Текст книги "Черный риелтор, или Квадратные метры жулья"

Глава 11
«Ну давай колись»

Войдя в кабинет, следователь поставил портфель на стол и бодрым голосом приказал:

– Ну давай колись. Что там с нашим Редлихом?

– Значит, так. Проверка показала, – начал Василий, открывая папку, – что две сходного рода картины фигурировали в Центральном округе. Первый случай кидания на однокомнатную квартиру зафиксирован в мае того года, а второй приходится на февраль этого. Во втором случае он обобрал женщину с двумя малолетними детьми не только на бабки за квартиру. Он, сука такая, обещал жениться и вместе уехать за границу, присвоил деньги за двухкомнатную квартиру, а в придачу не погнушался и спер все семейные драгоценности, которые достались пострадавшей Грачевой Елене Павловне еще от прабабушки. По внешнему описанию совпадает с нашим черным мак-мачо на все сто. К тому же в деле имеются отпечатки его пальцев, их уже пробивали, они нигде не числятся. Так что он не судим пока, и, быть может, это вообще не его отпечатки, но теперь все-таки есть небольшая надежда на встречу с этим гадом.

– Не стану скрывать – доволен, – заявил следователь.

– Рад стараться! – пошутил Василий.

– А вот то, что он на драгметалл позарился, – начал рассуждать Егоров, – да еще и редкий, если это действительно наследство, то это вдвойне приятно. Как правило, эксклюзив в какой-нибудь антикварке да всплывает.

Вскоре Василий ретировался, а следователь принялся внимательно вчитываться в каждую строчку уголовного дела. Не отрываясь от текста, он извлек из портфеля новую пачку «Явы», распаковал ее и, достав сигарету, так и замер, забыв прикурить. Среди бумаг, прикрепленных к делу, фигурировала записка. Она была начертана рукой авантюриста, всего несколько строк. Александр Сергеевич пробормотал: «Дорогая, не жди меня сегодня вечером, очень много работы, приду домой не раньше полуночи. Целую, твой зайчик».

Зайчик… едрена вошь! Вдруг на подоконник сел голубь, клювом стал долбить в стекло. Следователь оторвался от чтения, взмахнул рукой, чтобы прогнать нахала, и случайно задел чашку с недопитым кофе, оставленную Василием на столе. Та опрокинулась, и кофе вылился на бумаги. Голубь улетел, и следователь смахнул лужицу кофейной гущи с документов. «Вот черт… Что же это за невезение такое?!»

Когда процедура спасения следственных документов была закончена, Александр Сергеевич поднял телефонную трубку и, искоса поглядывая в записную книжку, набрал телефонный номер. Прошло какое-то время, прежде чем он услышал запыхавшийся женский голос:

– Да…

– Добрый вечер, – поздоровался Егоров.

– Здрасте.

– Я могу услышать Марину? – продолжил с той же интонацией следователь.

– А кто это? – недоверчиво спросила девушка.

– Это Александр Сергеевич. Я веду Маринино дело по поводу мошенничества.

– А-а-а. Это, значит, вы тот добрый милиционер, который обещал Маришке помочь?

– Да. Думаю, что так оно и есть, – подтвердил он.

– А Маришки нету здесь. Ее после обеда в дурдом увезли.

– Как в дурдом? Почему? – искренне удивился Егоров.

– Жизнь хотела самоубийством закончить. Она вообще все эти дни не своя была какая-то. Ну, напилась водки, залезла в ванну и вены себе вскрыла, а я как раз на обед с работы пришла. Смотрю – она прямо в одежде лежит в ванне с закрытыми глазами, а вода-то вся багровая… Вызвала «скорую» сразу же, а когда врачи приехали и залепили ей все, то глядят, что у Маришки истерика-то не заканчивается, что она это не по пьяни уделала, а по срыву моральному, ну и уже сами «дуровозку» и вызвали. А те приехали и забрали Маришку в «пятнашку». Так что, гражданин добрый милиционер, нету ее теперь здесь. Собеседница повесила трубку, не попрощавшись. Следователь застыл, его рука с бибикающей телефонной трубкой словно приросла к уху. Так он сидел не шелохнувшись, пока не зазвонил мобильный телефон, лежащий на столе. Тогда Александр Сергеевич повесил телефонную трубку, взял свой сотовый и нажал кнопку ответа. Из маленького динамика послышался голос жены следователя:

– Але!

