Текст книги "Конфеты с клофелином"

Конфеты с клофелином
Михаил Четыркин

Фотограф Михаил Четыркин

© Михаил Четыркин, 2017

© Михаил Четыркин, фотографии, 2017

ISBN 978-5-4485-3296-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Когда ты «и» пройдёшь…»

 
Когда ты «и» пройдёшь…
и даже «или»…
Вдруг ангел заиграет на трубе…
Обыденное слово «хоронили»
Ты ощутишь как близкое себе
 
 
– Смутившись от внезапного озноба
Не посланный преследовать и мстить,
Тот, сверху (очень правильно, должно быть)
В часах твоих все стрелки совместит.
 
 
И, расчленив на тени звуков эхо
Невидимым движением ножа,
Ты под конец сумеешь встретить это.
Вот только не успеешь удержать.
 
 
В последнем закрутив водовороте
(мол, ничего с собою не возьму),
Ты будешь против… против… против… против.
Уже не интересный никому.
 
 
Ты будешь средь всего, что ныне скрыто,
Ты встанешь рядом с призраками. Но
Твой утлый чёлн как ржавое корыто
Опустится средь всполохов на дно.
 
 
И сверху тот, кто так тебя оставил,
Заранее прощая и любя
Закрасит небо цветом серой стали…
В слезах о совершаемом скорбя.
 

«Мир до сарказма странен…»

 
Мир до сарказма странен.
Время течёт скорее
(словно сквозь ржавый краник
сбоку на батарее).
 
 
В мире ещё есть люди,
Едут они в трамвае…
Вдруг он её полюбит
– так иногда бывает…
 
 
Ей бы до «Чёрной речки»
(Он – до «Проспекта Стачек»),
Милые человечки…
С вами никак иначе.
 
 
Он, предположим, доктор.
А у неё – собака
(типа большого дога),
Два неудачных брака,
мама, и дочь Арина,
Скука в часы досуга,
 
 
А у него два сына
(их забрала супруга),
Новый электрочайник,
Вечный омлет на завтрак,
По вечерам печально,
что не махнул на Запад
 
 
– Можно и тут, наверно…
А она знает чётко
Вечером – тюбик Wella
Для осветленья чёлки,
 
 
Маску из апельсинов…
вновь отступают годы…
Чтобы пройти красивой
Мало одной природы.
 
 
Мир наш нелеп до смеха,
Хоть неприятно-ловок.
Им ещё вместе ехать
Несколько остановок.
 
 
Он то и дело глянет
(как на актрису фильма).
Он её сердце ранит
– правда, чуть-чуть, несильно…
 
 
Вот бы они кружили
Так до конца в трамвае…
 
 
Но почему-то в жизни
этого не бывает.
 

«Мы сложили из снега рождественский домик…»

 
Мы сложили из снега рождественский домик…
Как горды мы им были!.. как были мы рады
– И встречались в движениях наши ладони,
И касались друг друга украдкою взгляды
 
 
– А зима, украшая небесные своды,
Возвращала забытые нами желанья,
И в мгновенья сжимала прошедшие годы,
И затем превращала в ничто расстоянья.
 
 
Обнимаясь всё крепче, боясь потеряться
В этом странном, зимой нарисованном мире,
Мы учились близ снежных окошек смеяться…
А крупинки холодные падали мимо…
 
 
Мы не плакали больше, про слёзы не помня,
Мы их тихо на влажных щеках целовали,
И надеждой свой маленький домик наполня,
На неё, только лишь на неё уповали
 
 
– А вокруг так бело было, и незнакомо,
И минута, простясь, за минутой летела…
И молчала зима возле снежного дома,
Словно всё рассказав нам о том, что хотела.
 

«Как шарик, в бездне крутится Земля…»

 
Как шарик, в бездне крутится Земля
(Хотя ещё нам не сорвало крышу)…
Мы движемся по краю бытия
Средь темноты, обмана и жулья,
Души своей измученной не слыша,
 
 
Нам жирно ставят штампы в паспорта,
Заранее границы создавая,
И злобно щерят пасти три кита,
И щурится под ними пустота
Слепая… неподвижная… живая…
 
 
Погасли, отработав, маяки,
Лучом не поборов густую воду,
И щёлкают как выстрел каблуки
По мостовой. И меткие стрелки
Винтовки перезаряжают с ходу.
 
