Текст книги "Последняя спецоперация «Нормана»"

А был ли Венк?

«Знаете, – скажет как-то в беседе со мной Григорий Фролович Михляев, – в разведке можно служить по-разному. Мне доводилось встречаться с офицерами, которые под всякими предлогами уходили от вербовочной работы. Вербовка агентов – дело трудное и опасное. И не каждому под силу. Некоторые откровенно говорили: “Зачем мне рисковать? Искать новые источники, возиться с ними, вербовать, потом попадать в неприятные истории. Я буду собирать информацию, обрабатывать и регулярно посылать ее в Центр. Меня не обвинят в бездеятельности, и в то же время всегда буду “чист” перед контрразведкой”».

После этих слов полковник замолчал и потом добавил: «Но это не разведчики». Да, действительно, это не разведчики. Совсем по-иному подходил к своей работе Григорий Михляев. О нем можно сказать одно: он – вербовщик. А вербовщики – элита разведки. И не каждому суждено войти в их число.

Ведь в конечном итоге ценность оперативного сотрудника целиком зависит, если так можно выразиться, от качества подобранных им агентов. Какими чертами должен быть наделен вербовщик? Трудный вопрос. Это зависит от многих обстоятельств, например непосредственно от оперативной обстановки.

Сам Григорий Фролович среди таких качеств выделял сильную волю, веру в успех, смелость, находчивость, личное обаяние и умение мастерски вести индивидуальную беседу, не столько говорить самому, сколько слушать собеседника.

Всеми этими качествами обладал сам полковник Михляев. Об этом говорят его вербовки.

Расскажем о некоторых из них.

…Как-то знакомый Георгия Фроловича, работавший на фирме Круппа, представил советского разведчика отставному немецкому генералу, участнику Нормандской операции. Назовем его Гартманом.

После войны генерал получал хорошую пенсию, однако без дела не сидел. По предложению штаба НАТО он писал воспоминания о ходе Нормандской операции. У него в помощниках ходили два капитана и стенографистка. Ценен Гартман был тем, что он имел доступ к архивным документам НАТО, а также штаба бундесвера.

К счастью, в рабочем плане Михляева вербовка генерала по срокам ограничений не имела. Такое в жизни Георгия Фроловича случалось редко, но тем не менее случалось.

Помнится, вызвал его к себе генерал-лейтенант Феденко и два дня (?!) заслушивал соображения Михляева о ходе вербовки Гартмана. В приемной Феденко сидели в ожидании офицеры, откровенно говоря, не понимая, что происходит, но руководитель на другие дела не отвлекался.

Час за часом Феденко выслушивал доводы Михляева, почему не следует спешить с вербовкой Гартмана. К концу второго рабочего дня Георгий Фролович привел последний аргумент: срок вербовки не был ограничен по времени. И это верное решение руководства.

Генерал Феденко от удовольствия даже подскочил в кресле: «Наконец-то я дождался главного».

Ну что же, раз начальство считает это главным, так тому и быть.

Вскоре Гартман был завербован. Позже Григорий Михляев скажет: «Вербовку провел по всем правилам бюрократии того нелегкого времени: взял развернутое письменное обязательство о сотрудничестве, разработал условия личной и безличной связи, провел подготовку к документальному фотографированию, поддержанию связи по радио».

Гартман оказался весьма ценным источником. Между ним и Григорием Фроловичем установились не только деловые, но и личные, добрые отношения. Генерал очень радовался их встречам. Прошедший пламя страшной войны, он многое переосмыслил и часто говорил: «Григорий, я не хочу повторения войны. Ради этого и помогаю вам».

Наиболее памятной для полковника Михляева стала попытка привлечь к работе на советскую военную разведку генерала Венка. Того самого, на которого в последние дни своей жизни так надеялся Гитлер. Он ждал подхода его армии, чтобы отстоять Берлин – столицу Германии. Увы, мечтам фюрера не суждено было сбыться – 12-я армия под командованием Венка потерпела сокрушительное поражение и до Берлина не дошла. Ее остатки попали в плен, сам Венк бежал на Запад и сдался американцам.

