Текст книги "Погружение"

Есть за мной грешок: заскочив в книжный, я физически не могу оттуда выйти. Засасывает как в черную дыру, назад не вытянуть – ну никак, даже клещами. И, само собой, нельзя выйти без покупок. Так и в этот раз.

Прекрасно, просто прекрасно. Сама прогулка по городу с новыми книгами греет сердце, как практически ничто иное. Да-а, ты, быть может, отдаешь себе отчет в том, что за чтение примешься очень нескоро, однако все равно получаешь удовольствие от самого факта.

В этот раз моему настроению подыграла еще и погода. Хотя прямо над головой застыло огромное, почти черное облако поразительной плотности, достаточно было устремить взгляд вдаль – и в небольшой прорези между высотками виднелся проблеск. К нему медленно двигалось рыжее заходящее солнце. Небо там было еще голубым и так прекрасно контрастировало со сгустившейся надо мной грязно-серой массой, что не оставалось сомнений: «Ночь пройдет, наступит утро… ясное». А если приплюсовать сюда радость от книжных покупок, то на моем лице наверняка играла улыбка. Не удивлюсь, если прохожие принимали меня за «деревенского дурачка»: идет себе, лыбу давит. Весь мир ему нипочем, и ни одна проблема не может его покоробить.

* * *

Похоже, родители уже вернулись с работы… Хм, странно. Обычно они приходят позже. Разуваюсь, кладу книги на столик в прихожей и слышу из кухни неясные перешептывания. Вдруг разговор резко прерывается – тишина, как будто я спугнул собственных родителей. Прохожу в кухню.

– Мам, пап, о чем общались?

– Ой, да так, ни о чем особенном. Ужинать будешь? Я котлеток нажарила…

Как бы велик ни был голод, понимаю, что надо докопаться до истины – уж больно заговорщически они переглядываются, но, кажется, по-доброму. И даже улыбаются… Поинтересуюсь, пожалуй. И спровоцирую их на исповедь:

– Да ладно, признавайтесь уже. А то вдруг переживать начну…

– Ох, Марк, все тебе надо знать. – Мама, стоящая у плиты, опять переглядывается с папой. Глаза у того блестят. – В общем, дело такое: мы ЕДЕМ В ОТПУСК!

Мама еле сдерживает радость и бросается обнять отца. Тот, слегка подавшись в ее сторону, получает чмок в щеку и еще один – прямо в пышные усищи. За этот moustache я иногда зову его «Фридрих Аркадьевич».

– Да-а, сынок. Решили вот отдохнуть. Билеты взяли. В Европу. Надо же и мир посмотреть, – будто бы извиняясь объясняет отец.

В конце концов, мне удается выяснить следующее: родители отбывают уже завтра и до последнего ждали – хотели сделать мне сюрприз. Ну и плюс было непонятно с визой, удастся им в этот автобусный тур по Европе попасть или нет. К счастью, визу дали, и поедут они как раз на неделю.

– Пап, мам, ну отлично же! Очень за вас рад. – А про себя думаю: а раньше не могли бы сказать? Мне бы жуть, как хотелось вырваться из города. Попутешествовать. Поболтать с местными – ученики, часто выезжающие за границу, рассказывают, что в Европе чуть ли не каждый второй сносно балакает на инглише. Обидно, что не попадаю… Но виду не подаю. – Очень, очень рад. А пойдемте к компьютеру – посмотрим в интернете, что стоит посмотреть в городах, которые вы будете проезжать…

* * *

Незаметно подкралось время ложиться спать. Я по-прежнему во всем следую статье. Не забыл и про дневник – по указке автора еще утром я старательно перенес туда все детали сна о корабле. И про то, чтобы держать в руках свой «Артефакт» – эта штука должна помочь мне в сновидениях. Кошелек всегда при мне, а в нем среди монет есть особенно ценная – ее привез из Нью-Йорка один мой ученик. Смешно вспоминать, но я чуть не расцеловал его за магнитик, пару газет и вот эту монетку.

Монета – четвертак. Двадцать пять центов прямиком из Штатов, в которые я так силюсь и жажду попасть, да все никак.

