Текст книги "Щит и Меч нашей Родины"

Политическому руководству страны, наверное, стоит всерьез присмотреться к этому генеральскому феномену (да и детально разобраться: такое уж ли это достоинство высшего офицерского состава). Потому что в природе так не бывает – рыбье молчание и услужливая покорность в мирное время и редкое мужество в военное. Подобные черты отечественного высшего офицерского состава могут привести к самой главной беде – утрате управления войсками и общему поражению в войне. А последнюю да в условиях современной военно-политической обстановки еще никто не отменял. Такие люди, конечно, свои части и соединения на Сенатскую площадь не выведут (как 14 декабря 1825 года), тут власть может быть абсолютно спокойна, но способны ли военачальники, не имеющие чувства собственного достоинства, побеждать в войнах – вопрос открытый.

А в целом вопрос о генеральском мужестве, чести и достоинстве абсолютно не исследован. Тема, как говорится, не раскрыта. Но завет великого Александра Суворова сегодня, похоже, не в чести.

Силовое решение есть всегда

Даже сегодня среди некоторых российских политиков в ходу особо популярные в недавнем прошлом выражения – «проблема силового решения не имеет», «простых решений этого вопроса нет» и «все войны заканчиваются миром». Следует отметить, что чаще всего подобные словосочетания употреблялись, когда ведение военных действий по тем или иным причинам не приводило к быстрой и решительной победе.

Помимо всего прочего, значительная часть политической элиты российского общества (да и рядовых граждан РФ) убеждена, что в наступившем XXI веке войны будут вестись каким-то особенным способом, отличным от прошедших эпох. Исследователи будущим войнам даже присваивают номера определенных поколений (чего, надо сказать, не было за всю историю человечества). Предполагается, что в ходе так называемой бесконтактной вооруженной борьбы удары высокоточным оружием будут наносить только по военным объектам с хирургической точностью, а в районе боевых действий будет кипеть обычная жизнь. И население потерпевшей поражение страны даже не сразу поймет, что ее армия разбита, а лидеры государства уже подписали акт о безоговорочной капитуляции.

Эта ересь в настоящее время уже достаточно широко пустила свои корни. И высказывать иную точку зрения подчас становится даже неприлично. Однако обратимся к примерам недавнего прошлого. Закончилась ли убедительной победой американцев феерическая бесконтактная война в Ираке образца 2003 года? На первый взгляд, да: режим Саддама Хусейна был сокрушен, его армия прекратила существование. Однако общий стратегический результат более чем сомнителен. Аналогичную афганскую кампанию, наверное, не имеет смысла даже обсуждать. Американцы никак не могут поставить запятую в нужном месте – «уйти нельзя остаться». Короче говоря, явно происходит что-то неладное. И не помогло ни высокоточное оружие, ни точечное уничтожение боевиков. Ошибки, скорее всего, были заложены на уровне идеологии и принципов.

Обратимся к классику. Итак, Карл Клаузевиц: «Некоторые филантропы могут, пожалуй, вообразить, что можно искусственным образом без особого кровопролития обезоружить и сокрушить и что к этому-де именно и должно тяготеть военное искусство. Как ни соблазнительна такая мысль, тем не менее она содержит заблуждение и его следует рассеять. Война – дело опасное, и заблуждения, имеющие своим источником добродушие, для нее самые пагубные. Применение физического насилия во всем его объеме никоим образом не исключает содействия разума; поэтому тот, кто этим насилием пользуется, ничем не стесняясь и не щадя крови, приобретает огромный перевес над противником, который этого не делает. Таким образом, один предписывает закон другому; оба противника до последней крайности напрягают усилия; нет других пределов этому напряжению, кроме тех, которые ставятся внутренними противодействующими силами.

Так и надо смотреть на войну; было бы бесполезно, даже неразумно из-за отвращения к суровости ее стихии упускать из виду ее природные свойства. Если войны цивилизованных народов гораздо менее жестоки и разрушительны, чем войны диких народов, то это обусловливается как уровнем общественного состояния, на котором находятся воюющие государства, так и их взаимными отношениями. Война исходит из этого общественного состояния государств и их взаимоотношений, ими она обусловливается, ими она ограничивается и умеряется. Но все это не относится к подлинной сути войны и притекает в войну извне. Введение принципа ограничения и умеренности в философию самой войны представляет полнейший абсурд».

