ключевым фактором, тормозившим его развитие, являлся вопрос о вознаграждении за службу.

Необходимость выплачивать татарскую дань долгое время ограничивала рост численности княжеских дворов. Служба, с набором соответствующих прав, в числе которых было освобождение от дани, в этих условиях неизбежно приобретала привилегированный характер. Переход бояр и слуг вольных к новым «сюзеренам» после утраты самостоятельности их прежними княжествами происходил в индивидуальном порядке. Количество кормлений, основных источников содержания бояр, было ограничено. Весьма незначительным было и число условных держаний на дворцовых землях. Контроль над той или иной территорией (очередные «примыслы») приводил к появлению там их сподвижников, «вернейших паче всех» московских бояр. При отсутствии до определенного времени (ориентировочный рубеж – середина XV в.) заинтересованности в массовой службе часть местного боярства теряла источники своего дохода, что в первую очередь отражалось на их статусе. В том числе эта судьба ждала некоторых находившихся прежде на княжеской службе лиц.

Комплексные ограничения, рассчитанные на защиту «черных» крестьянских земель – основных плательщиков «выхода», сдерживали рост боярского землевладения и не позволяли князьям завоевывать расположение своих «вассалов» путем масштабных раздач. Фискальные интересы в условиях постоянной опасности татарских набегов в этом случае играли доминирующую роль. Соответственно, вопрос закрепления за собой и своими потомками новых территорий оставался по мере расширения небольшого Московского княжества неопределенным. При изменении политической ситуации они легко меняли свою владельческую принадлежность, переходя от одного княжеского дома к другому. В какой-то мере этот вопрос решался за счет выборочного привлечения на свою сторону представителей местной знати. Московскими боярами из отдаленных от столицы земель уже в XIV столетии стали, например, костромичи Зерновы (род Сабуровых и Годуновых по определению Государева родословца), юрьевцы Добрынские и Станищевы, белозерцы Монастыревы. Приведенным примерам, очевидно, не хватало системности и масштабов, которые способны были бы стать основой для широкого представительства провинциальных элит в окружении великого князя.

Снижение зависимости от Орды и объединение большого массива русских земель кардинально изменили существовавший расклад сил. Центральному правительству уже во второй половине XV в. потребовалось многократно увеличить число исполнителей различного уровня. Прежде всего для несения военной службы («дальних» походов), на постоянной основе. Очень скоро служба приобрела обязательный характер для большинства крупных и средних землевладельцев вне зависимости от характера их прав на землю: вотчинники, держатели, позднее помещики. Основную массу служилых людей составили дети боярские. Первоначально представители этой категории упоминались в качестве членов княжеских дворов (князья, бояре и дети боярские и «все дворяне» из жалованных грамот). Уже в казанском походе 1469 г., однако, наряду с детьми боярскими «двор свои» (Ивана III. – М. Б.) упоминались «от всеа земли дети боярскые изо всех градов»[10]10
  ПСРЛ. М.; Л., 1949. Т. 25. С. 281.


[Закрыть]. К этому времени основные характеристики статуса детей боярских были, очевидно, распространены на широкие слои пригодных к службе лиц различного происхождения. Из них были сформированы территориальные объединения (корпорации) служилых людей, будущие «города».

Успешность этого начинания демонстрируется отсутствием упоминаний о существующих различиях для детей боярских из большинства уездных корпораций. На равных службу несли представители примыкающих к Москве уездов, «понизовых городов дети боярскые», недавние «вассалы» откровенно враждебных Василию Темному удельных князей, а также выходцы из недавно присоединенных княжеств.