– Да-да, Света, я тебя слушаю.

– Ты когда домой поедешь, купи картошки.

– Картошки… картошки… Сколько мешков?

– Каких мешков, Саня! – удивилась жена. – Килограмм пять вполне достаточно.

– Ну да, конечно, – отрешенно сказал Александр Сергеевич и, словно опомнившись от страшного забытья, продолжил: – Да-да, я куплю. Обязательно куплю.

Глава 12
«А папа не приедет сегодня?»

Было около четырех часов ночи, когда Аркадий заехал на своем джипе во двор родного дома, находившегося на Большой Подьяческой улице в Питере. Он загнал джип в свою ракушку, запер ее и с пакетами в руках направился к старинному парадному входу, над козырьком которого красовался облупившийся от времени герб бывшего хозяина дома. Аркадий недолго постоял около двери, привычно оглядываясь по сторонам.

Здесь все было родным. В этом дворе мама катала маленького Аркашку в коляске, а больше полувека назад бабушка Аркадия в этом же дворе возила перед собой деревянную коляску с его мамой.

Аркадий поднялся в квартиру. В прихожей горел свет. Из комнаты выскочил ирландский сеттер по кличке Клаус и начал прыгать вокруг хозяина, скуля и визжа от радости. За Клаусом на пороге спальни-гостиной появилась худенькая женщина тридцати лет. Это была Надя, жена Аркадия, женщина, подаренная ему судьбой в студенческие годы. Надю он любил по-своему сильно и по-своему преданно. Но в свои страшные дела ее не посвящал, просто замкнулся в себе. А ведь в первые годы их совместной жизни он рассказывал своей половине все. Он делился с ней своими самыми потаенными переживаниями и в ответ получал такие же искренние исповеди.

– Я словно сама не своя была весь день, – целуя Аркадия, сообщила жена. – Теперь мне ясно почему.

– Понимаешь, я точно не знал, – зашептал Аркадий, теребя собаку, – что мне удастся именно сегодня вырваться домой. Поэтому заранее и не хотел обнадеживать тебя пустыми обещаниями по телефону.

Надя обняла мужа. Прижавшись лицом к его груди, она сказала едва слышно:

– Аркашенька, как хорошо, что ты приехал. Я просто извелась от тоски. А девочки меня уже вообще замучили расспросами: «А папа приедет сегодня?» Кстати, как ты себя чувствуешь? Не очень устал с дороги?

На указательном пальце большим Аркадий отчеркнул маленький участок и с легкой улыбкой ответил:

– Чуть-чуть.

Затем он разделся, открыл дверь в детскую комнату и в полосе света из прихожей увидел две кровати, на них спали два маленьких ангелочка, две маленькие девочки, две дочки Аркадия – Машенька и Наташенька. Аркадий подошел к кровати шестилетней Маши, она была младше своей сестры на три года, заботливо поправил сползшее на пол одеяло и поцеловал дочку в лобик. После он бесшумно повернулся к противоположной кровати, сделал два шага и, прежде чем поцеловать свою старшую дочь, нежно погладил ее по длинным светлым волосам. После чего он наклонился к ней и прикоснулся губами к румяной щечке девочки. Аркадий находился в своей обители, и, несмотря ни на какие фатальные обстоятельства, создаваемые им самим все последние годы, ему было приятно осознавать, что о существовании этой «крепости» знали лишь единицы.

Прошло немного времени. Отмякший после постоянного московского напряжения Аркадий сидел за столом на кухне, интерьер которой был современен, аккуратен и в меру помпезен. Он ел салат из прозрачной французской тарелки, запивая красным вином, а прямо перед ним с бокалом того же вина расположилась Надя. Их разделяло пламя горящей свечи, мерцающее на наконечнике утонченного произведения из воска, помещенного Надиной рукой в изысканный подсвечник. Аркадий поглощал мелко нарезанные овощи медленно и аккуратно, иногда вытирая влажные губы красивой салфеткой лилового цвета. В ногах хозяина лежал преданный Клаус, положив морду на мысок домашней туфли Аркадия. Надя не могла налюбоваться своим мужем.