В наше якобы гуманное время считается, что Клаузевиц устарел и сегодня военные кампании ведутся по другим законам. Более чем опасное заблуждение, которое нужно развеять как можно быстрее. Как только в планирование и организацию боевых действий начинают закладываться принципы ограничения и умеренности (типа пресловутой современной российской «локализации» и «нейтрализации»), так сразу на выходе получается «проблема силового решения не имеет» и «простых решений этого вопроса нет».

Но если главнокомандующий руководствуется суворовским «Руби, коли, гони, отрезывай, не упускай! Ура! Чудеса творят братцы!», то и результат может быть только один – ослепительный успех, которым будут гордиться многие и многие поколения россиян.

И наконец, если хоть единожды в политической и военной среде в ходе вооруженной борьбы прозвучало выражение «все войны заканчиваются миром», то это явный признак пораженчества и измены национальным интересам страны.

Солдатская этика

И свой, и чужой исторический опыт свидетельствует о том, что это важнейший фактор боеспособности армии.

О действиях не только наших противников, но и союзников по двум мировым войнам долгое время полагалось писать в уничижительном или, в лучшем случае, снисходительно-издевательском тоне. Лишь много лет спустя после 1945 года начали говорить о сильных сторонах германской армии. Однако и тогда в отношении вермахта считались абсолютно неприемлемыми слова «доблесть», «долг», «честь». Это по-прежнему очень мешает беспристрастно разобраться в произошедших шесть десятилетий назад событиях и учесть уроки истории.

Накануне катастрофы

Итак, конец апреля 1945 года. Часы третьего рейха сочтены. Даже самый покорный германский солдат не мог не понимать безнадежности дальнейшего сопротивления. Через несколько дней все будет кончено. Однако в соединениях и частях немецкой армии незаметно и малейших признаков чего-либо похожего на разложение или недовольство. Как и в лучшие времена вермахта, генералы связаны с вышестоящим командованием и со своими подчиненными долгом и честью. Немецкий солдат по-прежнему выполняет свои воинские обязанности с присущей ему беспримерной дисциплинированностью.

А ведь германские войска к этому времени далеко не представляют собой монолита образца 1939–1942 гг., периода блистательных военных побед тевтонского оружия. Они невероятно пестры. На передовых позициях Западного и Восточного фронтов можно встретить кого угодно – тут и солдаты из «спешенных» частей ВВС, и подразделения кригсмарине, оставшиеся без кораблей, полицейские, старики, подростки, даже специальные батальоны из людей, страдающих желудочными заболеваниями или ушными болезнями.

И в то же время в германской армии отдаются и выполняются приказания, солдаты упорно бьются за каждую улицу, каждый дом, любую естественную преграду – и все это без малейшей надежды на общий успех. В чем же секрет этого феномена фантастической дисциплинированности и организованности погибающей армии? Объяснений тут может быть множество, однако попробуем поразмыслить над некоторыми историческими примерами.

Сам убегай, товарища не выручай

Начнем, пожалуй, с директивы Ставки ВГК № 170569 от 15 августа 1942 г.:

«…немцы никогда не покидают своих частей, окруженных советскими войсками, и всеми возможными силами и средствами стараются во что бы то ни стало пробиться к ним и спасти их. У советского руководства должно быть больше товарищеского чувства к своим окруженным частям, чем у немецко-фашистского командования. На деле, однако, оказывается, что советское командование проявляет меньше заботы о своих окруженных частях, чем немецкое. Это кладет пятно позора на советское командование. Ставка считает делом чести… спасение окруженных частей…»

Надо отметить, что одним из лучших достижений отечественной военной истории являлся выработанный столетиями кодекс нравственности в русской армии. Речь идет прежде всего о таких непреходящих ценностях, как честь и воинский долг. В течение своего многовекового существования российское воинство руководствовалось девизом «Нет счастья большего, чем положить жизнь за други своя». Именно этим во многом объясняется большая стойкость русских войск в бою, способность к самопожертвованию, верность присяге и воинскому долгу. Солдат всегда был уверен: братья по оружию и военачальники никогда не бросят его в момент смертельной опасности и будут предпринимать все возможное (и невозможное), чтобы выручить попавшего в беду воина.