Созданная служебная система эффективно цементировала новое государственное образование, многократно увеличивая количество связей между его отдельными территориями (уездами) с центральным правительством и придавая ему необходимую целостность. Эта система могла функционировать на протяжении длительного времени при условии обеспечения лояльности задействованных в ней служилых людей. Одним из первых шагов, сделанных в этом направлении, стало широкое привлечение выходцев из местных элит в состав Государева двора, особой военно-политической корпорации, созданной в годы Феодальной войны. Процедура отбора отразилась, хотя и в самых общих чертах, в летописном известии 1463 г. о действиях наместника Иоанна Агафоновича Сущего, собравшего ярославских вотчинников (князя Ивана Стриги Оболенского. – М. Б.): «А кто будет сам добр, боарин или сын боярьской, ин его самого записал». Это известие дополняется актовыми материалами, согласно которым отобранные ярославцы были собраны в Москве, где получили жалованные грамоты на свои вотчины, то есть, вероятно, приобрели статус дворовых детей боярских[11]11
  ПСРЛ. СПб., 1910. Т. 23. С. 158; Акты служилых землевладельцев XV – начала XVII века (далее – АСЗ). М., 1997. Т. 1. № 312. С. 302–303.


[Закрыть].

Дворовая тетрадь 1550-х гг., наиболее полный список дворовых детей боярских середины XVI в., показывает, что к этому времени в составе Государева двора присутствовало, по крайней мере, 44 отдельные территориальные группы. Сопоставление этого документа с другими источниками, восходящими к упоминаемой в родословных росписях «дворовой книге» 1536/37 г., дает основания говорить о том, что территориальная структура Государева двора существовала уже, по крайней мере, во втором десятилетии XVI в. и последовательно прирастала новыми рубриками в соответствии с расширением границ Московского государства.

Попадая в состав этой привилегированной корпорации, местные дети боярские получали доступ к системе государственного управления. Некоторые из них делали успешную придворную карьеру. Часто их служба, как военная, так и административная, проходила поблизости от родных для них уездов, что позволяло уменьшить издержки для центрального правительства и повышало значение представителей местных элит в ее организации. Как члены Государева двора, они получали кормления, а впоследствии с началом поместных раздач – более высокие земельные оклады.

Сами эти массовые поместные раздачи, начавшиеся после завоевания Новгородской республики в 1478 г. и продолжающиеся на протяжении нескольких последующих десятилетий, приобрели важнейшее значение для рядовых детей боярских. Пожалование поместья при отсутствии вотчин не только позволяло выступать в поход «конно, людно и оружно», но и, при условии его передачи следующим поколениям, что стало обычной практикой уже в конце XV столетия, обеспечивало наследственный непрерывный характер службы, гарантируя тем самым устойчивость их статуса. Одним из элементов поместной системы стало периодическое проведение смотров служилых людей, по итогам которых происходило наделение земельными участками безземельных детей боярских. Прожиточные поместья выделялись также вдовам с малолетними детьми. Эти меры предоставляли необходимые гарантии и защищали основную массу детей боярских от социальной деградации при возникновении различных жизненных коллизий.

Для великокняжеской власти поместные раздачи дополнительно давали возможность разнообразить личный состав служилых людей на местах за счет новых выдвиженцев из более низких социальных слоев (различные дворцовые слуги, бывшие «люди» представителей знати и т. д.), выезжих иностранцев и невольных переселенцев. «Выводы» представляли собой радикальный способ достижения нужного баланса сил на «проблемных», недавно присоединенных территориях.

Впервые «поимания» неугодных лиц с их последующим переводом в центральные уезды были зафиксированы в 1477 г. в Новгороде, где они продолжались на протяжении нескольких последующих десятилетий. Их итогом стало почти полное исчезновение землевладения местных бояр и жить их. За некоторыми исключениями незначительные участки сохранили за собой лишь своеземцы, владения которых также сокращались на протяжении всего XVI в. После взятия вятских городков в 1489 г. выселению подверглись также местные «лутчие люди». Позднее та же судьба постигла псковских бояр, а также землевладельцев некоторых захваченных у Великого княжества Литовского территорий.

Численность детей боярских значительно выросла в последние десятилетия XV в. за счет демократизации службы. Большое значение в этом процессе сыграло также существенное расширение границ государства. Представители недавно присоединенных земель и княжеств пополняли собой число служилых людей. На положение детей боярских переходили как родовитые потомки княжеских фамилий, так и бесфамильные бывшие холопы. Очевидно, что этот процесс не мог иметь одномоментный характер, а различные по своему происхождению, социальным связям и принципам объединения группы новых детей боярских долгое время сохраняли черты обособленности.

