Текст книги "Разрешение на жизнь"

ГЛАВА 7

10 марта, пятница

Дорин заехал за Леной в пока неоткрытый салон и увез домой почти силой. На ее слабые попытки объяснить, что вот здесь еще не доделано, а вот тут еще не закончено, а здесь надо дождаться, пока… – Андрей жестко взял ее под руку и мягко, как ребенка уговаривая, вывел и посадил в машину.

– Есть вещи, – назидательно говорил он по дороге, – ремонт, например, которые нельзя закончить, их можно только прекратить. До открытия еще шестьдесят семь часов – дай себе и ребенку передышку.

– Почему шестьдесят семь?

– Сейчас девять? До двенадцати осталось три часа. Плюс двое суток – это сорок восемь, плюс презентация в четыре – это еще шестнадцать. Итого шестьдесят семь.

Андреевская даже остановилась от удивления:

– Так это же очень много.

– И я то же говорю. Марш в машину и – отдыхать.

Она долго усаживалась, хотя сиденье было отодвинуто на максимум. Андрей не хотел сначала брать «Ауди», считал это лишней тратой, водить ведь приходилось ему и техпаспорт был выписан на него. Он, не подавая вида, довольно сильно комплексовал: очень богатая жена – а он мечтал ее обеспечивать и лелеять. Она абсолютно самостоятельный человек, а ему хотелось, чтобы к его мнению прислушивались.

Тут Лена, правда, была на высоте – ни одного серьезного решения она не принимала без советов мужа. Но, если быть честным, это был скорее «политес». Он иногда чувствовал, как ласково, чтобы не задеть и не обидеть, его подводят к нужному решению.

Андрей считал, что это такая игра: «Я с тобой советуюсь, хотя все решения давно приняла». Но, похоже, выбора большого у него не было, пока, во всяком случае. Ведь кроме денег у Андреевской за спиной был еще профессиональный опыт. Дорин довольно быстро осваивал новое дело, но все равно временами чувствовал себя дилетантом.

– Как ты думаешь, – спросила Лена, когда они тронулись с места, – что за история с шахматами? Мне сегодня опять звонили.

Они вчера не успели обсудить Настин рассказ – Лену всю дорогу тошнило, и, добравшись до дома, она тут же юркнула в постель.

– Я думаю, что Насте звонят не потому, что кто-то над ней подшутил – так не бывает. – Андрей сегодня днем уже пытался проанализировать ситуацию и сейчас излагал то, что надумал. – Похоже, кто-то просто перепутал телефоны. Один мой знакомый года два назад искал работу, он такой мастер Самоделкин, дал объявление в газету, а ему целыми днями названивали про уроки английского. Он побежал в редакцию, там выяснилось, что с такой же фамилией человек искал как раз уроков.

– Ты думаешь, кто-то с фамилией Кольцова дал объявление про шахматы, а там что-то напутали и звонят нашей Анастасии? – Лена посмотрела на мужа.

– Похоже на то. Смотри, два события происходят почти одновременно – поднимается волна у нас, – он с трудом произнес следующую фразу, – в антикварном мире, и кто-то дает объявление в газету.

– Это один и тот же человек?

– Не факт, хотя возможно. Но это не имеет значения.

– Не понимаю. Ты же знаешь – тридцать процентов…

Андреевская где-то прочла, что во время беременности у женщины функционирует только тридцать процентов обычно работающих клеток мозга. И теперь, когда ей было лень думать или надоедало принимать решения, выставляла этот аргумент как ширму, за которой можно было спрятаться и передохнуть.

– Сейчас объясню. – Дорин улыбнулся в темноте. – Я не знаю, что нужно для того, чтобы подать объявление в газету. Но даже если паспорт, всегда можно сказать, что он на прописке. Если ты не пытаешься купить гранатомет и не предлагаешь свои услуги в качестве наркодилера, вряд ли кто-то будет на это обращать серьезное внимание. Значит, почти не имеет значения, кто его подавал, хотя поинтересоваться можно. Важно, что мы понимаем: эти два события как-то связаны друг с другом. Тут другое любопытно – все ищут шахматы для клиента, но ведь никто не знает, какие именно. Вся история с Настей и этим звонком к ней доказывает, что мы имеем дело не просто с коллекционером, который решил собрать несколько старинных или экзотических комплектов, здесь виден интерес к конкретным шахматам, а не к случайным…

Дорин взглянул на молчащую жену и увидел, что она спит, по-детски шевеля губами. Он усмехнулся, замолчал и опустил с ее стороны козырек, чтобы фонарные огни не били в глаза. Почему-то он почувствовал себя очень счастливым. Красивая, умная, богатая женщина, которую все уважали, а многие и просто побаивались, настолько доверяла ему, что позволила себе расслабиться и заснуть, пока он отвечал на ее вопрос. Такие минуты помогали ему выжить в их в общем-то непростых отношениях.

