Текст книги "Фабрично-заводская промышленность при Петре Великом"

М. М. Богословский
Фабрично-заводская промышленность при Петре Великом

Насаждение крупной фабрично-заводской промышленности было одною из перемен, внесенных в русскую жизнь XVIII веком. До тех пор в нашем отечестве существовало лишь мелкое кустарное производство, издавна сосредоточивавшееся в том или другом районе, смотря по условиям, которые были для каждого промысла благоприятны. Тот, кто станет перелистывать новгородские переписные книги конца XV и начала XVI века, заметит ясные следы кустарной железоделательной промышленности в пределах северных новгородских пятин: Обонежской и Водской. В числе продуктов хозяйства, которыми тамошние крестьяне вносили оброк землевладельцам, переписные книги упоминают серпы, косы и топоры, изготовлявшиеся в небольших горнах, составлявших собственность отдельных крестьянских дворов. Такой же металлургический район существовал в XVII веке в уезде Устюжны Железнопольской, в Приуралье и вокруг города Тулы, откуда правительство набирало кузнецов для казенных надобностей и где оно пыталось устроить казенные заводы.

Точно так же уже издавна окрестности Ярославля и местности по берегам р. Клязьмы, Суздальский и Шуйский уезды, были известны производством холстов и полотен, которые приготовлялись на небольших домашних станках в крестьянских избах. Этот суздальско-шуйский промышленный район со знаменитыми тогда уже селами Ивановым (Иванов-Вознесенск), Дуниловым, Лежневым – был связан крепкими торговыми нитями с московским посадом, служившим для него рынком; вот почему московские посадские люди так усердно поддерживали в XVI веке фамилию князей Шуйских, вотчины которых находились в этом районе по Клязьме, и в начале XVII века выдвинули одного из представителей этой фамилии на престол. Уже в XVII веке в различных уголках России заметна кустарная промышленность та же самая, которая гнездится там и поныне. Так, например, село Холуй (Владимирской губ.) уже и тогда производило иконы; село Павлово (Нижегородской губ.) выделывало железные замки. Это мелкое производство питало не только внутренний рынок, но и составляло предмет заграничного отпуска. По свидетельству иностранного наблюдателя русской экономической жизни Кильбургера, относящемуся к 70-м годам XVII века, ежегодно отпускалось за границу более 30 тысяч аршин холста, и в один год было вывезено за границу через Архангельск 168 500 аршин грубого сукна, цена которому была тогда 5–6 копеек за аршин.

Для того чтобы продукты кустарного производства из целой сети мелких струек, которыми была покрыта вся территория тогдашней России, сливались в такое сравнительно обширное русло заграничного отпуска, – нужны были в качестве двигателей значительные капиталы. Эти капиталы были уже налицо в XVII веке; но, будучи приложены в торговле, они не касались пока промышленности. Производство питало крупные торговые обороты, продолжая само оставаться мелким. Московские капиталисты – гости, по словам Котошихина, вели торговые обороты до сотни тысяч рублей, т. е. до миллиона на наши деньги. Но, охотно пуская деньги в торговлю, они совершенно не умели вкладывать их в производство. В Московском государстве XVII века шла бойкая торговля и существовал значительный торговый класс; но промышленность, кроме нескольких заведенных иностранцами при помощи казны фабрик и заводов, переживала мелкую форму и находилась всецело в народных руках. Московское государство не знало класса фабрикантов. Переход от мелкого производства к крупному, и притом от частного к казенному или пользующемуся казенною поддержкой, от народной кустарной промышленности к государственной фабрично-заводской, – и был одним из наиболее заметных экономических явлений в России в XVIII веке.