После войны он был освобожден, ему назначили пенсию, устроили на работу в одну из фирм Круппа.

В 60-е годы полковник Михляев как раз курировал в Центре немецкое направление. Офицер берлинской резидентуры, назовем его Сергеем Г., вел оперативную разработку. На связи у него был источник Отто. Он как раз-таки постоянно рассказывал, что получает информацию по военно-политическим вопросам именно от генерала Венка.

Таким образом, со временем в Центре выросло объемное оперативное дело. Михляев изучил его, провел анализ документов. В результате на свет появилась аналитическая записка, итогом которой стал закономерный вопрос: а есть ли на самом деле у нас на связи генерал Венк? Или агент пытается придать вес своим сообщениям?

Записку Михляева внимательно прочли тогдашний начальник ГРУ генерал-полковник Шалин и начальник управления генерал-майор Коновалов.

Вскоре жизнь сложилась так, что Григорий Фролович сам оказался командированным в Берлин, где и принял на руководство источник Отто. Пришлось обстоятельно поговорить с агентом, напрямую задать вопрос: действительно ли информация исходит от Венка? Отто уверял, что это так. Да и в последующем информация подтверждалась.

На следующей встрече Михляев попросил Отто организовать встречу с Венком. Агент помялся, попросил дать время, чтобы обговорить эту ситуацию непосредственно с генералом. Вскоре он сообщил, что Венк готов к встрече. Определили основную и запасную даты. Доложили в Центр.

Сообщение из Берлина вызвало в Москве настоящий переполох. В Берлин срочно вылетел начальник управления ГРУ генерал-майор Коновалов.

В резидентуре, разумеется, волновались: дело непростое, не подведет ли Отто. В намеченный день Михляев встретился с источником. На вопрос, где Венк, Отто ответил, что для начала генерал прислал двух своих доверенных лиц, бывших офицеров вермахта, а потом, если мы примем и одобрим его связников, приедет и сам.

От нервного напряжения засосало под ложечкой, но Михляев старался оставаться спокойным. Спросил: «Где связники?» Оказалось, связники готовы и ожидают встречи. Один из них – подполковник в запасе, другой – капитан-летчик.

Генерал Коновалов и полковник Михляев приняли на служебной квартире агента Отто и одного из связников. Отто заметно волновался, но твердил свое: их прислал сам Венк.

На встрече с подполковником выяснилось, что он не ведает, зачем его пригласили. Ему, мол, сказали, что предстоит разговор о торговом соглашении между западногерманской фирмой и советским торговым представительством.

На следующий день Отто привел капитана. Он также ничего не знал о цели переговоров. О генерале Венке только слышал, но никогда с ним не встречался.

С Отто состоялся достаточно жесткий разговор. Генерал Коновалов добивался правды – действительно ли он знаком с Венком или это выдумка? Но Отто вновь уверял, что работает с Венком и привез офицеров по его поручению. Он говорил, что генерал хочет обеспечить свою безопасность, а надежные связники нужны для работы в будущем. Да, эти двое не знают конечной цели. Но зачем генералу перед ними раскрываться преждевременно? Ведь Венк – известный в Германии человек, да и вопросы, которые им предстоит решать, крайне важны для его Родины. Он не хотел бы запятнать свое имя в нелегальных делах. Венк надеется на встречу с высокопоставленными лицами в СССР.

Однако, как ни старался Отто, убедить генерала Коновалова ему не удалось. Алексей Андрианович на дух не переносил тех, кто не держит свое слово, не выполняет обещаний. Не любил, когда шли какие-то отклонения от задуманного плана и ситуация резко осложнялась. Нередко он склонялся к принятию кардинальных решений.

Так случилось и на этот раз. Генерал Коновалов принял решение: источник Отто из агентурной сети исключить, передать его и связников в разведку ГДР.