Кроме машины он так и не позволил ей истратить на их жизнь хоть одну копейку из наследства. Сначала они жили на доринские сбережения, последние полгода он сам начал зарабатывать.

Книги он избрал своей специальностью не случайно. И не только потому, что любил читать. Где-то ждала его библиотека Лабунца. Дорин поклялся себе, что найдет ее, и верил что так и будет. А значит, надо будет понимать, что там что, чтобы уметь продать все с толком. Поиски, правда, продвигались туго. Ясно было, что из Братиславы библиотеку перевезли в Прагу, и сейчас Дорин ждал звонка оттуда. Была даже надежда, что он успеет смотаться туда и обратно, до презентации в магазине жены.

То, что Лена делала со своими деньгами, Андрея не касалось – жизнь их он обеспечивал сам. Она сначала возмущалась, говорила, что эти деньги общие, требовала, чтобы он купил себе то-то и то-то, или делала это сама. Но все, что она купила, осталось на полках или на вешалках в шкафу, возмущение ее он гасил поцелуями, делал вид, что не слышит разговоры про общие деньги.

За это она, когда они из-за чего-нибудь ссорились, иногда называла его «бумажным солдатом». На этом, правда, любая ссора прекращалась, потому что Дорин расплывался в счастливой улыбке («бумажный солдат» – это значительно лучше, чем «бумажный червь» или такая же «крыса», не правда ли?), Лена хмурилась, но не могла удержаться, тоже улыбалась в ответ и мир восстанавливался.

После одного случая Андрея повысили в звании, и теперь он был «пластмассовый легонант». За неделю до этого они шли по большому торговому центру, и Дорин рассказал, что все детство мечтал иметь такой большой конструктор, чтобы можно было не думать, хватит или нет запасных деталей, и строить самые фантастические сооружения. Лена остановилась и предложила сейчас, немедленно, купить ему самый большой «Лего», а если нужно – то два или три.

Андрей сказал, что, во-первых, сейчас таких конструкторов, которые он любил в детстве, нет, сейчас они все сделаны по принципу пазлов, то есть из одного набора можно сделать только одну вещь, а тогда ты решал сам, что тебе делать: экскаватор или робота.

А во-вторых, представить себе сорокалетнего дядю, сидящего на полу и собирающего из конструктора замок или подъемный кран, можно только в одном случае – если находишься в дурдоме. Все, разговор закончен, идем дальше, что мы там хотели – торшер?

Но, придя через неделю домой, он увидел на полу десять огромных бочонков с деталями от «Лего» и записку:

«Не ругайся. Это куплено на сэкономленные от обедов деньги (Дорин выдавал ей в день по пятьдесят долларов). Я срочно уехала в Питер за товаром – буду послезавтра. Надеюсь, что это то, что ты искал. Если построишь замок, не ломай до моего приезда – мечтаю посмотреть. Люблю. Целую.

PS. Если построишь что-нибудь другое – тоже оставь, ты не представляешь себе, какая я любопытная».

Неизвестно, сколько бы они просидели в машине, потому что Андрею было жалко будить ее. Но зазвонил телефон Андреевской. Это была Настя:

– Я тебя что, разбудила?

– Нет. – Лена встряхнулась и погрозила пальцем Дорину. – Я не сплю.

– Скажешь сегодня про понедельник? – Что-то было такое в интонации Кольцовой, Лена только никак не могла понять что. – Ты обещала сказать сегодня, сколько будет народу.

– От тридцати до сорока человек, большей точности не дождешься. – Андреевская скорчила рожицу и показала Андрею на трубку, тот пожал плечами. – Что у тебя с голосом, Максимовна? С Альберто помирилась?

– Нет. – Настя явно ждала этого вопроса, и тут же слова посыпались как из рога изобилия: – Я… Я влюбилась. Он такой, знаешь, такой… Высокий, почти моего роста, седой, на Клинта Иствуда похож, только лучше. А какой страстный, ты не представляешь…

– Когда же ты все успела? – засмеялась Лена.