– Какой же ты необыкновенный… Как я счастлива, когда мы вместе. Лишь бы побыстрее закончились эти командировки, из-за которых я так переживаю. Ведь когда меня нет рядом с тобой, я начинаю излишне волноваться и думать о всяких глупостях.

– О глупостях думать не надо, лучше думай об умностях и побольше занимайся с девочками немецким, – посоветовал Аркадий и глотнул вина, – а то вдруг в следующем году меня с семьей в Германию пошлют, а им там без знания языка тяжеловато первое время будет.

– Ты не расстраивайся из-за этого. Языком я с ними достаточно занимаюсь, в грязь лицом не ударим. Главное – быть всем вместе, а где это будет происходить – не важно. Машка каждое утро начинает с вопроса: «А папа не приедет сегодня?» Так что было бы неплохо, если бы они перевели тебя для начала в Питер.

Аркадий допил вино, встал из-за стола и подошел к жене, обнял ее со спины и по-кошачьи прошептал прямо в красивое ухо:

– Переведут-переведут, а если нет, я тогда сам переведусь.

Он поднял жену со стула и поцеловал долгим поцелуем. Надя блаженно закрыла глаза, а он понес ее в спальню. Клаус попытался было последовать за долгожданным хозяином, но перед его носом безжалостно захлопнулась дверь, и верный пес лег перед нею, печально прикрыв глаза.

Когда забрезжил рассвет, супруги заснули. Их тела, наполовину прикрытые одеялом, плотно прижались друг к другу: Аркадий распластался на спине, а Надя лежала на боку, пристроив свою милую головку на его татуированном плече. Луч утреннего солнца, словно пользуясь беспомощностью спящей Нади, втайне от Аркадия дотрагивался своим тонким потоком света ее обнаженной груди. Аркадий спал неспокойно. Губы у него кривились, свободная рука подергивалась в судорожных конвульсиях. Тихий стон доносился из глубин сновидений Аркадия. Вдруг он резко встряхнул головой, испуганно открыл глаза, некоторое время смотрел по сторонам и только после этого опустил взъерошенную голову на подушку, его глаза постепенно закрылись, и он глубоко выдохнул тяжелый остаток мрачного сна. Но вскоре в спальню открылась дверь, и в образовавшуюся щель просунулась голова Маши. Ее взгляд остановился на кровати, она изменилась в лице и, широко распахнув дверь, бросилась на Аркадия, сопровождаемая радостно повизгивающим Клаусом:

– Папа!!! Папочка!!! Мой папа приехал!!! Аркадий едва успел открыть глаза, как младшая дочка уже сидела у него на груди.

– О-о-ой! Какая ты сильная стала! Задушишь ведь!

На крики младшей сестры прибежала Наташа и тоже с налета прыгнула на Аркадия.

– Помогите! Умираю от любви и удушья! – кричал он приторно-жалобным голосом.

А девочки хохотали и теребили своего любимого отца так, что даже Клаус, крутившийся около кровати, не выдержал и с громким лаем запрыгнул на ноги своего хозяина. Надя натянула на себя одеяло со словами умиления и наигранного недовольства:

– Никогда поспать по-человечески не дадут.

Глава 13
Для отъема квартиры используйте человека в погонах

– Чего молчишь, сука! Я к тебе обращаюсь: почему вчера отказалась идти к нотариусу? – Приняв угрожающую позу, участковый милиционер призывал к ответу немолодую женщину.

Сидя за поцарапанным круглым столом и положив перед собой сжатые кулаки, она то и дело, словно ища поддержки, поглядывала на развешанные над старым сервантом фотографии покойного мужа. Некоторые фотографии были заботливо помещены в примитивные рамки, другие попросту прикреплены к стене кнопками. В углу убогой комнаты на коричневом кособоком диване приютилась ее дочь – десятилетняя Лиза. Девочка прижимала к груди дешевую пластмассовую куклу, глядя на «дядю милиционера» глазами затравленного собаками зверька.