Можно выделить несколько плоскостей, по которым шло размежевание подобных групп с основной массой служилых людей. Прежде всего стоит говорить о размежевании, возникшем в результате сохранения отдельными служилыми корпорациями особых прав, признаваемых центральным правительством. Известна была практика выдачи жалованных грамот «земле» при ее присоединении к основной территории. Следы существования подобных грамот в практике запрета приобретения вотчин иногородцами в Твери, Микулине, Торжке, Оболенске, Белозерье и Рязани упомянуты в дополнительной статье Судебника 1550 г. (указ 1551 г.). Жалованные грамоты выдавались также Новгороду, Смоленску, вяземским «князьям и панам», вероятно, также ярославцам и представителям других земель[12]12
  Кобрин В. Б. Власть и собственность… С. 68–89; Назаров В. Д. Княжеское родовое землевладение в России: традиционное право и приговор 1551 г. // Землевладение и землепользование в России (социально-правовые аспекты): Мат-лы XXVIII сессии симпозиума по аграрной истории Восточной Европы. Калуга, 2003. С. 16–35; Грязнов А. Л. Землевладение Белозерских князей и законодательство о землевладении в XVI в. // Комплексный подход в изучении истории Древней Руси: Сб. мат-лов X Междунар. конф. (9—13 сентября 2019 г.). М., 2019. С. 63–65.


[Закрыть].

Далеко не всегда указанные грамоты впоследствии принимались во внимание. В этом отношении московское правительство отличалось высокой степенью политического прагматизма: соблюдение заданных в них обязательств должно было соответствовать его интересам. В среднесрочной перспективе грамоты, пожалованные Новгороду, Вязьме, а по большому случаю и Смоленску, утратили свое значение и не сказались на судьбах их непосредственных адресатов.

Применительно к рубежу XV–XVI столетий особый статус прослеживается для ярославских землевладельцев. В завещании Ивана III им была посвящена отдельная статья: «А бояром и детем боярским ярославским с своими вотчинами и с куплями от моего сына от Василья не отъехати никому никуде. А кто отъедет, и земли их сыну моему, а служат ему, и он у них в их земли не вступается, ни у их жон, ни у их детей»[13]13
  Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. (далее – ДДГ). М.; Л., 1950. № 89. С. 356.


[Закрыть]. В этой статье, наряду с использованием рудиментарной лексики (упоминаются, в частности, бояре ярославские), примечательным является восприятие ярославцев в качестве отдельных субъектов права, отношения с которых строились на договорных началах.

Больше известно о тверичах, которые попали в ведение «государей всея Руси» после похода на Тверь 1485 г. и бегства Михаила Тверского в Литву. В дальнейшем Тверское княжество досталось Ивану Молодому, имевшему на него династические права, который подтвердил права местной знати «у себя пожаловал в боярех учинил». Тверские бояре встречались в источниках и в следующие годы. В 1495 г. в свите Ивана III присутствовали «из Тверские земли бояре». Тверские бояре и окольничие упоминались в разрядах также в 1501 и 1509 гг. Их упоминание не было данью формальности. Известно, что длительное время (по крайней мере, до 1513 г.) в Твери функционировала собственная канцелярия, в ведении которой находились вопросы местного управления, в том числе и выдача жалованных грамот. «Двор тверской» упоминался в списке детей боярских 1542 г. во время встречи литовского посольства. Дворовая тетрадь также знает разграничение рубрик «Тверь», где были представлены потомки старинных тверских землевладельцев, и «помещики тверские», объединявшей выходцев из других уездов[14]14
  Флоря Б. Н. О путях политической централизации… С. 282–284; Антонов А. В. Из истории великокняжеской канцелярии: кормленные грамоты XV – середины XVI века // РД. М., 1998. Вып. 3. С. 112–113; Флоря Б. Н. Несколько замечаний о «Дворовой тетради» как историческом источнике // АЕ за 1973 г. М., 1974. С. 45.


[Закрыть].