Эта перемена вызывалась двумя причинами, из которых одна имела реальный, практический характер, другая – идейный, теоретический. В основе первой лежали нужды и потребности действительной жизни, в основе второй – господствовавшие в то время политико-экономические взгляды. Первою была война, которая задала русской промышленности ряд новых и тяжелых задач, требовавших притом ускоренного разрешения. Война вызвала к существованию огромную регулярную армию и совершенно новое явление – военный флот; явилась необходимость в усиленном производстве предметов вооружения и снаряжения: потребовалось огромное количество сапог и мундиров, ружей, пушек, ядер, пороху, холодного оружия, канатов, парусов и множество других вещей, необходимых для военного и морского дела. Существовавшие ранее кустарные промыслы не могли удовлетворительно справиться с новыми и внезапными запросами ни по количеству, ни по качеству. Их продуктов было недостаточно, и многие из них не годились для армии: сапоги из приготовленной с дегтем кожи промокали, сукно было слишком грубо для мундиров; иных отраслей промышленности, в которых теперь почувствовалась нужда, и совсем не существовало, а между тем война сокращала, а частью пресекала иностранный ввоз. Таким образом, ставились на очередь три задачи: расширять, усовершенствовать, а в значительной мере и создавать вновь различные отрасли производства. За эти задачи и взялось само государство, учреждая или содействуя учреждению фабрик и заводов, насаждая промышленность в крупном виде и основывая ее на крупном капитале.

Такое участие государства в экономической жизни страны не совсем было новостью; новою была только та отрасль экономической жизни. Прежде, в XVII веке, оно занималось торговлей, от своего лица вело крупные коммерческие сношения с иностранными купцами в Архангельске, сбывая им целый ряд товаров, объявляемых предметами казенной монополии. Таковы были – меха, селитра, поташ, смольчуг, паюсная икра, моржовый зуб. Казна продавала также за границу громадное количество хлеба, и только после того, как она оканчивала свои торговые операции с иностранцами, могли открывать свой торг частные купцы. Теперь к этому участию государства в торговле присоединялось также участие в промышленности, и таким образом государство становилось не только крупным торговцем, но и крупным заводчиком.

Такой ход вещей, вызванный практическими надобностями, как нельзя более совпадал с тогдашними теоретическими взглядами. Тогда, как известно, господствовала так называемая меркантилистическая теория – учение, по которому богатство страны заключается в деньгах, в драгоценных металлах: страна тем богаче, чем больше в ней золота и серебра. Отсюда цель экономической политики государства – привлечь в страну как можно более драгоценного металла. Средством для этого является расширение вывоза, притом вывоза сфабрикованных предметов, более выгодного, чем вывоз сырья, и сокращение ввоза так, чтобы разница между вывозом и ввозом оплачивалась деньгами, притекающими тогда в страну. Для сокращения ввоза устанавливается высокий таможенный тариф. Для расширения вывоза государство, это всеобъемлющее и всеорганизующее государство, которое возникает в эпоху перехода от натуральных хозяйственных отношений к денежным и теория которого развивается из теории меркантилизма, служа ей завершением, – предпринимает ряд мер к усилению производства. Оно учреждает фабрики, поощряет учреждение их частными лицами, снабжая предпринимателей средствами, обеспечивая им сбыт продуктов казенными заказами и предоставляя им разного рода льготы и выгоды. Давая частной промышленности средства, государство сохраняет за собою контроль над этой промышленностью и подчиняет ее самой мелочной регламентации, держа ее под постоянной опекой.

Как известно, Петр Великий ни в чем не был теоретиком, ничто не давалось ему с таким трудом, как отвлеченные теории. Но идеи меркантилизма были тогда ходячими идеями, и их практическое приложение он мог хорошо наблюдать за границей, главным образом во Франции, фабриками и заводами которой он особенно интересовался и промышленность которой была наиболее проникнута началами меркантилизма. Дух и взгляды родоначальника этого учения – Кольбера (меркантилизм даже и называли кольбертизмом) – были еще живы в парижских и версальских мануфактурах в 1717 году, когда их посещал Петр. В своей экономической политике он держался тех же приемов. Высокими таможенными пошлинами по тарифу 1724 года, доходившими до 37½% с цены привозных товаров, он стесняет привоз иностранных продуктов. В то же время он заводит крупную промышленность и усиленно поддерживает отечественное производство. Что принятые им меры к развитию фабричной промышленности вызывались не одними Только военными потребностями, а имели более широкое значение и были именно практическим приложением идей меркантилизма, видно из того, что преобразователь создавал и поощрял различные производства, не относившиеся к армии, флоту или вообще к военному делу. Так, например, основывались шелковые, бархатные, ленточные, кружевные фабрики, шпалерная фабрика в Петербурге для выделки гобеленов по образцу французских и т. п. Разумеется, Петр не шел так далеко, чтобы, поднимая русское фабричное производство, мечтать о вывозе русских фабрикатов за границу, но он руководился, по крайней мере, мыслью дать возможность стране обходиться продуктами своей обрабатывающей промышленности и этим сократить иностранный ввоз.