 
Где наш триумф? Где сладость от побед?
Их нет. Деленье «первое/второе»
Под сургучом заложено в конверт:
Тоска. Верёвка. Старый табурет
– Забавная карьера для героя…
 
 
Глухи слова. А, может быть, просты —
Мы ими пишем веру, и науку…
Но вновь невоплощённые мечты
Уходят вверх. Вперёд. И даже ты
Мне, обернувшись, не протянешь руку.
 

«Задержусь в нарисованном мире…»

 
Задержусь в нарисованном мире,
Где гармония красок и фона…
Мне 14:24
Вдруг покажет дисплей телефона
 
 
– Очевидно, пустые заботы,
И напрасные хлопоты, вроде…
Заиграют тревожные ноты
Заштрихованных чёрным мелодий…
 
 
Я совсем не любитель баталий,
Я почти не поборник инструкций…
Я рисую в пространстве из стали
И чугуноподобных конструкций.
 
 
А в рисунке – свобода полёта
И луга необычных растений…
Но свисают кресты переплётов,
На пейзаж опустившие тени…
 
 
Я раскрашу свой холст акварелью,
Пару капель гуаши добавлю
– Я уже это делал в апреле,
Мне такую возможность давали,
 
 
Мне казалось – исчезли метели,
Мне подумалось – стихли печали…
 
 
– Хоть чуть-чуть бы ещё акварели…
Чтобы вышел пейзаж, как вначале…
 

«Чернота (хуже лишь в петле)…»

 
Чернота (хуже лишь в петле)
– Но, наверное, это правильно:
Я в космическом корабле,
Неизвестно куда отправленном,
 
 
– Вот плыву от стены к стене,
Ощущая уколы совести…
Как-то трудно даётся мне
Ситуация невесомости;
 
 
Глушит лапами тишина
(Комнатёнка-то здесь безлюдная),
И за толстым стеклом окна
Местность явно недружелюбная,
 
 
Россыпь звёзд – как огни реклам,
Прославляющих статус вечности…
Я лечу по чужим делам,
Заключённый в корабль для верности.
 
 
Не пытаюсь разбить стекло —
Так спокойней. Мне стало нравиться.
– Это, видно, не повезло…
С этим попросту надо справиться…
 
 
Пошуршу в навесных шкафах,
Пожую концентрат из тюбика,
В изголовье сложу скафандр,
Явно выданный мне для тюнинга…
 
 
А когда переборок дрожь
Сонно в плеске ручья расплавится,
Ты тихонько ко мне придёшь…
По тропинке… в весеннем платьице…
 

«Мы будто куда-то едем…»

 
Мы будто куда-то едем,
В гремящем составе длинном,
И кормят меня соседи
Конфетами с клофелином,
 
 
За хитрою их вознёю
Мне брезжит в глуши палата
В больничке… А ты с семьёю
– И в этом не виновата.
 
 
Во сне ты идёшь по лугу
– Не знаю, что это значит,
А я вот хожу по кругу —
А, может, на чью-то дачу,
 
 
И странные люди споро
Таскают меня по бабам…
И снова как будто скорый
С табличкой «Мадрид – Хабаровск»…
 
 
Я спрашиваю дорогу
– Матросы вослед плюют мне
Собака вцепилась в ногу:
Не больно, но неуютно…
 
 
Соседи меня связали,
Попрыгав с соседних полок
– А ты уже на вокзале,
И лист расписанья долог
 
 
– А может, он пуст (что странно…),
А, может, ты не читаешь…
Собака мне лижет рану,
А поезд идёт к Китаю.
 
