Текст книги "Кроты ГРУ в НАТО"

Взять живым или мертвым

5 октября Стиг получил увольнение. Его сопровождал надзиратель тюрьмы Янне Естер. Они добрались на такси до железнодорожной станции, потом на поезде от Норрченинга до Стокгольма. Остановились в гостинице «Англаис».

Берлинг сразу же определил слежку: две машины столичного отдела СЭПО заняли место на стоянке у главного входа в отель.

Из гостиницы Стиг отправился в сопровождении надзирателя на квартиру Элизабет. Потом надзиратель уехал, но к вечеру возвратился, чтобы сопровождать Стига и его подружку на ужин в ресторан. По дороге Берлинг заметил машины СЭПО.

После ужина они возвратились домой к Элизабет. В 23 часа Естер уехал. Следующая встреча была намечена на 13 часов завтрашнего дня. Сам Берлинг без надзирателя покидать квартиру не имел права.

Около часа ночи 6 октября переодетая, в парике Элизабет покинула квартиру. Она вышла из подъезда и двинулась к автомобилю «Вольво», который был припаркован в двух километрах от дома. Стиг наблюдал за ней. Ничего настораживающего не произошло, и тогда через 15 минут он спустился в гараж под домом и направился к выездным воротам, выходящим на другую сторону здания.

Выждав несколько минут, выбежал, замер у кустов. И вовремя. Совсем рядом стояло трое агентов контрразведки. Они обсуждали, почему Стиг не ложится спать. Берлинг забыл выключить на кухне свет.

Вскоре агенты ушли, и он продолжил путь. Элизабет ждала его в машине. Стиг издали осмотрелся, хотел было двинуться, но вдруг заметил машину СЭПО. Автомобиль остановился невдалеке от «Вольво», контрразведчики включили фары, но Элизабет сделала вид, что смотрит на подъезд соседнего дома, курит, ждет кого-то. Машина с контрразведчиками уехала, Стиг вышел из кустов и прошел рядом с автомобилем Элизабет, не останавливаясь. Это был заранее оговоренный сигнал: машина «засвечена», встречаемся у другого авто – «Опель-Аскания».

Вскоре он добрался до места парковки «Опеля», Элизабет ждала его уже за рулем автомашины. Они двинулись в сторону Грисслехамна, что примерно в ста километрах от Стокгольма. Оттуда утром уходил паром на Аландские острова.

Прибыв на Аланды, приехали в советское консульство. Здесь их встретил молодой дипломат, который очень разволновался, услышав, что Стиг – агент ГРУ, и он просит политическое убежище в СССР.

Вскоре из Хельсинки прибыл советский генконсул. Стиг вместе с Элизабет на пароме «Викинг Лайн» переправились в Новендаль, оттуда в Хельсинки. По дороге они услышали сообщение о своем побеге.

Их разместили в советском торгпредстве, и пока повар готовил обед, накрывали на стол, Стиг рассказал помощнику военного атташе обстоятельства своего побега. По телевизору в это время тоже сообщали о побеге «крупнейшего шпиона» и говорили, что полиция оцепила район Юрхольм, обнаружила машину «Вольво», а стало быть, поимка Берлинга дело времени.

В последующие дни по телевидению, радио Стиг и Элизабет слушали, как полицейские чины рассказывали об успехах в их поимке. Тиражи шведских газет сильно выросли за одни сутки. Теперь они только и делали, что писали о государственном преступнике, шпионе и враге Швеции номер один Стиге Берлинге. «Его нужно взять живым или мертвым», – заявил один из полицейских чиновников.

Четыре дня находились они в посольстве. Перед отъездом Элизабет вручили советский дипломатический паспорт, на Стига документы не готовились, его собирались вывезти в багажнике автомобиля.

Операция началась. Посольские машины стали выезжать и въезжать с повышенной частотой. «Хонда», в которой сидел водитель, военный атташе с супругой и Элизабет также выехали в этом потоке машин. Стиг расположился в багажнике. В его распоряжение предоставили подушку и одеяло. Так что ему было вполне комфортно.