Для забот о насаждении и развитии промышленности был устроен особый государственный орган – мануфактур– и берг-коллегия, министерство промышленности, куда президентом был назначен в виде исключения иностранец, артиллерист, математик, инженер и звездочет Яков Брюс. Первоначально это была одна коллегия, вскоре она распалась на две. На ее обязанности лежало поддерживать и размножать фабрично-заводскую промышленность, а также наблюдать за производством на фабриках и заводах – как казенных, так и частных. По регламенту мануфактур-коллегии, изданному в 1733 году, каждая фабрика в начале каждого года была обязана представлять в эту коллегию запечатанные образцы своих изделий: шелковая по ½ аршина материй каждого сорта, полотняная по 1 и по 1½ аршина, шляпная по штуке шляп и т. д.

Две задачи предстояло разрешить правительству при основании разного рода крупных производств: во-первых, сосредоточить потребный для учреждения фабрик и заводов капитал, во-вторых, организовать необходимый для них труд. Важным средством для организации капитала должно было служить соединение частных предпринимателей в промышленные компании. Такого рода компании из членов, складывавшихся капиталами, были новостью в России, и приходилось их не без труда налаживать. В допетровской Руси были известны только две формы экономической кооперации: во-первых, рабочая артель, т. е. общество лиц, складывающихся трудом, а не капиталом; во-вторых, торговый дом, не разделяющаяся купеческая семья, все члены которой ведут дело общим капиталом. На неуменье русских купцов складываться и составлять товарищества жаловался еще Ордин-Нащокин. Правительству Петра предстояло не только передвигать капиталы с торговли на производство, но и составлять самые капиталы путем организации товариществ. В виде примера для подражания другим была составлена такая компания из приближенных к царю лиц: Шафирова, Толстого и Меншикова – для производства шелку, бархату и других подобных материй. Но пример оказался не из удачных: Шафиров скоро поссорился с Меншиковым, и Петр был принужден исключить последнего из компанейщиков и заменить его Апраксиным, от чего, впрочем, дело не пошло лучше.

Насаждая промышленность, государство действовало двояким образом: или оно само непосредственно выступало предпринимателем и учреждало казенные заводы и фабрики, или оно содействовало частной предприимчивости, всячески поощряя ее разного рода облегчениями и льготами. Так оно облегчало всегда трудное начало производства. Основав фабрику, снабдив ее всем необходимым и пустив ее в ход, казна затем сдавала ее в аренду «содержателям». Такая аренда казенной фабрики была тогда наиболее распространенной формой участия частных лиц в промышленности: она соединяла казенную инициативу с частной предприимчивостью. Льготы, которыми государство снабжало частных предпринимателей, открывавших свои заводы и фабрики, и казенных арендаторов, заключались в следующем. Посадские люди освобождались от всяких служб, лежавших на этом классе, на некоторое число лет, причем обыкновенно на практике это освобождение затягивалось и сверх срока. Для фабрикантов и заводчиков, их семей и рабочих по гражданским делам устанавливалась особая подсудность мануфактур-коллегии или берг-коллегии, а для некоторых прямо Сенату; эта подсудность избавляла их от злоупотреблений общей юстиции, будучи очень тягостной для других классов общества, так как затрудняла возбуждение исков против фабрикантов. Кроме этих личных преимуществ, фабриканты и заводчики получали ряд материальных выгод для самого производства. Изделия фабрик и заводов освобождались при продаже от пошлин. Были случаи установления монополии в пользу определенной компании. Так, упомянутое выше товарищество Шафирова и Толстого получило исключительное право на производство шелковых и бархатных материй. Для большинства фабрик государство являлось и наиболее значительным покупателем. Наконец, оно приходило на помощь предпринимателям прямо с денежными субсидиями, выдавая беспроцентные денежные ссуды на определенное число лет с обязательством погасить долг продуктами производства.