Приказ есть приказ. Потом немецкие друзья очень благодарили Михляева за столь ценный подарок. Коллеги из ГДР получили толковых и преданных агентов. Признаться, и сам Григорий Фролович горько сожалел о потере.

С тех пор прошло много лет, а вопрос так и не имеет однозначного ответа: был ли Венк?

«Возможно, генерал Венк действительно намеревался вступить с нами в контакт, – говорил полковник Михляев. – В те годы нависла серьезная угроза новой войны, и Венк хотел прощупать ходы к мировому разрешению германского вопроса, воссоединению разделенной Германии».

Это лишь два небольших примера из многолетней практики опытного вербовщика военной разведки Григория Михляева. А вообще круг его «друзей» был необычайно широк. Он хорошо знал и любил их, они доверяли ему. Это и служащий из фирмы Круппа, журналисты западногерманских изданий, моряк из Куксгофена, портье фешенебельной гостиницы в г. Эрфурте, несколько нумизматов из Берлина, хозяин и хозяйка ресторана, излюбленного места встречи западников, приезжавших на лейпцигскую ярмарку, частный зубной врач, инженер завода, имеющий большие связи в ФРГ. Да разве всех перечислить! К тому же и перечислять вряд ли есть необходимость.

Важно другое: все эти люди работали на нас, на нашу военную разведку. А привлек их к этой работе один человек, настоящий разведчик полковник ГРУ Григорий Фролович Михляев.

Костры на снегу

«Сов. секретно

экз. единств.

ПРИКАЗ

Капитана тов. Банова Ивана Николаевича назначаю помощником командира диверсионного отряда военинженера 1-го ранга тов. Г.М. Линькова по специальной работе. Отряд находится в 8—10 км западнее озера Червонное.

Тов. Банову И.Н. в ночь с 15 на 16 августа 1942 года вместе с грузом боеприпасов и материалом для диверсионной работы высадиться с парашютом в вышеуказанном районе на сигнал семи костров, выложенных буквой “Н”.

Присвоить Банову И.Н. оперативную кличку “Черный”.

Начальник 5-го отдела 1-го управления ГРУ

Генштаба Красной армии

подполковник Патрахальцев

15 августа 1942 года».

…Моторы самолета мерно гудели. Иван Банов прильнул к иллюминатору. Вокруг темень, хоть глаз коли. На земле – ни огонька. Изредка из-за туч выглядывала луна, и тогда в ее бледном, тусклом свете он видел лес под крылом, да редкие блюдца озер. Судя по времени – подлетали к линии фронта.

Капитан Иван Банов, а теперь он уже и не Банов, а Черный, летел в тыл. На фронте в понятие «тыл» они привыкли вкладывать иной смысл. Тыл – это отдых, хоть какое-то затишье, можно откормиться, отоспаться. Теперь все для него перевернулось – тыл становился фронтом, а фронт? Фронт по-прежнему оставался фронтом. Только теперь у него, капитана Черного, будет своя линия фронта. В тылу врага.

Он не переставал думать о предстоящей задаче. Многое было неясно. Вернее, теоретически, как говорят, на пальцах, он все понимал.

В середине 1941 года парашютно-десантный отряд под руководством Григория Линькова из района Вязьмы был заброшен в тыл врага. Линькову предписывалось создать базу для длительной боевой работы партизан. И Григорий Матвеевич ее создал.

В отряде насчитывалось около ста человек. Состав – достаточно разношерстный: десантники, выброшенные вместе с Линьковым, окруженцы, вчерашние бойцы и командиры Красной армии и местные жители.

Действовали они в очень выгодном для командования районе. С северо-запада проходила магистраль Брест – Минск – Москва, южнее – дорога Брест – Пинск – Мозырь – Гомель. Через Барановичи пролегал путь на Ленинград, и в другую сторону – на Могилев. Через Сарны шла железная дорога Брест – Ковель – Киев.

Отряд Линькова работал на этих коммуникациях, совершая диверсии, уничтожая вражеские эшелоны, останавливая движение на железнодорожных перегонах.