Четвертаки бывают разные. Аж пятьдесят вариантов – по числу штатов. Мой ученик честно признался, что особо не выискивал монету со, скажем, Статуей Свободы (из штата Нью-Йорк) или с техасской звездой. Мне достался четвертак из малоизвестного штата Мэриленд, расположенного на правом берегу – немногим ниже Нью-Йорка.

На монетке – ветки белого дуба, надпись «The Old Line State» и купол парламента Мэриленда. Именно ее я буду использовать, чтобы проверить, нахожусь я в реальности или все-таки брожу по глубинам осознанных сновидений.

Только что осознал: я ведь давно не связывался с Катей! Звоню, в этот раз – по скайпу. У них интернет там, в общежитии, с перебоями, поэтому не всегда удается урвать нормальную связь, чтобы пообщаться по-нормальному. На той стороне подняли трубку, но без видео: и в итоге я лишь смотрел на свое уставшее лицо. Как вдруг:

– Привет, Марк! Как ты там? – интересуется Катя. На фоне какой-то шум, но я не могу понять, какой.

– Привет, солнце. Слушай, нормально. А ты не включишь видео? Хочу на тебя посмотреть.

– Ой, ты знаешь, у нас здесь связь такая себе… Давай лучше голосом?

– Окей. – Пока он говорила, шум прояснился: кажется, я различаю отзвуки баса и разговоры людей. Но они где-то далеко, будто их и нет вовсе. – Ка-ать?

– Аюшки?

– А что это у тебя за разговоры на фоне?

– Разгов… А-а, ты об этом. Это Люда, моя одногруппница. Опять кучу народа у себя собрала. И ты прикинь: она не в соседней комнате, а через одну – и все равно слышно! Представляешь?

– М-да уж, даст она вам поспать сегодня…

– И не говори. – Катя делает паузу и, будто делая над собой усилие, спрашивает: – Как ты там, Марк?

– Да нормально вроде все. Сегодня вот вспоминал наш с тобой поход в тот бар, как его, с морским таким названием…

– Ты про «BARенцев»?

– Точно, он.

– Я помню. – В ее речи зазвучали нотки меланхолии. – Ты повел меня туда на нашем первом свидании.

– Тоже вспоминаешь? То-то же. А знаешь, я ведь от того вечера не ждал ничего особенного: ну привел девушку в бар. Думал, посидим, выпьем по бокалу пива, перекусим бургерами и разойдемся. А в итоге…

– … в итоге мы ушли глубоко за полночь. И ты пешком проводил меня до дома через весь город.

– Так и было. И не зря: какое в ту ночь было небо! Мы шли, а у нас над головами купол черный, как нефть – и весь в звездах. Помню, я еще удивился: вроде не за городом, а световое загрязнение совсем не мешает.

– Да. Я тоже это помню. Ты еще показывал мне созвездия: обеих Медведиц, Пояс Ориона и Кассиопею.

– Ну да, просто это все, которые я помнил из детства – вдобавок их очень просто найти. – Мои губы сами по себе растягиваются в улыбке. – А потом мы стояли у твоего подъезда. И целовались, долго-долго. Наконец, тебе надо было идти. Я еще немного постоял под окнами, помахал тебе в окно, когда ты выглянула, и двинул домой – как раз начало светать. Ты помнишь?

– Помню, Марк. Конечно, помню. Классный был вечер. – Катя держит паузу. Паузу длиной в вечность. Но вот она заговаривает вновь, ее тон неуловимо меняется и на фоне будто снова включились бэкграунд-басы и притушенная речь. – Знаешь, мне нужно идти. Ты там поосторожней со своими сновидениями! Обнимаю, крепко-крепко.

– И я тебя, Катя. – Говорю я белому чату, что появляется по окончанию звонка. – И я тебя.

Разговор завершен, и я со спокойной душой выполняю все задания из статьи. Еще несколько раз озвучиваю аффирмацию «я не сплю» перед самым сном.

Постелив кровать, забираюсь под одеяло. Телефон вместе с монеткой Мэриленда – рядом, на подоконнике.

Обновляю будильник, чтобы тот меня разбудил ровно через пять часов. Надеюсь, все получится.

Удачи мне. Осознанной сновиденческой удачи.

Глава 4
Вторник, ночь

Он пялится на меня.