К скоротечным романам приятельницы ей было не привыкать.

– И еще, – Насте было некогда отвечать на вопросы, надо было поделиться, тем, что накопилось, – он имеет отношение ко всей этой шахматной катавасии. Он мне такое рассказал, ты не поверишь. Там такая романтическая и печальная история. Короче, жил один человек… Подожди, Ленка, это он. Он… ждет меня у подъезда. Или не он? Я тебе потом перезвоню.

Телефон отключился, и Андреевская в некотором недоумении посмотрела на мужа.

ГЛАВА 8

10 марта, пятница

Как она закричала, как же она закричала… Найт стоял у окна, курил, наверное, пятидесятую сигарету за день и смотрел на вечернюю Москву. Смотрел на город, а видел в отражении высокого немолодого мужчину с короткими седыми волосами и тоской в глазах. Или это абберация зрения? И тоска – просто результат неправильного преломления лучей в отражающей поверхности?

Ему казалось, что боль уже давно умерла, утихла, остались только память и долг, но сегодняшняя встреча показала, что все это не так, что все живо. И еще как живо. Почти такая же высокая, как Лялька, ну может, та была чуть-чуть пониже, Настя еще и повадкой напомнила Найту его первую жену. Такая же безалаберная, немного нелепая и нескладная.

Она подтвердила ему то, что сказал Женя, – кто-то шел по его следу, искал шахматы. Причем кто-то, кто стоял очень близко, потому что знал его старое домашнее прозвище, казалось, умершее тридцать лет назад вместе с Лялькой и так и неродившейся Сонечкой.

Он здесь в Москве поначалу никому его не называл, вчера только сказал Жене, надо ведь было как-то к нему обращаться, а настоящее имя называть не хотелось. Да и дома, если даже кто и знал, давно должен был забыть. Может быть, только старый Готфрид, нотариус, оглашавший завещание? Об этом стоило подумать.

Но этот кто-то, кто так много знал о нем, даже не по следу шел, а опережал его в чем-то, что еще раз доказала история с таиландской дешевкой, которая валялась теперь в коридоре. Настя, когда он объяснил ей, что это, кивнула печально головой и бросила шахматы здесь. Надо было бы ей вернуть, все-таки денег каких-то стоит, другое дело, что продать невозможно. Теперь, правда, вряд ли получится.

Только логику поступка неведомого конкурента понять пока не удавалось. Кто-то дал на Настин телефон объявление о шахматах, а потом принес ей набор. Зачем? Она – Максимовна и явно не имеет отношения ко всей истории. А если бы даже имела, то какой все-таки смысл в этих действиях?

Он достал из кармана список, полученный от Жени, взглянул на часы, через пятнадцать минут нужно было ехать. Из семи адресов он отработал пока два, и оба безуспешно. В одном случае оказалось, что нужный ему человек здесь действительно, как они выражались, прописан, но уже давно не живет, а живет не то у дочери, не то у сына, не то у любовницы и появляется не чаще одного раза в год, чтобы снять показания счетчика. Соседка, замученная жизнью толстая пятидесятилетняя женщина с жуткой одышкой, сказала, что ее уже расспрашивали про Вадима Петровича несколько дней назад. Найт тогда уже знал от Жени о конкурентах, но еще не понимал, что они его опережают.

Во втором месте выяснилось, что нужный ему человек умер два месяца назад от инсульта, а информация эта, похоже, просто не дошла туда, где составляли список. Поскольку он жил один, даже дальних родственников не было, то квартира оказалась выморочным имуществом, отошла государству и пока стояла пустой. Здесь Найту повезло в одном, после разговора с соседями он точно знал, что это был не его человек.

Высокий Вадим Кольцов никак не подходил под описанного полицейским маленького вертлявого человека. «Wie Zigeuner Kind…» – сказал тогда лейтенант. «Как цыганенок» мог, конечно, потерять за тридцать лет часть волос, наверняка утратил их цвет, но вряд ли вытянулся за это время до «дяди Степы». Найт не знал, чей это дядя и чем знаменит, но выразительно поднятые старухой брови ясно показали ему, что безвременно почивший был человеком роста не маленького.

Пожилых женщин у подъезда, этих вечных, как уже понимал Найт, дежурных, даже расспрашивать не пришлось, они сами все рассказали, радуясь возможности поговорить с кем-нибудь, кому еще не надоела их болтовня. Найт, правда, не понял, был ли кто-нибудь здесь до него, сам расспрашивать не стал, пожалел только, что не догадался поговорить о внешности Вадима Петровича Козлова по первому адресу.