– Я передумала, – ответила женщина.

– Что значит «передумала»? – переспросил участковый.

Тут в разговор вмешалась немолодая маклерша Оксана, стоявшая у балконного окна. Именно эта изысканно одетая и крашеная блондинка привела с собой участкового.

– Я же говорила, что она в отказ поперла.

– Да, я передумала уезжать из Москвы. И вообще продавать эту квартиру я не буду. Я не могу, – твердила женщина.

– Не будет она продавать квартиру! – воскликнул милиционер. – А как же деньги, которые на тебя потратили, чтобы ты все свои долги раздала и за твою конуру за три года квартплату заплатила, а? И за дом в деревне уже заплачено! Кто возвращать будет? Кто, я тебя спрашиваю?

– Я еще в опекунском совете взятку двести баксов платила, чтобы нам эту продажу разрешили! – в гневе добавила Оксана.

– Я верну. Я обязательно вам все верну. Я займу у боевых друзей мужа и верну. Если бы он только не погиб… – оправдывалась женщина.

– Каких еще друзей, сука? Да все твои друзья давно на живодерне! Значит, так! Завтра в десять утра чтобы как штык была у нотариуса! Ясно?

– Нет. Я не приду. Я не буду продавать квартиру ради дочки.

– Чего? Ради дочки? Ах, тварь! Об дочке вспомнила! А когда пила неделями и я твою дочку от чурбанов охранял и жратвой кормил, забыла? Когда тебя родительских прав школа хотела лишить и я тебя отмазывать к директору ходил, тоже забыла? – грозно спросил участковый.

– Нет, не забыла. Я завяжу. Я не буду больше пить. Но и квартиру продавать не стану. Ради дочки не стану. И отдайте мне мой паспорт, – обратилась женщина к Оксане.

– Да твоей дочке гораздо лучше в деревне будет, чем в Москве! Вас ведь там никто не знает. Приедете и новыми людьми заживете.

– Нет. Я не поеду в деревню. И прошу вас, уходите отсюда, – вымолвила женщина. – Я отказываюсь продавать свою квартиру.

Озлобленный милиционер, явно не ожидавший такого сопротивления со стороны спившейся женщины, вплотную подошел к ней и ударил кулаком по лицу. От сильного удара она упала на пол, и он принялся бить ее ногами. Лиза бросилась к ним и своими тонкими ручками попыталась оттащить крепкого мужика от матери, крича в слезах:

– Дяденька! Дяденька, не надо! Дяденька, пожалуйста, не надо! Не бейте маму. Не надо… Не бейте…

– Так, значит, сука, ты наотрез отказываешься продавать ей квартиру? – показывая пальцем на Оксану, в ярости спросил милиционер стонавшую женщину. – Оксана, попридержи девчонку, чтоб не мешалась.

Милиционер на мгновение остановился и перевел дыхание, а несчастная женщина свернулась в комок, закрыв голову руками. Обидчик безжалостно схватил ее за волосы и потянул вверх, и женщина привстала на колени из-за невозможности высвободить свою голову из мертвой хватки милиционера.

– Ну что? Пьянь ты подзаборная… Что теперь скажешь? Вариантов у тебя нет! Или завтра идешь к нотариусу, или сегодня же твою дочку определяем в детдом, а в детдомах-то алкашным ублюдкам ой как хреново живется! Ну а тебя саму, сучка, за покушение на жизнь сотрудника при исполнении оперативного задания да еще и при свидетеле на трешник минимум отправлю! Понятно?