Батя (оперативный псевдоним Линькова. – Авт.) свою задачу выполнял. Но Центру этого было мало. От военной разведки требовали не только диверсий, но, прежде всего, разведданных. Верховный главнокомандующий, Генеральный штаб каждый день требовали новых, свежих сведений о перемещении живой силы и боевой техники противника, об их дислокации.

Нужна была четкая картина войны. Руководство хотело знать силу противника, которая противостояла советским войскам.

Но отряд Линькова исходно нацеливался на иные задачи – на диверсии. И в этом у них уже был накоплен опыт. А вот как вести разведку, добывать разведданные, насаждать агентуру, партизаны Бати не знали и не умели.

Более того, интуитивно они сторонились городов, крупных населенных пунктов – там стояли немецкие гарнизоны, в прямое противостояние с которыми партизаны вступать не могли, – пока не было ни сил, ни оружия, ни возможностей. Да и лишние контакты с местными жителями – это всегда утечка информации. Среди них могли оказаться предатели, немецкие агенты. Рисковать нельзя.

Теперь всю работу предстояло перестроить по-иному. Разведка должна была стать главным делом отряда.

Так считал Центр. Что думал по этому поводу Батя, Банов не знал. Ведь развертывание разведсети, особенно на первом этапе, дело трудоемкое, опасное и далеко не показательное. Пустил под откос поезд – есть что доложить в Москву: столько гадов погибло, столько ранено, техника сгорела, движение задержано. А что значит вырастить хотя бы одного агента? Его предстоит подобрать, да так, чтобы он работал в нужном месте, имел доступ к ценной информации. Прежде этого кандидата следует проверить, убедиться, что он наш человек, а не подсадная гестаповская утка. Потом надо уговорить работать на партизан. Но даже если и уговаривать долго не придется (среди местных жителей было достаточно патриотов, кто горел желанием бороться с врагом), от такого агента толку мало. Его надо научить осторожности, конспирации, умению легендироваться, скрывать свои истинные намерения. Иначе он и себя погубит, и других подведет под удар.

И только после всего этого, по прошествии времени, можно надеяться на разведывательные данные от него.

Но один агент – в поле не воин. Таких агентов надо немало.

Черный вспомнил, как предостерегал его наставник в Главном разведуправлении полковник Николай Патрахальцев, когда он готовился к заброске в тыл:

– Практика показывает, Иван, в твоей работе будет много сложностей. Во-первых, в наших партизанских отрядах практически отсутствуют люди, знакомые с методами сбора данных о противнике. И отряд Линькова ничем не отличается от других. У него тоже нет таких спецов. Вот подрывники есть, а разведчиков, увы, – развел руками Патрахальцев.

Второе. В некоторых партизанских отрядах, как бы это помягче выразиться, этой работы…

– Боятся… – вырвалось тогда у него.

– Не то чтобы боятся, – усмехнулся Николай Кириллович, – но относятся с недоверием, прохладцей. Скорее не понимают ее важность. Придется переубеждать людей, доказывать… И запомни, капитан, возможности для развертывания разведки фашистов у нас очень велики. Ведь немцы находятся на нашей земле, за ними следят тысячи наших людей. У них бесценная информация, но мы не умеем ею воспользоваться.

Мы все время опаздываем, опаздываем… А устаревшая развединформация, сам знаешь, – мертвая информация.

Черный вспомнил напряженный взгляд Патрахальцева. Полковник повторял эти мысли ему изо дня в день. Видимо, эта проблема очень беспокоила руководство военной разведки.

Уже на аэродроме, перед посадкой в самолет, пожимая руку, Николай Кириллович сказал:

– Я очень надеюсь на тебя, капитан. Дело это, считай, государственной важности. Не увлекайся партизанством, диверсиями. Запомни – твое дело – разведка.

…За бортом самолета гулко ухнул разрыв снаряда, возвращая Черного к реальности. «Проходим линию фронта», – догадался он. Банов пробрался по тюкам к кабине летчиков.