Несмотря на потертости, глаза-провалы и косой силуэт, для своих лет он выглядит сносно, даже более-менее дружелюбно. Но вместе с тем – он пялится на меня. Он, этот грузный серый особняк.

Я внимательней всматриваюсь в двухэтажного незнакомца. Строгие очертания, аккуратные угловые башенки, широкая лестница, ведущая к массивной входной двери, и два огромных окна по бокам – как раз они и создали жутковатый эффект слежки.

Однако помимо гнетущего «взгляда» есть в здании и нечто сверхъестественное: оно словно состоит из множества серых осколков, которые, замерев на несколько секунд, разбегаются, вращаются и собираются вновь. Разошлись, покрутились, собрались. Разошлись, покрутились, собрались. И еще цикл. И еще, и еще… Внезапный минорный аккорд обрывает трансформацию. Здание вновь становится цельным – но я все равно воспринимаю его как что-то вроде расплывшейся проекции.

Делаю несколько шагов по крыльцу и, подобно Христу из двадцатой главы Евангелия от Иоанна, не прохожу, но бесплотно пролетаю сквозь дверь. Кажется, так обычно и бывает в снах.

Оглядываюсь, рассматривая мрачное убранство дома. Это непросто, ведь сознание продолжают беспокоить странные эффекты: теперь кажется, что стены постоянно меняются, текстуры плывут. Вдали виднеется стенной шкаф с древними фолиантами за стеклянными створками. И все в постоянном движении, изменении… Завороженный неопределенностью, я размеренно вышагиваю по первому этажу.

А вот и длинный коридор. Двери – много дверей; все на равном расстоянии друг от друга. Дергаю одну ручку, пытаюсь открыть – ничего. Другую – то же самое. Внутри пробуждается чувство ненужности, я мечусь, не зная, куда себя деть. И вот, после прогулок по первому этажу и бесплодных попыток войти хоть куда-то, я возвращаюсь к главной двери и обнаруживаю, что она исчезла.

Подхожу к тому месту, где стоял несколько минут назад, но вижу лишь кусок стены, испещренный непостоянством узоров.

ДЗЫНЬ!

Я оборачиваюсь и наблюдаю шикарное зрелище: огромная, широченная лестница на второй этаж. Там, наверху, она ветвится вправо и влево. Но звук, который привлек мое внимание… Откуда он? А вот же они, осколки ваз, прежде стоявших на столиках по бокам от первой ступени. Похоже, кто-то разом разбил их – только так можно объяснить синхронные звуки падения… Но, погодите: что же это? Вазы еще летят! Они еще не упали!

Я в смятении делаю несколько шагов. Вазы полузастыли-полулетят навстречу судьбе. В миг, когда они уже должны соприкоснуться с полом, вазы начинают мелко вибрировать и, подобно солдатам, вернувшимся на посты, летят назад, к столикам.

Перестав удивляться происходящему в особняке, я ступаю на лестницу. И передо мной появляется она – девушка из предыдущего сна.

Удивительна моя первая мысль: если бы я не описал незнакомку в журнале сновидений – хотя бы в общих чертах, – я бы ее точно забыл. Но я описал. А значит, помню. Помню эти роскошные вороные волосы. Закрытые глаза. И странный ореол.

Моя бестелесная фигура замерла в оцепенении. Я не знаю, что делать. Мне нужно к ней. Но едва я заношу ногу над ступенью, как девушка распадается на двух: одна в красном, вторая в синем. И они уходят в противоположных направлениях.

Мое тело слегка приподнимается, и я, летя за той, что в синем, сливаюсь с бесконечной судьбой.

Глава 5
Среда

«Та-та-та-да-а-а!» – ревет будильник на телефоне, вырывая меня из сна, порожденного, казалось бы, эпизодом из первой «Матрицы». Да и чувствую я себя сейчас так же, как Нео, очнувшийся в одной из миллионов капсул – даром, что без штекера в затылке и слизи по всему телу.

Не хочется даже высовываться из кровати – голова раскалывается. А судя по виду из окна, погода меняется. От вчерашнего солнца не осталось и следа; небо затянуто облаками.

В комнату входит мама и напоминает, что в четверг они с отцом уезжают отдыхать. В голове проносится картина: родители, лежа на пляжных шезлонгах, чокаются коктейлями и улыбаются жаркому солнцу – а я растянулся на кровати и так страдаю от головных болей, что мечтаю поскорей умереть.