Через некоторое время уже за городом Стиг пересел в салон. За пять километров до границы он вновь занял место в багажнике. Пограничный контроль прошли быстро и спокойно. Уже на советской территории автомобиль остановился, военный атташе открыл багажник, и молча вытащил портфель. Стиг похолодел: «Сейчас убьют», – подумал он.

Но полковник с легким поклоном вынул из портфеля бутылку водки, разложил на капоте закуску.

Холодной октябрьской ночью состоялся этот необычный пикник. Все были возбуждены, смеялись. Атташе наполнил бокалы и сказал: «Добро пожаловать в Советский Союз, Стиг!» Берлинг почувствовал, как перехватывает горло и влажнеют глаза.

Так агент военной разведки бежал из тюрьмы и оказался в Москве. Здесь его встретил генерал ГРУ. Их поселили в большой квартире. За ними ухаживала домработница, а холодильник был забит отборными винами, шампанским, деликатесами: вырезкой, икрой, лососем.

Вскоре им сделали советские паспорта. Он – Ивар Страутс, рожденный в Риге, она – Элизабет Страутс, из Клайпеды. По легенде ГРУ семья переехала из Прибалтики, из района, где был совершенно утрачен русский язык.

«На семью выдавалось 350 рублей в месяц, – напишет позже Стиг Берлинг, – чего вполне хватало. Такой уровень имели генеральские семьи. Деликатесные продукты всегда были на столе, причем в основном зарубежного производства».

А однажды дверь квартиры открылась и на пороге предстал… Александр Никифоров. Это была встреча! Старые друзья обнялись, Александру Никифоровичу было уже 68 лет, он страдал болезнью Паркинсона, но мужественно скрывал это. Сбылось его собственное предсказание: жизнь сделала фантастический кульбит – Никифоров вновь был рядом со своим агентом.

Вчерашние агенты – люди сложные. Завербованные там, на Западе, многие из них лишь отдаленно представляли жизнь в Советском Союзе. Да и представления были, как правило, далеки от истины. Попадая в страну, которой служили, ради которой работали, они оказывались в другом мире. Неведомом, незнакомом. Родственники, друзья остались там, куда уже нет возврата. Дело, подобающее их образованию, опыту, интеллекту, найти было очень трудно. Многие из них не знали русского языка. Как их вписать в советскую действительность? Особенно если это действительность конца 80-х годов прошлого столетия. Ведь речь идет о горбачевском времени с его пустыми прилавками, обозленными тяготами и невзгодами людьми.

Вот в такую жизнь и предстояло Никифорову «внедрить» своего бывшего агента. Думаю, это было намного сложнее, чем из Ооновского офицера сделать агента советской военной разведки.

Не забудем, что к тому времени Никифорову уже под семьдесят и он действительно серьезно болен. Откажись, сошлись на возраст, стояние здоровья (а это вполне соответствовало действительности) – его бы поняли, поручили бы Берлинга молодым коллегам. Но он не отказался. «Это ведь мой агент», – признается однажды Александр Никифорович в разговоре со мной.

Поняла, поддержала мужа и Татьяна Ивановна.

А проблем было не мало. Кроме сугубо бытовых (а они в ту пору решались крайне сложно) – хорошего питания, благоустроенного жилья, подбора одежды для самого Стига и особенно для Элизабет, возникал естественный вопрос, где их поселить на постоянное место жительства, чем занять. Ведь они не говорят по-русски. Поэтому после первых их встреч Алекс сказал Стигу: «Теперь займемся вашим будущим». А пока, откровенно говоря, занять Стига и Элизабет было нечем. Алекс иногда давал Берлингу для перевода какие-то справки об австрийской пенсионной системе, инструкции по шведским лекарствам. В конце концов, Берлингу это надоело, и он сказал Никифорову: «Должно найтись более серьезное занятие в соответствии с моими знаниями». Никифоров это понимал, но поделать ничего не мог.

