Текст книги "Каникулы Уморушки"

Михаил Каришнев-Лубоцкий
Каникулы Уморушки
сказочная повесть

Часть первая
Неудачное похищение

Глава первая,
в которой Маришка становится принцессой и получает загадочное письмо

Маришка стала принцессой после третьего класса. А случилось это вот как. Однажды на самом-самом последнем уроке, когда учебный год уже заканчивался и начинались летние каникулы, в третий «Б» кто-то тихонько постучался.

– Войдите, – сказала Маришкина учительница Ирина Петровна.

И в класс вошел Игорь Игоревич Башмаков – преподаватель русского языка и литературы. Извинившись за вторжение, он поздоровался и попросил Ирину Петровну разрешить ему сделать небольшое объявление.

– Пожалуйста, Игорь Игоревич, объявляйте, – милостиво разрешила учительница.

И тогда Башмаков повернулся к классу и…

…С этого-то и началась наша история.

– Вы знаете, ребята, – сказал Игорь Игоревич, – что скоро состоится смотр школьных драмкружков. А у нас ЧП: исполнители главных ролей Саша и Даша Сундуковы переехали в другой город на новое местожительство! Мы сделали декорации, сшили костюмы, выучили свои роли назубок, – а главных артистов нет! Может быть, в вашем классе они найдутся?

И Игорь Игоревич со жгучей надеждой посмотрел на третий «Б».

– У нас все артисты! – сказала Ирина Петровна с гордостью за свой класс. – Выбирайте любых!!

Сраженный такой щедростью, Игорь Игоревич на мгновение растерялся, но потом опомнился и бросился выискивать из сорока мастеров сцены двух подходящих для спектакля. Выбор его остановился в конце концов на Маришке Королевой и Пете Брыклине.

– Вот… – сказал он нерешительно, все еще боясь ошибиться. – Эти двое подходят… – И уже с опозданием спросил Маришку и Петю:

– А вы хотите в спектакле участвовать?

– Конечно, хочу! – не раздумывая, ответила Маришка.

А Брыклин сказал:

– Смотря кого играть…

– Ты – Кота в сапогах, а девочка – принцессу. Костюмы уже готовы и словно на вас сшиты. Ну что: согласны?

– А можно я буду не в сапогах, а в кроссовках? – снова полюбопытствовал Брыклин. – В кроссовках бегать удобнее.

– Бегать тебе не придется, у нас маленькая сцена, – ответил Игорь Игоревич. – И, потом, где ты читал про Кота в кроссовках? В мировой литературе такого образа нет. Это твое свежее прочтение классики?

Не дождавшись ответа от Пети, Башмаков объявил:

– Смотр школьных театральных коллективов начнется первого июня и продлится десять дней. У нас мало времени и уйма работы! До встречи, ребята!

И Игорь Игоревич, поблагодарив Ирину Петровну и еще раз перед ней извинившись, ушел. А Ирина Петровна, усмирив лишь одним взглядом из-под черных бровей расшумевшийся класс, сказала:

– Надеюсь, что Маришка и Петя не посрамят третий «Б» и выступят в спектакле достойно. Удачи вам, Брыклин и Королева! После смотра можете разъезжаться по дедушкам, бабушкам и лагерям отдыха, а сейчас – за работу!

И тут прозвенел звонок: последний звонок в этом учебном году.

– Счастливо вам отдохнуть, ребята! – улыбнулась Ирина Петровна. – Все свободны! До встречи в сентябре!

Бывший третий «Б» дружно сорвался с мест и вытек шумящим ручьем на улицу.

А на улице была весна: радуясь теплу и синему небу, кричали, как первоклассники на перемене, воробьи на деревьях, тополиный пух белой метелью кружил по пыльным улочкам Светлогорска, небольшие пестрые компании здешних собачонок деловито перебегали центральную площадь города и пропадали в густых зарослях горпаркового чертополоха, на крышах домов и государственных учреждений коты и кошки принимали солнечные ванны, лениво подставляя целительным лучам свои спины, бока и мохнатые брюшки, где могла, из земли, из-под асфальта лезла трава, тянулись вслед за ней неприхотливые одуванчики. Лето стучалось в ворота Светлогорска – триста семьдесят шестое лето в его жизни.