В значительной степени автономное существование поддерживалось совместной службой. Зачастую центральное правительство использовало в своих целях сложившиеся ранее формы организации. В походах, как и в удельное время, нередко можно было встретить компактные группы местных детей боярских, выступавших отдельными отрядами. Применительно к тверичам разрядные книги показывают регулярное использование представителей местного боярства в качестве их воевод. В походе 1493 г. среди воевод «изо Твери» находились тверские служилые князья Осип Дорогобужский и Владимир Микулинский, а также сразу несколько представителей тверского боярства. Судя по спискам погибших, тверичи участвовали в походе на Казань 1496 г. Среди воевод этого похода закономерно присутствовали тверские бояре. В 1500 г. в походе на ливонских немцах участвовали «Иван да Петр оба Борисовича (Борисовы-Бороздины. – М. Б.) и с тверици». Тверские воеводы сыграли свою роль также в победе на Ведроши, где погиб Михаил Шишков «тферитин»[15]15
  Разрядная книга 1475–1598 гг. (далее – РК 1475–1598). С. 23, 27, 28, 30, 31; Псковские летописи (далее – ПЛ). М., 1941. Вып. 1. С. 85; Памятники истории русского служилого сословия (далее – ПИРСС) / Сост. А. В. Антонов. М., 2011. С. 173.


[Закрыть].

Подобным образом первоначально развивались события и в Новгороде. В 1481 г. новгородские бояре Василий Казимир и Александр Самсонов были отправлены «с новогородцкою силою» в помощь псковичам[16]16
  ПСРЛ. СПб., 1913. Т. 18. С. 269.


[Закрыть].

На южной «украйне» несли свою службу представители рязанского боярства. Некоторые из них регулярно отмечались в разрядных книгах. В 1521 г., например, в Рязани вместе с московским наместником находилось сразу 9 представителей этой корпорации, находившихся как на великокняжеской, так и на рязанской службе. Такая же ситуация повторилась в 1531 г., когда в разрядах «за городом на Резани» было отмечено 8 рязанцев из местных боярских фамилий[17]17
  РК 1475–1598. С. 66–67, 76.


[Закрыть]. Эта практика была продолжена и в дальнейшие годы.

Следует понимать, что в большинстве примеров подобная роль местной боярской знати была характерна лишь для начальных этапов вхождения той или иной территории в состав единого государства. В дальнейшем по мере формирования и укрепления здесь позиций центрального правительства представители «старой» элиты постепенно отходили на второй план. Их место занимали присланные из Москвы воеводы и наместники (в Новгороде также дьяки). Разделение территории бывшего Тверского княжества между сыновьями Ивана III в значительной мере подорвало потенциал тверского боярства. Сами тверские бояре, как особая категория, исчезают из источников сразу после 1509 г. Вскоре прекратила свою деятельность особая тверская канцелярия. Прекратились и упоминания о «тверской силе» во главе с представителями местного боярства. Еще более скоротечной оказалась служба новгородских бояр, выселенных из Новгородской земли. Исключение было сделано для рязанцев. «Стратилатская» служба многих потомков рязанских бояр проходила на крайне опасном южном направлении, подверженном постоянным татарским набегам. Здесь им трудно было найти полноценную замену, что объясняет долговременное сохранение ими своего влияния в регионе.

Определенное значение при сохранении обособленности имела, конечно, инерция решений великокняжеской власти, продлевавшая существование определенных групп на длительные сроки. В Тысячной книге 1550 г. и в Дворовой тетради, например, встречались упоминания о «людях» удельных князей Андрея Старицкого («поиман» в 1537 г.), Юрия Дмитровского (1533 г.), Дмитрия Углицкого (умер в 1521 г.) и служилого князя Василия Шемячича (заключен под стражу в 1525 г.)[18]18
  Тысячная книга 1550 г. и Дворовая тетрадь 50-х гг. XVI в. (далее – ТКДТ). М.; Л., 1950. С. 60, 66, 68, 81, 161, 164, 205, 208.


[Закрыть].