Потратив практически впустую три дня (два адреса, а результат ноль), Найт зашел к Жене и попросил подобрать к ним телефоны. Тот подобрал, быстро и точно, как и все, что делал, и Найт начал обзвон сегодня днем. Только почти никого не застал. Кроме этого самого Вадима Вениаминовича Козлова, который и назначил ему встречу на полвосьмого.

Еще пятнадцать минут. Всю жизнь он был человеком до чего-то доживающим. Вот вернется из Иностранного легиона отец (не вернулся), вот через полчаса мама придет с работы (обычно возвращалась), вот через два часа у него свидание с Лялькой (всегда опаздывала). Она смеялась над этим его странным качеством и призывала бросить такое глупое занятие и не доживать, а жить.

Найт сел в кресло, все-таки возраст иногда давал о себе знать, и почувствовал на сиденье какой-то инородный предмет. Он пошарил под собой рукой и вытащил… женский лифчик. Несколько часов назад он отнял его у Насти со словами, что нельзя прятать два таких очаровательных цветка, и забыл вернуть. Вообще было просто невозможно понять, зачем он ей при нулевом номере. Подложен поролон для увеличения размера? Нет, он потрогал рукой, точно нет…

Как в этом проявляется нрав, по-детски упрямый и мило глуповатый – «Врать не буду ни себе ни людям, но очень хочу, чтобы все было правильно, и поэтому так живу – раз я женщина, то у меня должен быть бюстгальтер…»

Жаль, что все так получилось, но не тащить же ее за собой.

И все-таки откуда они узнали его прозвище? Как она сегодня всполошилась, когда он назвал себя (ну не говорить же свое настоящее имя): «У вас совсем, совсем другой голос». Еще бы, он-то ей точно не звонил. Если его сдал старый Готфрид, то почему? Дали денег? За что? Чтобы узнать что-то про него?

Но зачем? Зачем кому-то знать про него, некрупного антикварного дилера? Одинокого, несмотря на сына, немолодого человека. Из-за шахмат? Кого еще могут интересовать сейчас эти шахматы? Конечно, они стоят каких-то денег, но совсем не таких, чтобы платить нотариусу и поднимать бучу здесь. Три-четыре тысячи долларов, ну может быть, если знать, для кого они были сделаны, десятка.

Вот если Готфрид проболтался о подарке дяди Руки, тогда другое дело, тогда вся суета становится понятной. А может, он и сам, старая лиса, решил заработать и нашел клиента. Предположить, что кто-то тридцать лет помнил об этой сделке и ждал, пока полоумный Плантуро-отец загнется, довольно трудно. А Плантуро-сынок, наверное, давно спился и вряд ли различает, где право и лево. Во всяком случае, когда Найт видел его несколько лет назад, тот уже даже денег не просил, только ждал, когда ему нальют.

Итак, если он, Найт, прав в своих подозрениях, то тогда на той клетке, где могла стоять только пешка, неожиданно оказывается фигура, и вполне возможно, ферзь. Потому что деньги здесь совсем другие. Ему самому они не нужны, важно было восстановить справедливость. А сын и так неплохо обеспечен, да и не дождется он этих денег, обойдется. Было бы хорошо, если бы он для начала научился с матерью разговаривать. То, от чего умерла Эльза, как сказал врач, могло быть результатом бесконечных стрессов от общения с сыном. Жалко ее, хорошим была человеком.

Найт грустно покачал головой. Вот, двадцать лет прожил с женщиной и единственное, что про нее сказал – «хороший человек».

Ладно, пора идти. Бестолковые замки в этой гостинице работали из рук вон плохо, карточку приходилось засовывать по нескольку раз, да еще какой-то идиот придумал запирать двери и на входе в холл у лифта. Найт поймал себя на том, что чуть не показал язык замкам у себя в номере и в вестибюле. Сейчас он движется в обратном направлении, и замки его не касаются, но вечером, когда вернется, они отомстят ему скорее всего.

В баре на первом этаже уже разместились «ночные бабочки». Бравый охранник на входе посматривал на них с хозяйским видом. А почему бы и нет? Что ему мешает совмещать две профессии, тем более что одной из функций сутенера всегда была охрана его подопечных.