Маришке хотелось гулять и гулять по тополиной пороше, вспугивая очумевших от майской теплыни воробышков, но нужно было идти домой радовать родителей своими успехами. Папа и мама обещали вырваться к обеду на часок к дочке, но почему-то не вырвались, и квартира была без них тиха, как остановившиеся часы. Тогда Маришка решила позвонить родителям на работу.

– Это ты, Маришка? – спросил в трубке папин-мамин коллега Гейзеровский. – Как дела?

– Отлично, – ответила Маришка.

– А в дневнике?

– Тоже отлично. Дядя Гоша, где родители?

– Порадовать хочешь? – Гейзеровский тяжело вздохнул. – Сейчас не получится: они оба в морозильнике сидят. Срочно потребовалось испытание нового снегообразователя.

– А когда они оттуда вылезут?

– Кто его знает… К ужину будут дома. А ты, Маришка, обедай самостоятельно и здорово не скучай.

И дядя Гоша положил трубку.

Обедать не хотелось, тем более в одиночестве.

– Мало ли чего тебе не хочется! – сказала сама себе Маришка, поставила греться на плиту кастрюлю со щами и отправилась доставать газеты и журналы из почтового ящика.

Кроме обычной корреспонденции она обнаружила в ящике странный конверт, без марки, с какими-то каракулями. Вот такой:

Маришке Каралевай

в Свитлагорск

на улицу Гогаля

от У.М.

«Странно, – подумала Маришка, – марки нет, адрес кое-как написан, а письмо дошло… Чудеса!»

И она побежала обратно в квартиру, на ходу разрывая конверт и гадая, от кого бы могло быть это послание.

С первых же строчек Маришке стало ясно, кто скрывался за этими загадочными «У.М.». Ну, конечно же, Уморушка! Маришка выключила газовую плиту и погрузилась в чтение. И вот что она прочла:

«Здравствуй мая падрушка Мариша! Горячий привет тибе, Мите и Иван Иванычу от миня, Шустрика и деда Калины и всех-всех! И всем-всем! Во первых страках своево писма саабчаю тибе што я кончила первый клас и пиришла во второй. Чиво и тибе жалаю! У нас все харашо, все живы и здоровы и никто Чащу не рубит и пусть папробует. Я соскучилась по тибе и вам. А ты соскучилась? Я приеду к тибе пагастить на нидельку обязательно. Можно я приеду? До горада я дабирусь сама а там встричай за околицей где чугунка кончаица и люди вылазят. Буду скоро в перву ночь как народитца месяц. Не проспи! От миня, Шустрика, деда Калины и всех-всех горячий привет тибе и все-всем! Астаюсь твая вечная падрушка Умора Муромская.

Цалую и обнимаю крепка-крепка».

Весь текст Уморушкиного письма был разукрашен красным карандашом Калины Калиныча, а в самом низу письма была сделана приписка: «Ай-ай-ай… Стыдно, Уморушка! Перепиши!»

Под этой припиской синела другая: «Извините за ошипки. Пириписывать некада. У.М.».

Маришка так обрадовалась, что сразу же захотела поделиться своей радостью с кем-нибудь из близких. Но папа и мама еще сидели в морозильнике, Митя находился за много километров от Светлогорска и единственный человек, с которым можно было бы поделиться здесь ТАКОЙ новостью, был, конечно, Иван Иванович Гвоздиков.

– Иван Иванович! – закричала Маришка в трубку, как только старый учитель подошел к телефону. – Уморушка приезжает!

– Здравствуйте, Мария Васильевна, – сказал Гвоздиков, – докладывайте по порядку.

– Ой, простите, здравствуйте… – Маришка помолчала секунды две и снова сообщила: – Уморушка приезжает. Одна. На недельку. Когда месяц народится. Встречать за околицей, где чугунка кончается.

– Очень приятно, я рад, – донесся потеплевший голос Гвоздикова. – А то, признаться, что-то я заскучал…

– Уморушка вас развеселит! – бодро выкрикнула Маришка.

– В этом я не сомневаюсь, – охотно согласился Иван Иванович. – Теперь, главное, не проворонить гостью: не очень точно она определила место встречи и дату приезда.