Они встречались семьями, ходили вместе в цирк.

В своих воспоминаниях Берлинг напишет, что интересной поездкой стало для них посещение Загорска. Но чего стоила эта «интересная поездка» для Никифорова.

После осмотра прекрасных церквей Загорска Стиг и Элизабет, естественно, захотели перекусить. Понятно, в Швеции, это обычное дело. Но у нас в горбачевские времена большая проблема.

«Пришли мы в закусочную, – рассказывал мне о той поездке Никифоров, – а там пустые полки, водка в разлив, вобла с загнутыми хвостами. Ею хоть гвозди забивай. Да еще яйца вкрутую. Вот такая наша жизнь.

Пошел я искать что-нибудь, встретил священника, объяснил, мол, нельзя ли купить покушать, со мной иностранцы. Сжалился батюшка, отвел в трапезную. Там удалось купить несколько пирожков».

Что и говорить, к такой жизни Берлинг и Элизабет привыкали трудно.

Однако надо было заниматься будущим агентов. Сначала решили показать им Прибалтику. Никифоров сопровождал их в поездках по Эстонии, Латвии, Литве. Позже, летом, еще один визит в Латвию, в Ригу, отрабатывали легенду четы Страутсов. Когда-то настоящий Ивар Страутс жил в Латвии, но исчез по время войны. Теперь Стиг вместе с сотрудником ГРУ искал свои «корни»: они были у дома, где жил Ивар, делали снимки, изготовляли фото семьи, свадебных торжеств, школы, где он учился. Стиг заучивал даты, имена, адреса. Алекс проверял Стига, заставлял работать, пока тот не усваивал мельчайшие подробности легенды.

Потом они уезжают в Литву, в Клайпеду. Теперь «оживляют» легенду Элизабет.

Однажды после возвращения в Москву их спросили: «Где бы они хотели жить?» Стиг ответил, что в Венгрии или в ГДР.

В сентябре 1988 года Стиг и Элизабет в сопровождении Никифорова и его жены Татьяны выезжают в Венгрию. Они поселились в Будапеште. Поначалу все шло неплохо, но потом отношения с соседями испортились. Прямо напротив балкона их квартиры появилась надпись: «Страутс, еврейская свинья. Русские евреи, убирайтесь домой».

Иногда в Будапешт к ним приезжал Алекс.

Тем временем обстановка в Венгрии осложнялась, и ГРУ начинало беспокоиться за безопасность Стига и Элизабет. 9 ноября на советском военном самолете они вылетели в Москву. Их новая квартира располагалась на улице В. Ульбрихта. Вскоре получили новые паспорта. Теперь они были Артуром и Эммой Шнайдер, немцами Поволжья.

Опять встречались с Алексом и Татьяной. У Стига и Элизабет была новая служанка и деликатесы со склада ГРУ. Но денег уже не хватало. Вскоре Берлингу поднимают зарплату до 500 рублей в месяц.

Наступает 1990 год. Принято решение о выезде Стига и Элизабет за границу. Куда? Им предлагают три страны: ЮАР, Египет, Ливан. Берлинг останавливается на Ливане. Начинается подготовка к отъезду. Вновь идет работа по легенде. Теперь Стиг – выходец с Британских островов, воевал в Родезии, был ранен. С Элизабет они познакомились в госпитале, где она работала санитаркой.

«23 ноября 1990 года, – напишет потом Берлинг, – квартира была полна генералами, которые давали советы, шла погрузка багажа. Алекс предупредил меня воздержаться от контактов с западными посольствами, в противном случае ГРУ ничем не сможет помочь.

Я понимал, что Алекс сыт по горло заботами обо мне и Элизабет…»

Да, это действительно так. Три года полковник в отставке Никифоров старался накормить, напоить, одеть, обуть, развлечь, найти занятие, поселить своего бывшего агента и его гражданскую жену. Это было целое оперативное мероприятие, которое не так уж часто проводят наши спецслужбы. Ко времени убытия Стига и Элизабет в Ливан Александру Никифоровичу исполнился 71 год.