Такси, как говорил Марио, заказывать здесь в гостинице нельзя – платить придется один к двум. Он ошибался, на самом деле. К двум – это у ребят возле большого гастронома напротив, здесь получалось к трем. Найт вышел на Садовое, поднял руку и через минуту сидел в неудобном автомобиле местного производства, напоминавшем старинный «Вартбург» – «Мерседес из ГДР», как звали эту ужасную машину западные немцы.

Через пятнадцать минут они были на месте, но Найт выходить не стал, что-то его насторожило. Он, конечно, недавно в Москве, но даже в таком странном городе не должны у обычного подъезда обычного дома стоять «скорая помощь» и несколько других машин с проблесковыми маячками на крышах. Все это напоминало «акцидент», но какое дорожное столкновение в подъезде?

– Отвезите меня, пожалуйста, обратно в отель, – попросил он шофера.

– Я – не такси, – ответил водитель, – мне просто было по дороге.

Пришлось расплатиться и выйти. Пока Найт размахивал руками в поисках другой «попутки», «скорая» отъехала, а машины, так напоминающие полицейские, остались на месте.

ГЛАВА 9

11 марта, суббота

Андрей проснулся рано, лежал, смотрел на жену, слушал ее дыхание. У нее была очень смешная особенность – она никогда не подвигалась во сне. Не то чтобы не шевелилась, но, даже если он ложился позже, – лежала, как лежала, и не отодвигалась ни на миллиметр. Максимум, что она могла сделать – обнять, не просыпаясь.

Это было не совсем удобно, довольно странно и очень характерно для нее. Когда он однажды сказал Лене об этом, она страшно удивилась и даже попросила прощения, хотя никто ведь не может отвечать за свое подсознание. Но она тут же придумала стройную теорию, дескать, это некто, живущий в ней, так глупо самоутверждается.

Вспомнила свою подругу, которую муж бил смертным боем и считал каждую копейку. Когда та наконец от него сбежала, то устроилась на трех работах: днем трудилась по специальности – она была чертежником, ночью сторожила детский сад и три раза в неделю убирала квартиры у знакомых. И долго, несколько лет ничего не тратила, копила. А потом купила разом машину, манто и серьги с бриллиантами. Работать не бросила, так и приезжала убирать квартиру за десять рублей в норковой шубе и на машине, серьги, правда, снимала. Доказывала себе, что может и одна, без мужа, прожить и себя обеспечить. Глупо вообще-то что-то доказывать, а не жить. Завела бы себе нормального мужика, нарожала детей. Или делом каким-нибудь любимым занялась. Что-то должно быть в жизни каждого человека, связанное с корнем «люб».

Расстроенная Андреевская сказала, что напоминает себе эту подругу, только еще глупее, потому что воюет с любимым мужем, да еще во сне. «И как-то весь феминизм этот до ужаса банален, – сказала Лена, – доказывать мужчине свою состоятельность, тем более с тобой, Андрюша. Пытаться отнять у человека то, что он у тебя и не брал».

Он заметил внезапно, что и Лена тоже не спит, смотрит на него.

– Давно проснулась?

– Да уж минут пять, – Андреевская улыбнулась, – смотрю на своего мыслителя. О чем это ты так глубоко задумался?

– О тебе, – честно сознался Дорин. – Какая ты умная и самостоятельная.

– Зачем же с утра гадости говорить?

– Это не гадости. Посмотри мне в глаза и увидишь все остальное. Я просто держу себя, не даю расслабиться, потому что не знаю, куда все это может завести. А доктор, напоминаю, нам все запретил категорически.

Он обнял ее.

– Я бы этому доктору… – Лена вытянулась в доринских руках, по телу прошла дрожь.

– Эй, что с тобой? – Андрей встревоженно посмотрел на жену. – Это ведь не от желания…

– Это от страха, – кивнула Лена, чуть не плача.

– Что случилось?

– А ты не знаешь? – Андреевская отстранилась, попыталась повернуться на другой бок, но живот мешал сделать это быстро и пришлось просто отвернуться к стенке. – Тогда ты – старый сухой червяк.

– Это – круто, – развеселился Дорин, – старый, да еще и сухой червяк – что-то из рыбной ловли напоминает. Ты случайно щуку метровую никогда не вытаскивала? Или подлещика красноперого?

– Сам – подлещик красноперый. Знаешь как страшно?

– Из-за ребенка?

– Да, нет. Из-за ребенка я через два месяца буду бояться. Страшно, вдруг мы в понедельник откроемся, а ничего не получится?