Таковы были приемы государства для разрешения первой задачи, для привлечения капиталов к промышленности. Оно возбуждало инициативу отдельных предпринимателей льготами и выгодами, организовывало промышленные компании капиталистов, снабжало предприятия основным капиталом (здание и машины) и ссужало их оборотным (денежные субсидии); действовало «не предложением только, но и принуждением», как писал Петр, т. е. составляло компании, не осведомляясь о желании зачисляемых в них членов и отдавая в аренду казенные фабрики торговым людям, «хотя и неволею», как выразился один из указов. Все эти старания оказывались не без успеха: капиталы привлекались и организовались, являлись отдельные предприниматели и устраивались компании. Гораздо менее легко было справляться с организацией другого необходимого элемента производства – труда. К труду крупная фабрика предъявила повышенный запрос, притом как со стороны его качества, так и со стороны его количества. Не следует забывать, что до открытия силы пара и изобретений паровых двигателей и машин фабрика XVIII века была преимущественно мануфактурой, где почти все производство велось ручным трудом. Такой характер производства требовал гораздо более искусного работника, чем какой нужен при машине, заменяющей значительную долю человеческого искусства в работе и нуждающейся только во внимательном наблюдении и тщательном уходе за собою. Поэтому вместе с созданием фабрик предприниматели должны были создавать и фабричного рабочего, подготовляя его выучкой. Но главная трудность состояла не только в том, чтобы обучить рабочего, сколько в том, чтобы его найти. Лучшей рабочей силой для этих петровских мануфактур был свободный труд вольнонаемного работника, и это уже начинали сознавать предприниматели того времени. Тем не менее фабрика XVIII века принуждена была пользоваться несвободным трудом, вследствие недостатка свободных рук при тогдашнем крепостном строе, и даже предпочитала его, потому что она затрачивала средства на подготовку и обучение рабочего и слишком много теряла в нем в случае его ухода. В общую систему покровительства фабрично-заводской промышленности при Петре входили также меры к обеспечению ее несвободным трудом. В этих мерах заметны два взгляда на значение фабрично-заводской работы. Во-первых, она приобрела характер наказания: завод и фабрика стали тюрьмой, куда направлялись преступные элементы. Еще в 1699 году тюменскому воеводе было предписано назначать в работу на кирпичных заводах «татей, мошенников и пропойц», сковывая по два человека шейными и ножными железами. В 1701 году нерчинский воевода получил предписание для той же цели назначать ссыльных. Некоторую часть рабочего персонала на полотняных и парусных заводах составляли так называемые «винные бабы и девки», женщины, отправленные туда в наказание. Регламент Главного магистрата предписывал в городах учреждать на городские средства особые «прядильные домы», в которые заключать «неистовый женский пол». Во-вторых, труд на фабрике и заводе рассматривается как вид повинности. Известно, что законодательство Петра преследовало и старалось искоренить класс вольных людей, не занятых никакою службой, и поэтому всякого рода «гулящих людей», нищих и праздношатающихся повелевалось отдавать на фабрики. Эти элементы получили название «вечно отданных на фабрику» и стали принадлежать фабрике потомственно. Так появились особые крепостные, принадлежавшие фабрикам. В знаменитом законе 18 января 1721 года эта мера получила широкий характер: купцам разрешалось покупать к фабрикам и заводам целые деревни крепостных крестьян; но такие деревни в отличие от дворянских становились собственностью именно фабрик как учреждений, а не их владельцев, и без фабрик не могли быть отчуждаемы. Впоследствии эти крепостные получили название посессионных крестьян. Владение ими, до известной степени, сглаживало разницу между обоими этими классами – дворянством и фабрикантами – в правах. Легко заметить, какая черта петровской фабрики легла в основу пожалования купечеству прав, принадлежавших прежде только служилым людям. Занятие фабрично-заводскою промышленностью рассматривалось как государственная служба, и собственники, или «содержатели» крупных фабрик, стали получать чины по Табели о рангах. Эта служба со времени закона 1721 года стала поддерживаться теми же средствами, которыми до тех пор поддерживалась военная и гражданская служба, т. е. землею с крепостным населением. Фабриканты и заводчики получили перед помещиками даже особые преимущества в крепостном праве: в 1722 году им было разрешено не выдавать беглых крепостных, поступивших к ним на фабрики, и позже, в комиссии 1767 года дворянство указывало на фабрику как на главный канал для крестьянских побегов.