Хотел было написать, что это последняя, заключительная спецоперация военного разведчика, но на всякий случай решил проверить. Спросил об этом самого Никифорова. Тот улыбнулся, вытащил из шкафа коробочку, открыл. На красном сукне лежал орден Мужества.

– За прошлые заслуги, Александр Никифорович?

Он молча выложил на стол еще несколько орденов – два Красной Звезды, Отечественной войны.

– Вот эти за прежние заслуги, а Мужества – за нынешние.

Право, странно слышать такое. Передо мной сидел человек, которому было за восемьдесят. Видимо, Александр Никифорович почувствовал мое замешательство и постарался успокоить.

– Орден Мужества мне вручил помощник Президента России в 1998 году.

– За что? – не удержался я, в ту же минуту осознавая несусветную глупость своего вопроса. Ни одна мышца не дрогнула на лице старого, мудрого разведчика.

– За выполнение специального задания Главного разведывательного управления.

Что ж, теперь, по крайней мере, все стало на свои места. Остальное – государственная тайна. Пока.

Часть вторая
На краю ядерной бездны

Капитан 2-го ранга неторопливо развернул красную папку – личное дело офицера, стал читать, забавно пожевывая толстенькими губками.

– Ну что ж, Любимов, – сказал он, оторвавшись от бумаг, и подслеповато глянул на старшего лейтенанта, который вытянулся во фрунт у его стола.

– Да вы садитесь, – спохватился капитан 2-го ранга, – отдохните пока…

Старший лейтенант Виктор Любимов присел на стул.

Аттестация

«Любимов Виктор Андреевич. Старший лейтенант. Год рождения 1926. Русский. Член ВЛКСМ. В военно-морском флоте с января 1944 года. Образование – Высшее военно-морское училище им. М.В. Фрунзе в 1948 году. Награды: медали «За оборону Москвы», «За победу над Германией».

С августа 1948 года по октябрь 1949 года – командир башни крейсера «Молотов» бригады крейсеров Черноморского флота.

Получив назначение командиром башни, Любимов В.А. с интересом и настойчивостью стал ее изучать. К началу стрельб освоил ее настолько, что был допущен к стрельбам 1949 года самостоятельно.

Башня за 1949 год не имела поломок, аварий и пропусков, благодаря умелому руководству командира башни.

Дисциплина личного состава башни хорошая. Сам Любимов В.А. дисциплинирован, предусмотрителен, но обидчив, вспыльчив. Умеет быстро поправлять свои ошибки.

Морское дело любит, не укачивается.

Командир 1-го артдивизиона БЧ-ІІ крейсера «Молотов»

капитан-лейтенант В.Бреде».

– Так, так, – пробурчал про себя кадровик, – «не укачивается…».

– Не понял, товарищ капитан второго ранга? – Любимов приподнялся со стула.

– Да это я так, про себя, сиди-сиди, – успокоил кадровик. – В аттестации твоей прочитал – не укачиваешься, стало быть. Не последнее качество в нашем деле.

И капитан 2-го ранга вновь «клюнул» в бумаги.

Любимову интересно было смотреть на этого подслеповатого, в кругленьких очках, медлительного кадровика. Настроение у него что надо. Прибыл с флота, прошел медкомиссию, оставалось только получить предписание на офицерские курсы повышения специальности… И!.. Это «и» просто пело в груди – встречай, Ленинград! Три года он не был в Питере, в родном училище. Черноморский флот, крейсер «Молотов», эсминец «Боевой». Будет, что рассказать и любимым педагогам, и зеленым гардемаринам. Как-то его примет альма-матер?

– Вы участник Парада Победы? – спросил «кап-два» и удовлетворенно хмыкнул, мол, когда все успел?