– Почему не получится? – не понял Дорин. – Ты все правильно делаешь. Товар у тебя отменный, магазин на правильном месте, девчонки хорошие. Ты сама, благо, что всего четыре года этим занимаешься, но я вижу, что дело ставишь правильно. В чем проблемы, Аленка?

– Знаешь, как говорят в Америке? Там человек открывает бизнес, все правильно придумал, вот как ты говоришь: хороший товар, место, персонал, а дело – не идет. Они говорят: «Что нужно, чтобы бизнес пошел? One day luck… Один день удачи…» Понимаешь?

– А, ты про это… – Андрей покачал головой. – Я всю жизнь считал и считаю, что мое дело – пахать, а удача – что-то мне не доступное. Моя бывшая жена, я тебе рассказывал, человек мистический, говорит всегда, что не стоит ее обижать. Что она сама, может быть, этого и не хочет, но Бог всегда за нее вступается и мстит обидчикам страшно. Но мне кажется, что это просто такая удобная позиция для шантажа – ты должен делать, как я говорю, а не то тебя Господь покарает, и ничего неземного здесь нет. Мы всегда прячем за мистику свое собственное дерьмо, прости на грубом слове.

– Так ты что, не веришь в мистику? Считаешь, что ничего этого нет?

– Почему, очень даже верю, и очень даже есть все это. – Дорин повернулся, лег, не выпуская руку жены, на спину и сказал, глядя в потолок: – Только мы законы эти не знаем, слава Богу, а то такого наворочали бы, в век не разгребешь. Наше дело, я повторяюсь для некоторых с тридцатью процентами, наше дело – пахать. И еще верить. И тогда, как в песне, какой-то «берег из тумана выйдет к нам…».

– А мне все равно нужен «one day luck». Все равно нужен…

– Конечно, нужен, – согласился Андрей миролюбиво, – и вот я его тебе дарю: это – «один», – он поцеловал ее в лоб, – это – «день», – поцелуй в губы, – это – «удачи», – снова поцелуй, на этот раз в правый глаз, – а это моя подпись. – И последовал поцелуй в левый.

– Да ну тебя, – рассмеялась Лена. – Все всегда превращаешь в анекдот. Как не стыдно – у жены трагедия, а тебе бы все веселиться.

Внезапно прозвенел звонок у входной двери.

– Кто это? – Андреевская вздрогнула о неожиданности. – Кого в такую рань несет?

– Да не так уж и рано, – ответил Андрей, поднимаясь с постели, – девять, начало десятого.

– Шутишь?

Дорин показал ей часы и начал искать халат. Эта в принципе очень полезная, но исключительно вредная деталь одежды обладала довольно странным свойством – никогда не оказывалась там, где ты ее оставил. Вот брюки, рубашка, свитер. Все там, где им и положено быть. Но халат… Андрей точно помнил, что вчера после душа повесил его на крючок в ванной комнате, но сегодня его там не было. Не оказалось халата ни на спинке стула в гостиной, где иногда ночевала эта скверная тряпка, ни на кухне. А идти открывать в одних трусах было не очень вежливо, вдруг там женщина.

Опять зазвонил звонок, на этот раз еще требовательней.

– Андрей, – позвала его Лена из спальни, – что ты ищешь? Почему не идешь открывать?

– Халат пропал, чтоб ему не ладно! – в сердцах сказал Дорин. – Не идти же в неглиже.

– Да вот он, на спинке кровати, – тон Лены был извиняющимся, – я его ночью надевала, а то зябко было очень.

Он подхватил халат, прошел в коридор и глянул в глазок – мужчина, которого он увидел, был ему вроде бы незнаком. Но Дорин открыл дверь.

На пороге, переминаясь с ноги на ногу и как-то странно подергивая плечами, стоял небольшого роста человек с испуганным взглядом. Только приглядевшись, Андрей узнал в нем Альберто – хозяина ресторана и любовника Кольцовой.

– Что случилось? – спросил Дорин, приглашая итальянца в квартиру. – Как ты нас нашел?

Альберто с Настей были у них в гостях только один раз несколько месяцев назад, и Андрей подумал, что итальянцу с плохим русским языком, в плохо знакомом городе найти дом даже по адресу было бы довольно трудно.

– Где Настя? Почему она не поднялась?

– Настя убили, – сказал Альберто, и голос его дрогнул. – Вы с Лена хотят мне помочь…

И он заплакал, как ребенок.