Мама выходит. Сажусь, но пока не встаю. Кажется, могу и завалиться на бок, будто пьяный. Хоть не тошнит! Но вот вопрос: почему мне так плохо?..

Странные дела с этими осознанными сновидениями: в статье написано, что я должен осознавать свое пребывание во сне. Так и есть. Но в то же время осознаю я и другое: во сне нет никакого Марка. Я будто становлюсь другим. Неким незнакомцем со своими мыслями, страхами и желаниями. Более того: во сне у меня нет своих воспоминаний. Я не знаю этого человека, но чувствую, что он – это я.

Звонит телефон. Это Женя.

– Ну что там, Марк? Идем сегодня тусить?

– Не, Жень, давай-ка без меня.

– Э-э-э, погоди-ка. В смысле «без меня»? Ты же сам предлагал…

– Может и предлагал. Сорри, сегодня никак.

– Ясно. Прокидываешь, значит, старого друга. Ну ладно, бывай.

Короткие гудки.

Женя не обидчивый. Женя поймет.

Не могу отделаться от чувства, что я что-то забыл. Ну ладно. Топаю до кухни, нахожу записку на холодильнике. Ровный мамин почерк: «Уехали папе за одеждой. Суп в холодильнике. Будем к вечеру».

Достаю кастрюлю, ставлю на плиту. И тут же убираю обратно – потому что вспоминаю про замену, которую обещал Наталье Андреевне.

* * *

Черт, совсем опаздываю. И не хочу сегодня работать.

Тут вспоминаются слова одной из моих коллег. В какой-то из первых рабочих дней, когда я врывался на каждое занятие со свойственной всем неофитам энергией, она сказала: «Знаешь, Марк, настанет день, когда то, что тебя сейчас так увлекает, станет поперек горла – и преподавание будет не в радость».

Кажется, она что-то говорила про серость… Смеюсь. Говорят, что у девчонок, которые начинают работать вместе, синхронизируются менструальные циклы – похоже, и у меня настрой попал в унисон с серым небом, затянутым серым декадентным полотном. Но хватит тормозить, надо двигаться.

Спускаюсь по лестнице, выхожу из дома. Черт, как-то я легко оделся для такой холодной погоды. Вспомнил, как мама, выходя из дома раньше меня, обязательно звонила и говорила: «Маркушенька, на улице холодно! Оденься потеплее». Что ж, в этот раз ей немного не до меня.

Силюсь убедить себя в том, что освежающий холод меня взбодрит. Да и вообще, «надо мыслить позитивно». Бреду до остановки. Почти сразу понимаю, что бодрости не прибавляется. Голова гудит. Надо было отменить занятие. Вряд ли я нормально предстану перед тем инженером, мегапозитивным парнем, у которого к тому же высокий уровень языка.

Забираюсь в маршрутку. Заплатив и нахохлившись на сидении, оглядываю публику. Вы любите рассматривать людей в общественном транспорте? Вот у меня, например, очень долгое время в голове была мысль: а что, если бы сняли отечественный аналог сериала «LOST», да только о людях, которые вдруг ни с того ни с сего оказались вне времени, или на фантастическом острове, или типа того. Да только все они были бы объединены одной маршруткой. И там чтоб мама с маленьким сыночком. Грозный лысый бугай. Две, а то и три бабки. Парочка студенток. Случайный делец средней руки. И чтоб у всех – свои секреты.

Смотри-ка, Марк, а ты уже оттаиваешь! Может, еще и по поводу сна порефлексируешь? Хм, вот интересно, может ли мое изменившееся состояние быть как-то связано с тем, что я начал практиковать ОС?

Не уверен, но наверняка знаю одно: я совершенно точно стал погружаться лучше и глубже. Вещи, которые мне сегодня померещились, не отличались идеальной четкостью, но я крепче слился со своим сновиденческим «эго»… Хоть и ощущаю себя кем-то еще. Будто надел по ошибке чужое пальто: смотришься в зеркало – и не узнаешь самого себя.

Жажда поскроллить ленту мгновенно одерживает победу над психологической рефлексией. Залипаю в телефон, просматриваю новости. В паблике «Типичный Литератор» выложили статью про По. Во, как раз моя тема. Почитаем.