«Выходит, успел», – подумал про себя Любимов. Это потом, с годами, он придет к пониманию, что на тот Великий Парад попал, почитай случайно. Ведь исполнилось ему в 1945 году всего девятнадцать лет. И особых заслуг перед Родиной у него не было, да и быть не могло.

Но Парад Победы – это нечто особенное в его жизни.

…Сводный полк Военно-морского флота состоял из пяти батальонов. Так вот, пятый батальон как раз и комплектовали из ребят его возраста, молодых и, по нынешним меркам, зеленых. Однако тогда было иное военное время и в парадный расчет включили лучших из лучших. В этих шеренгах шли курсанты высших военно-морских училищ, но многие из них уже успели повоевать, имели за плечами боевой опыт, награды. Некоторые ушли на фронт с первого курса училища, отвоевали по два-три года и были решением руководства страны отозваны, чтобы завершить обучение.

Жили участники парада в Тушине, во флотском экипаже, а тренировались в Химках, в районе речного вокзала и на центральном аэродроме. Командовал полком герой обороны Севастополя вице-адмирал Фадеев, а его замом по строевой назначили полковника с фамилией Дубина. Разумеется, он представился, делая ударение на последнем слоге, но курсанты произносили его фамилию в собственной транскрипции.

Ох, и гонял их этот «сапог Дубина». Марш-марш, тянуть носок, видеть грудь четвертого человека. Прошло пять лет, а Любимов и до сих пор помнит его уроки строевой подготовки.

Удивительное было время. Рядом с собой в каких-нибудь двух-трех метрах курсант Любимов мог видеть легендарных полководцев, маршалов Жукова, Рокоссовского, Мерецкова, Говорова. Они возглавляли полки своих фронтов, а Жуков, как известно, принимал парад.

А потом был Парад Победы. Их полк начал прохождение под флотский марш. Звучала музыка и дорогие сердцу каждого моряка слова: «Морская гвардия идет уверенно, любой опасности глядит в глаза. Морская гвардия в боях проверена, морская гвардия для недругов гроза».

Однако, когда начал движение их пятый батальон, марш вдруг оборвался и зазвучала барабанная дробь. Следом за их батальоном шла та знаменитая «коробка» знаменосцев, которые несли фашистские штандарты и бросали их к подножию мавзолея.

А после Парада восторженные москвичи их буквально носили на руках…

– Значит, с медкомиссией все в порядке? – услышал он далекий голос кадровика.

– Извините… – стряхнул с себя остаток воспоминаний Любимов.

– Спрашиваю, со здоровьем нормально? Медкомиссию прошли?

– Так точно, товарищ капитан второго ранга!

– Ну вот и славно, – и кадровик, причмокивая, протянул ему предписание. – Вам приказано завтра явиться в Фили. Адрес там есть.

– Как в Фили? – не понял старший лейтенант. – Какие Фили? Я же в Ленинград?..

Кадровик настойчиво показал головой и вскинул вверх палец.

– Вам доверено обучение на высших академических курсах офицеров разведки Генерального штаба.

– Разведки? – ошарашенно прошептал Любимов.

– Так точно, мой дорогой!

– Но я не просился в разведку. Я морской офицер и не желаю…

– Стоп! – кадровик недовольно оттопырил нижнюю губу. – Вы так и не поняли, товарищ старший лейтенант… Повторяю! – он надавил на слове «повторяю». – Вам доверено обучение. Слышите?

– Слышу, не глухой… – отозвался обиженно Любимов. Но я хочу служить во флоте. Во флоте, понимаете? Я окончил военно-морское училище…

– Мы знаем, что вы заканчивали… – прервал его капитан 2-го ранга. – Мы знаем все! Как служили на крейсере, на эсминце, как перегоняли корабли с Балтики в Новороссийск. Поэтому и направляем вас учиться на высшие академкурсы…

– Разведки?

– Да, разведки… Служить будете там, где прикажет Родина…

Кадровик замолчал, всем видом показывая, что разговор окончен.

– В таком случае разрешите обратиться по команде к старшему начальнику?