Существовали и группы бывших удельных городовых детей боярских. В середине века они все еще не были объединены с уездными детьми боярскими. По отдельным спискам служили и некоторые сложившиеся в рамках удельных и служилых княжеств территориальные корпорации, в том числе весьма дробного характера. В 1552 г. в Путивле находилось несколько отрядов детей боярских. Часть из них представляли отдельные волости, входившие прежде в северские княжества: Товарковой слободы, Мышеги, Хотуни. Упомянутые здесь «мышагжане» фигурировали также в разряде казанского похода 1549 г.[19]19
  Русский исторический сборник (далее – РИС). М., 1842. Т. 5. Кн. 2. С. 27; Роспись «городам» детей боярских по воеводским полкам накануне Второго Казанского похода Ивана Грозного (1549) (далее – Роспись) // Курбатов О. А. Реорганизация русской конницы в середине XVI в.: идейные источники и цели реформ царского войска. Приложение // Единорогъ. Материалы по военной истории эпохи Средних веков и раннего Нового времени. М., 2009. Вып. 1. С. 227.


[Закрыть] Не отличаясь по существу от остальных детей боярских, они тем не менее долго не сливались с ними в рамках единых «городов».

Подобное положение вещей устраивало центральное правительство, которое не предпринимало решительных действий для его пересмотра. С делопроизводственной точки зрения в этом случае наиболее простым решением было продолжение ведения составленных когда-то списков «людей» удельных и служилых князей без проведения трудозатратных верстаний, хотя очевидно, что при наличии политической воли решить этот вопрос было достаточно просто. В 1550-х гг. с проведением общегосударственных смотров большая часть подобных групп перестает упоминаться в источниках.

Отличались от местных детей боярских также переселенцы, переведенные на новые места службы. По наблюдению В. Б. Кобрина, именно на них первоначально распространялось употребление термина «помещик»[20]20
  Кобрин В. Б. Власть и собственность… С. 96–97.


[Закрыть]. Вопрос о подобных переселенцах стоит разделить на две части. С одной стороны, речь шла о поместной колонизации новоприсоединенных территорий на окраинах страны. Новые корпорации, создаваемые здесь, включали в себя большое число выходцев из различных уездов, превращаясь в своеобразные «плавильные печи». Первым примером такого рода стала Новгородская земля, в которой были представлены выходцы практически из всех уездов[21]21
  Веселовский С. Б. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси. М.; Л., 1947. Т. 1. С. 294–295.


[Закрыть]. Позднее этот опыт был распространен на Вяземский, Дорогобужский и Бельский уезды, которые перешли под власть Москвы после успешных войн с Великим княжеством Литовским. Общность статуса и совместная служба в течение короткого времени нивелировали разницу между детьми боярскими, происходившими из разных уголков страны. Новгородцы, потомки испомещенных на конфискованных землях, московских служилых людей, в первой половины XVI в., не говоря уже о более позднем времени, представляли собой монолитную массу, в которой практически невозможно было выявить исходные составные элементы. Их обособленность от остальных служилых людей имела уже вторичный характер и была обусловлена особенностями их службы[22]22
  Бенцианов М. М. «Князья, бояре и дети боярские». Система служебных отношений в Московском государстве в XV–XVI вв. М., 2019. С. 123–132. В некоторых чертах они позднее и воспринимались как наследники новгородских бояр.


[Закрыть].

Какое-то время переселенцы, безусловно, сохраняли память о своем прежнем происхождении. Интересным является пример Василия Хрущова Болтина. Этот сын боярский, попавший в литовский плен в 1535 г., в протоколе допроса был обозначен как «родом з Ростова, помещик з Лук». Подобная характеристика с избыточной информацией о его ростовском происхождении явно было получена с его слов, являясь одним из маркеров самоидентификации служилого человека. На практике, однако, подобные связи имели не слишком большое значение. Анализ системы поручительства, по данным более поздней десятни 1577 г., показывает, что выходцы из одних и тех же территорий, волею судьбы оказавшиеся вместе в Коломенском уезде, не слишком поддерживали друг друга, начиная выстраивать отношения с новыми сослуживцами[23]23
  Радзивилловские акты из собрания Российской национальной библиотеки: первая половина XVI в. // Памятники истории Восточной Европы (Monumena Historica Res Gestas Europae Orientalis Illustrantia). М.; Варшава, 2002. Т. 6. № 57. С. 137; Бенцианов М. М. «Князья, бояре и дети боярские»… С. 279.