 
И ушлые азиаты
Меня запирают в клетке,
Чтоб после в мою палату
Горстями швырять таблетки…
 
 
Ты будто бы где-то рядом,
С авоською апельсинов,
На улице склад снарядов
Взорвался – но так, несильно…
 
 
И важное что-то близко
– Да только вот не ухватишь…
И ты как смешная киска.
Но, правда, ночами плачешь…
 
 
И муж на твоё колено
Солидно кладёт ладони…
А я всё бегу из плена,
Уже с головой седою
 
 
…Когда же мы все приедем
Да вытащим чемоданы?!..
Мне хором поют соседи,
Обшарив тайком карманы
 
 
– И, видимо, будет драка,
И рвутся кругом снаряды…
И смотрит в глаза собака
Голодным тяжёлым взглядом.
 

 
Ну ладно, ещё не вечер —
Ещё километры ёлок,
Матросы мне бисер мечут,
Попрыгав с соседних полок,
 
 
В их гоготе нет печали,
На станции ждут путаны,
Но скоро раздача чая,
И все побегут к титану
 
 
– И ты меня рядом встретишь:
Ведь ты меня столько знаешь…
За окнами стихнет ветер,
Откроется дверь стальная,
 
 
Запоры негромко щёлкнут
(тихонько… на нас похоже…)
И я как прохладу шёлка
Твою поцелую кожу,
 
 
И буду с тобой отныне —
Пускай за спиной плохое…
Но я твоё слышу имя.
Ты веришь? – оно такое.
 

«Здесь обычно зима – про другое не помним почти…»

 
Здесь обычно зима – про другое не помним почти,
Мы воспитаны в холоде, с зыбким оттенком испуга,
А всё можно исправить: лишь стоит ей рядом пройти —
Просыпается солнце и запах весеннего луга;
 
 
Пусть давно позабыты истории с добрым концом,
Пусть в далёкие страны на всех не хватило билета,
Но она обернётся – мы сразу светлеем лицом,
И, как прежде, наивны… и чуточку счастливы где-то…
 
 
Это трудно понять, в это даже поверишь едва,
Остаются мечты, что словами и не выразимы…
Но она существует – а, значит, надежда жива
– И нас хватит надолго. На все бесконечные зимы…
 

«Я дома. Прочь остатки сна…»

 
Я дома. Прочь остатки сна.
Недолго до зари…
Напротив комната одна,
Где темнота внутри
 
 
– Белён там наспех потолок.
Похожий на золу
Слой пыли. Паутины клок
Повис в пустом углу,
 
 
И если надавить плечом,
Чуть сдвинется окно
В проём, который кирпичом
Заложен был давно.
 
 
На стенах – пятен блеск сырой.
Тряпьё на сундуке.
Дверь. В ней – замок. И во второй.
И в каждой – ключ в замке…
 
 
Я дома. Что мне горевать?
Хожу, коль захочу.
Сажусь за стол. Ложусь в кровать.
Ворочаюсь. Молчу.
 
 
Всё сам. Хозяин долгих дней.
Судья. Добро и зло…
Мой дом. И комната. Хоть в ней
Бывать мне тяжело
 
 
– Как будто что-то я забыл…
А вспомнив на чуть-чуть,
Вновь обрету источник сил
И разгадаю суть —
 
 
Дверь. Ручка. Прозвучит щелчок,
Чтоб следом, в тишине,
Рассвета тоненький пучок
Легко скользнул ко мне…
 
 
Но поздно. Лучше бы уснуть.
Ночь скрылась вдалеке.
Рука не хочет повернуть
Ключ ни в одном замке
 
 
– Там ничего, конечно, нет
– Или, ещё верней,
Там тот же самый тусклый свет
Над вереницей дней,
 
 
С казённым запахом больниц…
Унылостью снегов…
И хриплым стоном половиц
От собственных шагов.
 

«Сварим кофе. Приготовим бутерброды…»

 
Сварим кофе. Приготовим бутерброды.
Для салата подойдёт кусочек сыра.
Глянь на улицу – явление природы,
В нём не сколько неприятно, сколько сыро;
 
 
Будем слушать перестук ночной капели —
Это лучше новостей с телеэкрана.
Шорох в воздухе – не птицы прилетели?
– Впрочем, птицам возвращаться слишком рано.
 