Капитан 2-го ранга медленно поднялся из-за стола. Теперь он совсем не был похож на подслеповатого добрячка с толстыми губками.

– Тебе надо ссать кипятком от радости, понял? А ты в бутылку лезешь. Ладно, я доложу начальству. Свободен…

На следующий день Любимов оказался в кабинете начальника отдела кадров Военно-Морского флота вице-адмирала Виноградова. Рубанул строевым по ковровой дорожке, доложил. Адмирал, не проронив ни слова, выслушал аргументы Любимова. В его лице не дрогнула ни одна жилка:

– Все? – спросил вице-адмирал.

– Так точно.

– Идите, товарищ старший лейтенант. Выполняйте приказ.

И старший лейтенант, развернувшись на каблуках, вышел из адмиральского кабинета… в совсем другой мир. В мир, о котором он ровным счетом ничего не знал.

«Башню починить, командира – наказать…»

Из штаба флота он поехал к отцу. В Фили, на высшие курсы, было предписано явиться завтра, и Любимов решил проведать старика. Отец в последнее время прибаливал. Сказывался возраст, война, работа в МУРе, где он был следователем по уголовным делам.

По дороге Виктор размышлял над неожиданным поворотом судьбы. Морская служба у него шла неплохо, и он уже мечтал… Да мало ли о чем мечтал флотский офицер Любимов… Теперь, откровенно говоря, и неизвестно, о чем мечтать. Он попытался припомнить имена каких-то разведчиков, но, пожалуй, кроме дважды Героя Советского Союза Леонова и его морских диверсантов, никто на память не приходил.

«Но не случайно же меня туда заткнули», – подумал с досадой Любимов. Стал вспоминать, когда его судьба хотя бы невзначай сводила с разведкой. Поначалу ничего не выходило. Не было у него таких встреч – ни случайных, ни закономерных.

Учеба в спецшколе, потом в военно-морском училище.

В июне 1948 года он стал лейтенантом Военно-морского флота Советского Союза.

Дипломы, офицерские погоны, кортики им вручали в торжественной обстановке в зале революции ордена Ленина Краснознаменного училища имени М.В. Фрунзе. Известный, знаменитый зал. Там еще устраивали балы российские гардемарины. И они, советские курсанты, танцевали здесь. Убирали стулья, надраивали старинный паркет… И питерских девушек было не удержать. Двери КПП трещали под напором будущих офицерских невест.

Их выпуск считался юбилейным, 25-м. Разумеется, за годы советской власти. Но курсанты помнили историю своего училища не только после 1917 года…

Выпускалось ни много ни мало – полтысячи человек – четыре роты корабельных офицеров и одна пятая рота – гидрографов, которым предстояло обеспечивать навигационную безопасность мореплавания.

Из 500 офицеров в списке выпускников он стоял восьмым. Не по алфавиту, разумеется, по результатам учебы. А по традиции «краснодипломники» первого десятка имели право на выбор места службы. Такое право было предоставлено и лейтенанту Виктору Любимову. Он выбрал Черноморский флот и после приказа Главкома убыл к месту службы.

Как и положено, по прибытии доложился в штабе флота, неделю ждал назначения во флотском экипаже и вскоре получил предписание. В бумаге с печатью значилось, что он теперь командир башни главного калибра крейсера «Молотов». Такое назначение можно было считать удачей – крейсер передовой на флоте, офицерский состав в основном фронтовики, корабль год назад посетил сам Сталин.

С трепетом вступал на трап крейсера молодой лейтенант Виктор Любимов, представился командиру – капитану 2-го ранга Петрову и в тот же день был приглашен к командующему эскадрой контр-адмиралу Горшкову, будущему Главнокомандующему ВМФ Советского Союза.

Всякий раз, рассказывая потом об этой встрече, Любимов будет подчеркивать, был не вызван, а именно приглашен.