– Линия фронта, – крикнул Черному штурман в подставленное ухо, – вон там Орел. И он указал ладонью слева внизу.

По темному небу шарили лезвия прожекторов, вспыхивали у невидимой земли «плевки» огней.

Капитан возвратился в салон, к своим тюкам. Огненные «цветы» за бортом увяли, самолет начал медленно снижаться.

Опять тревожно засосало под ложечкой. Откровенно говоря, вспоминая напутствие Патрахальцева, он совсем не был уверен в успехе. И чем ближе они подлетали к базе Линькова, тем муторнее становилось на душе.

Странно, но до чего все было понятно на фронте. Конечно, натерпелся, намытарился, наголодался, но зато знал, что от него требуют, как это выполнить.

Уже 27 июня, на пятый день войны, его и еще несколько слушателей Академии имени М.В. Фрунзе включили в группу полковника Свирина, и вот так же, самолетом, доставили в Могилев, в штаб Западного фронта.

Летели в командировку ненадолго. Командировка затянулась на год.

Чего только ни вместил этот год! Первым в их боевой практике был город Рогачев. Вместе с сокурсником по академии капитаном Азаровым комплектовали первые разведгруппы, забрасывали их в тыл противника. Там же в первый раз и сам сходил в немецкий тыл, вернулся, послал первое сообщение в Центр.

А потом, как в калейдоскопе: 63-й стрелковый корпус Петровского. Позже Гомель и замок Мицкевича, где стоял штаб фронта, приказ двигаться на восток, четырехсоткилометровый марш через Дмитрий-Льговский и Орел на Карачев.

На марше наскочили на немцев, но из столкновения вышли победителями, даже с трофеем. Забрали у бежавших фашистов легковушку.

В Карачеве доложил о своем прибытии в штабе Брянского фронта и получил приказ – убыть в Курск для подготовки партизан-диверсантов.

Убыл. И уже через несколько дней разворачивал партизанскую школу, обучал бойцов тактике действий, умению вести разведку, совершать вылазки и диверсионные акты.

Однако в начале ноября враг прорвался к городу, и Курск был оставлен нашими войсками.

Вместе с частями Красной армии отступал и он, разведчик Иван Банов. На душе – паршиво, хотя в какой-то мере успокаивало то, что в тылу врага оставались обученные им люди, агенты. Они сейчас были на вес золота.

Следующая остановка – в Ельце. Там комплектовал диверсионный отряд из местных комсомольцев, и вместе с ними убыл на фронт. Воевал.

А весной 1942 года его вызвал к себе начальник разведки Брянского фронта, напоил чаем, дал свою «эмку» и отправил в Москву. Всю дорогу до столицы Банов терялся в догадках: зачем его отправили в столицу?

Через несколько дней все стало ясно – он летит в тыл врага. И началась подготовка. Ею руководили полковник Николай Патрахальцев, участник испанской войны, финской кампании и Герой Советского Союза подполковник Валерий Знаменский.

В середине июня он был готов к отправке в тыл. Но вот куда предстояло лететь? Банов терялся в догадках.

Практически всюду, на всех фронтах, летом 1942 года складывалась тяжелая обстановка. Ленинград задыхался в тисках блокады, и войска Волховского фронта не смогли прорваться к северной столице. Центральный фронт, встретив яростное сопротивление немцев, остановился в двухстах километрах от Москвы. Наступление под Харьковом захлебнулось, и враг, перехватив инициативу, сам пошел вперед, пытаясь прорваться через донские степи к Волге, предполагая отрезать нас от кавказской нефти.

Так что послать могли куда угодно, как говорят, на все четыре стороны.

20 июля догадки остались позади. На очередной встрече полковник Николай Патрахальцев сообщил: путь капитана Банова лежит в белорусские леса, в отряд Григория Линькова. Он назначается замом по разведке.

Отряд располагался в глубине Пинских болот, в урочище Булево Болото. С востока к болоту подступало озеро Червонное, с юга – озеро Белое.