– А правда, – удивилась Маришка, – где у нас околица? А где чугунка? А когда месяц народится?

Маришка ахнула, ойкнула и затараторила в телефонную трубку: – Иван Иванович, провороним! Чугунку не знаем, околицы нет, с месяцем тоже ничего не ясно! Провороним, Иван Иванович!

– Погоди, Мария Васильевна, успокойся. Ты что: письмо получила или телеграмму?

– Письмо!

– Обратный адрес есть? Хотя какой так обратный… – Иван Иванович помолчал немного и снова спросил:

– Про деда Калину пишет?

– Пишет! Калина Калиныч приветы шлет!

– Приветы… Спасибо, конечно… А провожатых?

– Ничего про них не написано!

Гвоздков помолчал еще полминуты. Маришка, собрав всю свою волю в кулак, молчала тоже. Наконец Иван Иванович произнес нерешительно:

– Ну что ж, займусь рассчетами. Ночь рождения месяца узнать для нас, Мария Васильевна, пустяки. Околица, как я полагаю, находится там, где чугунка кончается. А кончается она для лешаков там, где для нас начинается. Понятно?

– Почти, – честно призналась Маришка. – А где эта чугунка кончается и где начинается?

– Я так понимаю, – самодовольно хмыкнул в трубку Иван Иванович, гордясь своей сообразительностью, – что начинается и кончается она у вокзала. Ведь чугунка – это железная дорога!

– Правильно, Иван Иванович, правильно! – радостно прокричала в ответ Маришка. – Как я только сама не догадалась!

– Еще успеешь Уморушкины загадки поотгадывать, – успокоил ее Гвоздиков. – У нашей лесовички этого добра впрок заготовлено. Давай лучше подумаем, на каком поезде она приедет. На утреннем или вечернем?

– А мы оба встретим!

– Ну что ж, Александр Македонский вряд ли смог бы лучше тебя ответить на этот вопрос. Встретим оба, – Иван Иванович подумал немного о чем-то и добавил:

– Вот что, Мария Васильевна, пусть твои родители мне вечером позвонят. Мы с ними посоветуемся, как лучше гостью принять.

– Хорошо, – ответила Маришка и, попрощавшись с Гвоздиковым, положила трубку на место.

Глава вторая,
в которой Маришку оставляют на попечение

А вечером Маришка узнала еще одну новость: ее родители едут в срочную командировку! Новая модель снегообразователя, над которой бился весь папин-мамин коллектив целый год, удалась наславу. Но работал он пока только в морозильнике: в теплом помещении из него текла вода, а снег почему-то не лез.

– Опробуем снегообразователь в Заполярье и вернемся, – сказал папа Маришке. – А ты у дедушки с бабушкой погостишь.

– Стране нужен хлеб, а хлебу нужен снег, – сказала мама.

– Я понимаю… – Маришка, и правда, все понимала. – И к дедушке с бабушкой я хочу…

– Так в чем же дело? – удивился папа.

– Сегодня и поедешь, – заявила мама. – Дорога знакомая, не первый раз едешь.

– Я куда хочешь доеду, – скромно призналась Маришка, – дороги я не боюсь. Но у нас в школе смотр драмкружка. Городской смотр! А я участвую.

Папа сел на диван и задумался. Положение было безвыходным: самолет в Заполярье улетал на рассвете, дочку оставлять одну было нельзя ни под каким видом, срывать участие в смотре тоже получалось как-то непорядочно.

– А я еще письмо получила… – подлила масла в огонь Маришка. – Ко мне подружка в гости едет.

И она достала странный конверт и показала его родителям.

– Это еще от кого? – удивилась мама. – Боже, какие каракули!

– Она в первом классе пока. Правда, уже закончила…

– Кто же это такая? – папа повертел конверт в руках. – «У.М.» Ульяна? Урсула?

– Уморушка! – улыбнулась Маришка. – Помните, я вам про нее рассказывала?

– Сказку твою мы помним, но верить в такие фантазии отказываемся, ты уж извини, – Мама присела к папе на диван и усадила рядом дочку. – Леших не бывает, это – фольклор, народные предания и легенды.