Контр-адмирал Горшков имел обыкновение принимать у себя каждого выпускника, пришедшего в эскадру, и беседовать с ним во флагманской каюте. Разговор тот Любимов пронес через всю жизнь. Командующий был корректен, выдержан, вежлив. Добрая получилась беседа, уважительная. Если можно так сказать, человеком почувствовал себя молодой офицер, личностью, от которого многое зависит на корабле.

После встречи с командующим Виктор вернулся на крейсер окрыленным. И началась служба. А она оказалась совсем не такой, как представлялась в романтических мечтах гардемарину Любимову, – намного будничней, тяжелее.

Крейсер «Молотов» во время Великой Отечественной войны при переходе из Севастополя в Новороссийск был торпедирован фашистами. Торпеда ударила в корму дальше третьей башни. К счастью, она уже была на излете, и потому гребные валы и винты остались целы, но верхнюю часть кормы оторвало взрывом. Таким образом, крейсер получил серьезное повреждение, погибли матросы, находившиеся на корме, но корабль остался на плаву и своим ходом дошел до Новороссийска. Потом, в ходе судоремонтных работ крейсеру приварили другую корму, и он продолжал службу.

Второе ЧП, которое приключилось на «Молотове», произошло как раз в башне главного калибра, которой теперь руководил Любимов.

Во время стрельб в башне случился пожар. Башня главного калибра устроена так, что боевое отделение находится наверху, потом располагаются башенные стволы, а снарядные и зарядные погреба в самом низу, почти у кингстонов, на глубине 12 метров.

Так вот, при подготовке к стрельбе сначала из погреба поднимается снаряд, за ним два полузаряда пороха – этакие пороховые макаронины, обтянутые шелковой оболочкой. Шелк рвется, и порох попадает между роликом и тросом подъемника. От трения воспламеняется весь полузаряд, и пламя ударяет вверх в шахту и, что самое страшное, – вниз в снарядные погреба.

Спас крейсер от неминуемой гибели турбинный машинист. Увидев в погребе пламя и не ожидая команды с мостика, он открыл краны орошения и затопления. Погреба были затоплены.

Как выяснилось позже, виной всему та самая немецкая торпеда, оторвавшая корму и деформировавшая одну из частей подъемника. Теперь, когда эти части разошлись, шелковая оболочка не выдержала и оборвалась, пороховой заряд обнажился. В ходе этой аварии погибли матросы, в основном те, что находились в погребах.

ЧП было громкое, на весь флот, и с тех пор о башне крейсера «Молотов» пошла дурная слава. И хотя поломку вскоре устранили, никто из матросов в башенный экипаж идти служить не хотел.

Поэтому, когда ее экипаж возглавил лейтенант Любимов, матросы тут были, как говорят в народе, «оторви да выброси» – отпетые нарушители дисциплины. Правда, молодому командиру повезло со старшиной. Мичман Чернов умел держать в кулаке эту ораву. Да и Любимов не за чьи спины не прятался.

Через несколько месяцев, когда Любимов освоил башенную технику на практике, объявили – предстоит флотское учение. У крейсера «Молотов» трудная задача – он должен провести стрельбы ночью, в сложных метеоусловиях. Цель подсвечивали осветительные бомбы, сбрасываемые с самолета. Но и этого руководителям учений показалось мало. Стрельбы следовало выполнять в противохимическом защитном костюме и в противогазе.

Все понимали, сколь непростое дело предстоит выполнить коллективу, и поэтому в башне главного калибра шли упорные тренировки. И вот накануне выхода в море, на учение, башня подтвердила свою дурную репутацию. Как-то мичман Чернов, разыскав Любимова, доложил:

– Товарищ командир, у нас ЧП.

У Любимова похолодело внутри.

– Что случилось?

– Снаряд упал.

– Куда упал?

– Из боевого отделения в погреб. Подъемник разнес вдребезги.

– Головка боевая?

– Да нет, к счастью, учебная, болванка.

Прибежали в башню, спустились вниз. Действительно подъемник разбит. А это значит, башня главного калибра вышла из строя. Вместо трех стволов огонь могут вести только два. И это накануне похода, флотских учений, боевых стрельб. Худшего не придумаешь.