Параллельно с привлечением труда на фабрики и заводы был принят правительством Петра ряд мер для вооружения промышленного труда техническими знаниями, совершенным отсутствием которых страдала допетровская кустарная промышленность. Для этой цели, во-первых, вызывались в Россию иностранные мастера, с которыми заключались казной контракты, обеспечивавшие им свободу вероисповедания, свободу от повинностей и право выезда по истечении срока службы; во-вторых, посылались русские ученики на иностранные заводы и фабрики. Эти командировки начались с первого же заграничного путешествия Петра и затем не прекращались в течение всего его царствования. В 1717 году из 64 учеников, обучавшихся разным мастерствам в Голландии, Петр приказал отобрать 25 человек для отправки с тою же целью в Англию. Через два года отношения с Англией натянулись, и царь велел было их вернуть, выразив опасение, что англичане их задержат или сманят их деньгами на «смех». Однако не случилось ни того, ни другого, и англичане честно выполнили свои обязательства. За содержание и обучение этих 25 человек в течение пяти лет русское правительство уплатило 2870 фунтов стерлингов. В-третьих, наконец, для той же цели распространения технических знаний должны были служить книги, специальные руководства, которые царь заставлял переводить с иностранных языков.

Все эти старания, направленные к насаждению и развитию фабрично-заводской промышленности, дали уже при Петре заметные результаты. Наиболее видные успехи сделала металлургическая промышленность. Ее районы были уже предуказаны ранее, и теперь капитал шел туда разыскивать допетровского кустаря. Капитал преобразил производство: мелкие домашние горны уступили место крупным заводам, на которых прежний кустарь появляется в виде рабочего. Крупные заводы были основаны в тех местностях, где, как мы видели, добывалась и обрабатывалась руда уже и раньше. Таковы были Петровские и Повенецкие железные заводы в Олонецком краю, тульские казенные заводы и частные Демидова и Баташева. Но в особенности широкое развитие стала получать металлургическая промышленность в приуральском горном округе, по обе стороны Урала: по верховьям Камы в Кунгурском и Соликамском уездах и по верховьям рек, входящих в систему Оби, в Верхотурском и в Екатеринбургском уездах. По одной из многочисленных ведомостей, хранящихся в кабинетных бумагах Петра, в 1718 году было всего выплавлено на русских заводах 6 641 тысяча пудов чугуна, из которых 868 тысяч (13 %) на казенных заводах, а остальное количество (87 %) на частных. Такая масса добываемого металла позволяла без труда вооружать армию и флот и вести Северную войну оружием собственного изготовления.

Так же, как и в других областях своей деятельности, Петр нашел и сумел выдвинуть энергичных сотрудников и в промышленном деле. В горном производстве приобрели известность три деятеля, в которых можно видеть прототипы двигателей нашей крупной промышленности, оставшиеся с тех пор неизменными и до наших дней. Это, во-первых, сведущий иностранец-техник, честный и деятельный немец Геннинг, человек того же типа, как Брюс и Миних, поступивший на русскую службу простым артиллеристом, дослужившийся до генеральского чина, назначенный олонецким комендантом и начальником олонецких железных заводов, а затем переведенный начальником заводов на Урал. В горное дело он внес знание и вдохнул энергию. Он и организовал управление уральскими горными заводами, число которых постоянно увеличивалось, и для этого завел главное горное управление на месте (обер-бергамт), построил новый город Екатеринбург, ставший центром уральского горнопромышленного округа, учредил там училище для заводского населения и неустанно боролся с невежеством русских заводчиков, с трудом отвыкавших от отцовских и дедовских приемов производства. Другой деятель – просвещенный и энергичный русский администратор, знаменитый историк В. Н. Татищев, двукратно управлявший уральскими заводами, число которых в 1737 году, когда он оставлял эту должность, простиралось уже до 40 с лишком, казенных и частных. В своей деятельности Татищев держался тех же начал, как и Геннинг. Он составил обширный проект устава горного управления, который рассматривался особым съездом управляющих казенными и частными заводами. Правда, его рука, как рука настоящего русского чиновника той эпохи, не была совсем безупречной: он был вызван Петром по обвинению во взятках и должен был оправдываться перед государем, ссылаясь на текст апостола Павла: «Делающему мзда не по благодати, но по долгу», причем государь, не терпевший взяточничества, хотя бы и в виде награды за действительные труды, оказался очень непонятливым в истолковании этого текста. Но каких взглядов держался Татищев в заводском управлении, показывают те причины, по которым он поссорился с частными заводчиками. Развивая дело Геннинга, он кроме центральной екатеринбургской школы стал открывать и местные школы по заводам и потребовал обязательного обучения мальчиков в возрасте 6 – 12 лет; заводчики находили это невыгодным, так как дети в таком возрасте уже ставились на работу. Невыгодным им казалось также и вызвало их сопротивление требование Татищева о выплате жалованья больным рабочим за время болезни. Наконец, третий видный деятель русской крупной промышленности при Петре – это основатель многих больших заводов, тульский кузнец, простой мужик, умный и смышленый великоросс Никита Демидов. Есть предание, что он стал известен Петру, удачно исполнив трудный заказ, состоявший в починке 300 алебард в необычайно короткий срок. Ему пожалованы были земли около Тулы, на которых он построил крупный завод, приводившийся в движение водою. Позже ему были отведены земли на Урале; он их колонизовал, разрабатывал, сделался там крупнейшим заводчиком, настоящим железным королем, русским Круппом петровской эпохи. В 1715 году, когда у Петра родился сын, царевич Петр Петрович, Демидов подарил царевичу на зубок сто тысяч рублей – миллион на наши деньги, и был возведен в дворянское достоинство. Его сын и наследник продолжал дело с тою же предпримчивостью, учетверил состояние отца и оставил потомству целое государство с 30-ю тысячами душ крестьянского населения.