И тем неслыханнее совершенно невообразимые с точки зрения солдатской этики случаи с нашими войсками, имевшие место в ходе Великой Отечественной войны.

Рассмотрим хотя бы два из них (на самом деле их было гораздо больше).

Во второй половине июня 1942 года стало ясно, что Севастополь, несмотря на все героические усилия оборонявшей его отдельной Приморской армии и Черноморского флота, не удержать. Рано утром 30 июня 1942 года от руководителя Севастопольского оборонительного района вице-адмирала Филиппа Октябрьского в Ставку ВГК ушла шифровка: «Противник ворвался с северной стороны на корабельную сторону. Боевые действия принимают характер уличных боев. Оставшиеся войска сильно устали, ярко выражая апатию. Резко увеличилось количество самоутечки, хотя большинство продолжает героически драться. Противник резко увеличил нажим авиацией, танками, учитывая резкое снижение нашей огневой мощи; надо считать, при таком положении мы продержимся максимум два-три дня.

Исходя из данной конкретной обстановки, прошу Вас разрешить мне в ночь с 30.6 на 1.7.42 года вывезти самолетами «Дуглас» 200–250 ответственных работников, командиров на Кавказ, а также, если удастся, самому покинуть Севастополь, оставив здесь своего заместителя генерал-майора Петрова».

Если перевести это на бытовой язык, то шифровка означает: «разрешите самим смыться, а подчиненных мы бросаем». И какова скромность – «если удастся, самому покинуть Севастополь»!

Через несколько часов из Москвы был получен ответ: «Ставка Верховного Главнокомандования утверждает Ваши предложения по Севастополю и приказывает приступить к их немедленному выполнению».

А вот уже Октябрьский докладывает из Краснодара: «…вместе со мной в ночь на 1 июля на всех имеющихся средствах из Севастополя вывезено около 600 человек руководящего состава армии и флота и гражданских организаций… Отрезанные и окруженные бойцы продолжают ожесточенную борьбу с врагом и, как правило, в плен не сдаются. Примером чему является то, что до сих пор продолжается борьба в районе Мекензиевы Горы и Любимовка».

Шестьсот человек – это все командиры и политработники Черноморского флота и Приморской армии от командира полка и выше. Настает утро 1 июля 1942 года, и защитники Севастополя узнают, что все начальники «уехали». Попробуйте теперь представить себе чувства и настроения бойцов… Вот тебе и «офицеры суть солдатам, яко отцы детям» (Петр Великий)!

И только «высоконравственный» человек из спокойного в то время Краснодара мог написать в донесении – «отрезанные и окруженные бойцы продолжают ожесточенную борьбу с врагом и, как правило, в плен не сдаются».

Наконец, совершенно необъяснимый факт – военный совет Черноморского флота из осажденного Севастополя улетел на двух «дугласах», а сухопутным командирам для эвакуации было предоставлено две подводных лодки.

Между прочим, когда одному из руководителей первой Севастопольской обороны адмиралу Нахимову стала ясна невозможность в сложившихся на июнь 1855 года условиях отстоять Севастополь, флотоводец вышел на бастион и подставил лоб под пулю. Офицеры упрашивали его сойти с кургана, особенно сильно в этот день обстреливавшегося, но Павел Степанович, чувствуя, что выше его моральных сил пережить падение крепости, искал в этот день смерти. С его гибелью, отмечают современники, все защитники Севастополя, от генерала и адмирала до солдата и матроса, почувствовали, что не стало человека, при котором оставление крепости считалось делом немыслимым. Когда русская армия уходила с Южной стороны, командиры увели войска из крепости по понтонному мосту, не оставив ни одного солдата. Что же, генералы и адмиралы были в те времена рыцарями. А история все-таки своеобразно наказала руководителей второй обороны Севастополя – их имена совершенно не зафиксировались и никак не запечатлелись в народной памяти. Имя Нахимова известно каждому, а кто такие Октябрьский? Кулаков (член военного совета ЧФ)?