Беспощадный милиционер опять начал нервно пинать женщину ногами, не выпуская ее волосы из руки, и в ответ на каждый такой пинок раздавался сдавленный стон. Девочка находилась в оцепенении и лишь тупо смотрела на происходящее. Затем обидчик выпустил грязные волосы женщины, и, когда она, обессиленная, упала на пол, он произнес:

– Слышишь, Оксан, звони своему мужику, и пусть он подкатывает сюда на машине. Девчонку повезете в детский приемник-распределитель, а я пока эту блевотину оформлять буду по всем правилам. Вставай, сучка! В отделение поедем, а оттуда прямым ходом в Бутырку. Прощайся со своей дочуркой, ты ее долго теперь не увидишь.

Женщина, услышав это, с трудом встала на карачки и, шатаясь в разные стороны, сказала в пустоту:

– Не надо… Не надо этого делать… Не надо…

– Не надо? Раньше надо было думать, а теперь надо! – заорал милиционер и, повернувшись, ударил женщину в живот. Она застонала от нестерпимой боли.

– Мама, мамочка, отдай им, что они просят, иначе они нас убьют. Мамочка, мамочка любимая моя… Отдай им… – не по-детски стала упрашивать Лиза.

– Гляди: даже ребенок и тот больше тебя соображает! – закричала циничная маклерша. – Хороша мамаша. Нечего сказать. Хоть бы дочку свою пожалела, если на себя наплевать. Ей же ведь действительно в детдоме тяжко будет. Забьют ее там, а когда лет двенадцать исполнится, то изнасилуют – сто процентов.

– Отдайте мне ребенка. Я все подпишу, – с трудом произнесла мать и посмотрела на своих врагов взглядом раненой волчицы.

– Вот так-то лучше, – с облегчением сказал милиционер. – А то начала нам тут концерты представлять. Тоже мне партизанка на допросе нашлась. А ты, Оксана, по-любому вызывай сюда своего мужика, и пусть он сидит с ними до утра, чтоб не начала она выдумывать всякие глупости.

– Да я и сама здесь останусь, а то вдруг он не углядит за ними, – успокоила та своего напарника.

– Хорошо, – согласился милиционер. – Я завтра в девять утра заеду, и мы прямо отсюда рванем к нотариусу. Все нормально, кукла. Завтра получишь свою доплату и оторвешься за всю посевную. Пять лет гудеть, не просыхая, сможешь.

Стонавшая от боли, безысходности и отчаяния женщина отползла в угол комнаты и, схватившись руками за батарею, попыталась сесть. К ней подбежала Лиза и помогла матери приподняться. Они обе, обреченные и беззащитные, еще долго сидели на полу, отстранившись от происходивших вокруг них разговоров. Женщина крепко обнимала свою худенькую дочку и, не сдерживая слез, приговаривала:

– Прости меня. Прости свою мать никудышную. Прости, если можешь…

– Я тебя люблю, мама, – тоненьким голоском неизменно отвечала ей дочь.

Глава 14
Митя влюбился

Когда Аркадий возвратился в Первопрестольную через обещанных три дня, то не обнаружил в арендуемой по поддельному паспорту квартире своего друга Митю. Во время отсутствия Аркадия Митя посвятил Алене все свободные от сна часы. Он настолько увлекся своей новой знакомой, что не переставал думать о ней ни секунды. И когда Аркадий, снимая обувь и куртку, громко кричал: «Митька, ты дома?» – Митька ехал верхом на своем тракене по лесной тропинке рядом с Аленой, элегантно сидевшей в седле и достаточно умело управлявшей красивой кобылой. По одним только взглядам, которыми обменивались оба всадника, легко можно было догадаться – молодые люди явно увлечены друг другом.

В какой-то миг Алена игриво улыбнулась, пришпорила кобылу и поскакала галопом вперед, быстро удаляясь от своего ухажера. Митя перевел своего коня вскачь и пустился вдогонку. Они стремглав вылетели на поляну, и, когда Митя наконец настиг свою новую знакомую, он звонко шлепнул ее лошадь по крупу, и после этого они стали гоняться друг за другом, играя в конные салки.