 
Дай мне руку. Я люблю твои ладони,
Гладишь их – и ощущаешь нежность кожи,
И – не странно ли? – вдруг думаешь о доме,
Даже чувствуешь – что, в сущности, похоже;
 
 
Отчего бы не впустить такие мысли,
Задержать непостоянную привычку…
Слышишь? – март… сосульки мокрые повисли,
Проводя ежеминутно перекличку.
 
 
Иллюстрация весенней перемены
Словно тайна наивысшего разряда…
Будем жить. И сварим кофе непременно,
Над бурлящим кипятком колдуя рядом.
 

«Бывает, в одиночестве слышны…»

 
Бывает, в одиночестве слышны
Отчётливые звуки тишины,
А те места знакомого пространства,
Та суть, что перспективой назвалась,
Расправлена движениями глаз
До высшего таланта постоянства,
 
 
Бывает – хоть такое не всегда —
Что встреченность чьего-нибудь следа
Рождает ощущение вибраций
В потоке окружающих слоёв,
И ты так полон этим, без краёв,
Что грех здесь выбирать и выбираться…
 
 
Но, вновь идя меж малым и большим
Мы (что ж с того?) обыденно спешим
Гармонию свести к порядку гаммы
– И тут же, повинуясь, зеркала
Покажут не судьбу, что нас ждала,
А тусклую поверхность амальгамы…
 

«Бледней мороженой трески…»

 
Бледней мороженой трески
(Хоть много старше),
Я как-то раз читал стихи
Одной Наташе,
 
 
Торчал скелетом голый клён
Среди сугроба,
Исход был предопределён
– Мы знали оба,
 
 
В ветвях надтреснуто свистел
Какой-то певчий,
Спасти могла нас лишь постель —
В ней стало б легче,
 
 
Ходили зубы ходуном
(К ночи свежело),
Я предложил зайти в мой дом,
Отведать джема,
 
 
Нам рожи корчила луна
И пахла псиной,
Была Наташа неумна
– Зато красива,
 
 
Я еле сдерживал порыв,
Гремя ключами,
Потом входную дверь открыл
Её плечами,
 
 
Одежды словно лепестки
С двух тел слетели,
Мы молча наперегонки
Неслись к постели
 
 
– Там, замотавшись в толстый плед,
Я дробью Морзе
Проклацал ей – Мы разных лет,
Но оба мёрзнем —
 
 
Она, коронками звеня,
(Мол, всё в порядке)
Тихонько тёрла об меня
Босые пятки,
 
 
Мы были просто влюблены
В предметы быта,
Она лежала у стены,
До глаз укрыта,
 
 
Я рядом в стопку одеял
Влез с головою…
А ветер в окна снег швырял,
Надсадно воя.
 
 
Теперь года уже не те
– Но помню точно,
Как мы бугрились на тахте
Холодной точкой,
 
 
И помню девичье чело
В гусиной коже,
И как на улице мело,
Мело… но всё же
 
 
Тёк где-то в жарких странах Нил,
Цвели фисташки,
А я стихи свои бубнил
Одной Наташке,
 
 
И был согрет – внезапно, весь —
Её рукою…
И если счастье в мире есть
– Оно такое.
 

«Уставший ангел, спать ложась…»

 
Уставший ангел, спать ложась,
Крылом задел свечу свою…
В возникшей темноте кружась,
Я никого не узнаю,
 
 
И отражение внутри
Его поступок погасил,
И ожидание зари
Аналогично трате сил.
 