«“Ворон” мог и не быть стихотворением. Сами посмотрите на темы, которые в нем поднимаются: полночь; томная дремота; неназванный старый том; состояние, в котором человек вот-вот отойдет ко сну. Эти мотивы По не раз использовал в своих рассказах. Взять и отрицание сверхъестественного посетителя – да это самая настоящая “Лигейя”! Или это мог бы быть Родерик Ашер. А то обстоятельство, что Ворон сводит с ума несчастного? Точно так же персонажи эдгаровской прозы терпят психологический крах из-за таких вещей, как черные коты или громкий стук (казалось бы мертвого) сердца. А в случае “Ворона” дополнительный эффект достигается как раз за счет того, что помещены эти темы в поэзию. И в итоге мы имеем стихотворение с запоминающимся ритмом, с понятными рефренами, но при этом без ужаса, который можно назвать отвратительным. Это поэма, которую может прочесть и оценить по достоинству что взрослый, что ребенок».

Про повторяющиеся мотивы автор верно подметил. Впрочем, говорят, По повторно использовал сюжеты еще и потому, что пытался заработать денег не только работой редактором в разных журналах, но и как раз писательством. А деньги были еще как нужны: надо ведь позаботиться о Вирджинии, любви всей его жизни…

Кстати о любви – совсем с Катей забыл списаться.

«С добрым, любимая! Как ты там?»

Ответ приходит практически мгновенно: «Привет. У меня все хорошо:) На учебе. Почему не позвонил?» Я пишу: «Сорри, совсем забегался, на урок опаздываю. Созвонимся чуть позже?» Она отвечает: «Как знаешь: P Я дальше лекцию слушать». И немного погодя: «Люблю тебя». «И я тебя», – отправляю я ей.

Текст про По и этот разговор немного привели мысли в порядок: на душе легчает. Как вдруг – еще одна смс-ка. От Натальи Андреевны. Ох, ну и схлопочу же я сейчас…

«Марк, ты помнишь про урок с Сергеем в 11?»

Только я заношу большие пальцы над цифровой клавиатурой, чтобы расплыться в, честно говоря, мало что значащих извинениях, как вдруг… Одиннадцать! Боже ты мой! На часах же еще только 09:45. Я и правда забыл, да только в свою пользу.

«Конечно помню, – пишу в ответ я. – Даже приеду пораньше, чтобы не опоздать».

И про себя думаю: «Отлично, отлично». Зарядившись надеждой, даже расправляю плечи – все как говорила женщина из TED-выступления про связь между осанкой и уверенностью в себе. Жаль, соседи по маршрутке не оценили мой ход: один уже недовольно кряхтит, а другая одарила прожигающим взглядом.

* * *

– Hi there! – приветствую я ученика.

– Hello! How are you? – уверенно отвечает Сергей. Голос у него слегка высокий, но, надо сказать, ничуть не писклявый.

Урок проходит хорошо. Сергей – ученик выдающийся. Его ждет большое будущее в английском языке, хотя, казалось бы, куда уже выше. Откуда результат? Врожденные способности плюс исправное выполнение домашних заданий. Вот и сейчас он сдал эссе о влиянии интернета на современные аспекты жизни людей, а я пообещал передать текст моей коллеге, которая ведет у Сергея постоянно.

По нему видно, что человек любит то, что изучает. Он даже уже начал подрабатывать переводом видеоигр для одной вполне себе известной компании. Парень определенно кайфует от всего, что связано с языками: не прочь почитать книги на английском, периодически посматривает фильмы и сериалы в оригинале. Метод из Oblivion в действии – и результат не заставил себя долго ждать.

Надо будет обсудить с коллегой возможности Сергея: может, стоит усложнить ему уроки? Не только давать задания из более продвинутых курсов, но и чаще устраивать тренировки на время?.. Чтобы, например, он пересказывал главные события вчерашнего дня, причем строго за минуту и ни секундой больше? Подобное ограничение прекрасно повышает навык говорения – проверено на себе! В конце этого урока я и так дам ему задание побольше, чем обычно задает моя коллега. Все потому, что Сергей – из учеников «с особенными потребностями». Но не в том смысле, что он «альтернативно одаренный» (ну и странный все-таки термин), а в том, что к нему нужен особый подход. И его-то мы парню и обеспечим.