Теперь о немцах. Вот шифровка командующего 6-й германской армией, окруженной нашими войсками под Сталинградом, генерал-полковника Фридриха фон Паулюса от 24 января 1943 года: «Предлагаю вывезти из котла отдельных специалистов – солдат и офицеров, которые могут быть использованы в дальнейших боевых действиях. Приказ об этом должен быть отдан возможно скорее, так как вскоре посадка самолетов станет невозможной. Офицеров прошу указать по имени. Обо мне, конечно, речи быть не может».

Генерал-фельдмаршал Эрих фон Майнштейн по данному поводу высказался так: «В связи с этой радиограммой Паулюса я хотел бы сказать об эвакуации отдельных лиц следующее. С чисто деловой точки зрения, естественно, было бы желательно спасти возможно большее число ценных специалистов, конечно, независимо от их звания. И с человеческой точки зрения понятно, что хотелось бы и надо было стараться спасти каждого. Но эту эвакуацию необходимо было рассматривать и с точки зрения солдатской этики. Нормы солдатской этики требуют, чтобы в первую очередь были эвакуированы раненые. Меры к их эвакуации предпринимались, и эффект их в столь сложной обстановке был разителен. Но эвакуация специалистов могла быть произведена только за счет эвакуации раненых. Кроме того, неизбежно большинство эвакуируемых специалистов составили бы офицеры, так как благодаря их подготовке и опыту они представляют большую ценность в войне, чем рядовые солдаты (если речь не идет о специалистах, имеющих совершенно особую техническую или научную подготовку). Но в той обстановке, в которой находилась 6-я армия, по понятиям немецкой солдатской этики, когда речь шла о спасении жизни, офицеры должны были уступить первую очередь солдатам, за которых они несли ответственность».

Вскоре генерал-полковник Паулюс получил ответ генерального штаба сухопутных войск: «…в отношении эвакуации специалистов: фюрер в просьбе отказал».

То есть пленение более 20 немецких генералов в районе Сталинграда связано в первую очередь с тем, что они до конца разделили участь своих войск. А могли быть эвакуированы в любой момент. Не следует также забывать о том, что немцы вывезли из котла тридцать тысяч раненых. Место для двух десятков генералов при желании всегда бы нашлось.

Простота по-русски

Практически всем великим полководцам прошлого и настоящего свойственны идентичные черты. Помимо всего прочего, это подвижность и выносливость, простота личной жизни, нетребовательность в пище и одежде, малая потребность в отдыхе, отсутствие ритуала в деловых сношениях – все это давало им значительное число часов для продуктивной работы.

Например, фельдмаршал Эрвин Роммель, о котором Уинстон Черчилль в свое время говорил: «Мы имеем перед собой очень смелого и искусного противника и – да будет мне позволено сказать, несмотря на угар войны, – выдающегося полководца». Вот несколько штрихов из быта Роммеля. Завтрак его состоял из нескольких бутербродов, которые он съедал в машине, и глотка чая из фляги; поздний обед был не менее спартанским. Он требовал, чтобы лично ему и его штабу выдавали такой же паек, как и войскам. Ложился Роммель поздно, а уже с первыми лучами солнца был в штабе или в боевых порядках войск.

А вот образцы из жизни наших руководителей. К примеру, директива заместителя начальника Генерального штаба начальнику штаба Дальневосточного фронта от 20 июня 1943 г. № 217/1/орг: «…в личном пользовании командующего 25-й армией содержатся семь легковых машин, семь шоферов, пять поваров. У членов Военного совета 25-й армии по три машины и по три шофера. Помимо этого, содержится нештатная конюшня в составе 9 лошадей и 7 коноводов. В штабах фронта и армий на должностях шоферов, как правило, вместо рядового состава содержится младший начсостав. Предлагаю призвать к порядку тов. Парусинова и ликвидировать обнаруженные нарушения штатной дисциплины».