Вдруг Митя затормозил своего «немца» прямо перед мордой разгорячившейся от скачек кобылы и тут же подъехал справа от Алены. Митя, не говоря ни слова, взял девушку за руку и потянул к себе. Она поддалась, и наездники утонули в долгом поцелуе. Всепонимающие лошади смирно стояли под своими хозяевами. Животные искоса переглядывались, словно сами заинтересовались друг другом. Митя отпустил свою новую пассию, и она, с затуманенными от блаженства глазами, медленно осела в седло. Неожиданно зазвонила трубка сотового телефона, прикрепленная к поясу Мити. Он снял ее с ремня и поднес к уху:

– Да.

– Привет, родной! – сказал Аркадий, решивший выяснить, где находится его друг.

– Привет, Аркаш.

– У тебя все нормально?

– Да, все хорошо. Я сейчас на конюшне, а ты где?

– Я уже вернулся.

– Я буду после десяти, не раньше.

– Ладно, поужинаю без тебя. Кстати, на субботу и воскресенье ничего не планируй. Понял? – распорядился Аркадий.

– Да. Понял.

– Молодец. Привет Барону передавай!

– Передаю. Тебе привет, – обратившись к коню, сказал Митя.

– Ну ладно, давай!

– Пока, – простился Митя и убрал телефон.

– Поехали назад, – предложила Алена.

– Поехали.

Аркадий сварил себе кофе и вспомнил о сироте Марине: «Представляю, как она меня проклинает…» В тот момент он даже не догадывался, что, когда несколько дней назад к Марине вернулось сознание и она открыла глаза, ее посетили совсем иные мысли.

Сквозь окно с решеткой пробивались слабые солнечные лучи. Ее обессиленное тело лежало под одеялом на больничной койке в трехместной палате, где кроме нее были еще три женщины. На запястьях Марининых рук, привязанных полотенцами к решетчатой спинке, красовались браслеты из бинтов. Рядом с большим пальцем левой кисти торчал катетер, соединенный тонкой прозрачной трубкой с капельницей. Подле кровати стояли врач в белом халате и медсестра. Наружность у пожилого доктора была легкая, женственная. Казалось, накрась ему губы, припудри круглые щеки, парик на голову с кудряшками натяни – и получится примилейшая старушенция, готовая плясать краковяк. Разъевшаяся медсестра, напротив, выглядела женщиной тяжелой и угрюмой. Большое рябое лицо выражало чувство презрения ко всему окружающему миру. Здоровенные ручищи, скрещенные под крупным бюстом, были неестественно красного цвета. Если такая тетя Мотя в лоб кулаком двинет – пишите родителям. Заглянув в мутные глаза Марины, психиатр спросил высоким лирическим тенором:

– Как ты, девочка? Жива?

– Да, – едва слышно ответила она.

– Вот и прекрасно. То-то ты нас напугала. Зачем?

– Где я? – так же тихо спросила Марина.

– Ты сейчас в больнице, не волнуйся. Ручки мы тебе зашили и привязали, чтобы ты себе случайно не сделала больно. Понятно?

– Да, – сказала она и набрала в легкие воздуха.

– Вот и хорошо. Полежишь у нас, подлечишься, сил наберешься, и все встанет на свои места.

– На какие места? – не поняла Марина.

– Вернешься домой и заживешь как все нормальные люди. И главное, никогда не станешь себя больше калечить из-за пустяков и всяких дурных знакомых. Их и без нас накажут. Ведь так?

Марина внимательно посмотрела на улыбавшегося доктора, на секунду задумалась и вдруг живо спросила:

– Что, Володю нашли?

Психиатр кинул удивленный взгляд на медсестру, которая в ответ надула нижнюю губу и тупо скосила глаза в сторону. Затем он развел руками и только хотел что-то сказать, но Марина опередила его:

– Скажите милиционерам, что я хочу забрать заявление. Скажите, чтобы они его не трогали, если поймают. Чтобы только не били! Я не хочу, чтобы он из-за меня страдал. Скажите.

– Скажем-скажем, а сейчас ты, главное, успокойся и расслабься. Тебе ни к чему так волноваться. Все нормализуется.

– Или знаете что, я лучше сама им скажу. Можно я позвоню им прямо сейчас? – начала быстро говорить Марина. Она волновалась и некоторые слова путались.