Менее успешно, чем горное дело, шло суконное производство. Уже в начале XVIII века в Москве заведены были две частные суконные фабрики посадских людей Серикова и Дубровского, и в 1705 году Петр с радостью писал Меншикову, что «сукна делают, и умножается сие дело изрядно, и плод дает Бог изрядный, и я сделал себе кафтан из него к празднику». В одном указе 1712 года проводится даже мысль о том, что лет через пять суконное дело до такой степени разовьется, что для обмундирования армии можно будет обойтись русским сукном, не покупая заграничного. Число суконных фабрик, действительно, растет. В 1718 году открываются в Москве фабрики купцов Собольникова и Воронина, а в 1720 году учреждается большая компания суконного производства из 14 капиталистов, в которую входят все те же фамилии, какие и теперь встречаются на вывесках торгово-промышленных заведений. Во главе компании стояли купцы Сериков, Щеголин и Волков. Компании были переданы обширные казенные дворы у Каменного моста, где уже прежде учреждена была казенная суконная фабрика с материалами, инструментами и мастеровыми. Кроме того, эта компания получила значительную денежную субсидию: 30 тысяч рублей на три года без процентов, с обязательством погасить эту ссуду поставкой сукна в мундирную канцелярию. По отчету, представленному в мануфактур-коллегию руководителю в 1724 году, компания приготовила 60 тысяч аршин сукна; но сукно не было окончательно отделано, и, чтобы кончить его отделку, она просила новых субсидий, заявляя, что без такой поддержки фабрикация придет в расстройство. Одеть всю армию только русским сукном Петру так и не удалось, и правительство принуждено было прикупить для этой цели некоторое количество немецкого сукна.

Полотняное дело было одним из самых развитых уже и до Петра благодаря распространению культуры льна и пеньки в крестьянском хозяйстве и несложности самого процесса производства, вполне доступного домашним средствам. Кустарная выделка полотна в тех же районах, где и в наши дни сосредоточивается прядильное и ткацкое производство – как льняное (Ярославский уезд), так и хлопчатобумажное (Суздальский, Иваново-Вознесенский и Шуйский районы) – была настолько сильна, что могла бы свободно конкурировать с фабрикой; но регламентирующее законодательство Петра нанесло этой отрасли кустарной промышленности тяжелый удар. Заботясь об увеличении вывоза русских полотняных изделий за границу и совершенно не будучи знаком с условиями домашнего производства, Петр издал указ о том, чтобы ширина выделываемых в России полотен вполне соответствовала заграничной, и строго воспретил, под страхом обычных тогда суровых взысканий, выделку узкого полотна, какое и вырабатывалось кустарями. По провинциям из местных служилых людей были назначены мануфактур-коллегией особые надзиратели за соблюдением этих законов, «дворяне у присмотру пенечного дела и делания широких полотен», как они тогда официально назывались. Между тем, делать широкие полотна указанных в законе размеров в 1¼ и в 1½ аршин домашним способом оказывалось совершенно невозможным по той простой причине, что станки такой ширины не помещались в тогдашних крестьянских избах. Широкие полотна могли выделываться только на фабриках, которые стали заниматься также производством тонкого, высших сортов полотна, какого не умели делать кустари. Из полотняных фабрик, основанных при Петре, крупнейшими были: фабрика Андрея Турки, Цымбальщикова и К°, возникшая в 1711 году, фабрика иноземца Тамеса в Москве и того же Тамеса в товариществе с ярославским капиталистом Затрапезным в Ярославле. Благодаря отчетливому описанию Бергхольца, камер-юнкера при герцоге Голштинском, женихе царевны Анны Петровны, мы имеем возможность посетить и осмотреть московскую полотняную мануфактуру Тамеса и таким образом наглядно познакомиться с крупной фабрикой времени Петра Великого.