Помню свои занятия в педе. Как и любая другая филологическая группа, наша состояла в основном из девушек. Не раз и не два ловил я их взгляды – и если бы восхищенные! О нет, там было удивление, сменявшееся злобой. А как иначе: ведь в лучших традициях teacher’s pet (так на английском зовется любимчик учителя) я то и дело просил у преподавателей побольше домашки. Например, когда они задумывались «Хм-м, а сколько бы минут подкаста вам сегодня задать?..», я частенько ворчал, что трех минут мало – а потом удивлялся, почему одногруппницы не хотят со мной обедать. Ну и ладно. Зато за расшифровкой новостных подкастов BBC (адрес bbc.co.uk/podcasts помню до сих пор!) я провел немало приятных часов.

В конце урока с умничкой Сергеем рекомендую ему тот самый сайт с подкастами, даю домашку и прощаюсь. На очереди – Юля.

* * *

Юля – девочка непростая. И дело не только в том, что родители позволили ей покраситься в ярко-лиловый в столь юном, по-хорошему – детском возрасте. И не в том, что Юля очень способная и выполняет домашку. Нет-нет. Она непростая потому, что мне иногда кажется: в ее голове заключен разум взрослой женщины.

Серьезно, ей никак не может быть десять! Разве что по свидетельству о рождении или по внешнему виду можно было бы так решить, но никак не по ее речи. От какой еще десятилетней особы можно услышать рассуждения о политических перестановках в стране? Или о роли того или иного философа в развитии крупнейших европейских держав? Вот и я думаю, что ни от какой. А с Юлей вы запросто побеседуете что о «политических» сидельцах, что о Пражской весне 1968-го.

И вот она сидит передо мной, эта взрослая женщина в теле ребенка. Из колонок льется речь с британским акцентом, Юля усердно вписывает пропущенные слова в предложения. Даже в этом ученическом действии сквозит утонченная статность – ни дать ни взять светская львица. Трек заканчивается, и Юля веским, деловитым тоном, столь несвойственным девочкам ее возраста, обращается ко мне.

– Mark, I’m ready, – информирует она меня о своей готовности, и мне трудно не заметить грустную музыкальность ее голоса.

* * *

После занятия за Юлей приходит отец – бледный и, как обычно, одетый в черное. На его лице всегда маска легкой грусти, но сегодня он особенно печален. Юля, вежливо поздоровавшись и кивнув, спрашивает:

– Папа, а можно мне кофе? – Это звучит так, будто Юля с отцом на равных.

– Юлечка, даже не знаю, там же столько кофеина…

– Вы знаете, Юля сегодня так хорошо поработала на занятии, – пытаюсь помочь девочке я.

– Ну хорошо, держи. Сдачу оставь себе.

Юля улыбается, сжимает в кулаке купюру и уверенно идет к автомату. Он несколько поодаль от учебных кабинетов, и, дабы сгладить возникшее между мной и Юлиным папой неловкое молчание, я бормочу что-то банальное, про погоду, как вдруг…

– Вы знаете, – вздыхает он. – А ведь Юленька так похожа на маму.

От того, с каким сожалением он смотрит на дочь, мне становится грустно и не по себе. Вспоминаю: после одного из первых занятий, приметив, что Юлю всегда приводит папа, я имел неловкость поинтересоваться, где же работает мать ребенка. Отец Юли ответил, что нигде. Мне хватило одного взгляда на его помрачневшее лицо, чтобы не лезть больше с глупыми расспросами.

А то, как сам папа смотрит на дочку… Прямо сейчас она стоит в стороне, лакает кофе из пластикового стаканчика и глядит в окно, а он глядит на нее не столько с любовью, сколько со странным отторжением, будто девочка эта – и не его вовсе; но не в том смысле, что от другого мужчины – а в том, что не от этого мира.

Я вам даже скажу еще одну вещь. Стороннему наблюдателю, который не знал бы о нежнейших отношениях между отцом и дочерью, эта вещь могла бы показаться еще более странной. Дело в том, что иногда папа смотрит на Юлю так, будто… будто узнает в ней человека, вернувшегося из мертвых.