 
Острее звуки стали, но
Оркестр не видит партитур —
Лишь всё в озноб вовлечено
Под перепад температур;
 
 
Спит ангел, чуждый и борьбы,
И размышления о ней,
Четыре всадника судьбы
Седлают бешеных коней,
 
 
Они слепы – из их очей
Текут не слёзы, но зола,
Клинки их огненных мечей
Не различат добра и зла,
 
 
А я прозрел – и я кричу,
Грядущее предвосхитив…
Но ангел затушил свечу,
И где-то около затих…
 

«Круг замкнулся. Я знаю часть…»

 
Круг замкнулся. Я знаю часть
(Мне, наверное, подсказали)
– Этим утром пришла печаль,
И взглянула её глазами,
 
 
Этим утром все чувства – вспять…
Не найдя впереди решенья,
В это утро сентябрь опять
Возвратился без приглашенья,
 
 
Как поток повернул назад,
Как в листве вызревает старость…
Только вижу в её глазах
Всё прекрасное, что читалось…
 
 
Тишина. Остывает чай.
С невесёлой улыбкой мима
Время вышло… Я знаю часть
– Жаль, не ту, что необходима,
 
 
Жаль, нам большего не дано
(Мы не ангелы, и не маги),
Лишь сквозняк, распахнув окно,
Разметал на столе бумаги…
 
 
Этим утром исчез покой
…Только прежде, в одно мгновенье,
Я запомнил её такой…
Как надежду…
Как вдохновенье…
 

«Качались звуки торопливо…»

 
Качались звуки торопливо,
Я их немедля забывал —
И жаждал нового прилива,
И в нетерпении вставал,
Не зная гибкого мотива;
 
 
Мне звук за звуком отдавал
Свои звенящие скорлупки —
Их как зерно мой слух клевал,
В волне гармоний плыли шлюпки
И ветер птицею сновал
 
 
Среди изменчивых течений…
Под знаком Лиры и Воды
Я был властителем значений,
Мои поющие сады
Несли усладу развлечений,
 
 
Как вдруг мажорные лады,
Дробясь неровными кусками,
Тяжеловесны и тверды,
Столкнули словно сталь и камень
Иные признаки среды…
 
 
Я знал – но распахнул объятья
Над опаляющим огнём
– И, зачернив мои понятья,
Покрыл всё пепел.., а на нём
Лежала фея в чёрном платье,
 
 
Шепча, что скоро мы уснём…
 

«Живя спокойно…»

 
Живя спокойно,
Любя движенье,
Мы не выходим
Из окруженья.
 
 
В моей привычке
– Быть окружённым:
И в моде нынче
Чужие жёны…
 
 
Они как стразы,
Их ценят музы,
Им очень странно
В пределах мужа,
 
 
Их держат дети:
Баланс решений.
Куда ж мне деться
От отношений…
 
 
Забавно даже
– Судьбы извивы…
А возле пляжей
Растут оливы:
 
 
И это рядом,
И в это пустят,
И это – в радость
(а мысли – пусть их…)
 
 
В сужденьях чёткий
Шаблон из секций
– Такое в чём-то
Похлеще секса,
 
 
Хотя в нём тоже
Бывает мило
– Но это позже.
Сегодня – мимо.
 
 
Вновь мимоходом,
Вновь нет удачи…
Я просто лодырь —
Я мало трачу
 
 
На уговоры,
А дни настали,
В которых скоро
Меня оставят
 
 
– Как это ясно,
Как это просто,
Судьба – как якорь,
Где ржа коростой,
 
 
Где залп по сердцу
Двумя стволами,
Где выбор – сесть мне
На цепь в чулане…
 
 
Я непонятный,
Я прокажённый…
Играют в прятки
Чужие жёны
 
 
– И закрывают,
И точно видят,
Что за кровать мне
Уйти не выйдет.
 
 
Гремят засовы,
Беда с ключами,
Летают совы
Над кирпичами,
 
 
Хотя бы как-то
Меня позвали,
Но путь – без карты,
В глухом подвале,
 
 
И цель – на запад
– Жаль, это в целом,
Мне путь не задан,
И в минус Цельсий,
 
 
И снова зимы
В холодном зале —
Не возразить им,
Что замерзаю…
 
 
А тьма – как вакса,
В глазницах – жженье
– Мне не прорваться
Из окруженья,
 
 
Где тяжело мне.
Я брошен всеми.
Чужие жёны
Уходят в семьи
 
 
– Но это всё же
Почти как милость,
Хоть жизнь, похоже,
Остановилась
 
 
С разбега, сразу.
И счёт не длится.
И я рассказан
Как небылица.
 