Изучая, заучивая по карте все эти урочища, леса, озера, Банов не мог предполагать, что на ближайший год вся его жизнь будет связана с этими, пока еще незнакомыми, названиями.

…Самолет продолжал снижаться. Из кабины вышел командир, наклонился, спросил:

– Готов к прыжку?

– Готов…

– Сигнал – сирена. Борт надо покинуть побыстрее. Понял?

– Да, да, – махнул Черный, пытаясь подтянуть лямки парашютной системы.

– Червонное, – крикнул командир корабля, указывая в иллюминатор. В стекле блеснула гладь озера в лунном свете.

Второй пилот со стрелком распахнули кабину и стали сбрасывать мешки. Самолет сделал разворот, штурман махнул рукой, подзывая поближе Банова.

Внизу горели партизанские костры. «А партизанские ли?» – вдруг подумал Иван.

Но времени на размышления уже не было. И он шагнул вперед, бросился в темноту.

Полет… Рывок… И белый купол заполнил почти все небо над головой.

Опустился он мягко, увяз во мху, и уже через несколько минут к нему подбежали какие-то люди.

– Я к Грише, – крикнул он.

– Я от Гриши, – ответили бегущие.

Это были партизаны Линькова. Они окружили Банова, и сразу в расспросы.

– Из Москвы? Из самой?

– А газетки привезли?

– Привез, привез, – успокаивал их Банов.

– Пойдемте, товарищ капитан, – сказал один из партизан, – сам Батя вышел, чтобы вас встретить.

Партизан повел его по болоту, остальные бросились на поиски мешков. Вскоре за деревьями замелькал огонь костра. Навстречу Банову поднялся невысокий, плотный, скуластый человек в армейской безрукавке. Иван понял – это и есть Линьков.

Поправив фуражку, Банов отрапортовал, как положено по уставу.

Линьков внимательно оглядел своего заместителя и протянул руку, крепко пожал ее.

– Рад, рад. С прибытием.

И тут же кивнул:

– Ну, пойдемте…

…В командирской землянке было сухо и душно. Горела «керосинка», отбрасывая желтые блики по стенам, обтянутым парашютным шелком.

Собирались командиры, рассаживались. На печке кипел чайник, в чугунке варилась картошка, на столе расставлены кружки, порезан каравай хлеба.

Выпили по маленькой, закусили. Все смотрели на Банова. Тишину прервал командир.

– Ну что, как там в столице? Что нового на фронтах? Тебе слово…

Банов рассказал о Москве, о нынешних строгих порядках, о том, что немецкие самолеты не так уж часто прорывались к столице и не нанесли ей ущерба. И подытожил:

– На месте Москва, как и прежде. Где ж ей быть, родимой.

Его рассказ вызвал оживление. Незаметно пролетело два часа. Совещание закончил командир, отправил всех спать, и Банову пожелал спокойной ночи.

Однако Иван Николаевич, прежде чем уснуть, попросил доложить о задаче, возложенной на него. Получив разрешение – доложил. Линьков выслушал с вниманием, но обсуждение перенес на утро. Засыпая, Банов подумал, что командир прав: утро вечера мудренее.

«Сов. секретно

Москва. Центр, Радиостанция “Слива”. 21.8.42 г.

Черный принят отлично. Грузовых мешков прибыло только пять.

Прошу учесть наше положение. Люди есть. Они совершили четыре крушения без всякого оружия, но бойцы разуты. Таких много.

Снимаю свой маузер, отдаю людям, сам хожу с финкой. Добывать оружие в бою нечем. Мой человек дороже 50 фашистов. Терять хороших не желаем, плохие оружие не добудут.

Ссылка на недостаток оружия непонятна. Ведь много не прошу, а только 3–5 автоматов. Может быть, даже использованные на фронте. Шлите оружие хоть из музея.

Гриша[1]1
  Гриша – позывной командира отряда М. Линькова.


[Закрыть]».