– А это? – Маришка снова показала родителям кривобокий конверт.

– А это глупые шутки твоих подружек, – мама упорно стояла на своем. – Тебя разыграли, а ты поверила. Обыкновенная первоапрельская шутка.

– Май на дворе, без пяти минут июнь, – папа снова взял в руки конверт, снова повертел его перед глазами и, немного смущаясь, спросил:

– Почитать можно?

– Секретов нет, читайте.

Папа и мама склонились над письмом. Минуты три в комнате было тихо. Наконец, кончив читать, мама сказала:

– Конечно, это розыгрыш. Хорошо продуманный оригинальный розыгрыш. Слова-то какие употребляют: «околица», «чугунка»… Нынешние дети таких слов и не слыхали, наверно.

– В книгах зато читали, – папа почему-то не спорил с мамой, скорее, поддакивал. – А вот написали как ловко! Нарочно так не напишешь.

– Ловко это написано или не ловко – для Маришки не имеет уже никакого значения. Вечерним поездом она едет в Апалиху. – Мама поднялась с дивана, готовая к решительным действиям. – В школе найдут замену нашей артистке.

– Смотр через десять дней! Я – принцесса! Все роли уже распределены! – Маришка готова была заплакать, но, конечно, плакать не стала. – Через десять дней – пожалуйста! – поеду в Апалиху.

– Десять дней одна в городской квартире? С цветным телевизором, газовой плитой и с английским замком? Ну уж нет!

Мама достала Маришкин чемодан и стала укладывать вещи.

– Может быть, соседи посмотрят? – робко вмешался папа. – Всего-то десять дней…

– А ты их видел когда-нибудь – наших соседей? Ты помнишь, как их зовут?

Папа напряг свою тренированную память ученого, но вспомнить соседей по этажу не смог.

– Вот и познакомимся… Три года рядом живем, а друг дружку не знаем.

– У нас в Заполярье самолет улетает, а ты знакомиться с соседями решил! Поздно спохватился.

– Лучше поздно, чем никогда… – Папа тоже поднялся с дивана, положил конверт на стол и тяжело вздохнул:

– Приедет гостья, а у нас никого нет… Не по-людски это.

– Какая гостья? – ахнула мама и посмотрела на папу так, как будто впервые его увидела. Ты что, Вась?.. Какая гостья?..

– Может, и никакой… А может… – папа махнул рукой и не стал договаривать.

Но мама и Маришка его хорошо поняли.

– А еще ученый человек!.. Кандидат наук!.. В леших верит!

Маришка испугалась, что родители могут впервые в жизни серьезно поссориться, и поспешила вмешаться:

– Ну хорошо-хорошо! Леших нет, а подружка все-таки приезжает! Хоть у Ивана Ивановича спросите!

– У какого Ивана Ивановича? – удивилась мама. – У дедушкиного приятеля?

– Ну да, у него!

– Он тоже хороший фантазер, тебе не уступит, – мама закрыла чемодан, отложила его в сторону. – Ты помнишь, что он наговорил нам тогда? – обратилась она к папе.

– Ничего сверх того, что рассказала Маришка. Он просто подтвердил ее слова.

– Он подтвердил ее сказки!

– Веселый старик, что тут плохого?

Маришка подошла к телефону и набрала номер Гвоздикова.

– Иван Иванович? Добрый вечер! Да, передаю трубку папе, – и Маришка протянула трубку отцу.

Пожалуй, ни к чему пересказывать весь длинный и путанный разговор Маришкиных родителей с Иваном Ивановичем: разговор получился не из легких. Но кончился он победой старого учителя. Когда папа положил трубку на место и вытер пот со лба, он устало сказал:

– Ну что ж, Мария… ваша взяла! Оставляем тебя Ивану Ивановичу на попечение. Встречайте свою Уморушку, участвуйте в смотре и – марш в Апалиху! – на летний отдых.

– И чтоб никаких приключений! – строго добавила мама.

– А это уж как получится… – тихо прошептала Маришка и стала готовится к переезду на квартиру Ивана Ивановича.