«Печальный город Ленинград…»

 
Печальный город Ленинград,
Она – твоих ночей дыханье,
Твой Петергоф, твой Летний сад,
Волны балтийской колыханье…
 
 
Осенний город Ленинград,
Где лето – в качестве трофея,
Где время смотрится назад…
Она – твоя святая фея.
 
 
Негромкий звук её шагов,
То слово, что она спросила…
– Васильевский и Петергоф
Уже забыть её не в силах…
 
 
Ты слышишь лёгкий аромат
Её волос?.. какое чудо…
Туманный город Ленинград,
Она – в тебе… она повсюду,
 
 
Где глаз прекрасна синева,
Которой даже в небе мало…
Светлеет хмурая Нева
Пред ней водой твоих каналов…
 
 
Дождливый город Ленинград,
Живи, её душе внимая
– Пусть ранним утром зазвенят
На «Ладожской» твои трамваи,
 
 
Её ты имя прошепчи
Под те серебряные звоны
– И вспыхнут радугой лучи
Близ Александровской колонны…
 

«Есть где-то свет. Там свежая погода…»

 
Есть где-то свет. Там свежая погода.
Там чистые бумажные листы
…А здесь февраль. Финал проекта года.
Тотальная победа пустоты.
 
 
И то, что ночью мрак скрывал и эхо,
Стекает молча в тающую грязь…
А Бог вверху на облаке проехал,
Отсюда поскорее торопясь.
 
 
Деревья спят… ведь их не целовали,
Чтобы разрушить злое колдовство,
И горизонт – как замкнутый в подвале…
Или как раб, построивший его.
 
 
Здесь умер снег. Коротким дням на смену
Вернулись тех же улочек пути…
И жжёшь фонарь, подобно Диогену,
Чтоб человека в пустоши найти.
 

«Теперь из знакомых схем…»

 
Теперь из знакомых схем
Мне нечего выбирать,
Теперь неизвестно кем
Мне велено умирать,
 
 
И души моих дерев
Обуглены до корней,
И птицы в ветвях, прозрев,
Сквозь дым улетели к ней,
 
 
А землю, как пол в аду,
Устлала зола и гарь,
И тропы в моём саду
Не лягут к её ногам,
 
 
Край неба прибив на штырь,
Мучением тьма грозит,
Мой ангел как нетопырь
Приполз по сухой грязи,
 
 
Ножом свою плоть кроя,
Он мне улыбнулся зло…
И время в моих краях
За ней навсегда ушло.
 

«Досадно прямой не иметь длину…»

 
Досадно прямой не иметь длину.
А день завершён. Выключатель – щёлк.
Я нервно в постели своей засну,
Топчась по подушке стопами щёк;
 
 
За мной кто-то быстренько дверь запрёт.
Противу природы, ни тих, ни квёл,
Прыгучий мой сон побежит вперёд
Как кролик, в нору что Алису ввёл,
 
 
И так же, в пространстве найдя дыру,
Нырнёт, заужаясь углами плеч,
Немедля туда, чтоб лететь к утру
(А иначе смерти своей навстречь)
 
 
– Но он это делал не раз на бис:
И в той темноте, где алмазов тьма
(Которые не приберёт «Де Бирс»),
Я скоро и споро сойду с ума,
 
 
Что, впрочем, неважно… Меня несёт
Почти каузальных событий ряд,
И вряд ли, заслушав подробно всё,
Мне двери в обратное отворят…
 
 
Кто там? – херувим ли в ночи ревёт?
Да полно, не он ли меня прогнал,
Мой сон как с небесного перевод
Гораздо сильней, чем оригинал,
 
 
От сласти падения в веках тик
До маленьких взрывов в сосудах склер,
И я Лобачевского вдруг постиг,
Прямой становясь параллельных сфер,
 
 
Пронзая иглой, остриём, лучом
Штриховку чернильно-густых тенёт,
Чтоб, даже украв, завладеть ключом,
Который меня же в меня вернёт…
 
 
Прямая в мирах не имеет стен,
И туго натянутой бечевой
Она ли так плачет в ночи, затем
Пытаясь к утру долететь живой?
 