Доктор прищурился и замурлыкал:

– Не беспокойся, пожалуйста, моя девочка. Все будет хорошо. Я сейчас сам им позвоню и все скажу. Хорошо?

– Да, хорошо. Но только прямо сейчас, – стояла на своем Марина.

Врач придвинулся к медсестре, шепнул ей что-то на ухо и направился к двери. Перед выходом он повернулся на высоких каблуках, еще раз улыбнулся и пообещал:

– Я пошел звонить в милицию, – немного подумал и совсем некстати добавил: – Лучше жить, когда хочется умереть, чем умереть, когда хочется жить.

Дверь захлопнулась, и медсестра принялась на соседней тумбочке готовить укол. Она разложила свой нехитрый набор и лихо сломала стеклянную головку у склянки с успокоительным лекарством. В этот момент Марина поймала ехидный взгляд одной из женщин, сидевшей на краю своей кровати. Ее взгляд подразумевал следующее: «Жди, дуреха, раскатала губы, пойдет он тебе немедля звонить! Как бы не так! Вколют тебе сейчас какую-нибудь гадость, и проспишь тут еще одну неделю без сознания. Понятно?»

Тогда Марина по возможности тихо начала крутить правой рукой. Полотенце было затянуто не прочно, и вскоре ей удалось освободиться. Затем она проворно развязала другое полотенце, выдернула катетер и выскочила из-под одеяла. Марина бросилась к двери в тот момент, когда толстая медсестра повернулась с готовым для инъекции шприцом.

Ноги не слушались, от легкого головокружения покачивало, а потому, едва оказавшись в коридоре, Марина поскользнулась на кафельном полу. Упала она, больно ударившись коленями, а позади уже раздавалось слоноподобное топанье медсестры. Кое-как девушка поднялась и тут же ощутила на своем плече тяжелую лапу, мощно сдавившую ее ключицу.

– Куда собралась? – проревела медсестра.

– Отпустите меня! Мне больно, – успела крикнуть Марина и получила звонкую затрещину по затылку. В глазах потемнело, а ноги тут же подкосились. Рухнув на пол, Марина почувствовала, что ее тащат по холодному больничному полу за шиворот обратно в палату. Она на ходу перекрутилась, выгнулась и вцепилась зубами в слоновью ножищу медсестры. Поначалу раздался вопль, затем посыпался град ударов, и Марина потеряла сознание…

Холодно и жутко было в небольшой камере, плотно обитой матами с потолка до пола. В тусклом свете одинокой лампочки Марина сидела на полу, широко расставив ноги. На ней была больничная ночнушка, порванная в нескольких местах и заляпанная кровью. Волосы растрепались, а сквозь бинты на запястьях просочились буро-желтые пятна.

Лицо девушки являло собой маску безразличной угрюмости и разочарования. На разбитой губе запеклась кровь, на щеке саднили многочисленные царапины, а под расшибленной бровью проступал сизый синяк. Марина открыла глаза и осмотрелась. Камера выглядела столь мрачной, что было не ясно – день теперь или ночь. Казалось, за стеной бродят привидения, скребущие по кирпичам длинными крючковатыми ногтями. Они перешептывались друг с другом скрипучими голосами, рассуждая о беде, постигшей пленницу резиновой камеры. Им было известно все и даже то, что свершится в недалеком будущем. В груди от таких пророческих бесед щемило. Неожиданно Марина вскочила и начала колотить в дверь, тоже обитую матом. Марина громко рыдала и кричала:

– Отпустите меня-я-я-я!!! Отпустите… Я сама его найд-у-у-у!!! Сама-а-а…

Затем она повалилась спиной на пол и прерывисто заговорила, уставившись сумасшедшим взглядом в потолок:

– Володя… Володя… Зачем? Как? Вова… Вовочка… Любимый мой… Зачем? Я бы и так тебе все отдала… Зачем?

Вдруг Марина вскочила и снова кинулась на дверь с воплями:

– Гады! Выпустите же меня отсюда! Это все из-за вас! Это вы во всем виноваты! Выпустите меня отсюда! Гады-ы-ы…