Глава третья,
в которой Калину Калиныча тянут за язык

Когда Уморушка пошла в школу, то она сделала очень неприятное для себя открытие: оказывается, на уроке нужно сидеть тихо и смирно, а если хочешь что-то сказать, то следует поднять правую руку (левую почему-то нельзя!) и терпеливо ждать, когда тебя спросят. Такие правила были написаны явно не для Уморушки. Как она себя ни сдерживала, но к концу первой четверти у нее в дневнике получилась вот такая картина:

Арифметика – 5 (27 замечаний и 14 серьезных предупреждений).

Пение – 4 (13 замечаний и 26 серьезных предупреждений).

Основы колдовства – 5+ (14 замечаний и 1 серьезное предупреждение).

Основы доброты – 5+ (замечаний нет).

Природоведение – 5+ (28 замечаний и 36 серьезных предупреждений).

Устное народное творчество – 5 (10 замечаний и 8 серьезных предупреждений).

Физкультура – 5+ (замечаний нет).

Поведение – хуже некуда.

Прилежание – так себе.

– Ну и что будем делать, внученька? – спросил Уморушку Калина Калиныч, ставя в дневнике последнюю отметку. Будем продолжать в том же духе или начнем исправляться?

– А чего я сделала? Я ничего не делала… – не глядя в глаза деду, прошептала Уморушка. – Учусь-то я хорошо…

– А на уроках как сидишь?!

– Как? – удивилась Уморушка.

– Как егоза! – рассердился старый лешак.

Уморушка попыталась вспомнить, как выглядит егоза, но не вспомнила.

– А на кого она похожа, дедушка?

– На тебя! – окончательно рассердился Калина Калиныч и пригрозил внучке: – Если до конца учебного года не исправишься – не видать тебе каникул, как своих ушей!

Уморушка тут же скосила до предела глаза: левый – налево, правый – направо, но ушей, и правда, не увидела.

– Я же не виновата, что я такой живой ребенок… Я же маленькая еще. Единственная дочка в семье… – выложила она Калине Калинычу свои главные козыри.

Но старый лешак не стал даже слушать внучкины оправдания.

– Заговаривай зубы и отводи глаза своим родителям, а меня на мякине не проведешь! Или хорошее поведение – и в награду каникулы, или… или я лишу тебя чародейной силы!

Уморушка побледнела. Только научилась кое-чему из колдовства и – нате вам! – уже прощайся с чародейной силой!..

– Деда-а-а!.. – заныла Уморушка привычным воем. – Сказала ведь – не буду, значит, не буду!..

– Что не будешь? – попросил уточнить Калина Калиныч.

– Все не буду, – пообещала Уморушка. – Скакать не буду, подсказывать не буду, язык отвечающим показывать… Мало ли чего! Всего не упомнишь.

Калина Калиныч задумался. После долгих колебаний спросил с сомнением:

– Твердо обещаешь?

– Твердо!

Старый лешак посмотрел на внучку чуть ласковее и, после небольшой паузы, сказал:

– Ну вот… Так-то лучше… А то – стыд на всю Чащу… А каникулы у вас будут, я обещаю.

И тут Уморушка вдруг спросила:

– А если я ни одного замечания не получу, ну, ни одногошеньки!.. – тогда в Светлогорск к Маришке съезжу?

– Куда?.. – удивился Калина Калиныч. – В Светлогорск?! К людям?!

– А что? Они-то к нам ездили!

Калина Калиныч хотел было произнести громовым голосом привычную фразу: «Ни под каким видом!» и быстренько улетучиться, но в последний миг вдруг передумал и сказал:

– Ну что ж… Если ни одного замечания не получишь, то, пожалуй, и съездишь к подруге в город. Только этому, Уморушка, никогда не бывать – не из того ты теста леплена, чтобы на месте сидеть.

– Я-то? – переспросила Уморушка.

– Ты-то, – подтвердил Калина Калиныч.

– А вот увидишь! – посулила Уморушка.

– Ну-ну… – усмехнулся Калина Калиныч.

– Так по рукам?

– По рукам!

Калина Калиныч, продолжая тихо улыбаться в седые усы, протянул внучке руку, и та не замедлила крепко вцепиться в нее своей ручонкой.