«Вчера один здешний богатый и очень уважаемый императором купец по фамилии Тамес, – записывает Бергхольц в свой дневник под 13 февраля 1722 года, – просил его королевское высочество осчастливить сегодня утром своим посещением недавно заведенную им здесь (в Москве) полотняную фабрику и потом пожаловать к нему обедать. Поэтому его высочество около 10 часов со всею свитою отправился в его дом, находящийся недалеко от нас, в том же предместье. Мы пошли пешком через двор в небольшую мастерскую позади дома (настоящая большая фабрика Тамеса в городе). Здесь все у него устроено как нельзя лучше и со всеми удобствами, какие только нужны для такого сложного мануфактурного заведения. Тут же под рукой находилось и все необходимое для беления полотен. Он изготовляет не только всякого рода грубые полотна, тик и камку, но и такое полотно, которое почти так же тонко, как голландское. Конечно, мастера выписаны им были из Голландии, однако ж здешние граждане все-таки полагают, что полотно его не имеет прочности голландского, хотя на вид и очень хорошо. Впрочем, и то много, что он в столь короткое время, в несколько лет достиг здесь того, что все сидящие у него за станками – русские и что есть даже и русские мастера, которые, как он надеется, скоро совершенно заменят ему иностранных… Сев в сани, мы отправились в город на большую фабрику, которая помещается в большом каменном доме, принадлежащем Лопухину. По приезде туда мы осмотрели все по порядку, и я должен признаться, что никак не ожидал, чтобы хозяин фабрики мог устроить здесь такое заведение и привести его в цветущее состояние. Оно имеет 150 ткацких станков, за которыми работают почти исключительно одни русские, и производит все, чего только можно требовать от полотняной фабрики, т. е. все сорта полотна от грубого до самого тонкого, прекрасные материи для скатертей и салфеток, тонкий и толстый тик, простыни, как узкие, так и необыкновенно широкие, тонкие канифасы для камзолов, цветные носовые платки и множество других подобных вещей. Содержание его обходится до 400 руб. в месяц. Когда мы прошли через мастерские, хозяин повел нас наверх, в комнату, где по русскому обычаю велел разносить водку и наставить на стол разных лакомств, к которым мы немного присели, и несколько времени разговаривали. Потом, при сходе вниз он показывал нам свой магазин, где у него сохраняется товар, изготовленный на фабрике и еще не проданный. Он имеет также несколько лавок для продажи своих товаров и, кроме того, отпускает их большое количество за море, не говоря уже о ежегодных значительных поставках в казну. Оттуда мы поехали… в прядильню, состоящую под надзором Тамеса и работающую для его фабрики. Г. Тамес повел нас сперва в женское отделение, где работают девушки, отданные на прядильню в наказание лет на 10 и более, а некоторые и навсегда; между ними было несколько с вырванными ноздрями. В первой комнате, где их сидело до 30 самых молодых и хорошеньких, было необыкновенно чисто. Все женщины, находившиеся там и ткавшие одна подле другой вдоль стен, были одеты одинаково и даже очень красиво, именно все они имели белые юбки и белые камзолы, обшитые зелеными лентами. Замужние женщины были в шапках, сделанных у некоторых из золотой и серебряной парчи и обшитых галуном, а девушки – простоволосые, как обыкновенно ходят здешние простолюдинки, т. е. с заплетенными косами и с повязкою из ленты или тесьмы… После того мы прошли еще в другие мастерские, где не было уже той чистоты, напротив, воняло почти нестерпимо. В заключение Тамес повел нас в комнату, где сидело человек 20 или 30 свободных работников, которые ткали за деньги; но заработная их плата почти не превышает того, во что обходится содержание арестанта».