Юля возвращается радостная, даже капельку больше похожая на ребенка. Подойдя к нам, опрокидывает стаканчик финальным залпом и выбрасывает в урну. Я прощаюсь и возвращаюсь в главный кабинет – можно сказать «учительскую».

Хм, странно. Опять я совсем один. Что же, сегодня больше никто из преподавателей не придет? Та-ак, ладно посмотрим расписание… И правда. Занятий нет ни у Натальи Андреевны, ни у двух других преподавательниц, ни у меня. Замечательно же! Перспектива поскорее вернуться домой несказанно радует. Но перед этим надо выполнить еще одну типично преподавательскую обязанность.

Настал мой черед дойти до кофейного аппарата: взять «зерновой» мокачино и вернуться в кабинет. «Топливо» набрано, пора трудиться – проверять тесты учеников. Я располагаюсь у большого овального стола, разложив на нем распечатки с правильными ответами: не важно, какого уровня работы я проверяю, рядом всегда лежат «ключи» на всякий случай.

Так-так-так, где у нас первая работа? И? Что же это? Батюшки, ну по классике же парень пошел! «He have two dogs». Нельзя же так писать, третье ведь лицо единственное число в Present Simple. HAS, разумеется.

…Внезапная мысль: к чему мне снился особняк? Странный он, будто в викторианской Англии. И это неопределенное ощущение, что он мне подозрительно знаком, будто я его уже видел. Или, что еще более странно… Будто я уже кому-то о нем рассказывал, кому-то его описывал…

Так, ну а в этом упражнении? «There are a flower in the vase». На ум прискакало бессмертное картменовское «How do I reach this kids??» И обязательно чтобы с его фирменной интонацией. «Ну что ты будешь делать с этими детьми!» – думаю я по-доброму. Ладно, на следующем занятии как раз и начинаем с разбора ошибок в тесте. Пусть раз и навсегда уже запомнят: в конструкции There is // There are, что указывает на наличие чего-то где-то, для одного предмета (a flower же!) ставим THERE IS, а для нескольких – THERE ARE.

…И то, как я себя чувствовал в этом сне… Вот с чем мне нужно разобраться. Кажется, я и испытывал ощущение, что у меня все в порядке и я контролирую ситуацию – наверное, помогло точное следование инструкциям из статьи. Но вот, что подозрительно – одновременно я ощущал, будто это и не мои воспоминания вовсе. Будто мне снится чужой сон…

Смотрим следующую работу. Ага, все те же ошибки, но есть и парочка новеньких. Вот здесь, скажем. Ну кто так слова расставляет? Ну и с чего вы взяли, что ответом на «Who did that?» будет «No, she wasn’t»?.. Да-а, надо будет еще разок прогнать Past Simple с ребятами…

…Но это странное недомогание поутру… Я же читал про возможные побочные эффекты от осознанных сновидений, но не помню, чтобы там упоминалось столь скверное самочувствие…

Еще ошибка, с can. Тоже проходили, совсем недавно. И практиковали этот модальный глагол. В задании просят общий вопрос, значит пишем «Can he go…»

…Ну а что до внутренностей дома? А та девушка? Кажется, в этот раз я смог рассмотреть ее чуточку лучше… Такие черные волосы. Острые черты лица… Нет, точности не было, все как в тумане. И глаза. Совсем не видно глаз. Они за каким-то маревом. И сейчас, когда я вспоминаю тот сон, из глубин подсознания приходит образ, которого – я точно помню! – в самом сне не было: девушка еще одна, не разделилась надвое, и она, сомкнув веки, то кладет ладони на лицо, то убирает их. То кладет, то убирает. И все же, те два цвета, алый и синий: что бы они значили?..

М-да, ошибок и впрямь много: эх, иногда так и хочется крикнуть голосом Картмана «HOW DO U REACH THESE KEEEAHDS?!»

И тем не менее передо мной стоит важный вопрос: возвращаться ли в миры сновидений? Надо ли рисковать еще раз? И вообще, не забыл ли я, для чего все начал? Цель-то была получше узнать Эдгара По. Понять, что он за человек. Вспомнить – как мне казалось, без особых трудов – его биографию, воссоздать в памяти то, как именно он выглядел, его манеры, интонации, черты. А там, чем черт не шутит, может, даже выпить с ним… Но только чутка. Иначе может случиться непоправимое, и – о ужас! – великий Эдгар По кинется на меня с кулаками. А нам ведь такие проблемы не нужны, верно? Даром, что они будут лишь во сне.