Вот ведь как. Мало того, что генерал (кому он ныне известен?) завел себе по несколько автомобилей и поваров, так еще и конюшню. Это, надо полагать, чтобы при желании гулкой ранью проскакать в свое удовольствие. И что же предлагает Генштаб штабу ДВФ? Освободить командующего 25-й армии от занимаемой должности и назначить с понижением? Предупредить Парусинова о неполном служебном соответствии? Объявить ему строгий выговор, на худой конец? Ничего подобного! В директиве сказано – призвать к порядку. И не более того. То есть всего лишь пожурить. Тем более указания адресованы даже не командующему ДВФ, а начальнику штаба. Профессионалам это о многом говорит. И сколько у нас было таких Парусиновых!

К слову говоря, вглядитесь в фотографии тех лет. Внешний вид большинства наших военачальников вовсе не говорит о том, что они завтракали бутербродами в машине и строго требовали себе щи да кашу из солдатского котла. Армия победившего пролетариата была уникальна в том числе и тем, что в ней существовала строгая ранжировка по количеству и качеству питания, в отличие от той же немецкой, где один паек полагался и солдату, и генералу. Кстати, немцев в годы Второй мировой войны необычайно удивляло то обстоятельство, что у румын, итальянцев и венгров офицерский паек значительно отличался в лучшую сторону по качеству от солдатского. По их понятиям, это противоречило духу товарищества и воинского братства.

У нас же даже командиру взвода полагалось дополнительное питание (масло, печенье, рыбные консервы), а чем выше должность и звание, тем эта разница была существеннее. Например, при полевом управлении фронта (армии) имелось несколько столовых – военного совета, политуправления и простая военторговская – для рядовых работников. В то же время в войсках действующей армии отмечались случаи гибели военнослужащих от истощения (Калининский фронт, 1943 год).

Еще один штрих. Генштаб указывает командующему войсками Центрального фронта о грубом обращении командира 24-го стрелкового корпуса с подчиненными – № 12908 от 3 июля 1943 г.: «…по имеющимся данным, в среде руководящего состава 24-го ск сложилась нездоровая обстановка в результате чрезвычайной грубости со стороны командира корпуса генерал-майора Кирюхина. Постоянная ругань, угрозы расстрела и оскорбления своих заместителей и начальника штаба вошли в систему. Прошу указать генерал-майору Кирюхину на необходимость немедленного изжития подобного отношения к своим подчиненным».

А ведь этот Кирюхин брал пример с вышестоящих начальников – командующих войсками фронтов, армиями, представителей Ставки. У этих военачальников самых ходовым словом в общении с подчиненными было слово «застрелю!» Попробуйте представить такое в любой другой армии – французской, американской, немецкой, в среде потомственных военных. Помимо словесных оскорблений и угроз, в рабоче-крестьянской армии, не будет большим преувеличением сказать, пышным цветом процветал и самый заурядный мордобой.

Тут, думается, кроется лишь одна из причин (подчеркнем, всего лишь одна) того, почему порой окруженные соединения и части Красной Армии практически не оказывали организованного сопротивления. Они (особенно в начале войны), случалось, стремительно, за несколько суток, превращались в неуправляемые стада и сотнями тысяч сдавались в плен, хотя нередко попадали в кольцо с немалыми запасами вооружения, военной техники, боеприпасов, продовольствия. Вместо сопротивления врагу военнослужащие (и командный состав в том числе) иногда перепивались, мародерствовали и разыскивали своих командиров с целью сведения личных счетов.

Необходимо с горечью признать: у немцев вера младших в старших и взаимное уважение между командирами и рядовыми бойцами были значительно крепче, чем у нас. Наконец, качество войск, их подготовка, уровень выучки командного состава были существенно выше. Этим во многом и объясняется тот феномен, что до самой капитуляции германские вооруженные силы сохранили управляемость и боеспособность.

Сделаны ли выводы из печальных уроков Великой Отечественной? Увы…

По-прежнему у нас много говорится о коллективизме, войсковом товариществе, боевом братстве, но в то же время для укрепления и развития этих важных составляющих боеспособности войск мало что делается реально. Положа руку на сердце, спросим: продовольственная и вещевая ранжировка, грубость и хамство старших по отношению к младшим, привилегии одним и отсутствие элементарных прав у других – разве все это в далеком прошлом? Поэтому-то поучительный опыт любых других армий в строительстве и воспитании войск внимательно изучать и оценивать представляется далеко не лишним.