[Закрыть].

С другой стороны, часто переселения имели вынужденный характер, затрагивая сложившиеся (в той или иной степени) группы местных землевладельцев. Часто они компактно размещались неподалеку друг от друга. Длительность сохранения ими своего обособленного положения прямо зависела от несения службы по особым спискам, то есть должна была подтверждаться целесообразностью их существования в виде отдельной группы.

Те же новгородцы, «прирожденные изменники» по определению промосковских летописцев, быстро утратили свою идентичность, будучи переведенными в восточные уезды. Некоторые из них, очевидно, уже 1480-х гг. получили статус дворовых детей боярских и уравнены за счет этого в правах с представителями «старых» служилых фамилий. В качестве кормленщика отметился даже Яков Дмитриев Исаков, внук казненного после Шелонской битвы «крамолника» Д. И. Борецкого и правнук «прелестные жены Марфы», знаменитой Марфы-посадницы. В целом, несмотря на внушительное количество новгородских фамилий в некоторых уездах (Юрьев, Владимир, Кострома и особенно Нижний Новгород), в источниках не сохранилось признаков сохранения ими внутрикорпоративных связей. Единственным примером использования специфического обозначения является запись Ивана Александровича (sic) Самсонова, «новогородца», в списке погибших в битве на Ведроши (1500 г.) в синодике московского Успенского собора[24]24
  ПИРСС. С. 175.


[Закрыть].

Быстро растворились в общей массе псковские бояре – 300 семей, хотя, похоже, многие из них не смогли подтвердить свой статус в качестве детей боярских.

Более длительным оказалось существование «вятчан». Представители этой группы в 1490-х гг. получили поместья в Боровском, Алексинском и Кременском уездах. Некоторые из них, по старой памяти, в 1499 г. участвовали в походе на «Югорскую землю» – вятчане, «которые живут в Московской земле»[25]25
  РК 1475–1598. С. 29.


[Закрыть].

Упоминание «вятчан» встречается в актовых материалах, а также в платежной книге Московского уезда 1542–1543 гг. Их служба по отдельному списку подтверждается перечнем сводной десятни 1556 г. «десятня ружан, серпухович, торушан, вятчан, борович». «Вятчане из Боровска» упоминаются в разряде полоцкого похода 1562/1563 г. «Вятчане» фигурируют также в тексте рузской писцовой книги 1567–1569 гг.

Стоит высказать предположение, что указанные «вятчане» ощутимо не дотягивали до стандартов, принятых для полноценных детей боярских. Существуют единичные упоминания о землевладении вятских бояр до московского завоевания. Отсутствие последующих испомещений на территории Вятского уезда свидетельствует о слабом развитии здесь ранее феодального землевладения. Позднее в 1542/43 г. в Московском уезде «вятчанину» Якову Труханову принадлежало среднее поместье размером в 100 четвертей (полчети сохи) земли. В Рузском уезде «вятчане» коллективно владели небольшими земельными участками. Один из них, Родя, был обозначен в писцовой книге без фамилии. В индивидуальном порядке некоторые «вятчане» могли повысить свой статус. Известно, что уже в начале XVI в. Костяю Вятчанинову принадлежали земли (на правах вотчины) в Звенигородском уезде. Несколько позднее, в 1529–1530 гг., вотчина (приданое) Московского уезда принадлежала Дмитрию Федорову Лихотникову[26]26
  НИОР РГБ. Ф. 303. Кн. 637. Л. 287; Рузский уезд по писцовой книге 1567–1569 гг. (далее – РПК) // Материалы для истории Звенигородского края. Вып. 4. М., 1997. С. 172–173; ДДГ. № 95. С. 380; Акты феодального землевладения и хозяйства: Акты московского Симонова монастыря (1506–1613 гг.) (далее – АМСМ). Л., 1983. № 34. С. 38.


[Закрыть]. Лихотниковы в последующие годы числились среди московских детей боярских. В целом же они, видимо, занимали промежуточное положение, сопоставимое с положением «ивангородцев» в Новгородской земле и, соответственно, не смешивались с детьми боярскими.