– Федюшк, – крикнула Уморушка вертевшемуся неподалеку подростку-водяному, – а ну-ка, разними.

Федюшка охотно исполнил просьбу, а потом спросил:

– А про что спор?

– Тсс!.. – сказала Уморушка, прижимая указательный палец к губам. – Пока тайна!..

Глава четвертая,
в которой Калина Калиныч сдается на милость победителя

Всякая тайна рано или поздно становится явной. Минуло еще три четверти, и всей Муромской Чаще стал известен спор между Уморушкой и ее дедом. А позаботилась об этом сама Уморушка. Еще бы: за все три четверти она не получила ни одногозамечания!

– Не иначе тебе нечистая сила помогла, – удивлялся Калина Калиныч, записывая в дневник любимой внучки одни пятерки. – Без колдовства тут никак не обошлось, ну, никак!

Дедушкины слова очень возмутили Уморушку, и она, пыхтя от негодования и горькой обиды, стала выговаривать деду:

– Всегда так!.. Чуть что – «Нечистая сила помогла!..» Поможет кто – жди!.. Сама молчала, сама ниже травы, тише воды сидела. Думаешь, легко, деда, так сидеть? Попробуй! И дня не высидишь. Или подскажешь кому-нибудь, или за ухо дернешь А я помалкивала, за ухи не дергала…

– Знаю, что не дергала, знаю, что помалкивала… Оттого и дивлюсь: не чародейство ли это?

– Не-а… – ответила Уморушка и почему-то покраснела, как рак.

Но дедушка не заметил перемены в окраске внучки, а может быть, сделал вид, что не заметил. Расписавшись в дневнике за учителя, он вручил его Уморушке.

– Держи, отличница. Иди, хвастай перед братьями и родителями!

Но уходить из лесной школы Уморушка не спешила.

– А обещание? – спросила она и уставилась на деда прокурорским взглядом. – Забыл, деданя?

– Какое обещание? – попробовал юлить Калина Калиныч. – Что-то запамятовал…

– К Маришке съездить, в Светлогорск!

Старый лешак прошептал что-то под нос – не то укорил себя за длинный язык, не то пробубнил заклинание – и начал потихоньку растворяться в воздухе.

Но Уморушка была начеку.

– Деда, не крути! Держи слово!

Калина Калиныч нехотя вернулся в прежнее состояние и сердито буркнул:

– Мала еще по городам ездить! Подрасти чуток!

– Ребенки должны получать яркие впечатления с детства! Ты сам родителям так говорил! Держи слово, деда!

Калина Калиныч затравленно покрутил головой, словно бы надеясь найти кого-нибудь, кто бы защитил его от настырной внучки, но никого, кроме водяного Федюшки, свидетеля его злополучного спора, не увидел.

И тогда старый лешак сдался.

– Хорошо, – сказал он, – поедешь в гости к своей Маришке. Но смотри: ежели что…

– Знаю: буду пенять на себя! – Уморушка вспомнила о брате и робко спросила напоследок деда: – А если еще и Шустрика взять? Вдвоем пенять не так обидно, как одной.

Но Калина Калиныч отказался пустить внука, хотя в глубине души понимал, что так бы ему самому было спокойнее за Уморушку.

– Нет, – сказал старый лешак, – Шустрик останется в Муромской Чаще. Лесной Совет принял решение о расчистке этим летом пещеры Змея Горыныча от тысячелетней трухи и мусора, и Шустрик с другими своими товарищами отправится на раскопки. Поедешь в Светлогорск одна, если родители возражать не станут.

– Они не станут! – заверила Уморушка деда. – Они сознательные. Я же не так просто еду, я свой уровень повышать еду.

– Какой уровень? – удивился Калина Калиныч.

– Пока не знаю, какой, – пожала плечами Уморушка. – Какой-нибудь повышу.

И она побежала к Федюшке и другим друзьям хвастаться своей победой в споре с дедом.

– Письмо, письмо напиши! – крикнул ей вслед Калина Калиныч. – Маришкиных родителей предупредить нужно!

– Хорошо-о-о!.. Напишу-у!.. – откликнулась Уморушка и, вытянув руки в стороны и сильно оттолкнувшись от земли ногами, взмыла над луговыми травами.