Но что делать, Любимов идет, докладывает командиру боевой части, тот – командиру крейсера и далее по команде – командующему эскадрой.

Горшков был немногословен: «Башню починить, командира башни – наказать».

С тем и вышли в море, на учения. А дальше помогли золотые руки матросов из дивизиона живучести корабля. «Пахала» судовая мастерская, изготавливая запчасти для ремонта подъемника, лейтенант Любимов, мичман Чернов и командир дивизиона живучести капитан-лейтенант Иванов, забыв про отдых, восстанавливали вместе с матросами поломку.

Пока дошли от Севастополя до Поти, подъемник работал как новенький. Доложили Горшкову. Тот отменил приказ о наказании Любимова.

Потом были стрельбы – ночью, при плохой видимости, но башня главного калибра не подвела.

В моем архиве хранится старый, истрепанный номер журнала «Огонек», изданный в 1949 году. Мне подарил его Виктор Андреевич Любимов. На фотографии, у орудий своей знаменитой башни он и четверо его матросов с кубком Главкома. И надпись под снимком: «19 августа 1947 года на палубе крейсера «Молотов» беседовал с моряками великий вождь советского народа Иосиф Виссарионович Сталин.

С того дня прошло почти два года, но день этот так ярко запечатлелся в памяти, словно был вчера. Иосиф Виссарионович пожелал экипажу успехов. Моряки поклялись оправдать доверие вождя. Они сдержали слово: в прошлом году крейсер «Молотов» завоевал переходящий приз Главнокомандующего Военно-Морскими Силами по артиллерийским стрельбам – большой, художественно оформленный кубок».

Позже у Любимова произошла еще одна встреча с командующим эскадрой контр-адмиралом Горшковым. Адмирал вышел в море на крейсере «Молотов», а Любимов заступил вахтенным офицером.

Пришлось докладывать. Горшков вспомнил молодого офицера, их беседу, поломку башни.

– Ничего, – улыбнулся командующий, – за одного битого двух небитых дают. Держись, лейтенант.

И он держался. Морская корабельная жизнь ему нравилась. Откуда у коренного москвича, не видевшего ничего, кроме Москвы-реки, тяга к морю? Кто знает?

Он перебирал в памяти свои жизненные ступеньки и еще, еще раз убеждался: в разведке оказался совершенно по случаю, возможно, даже по чьей-то злой воле.

И самое главное – ничего у него нет от разведчика. Хотя, признаться, какие черты и качества нужны в разведке, он себе толком не представлял.

Виктор добрался до Кутузовского, дворами прошел к родной школе. Первая советская – так она называлась. Постоял, вспомнил, как много погибло ребят из его класса. Несмотря на свои 15–16 лет, они рвались на фронт.

Если бы не спецшкола, он тоже оказался бы там. Да воспитатели, преподаватели смогли убедить: фронту нужно не пушечное мясо, а грамотные морские офицеры. Для этого надо много знать и уметь. И чем больше он постигал морскую науку, тем глубже понимал пропасть своего незнания. Чтобы водить в бой корабли, следует долго, упорно учиться. Спецшкола, подготовительный курс, военно-морское училище… Пять с лишним лет. Да и потом судьба ему улыбнулась. Совсем молодым лейтенантом он ушел в незабываемое плавание – из Балтики Кильским каналом в Северное море, потом вдоль берегов Франции, в Бискайский залив, дальше Гибралтар, Средиземное море. Дарданеллы, Босфор и, наконец, через Черное море в Новороссийск. Чего только стоил шторм в Бискае! А Кильский канал? Канал! Ба! Вдруг он вспомнил! Так вот где собака зарыта! Разведуправление. Расписка в получении… Фотоаппарат… Вкрадчивый инструктаж офицера разведуправления Балтийского флота. И он с присущей ему старательностью все выполнил. Да, именно так это и началось…