 
Она не имеет души и глаз
– Откуда ж играются ноты слёз?
А эхо немеет, и уже лаз,
И двери закрыли уже всерьёз.
 
 
Там стражник, из ножен достав тесак,
Разрознит единство меж днём и сном.
Так всё завершится. Должно быть, так…
Лишь лампочка вспыхнет сухим пятном.
 

«Отступаю скорей…»

 
Отступаю скорей
От границы дверей —
Что-то явно неладно со мною:
Порождение сна,
За спиною – стена,
И затем темнота за стеною,
 
 
Чуть подальше – зима,
Где пустые дома
– То ли смерть в них вошла, то ли скука,
На пространствах глуши
Ни огня, ни души,
Ни движенья, ни вздоха, ни звука.
 
 
Что же ждёт впереди?
Вновь прольются дожди,
Да листва пожелтеет печально,
Ну, а нынче – снега,
И зима так долга,
И нет сил до её окончанья.
 
 
Всё, пожалуй, всерьёз…
От тоски, как от слёз,
Устают – кто попозже, кто рано.
Пафос пламенных слов,
Фальшь привычных основ —
Чересчур непосильные раны.
 
 
Очень хочется спать.
Тяжело отступать,
Но полоска из тусклого света
Исчезает тайком
За дверным косяком
– И навряд ли появится где-то…
 

«Оранжевый рассвет похож на правду…»

 
Оранжевый рассвет похож на правду
Прочитанных в далёком детстве книг,
На Марс, хрусталь, подсолнух, город Прагу,
На сон, на век, на звук, на мир, на миг,
 
 
Оранжевый рассвет похож на море
Из рыжих, хной окрашенных слонов,
На что-нибудь… а позже – на другое,
На воздух, вдох, игру полутонов,
 
 
На странную по уровню задачу,
Полотна нидерландских мастеров,
На Индию… на горы Аппалачи…
На царский трон… поленницу из дров…
 
 
На вымытую к завтраку посуду,
На твой (такой любимый мною) смех,
На редкости, которые повсюду,
На барбарис, на липу, на орех,
 
 
На ровное гудение близ ульев,
Кружочек солнца тёплою зимой,
На чистоту ведущих в поле улиц.
На хлеб. На возвращение домой.
 
 
На танец бликов, луч из кинозала,
На белошвейку, севшую вязать…
На то, что ты, задумавшись, сказала
– А, может, только хочешь мне сказать…
 

«В мире нарисованных вещей…»

 
В мире нарисованных вещей
Время не меняют вообще:
Дождь, начавшись, льёт без остановки,
Или сушит вечная жара…
А «сегодня», «завтра», и «вчера»
– Лишь карикатурные уловки.
 
 
В мире линий – линии не те,
Хоть что их, что пятен на холсте
У квадратной плоскости хватает,..
Где застыли пчёлы, а цветы,
Вырвавшись из тёмной пустоты,
Ни во что уже не вырастают,
 
 
В чётком мире просто выбирать
– Точно (словно росчерки пера)
Молнии всегда известны целью,
Девушка, идущая к тебе,
Дым, ползущий в небо по трубе,
Постоянны как в витрине цены.
 
 
Ясное количество фигур.
Аксиома умников и дур
Не даёт разбега для фантазий…
И стирают прачки на реке,
И бельё, отжатое в руке,
Неизменно складывают в тазик.
 

«Одиночество сильнее голода…»

 
Одиночество сильнее голода
– Хоть на голод, в сущности, похоже.
Одиночество сильнее города…
Может быть, ты это знаешь тоже.
 
 
Ерунда, нелепая безделица…
В пустоту сигналы подавая,
Вновь друг друга встретить мы надеемся
– За спиною двери закрывая…
 
 
Выдумав мечту, до крови режется
Сердце виртуальными страстями…
А тоска за души наши держится
Тёмными колючими когтями.
 
 
Одиночество страшней забвения,
Знание в нём лишнее, беда ли…
Может, ты совсем иного мнения…
Видно, мы по-разному страдали.