Все, настроились. План такой: допроверить оставшиеся работы, а затем встретиться с Женей, моим давним, немного консервативным другом. Я нагрубил ему с утра и отменил встречу, хотя сам же до этого его и пригласил… Надеюсь, он не успел занять вечер чем-то еще. Сяду с ним, расскажу, как у меня дела с осознанными сновидениями. Глядишь, он даст дельный совет или просто поддержит. К тому же мы давно не виделись, а, что ни говори, дружба – это растение, требующее постоянной подпитки.

Потом поеду прямо домой, читать биографию По и, возможно, готовиться к вечернему сеансу. Может, удастся повидаться с Эдгаром? Пускай он будет совсем уж юнцом? Или же попытаться повстречать кого повзрослее? Ладно посмотрим. Я еще не уверен, удастся ли избавиться от кораблей, облаков да непонятных домов и сконструировать собственный сон. Во всяком случае, поработав с фактами из биографии, я постараюсь перенестись в то место, которое интересно мне.

* * *

Сидя в уютном полумраке кафе и задумчиво помешивая только что поданный капучино, я всматривался в лица немногочисленных посетителей и вспоминал, сколько всего мы с Женьком пережили, как в школьные годы, так и после.

Взять, к примеру, двух девушек в дальнем углу кафе, ближе к барной стойке. Я гляжу на них, и передо мной оживает тот славный день, когда я наконец-то набрался смелости и позвал девчонку из школы – парой лет младше или всего на один класс, уже и не упомнишь – в кино. Звали ее Ксюша. И все бы хорошо, но рядом с ней у меня натурально дрожали коленки, да к тому же мысли путались так, что жуть. Вот я и ляпнул, не хочет ли она пойти с подругой. Кажется, я употребил термин «дабл-дейт». Двойное свидание.

Ксюша ответила: да, мол, подруга точно будет рада. Вот и пошли. Боже, как же я тогда был влюблен. В те недели, месяцы, что я лютейшим образом сох по Ксюше, она казалась мне воплощением грации и красоты. Я даже брался за стихосложение, в лучших традициях втюренных подростков слагал вирши с пассажами вроде «длинноногая Афродита». Писал я тогдашний, а стыдно мне сегодняшнему.

Итак, настал день свидания. Мы вчетвером встретились у кинотеатра. Я выдал Женьку и девчонкам билеты. Зашли, заняли места. И началась самая настоящая пытка: в лучших традициях гипертрофированного джентльменства я ждал хоть каких-то знаков от Ксю, но напрочь их не видел – а без знаков продвигать свою армию на ее позиции мне казалось как-то не комильфо. И так все два часа занудного исторического фильма. Вышли, немного погуляли по городу вчетвером… И разошлись по домам. Так у меня с Ксюшей ничего и не вышло. А Женя позже не раз и не два делил со мной бокал, выслушивая мои стенания.

Или вот еще: за соседним столиком что-то лихорадочно строчит в телефоне суровый мужик в костюме. Лысина блестит, что твои ролексы. Этот блеск наполированной маковки напоминает мне еще один случай – как Женек, поддержав очередное мое увлечение, чуть не получил за это люлей.

Тогда в насилии – даром, что так и не состоявшемся – оказались виноваты… барабанная дробь… Компьютерные игры! Как так? Объясняю.

Увлекся я как-то игрулиной про граффити, Marc Ecko’s Getting up: Contest Under pressure. Бегаешь по городу, лазаешь по стройкам, расписываешь виртуальные стены, иногда бьешься с не менее виртуальными противниками. Эта видеоигра стала для меня лазейкой в мир граффити: я купил несколько баллончиков, начал пробовать трафареты. Самое смешное, что из-за собственной лютой неуклюжести в плане рисования – все верно, рисовать у меня не получалось с самого детства и не получается до сих пор – я факапился по страшному. А Женек мне пытался помочь, как мог: то фильм тематический со мной посмотрит, то пойдет на вылазку – «побомбить».