Текст книги "Поэтическое ассорти. наивные стихи"

Гамлет

Нам случай криминальный

Поведал сам Шекспир,

Как в королевской Дании

Исчез покой и мир.

Стонала буря ночью

И ветер, словно плеть,

Хотелось мне воочию

На это посмотреть.

Был миг, покрытый тайной,

В каком – то странном сне,

Как будто бы случайно

Явился призрак мне.

Ему вопрос я задал:

«Кто в мире зло зачал?»,

Но, повернувшись задом,

Он мне не отвечал

И был, как тень, безмолвен.

Лишь, кажется, кивнул

И растворившись словно,

Исчез в ночную мглу.

По вековым ступеням

Крадусь я, глядя ниц,

Меня упрячут стены

С глазницами бойниц.

Чредой ступают тени,

Не увидать лица,

Мой Гамлет на коленях

Встречает тень отца.

Отец, не успокоюсь,

Покуда буду жив,

Вокруг мне ложь по пояс,

Ты правду расскажи?

Но призрак не ответил

И повернулся вспять,

И предоставил в свете

Ему ответ искать.

Был в поисках и думах,

Забывши о любви,

Плохой конец задумал-

«To be or not, to be.»

После бессонной ночи

Вступился он за мать,

Что в мире не порочно,

Нам трудно распознать.

Я, так же, как и Гамлет,

Жил в поиске теней,

С минувшего веками

И до искомых дней.

Стонала буря ночью,

Тая благую весть,

Я Гамлета не корчу,

В нас, в каждом, Гамлет есть.

Воскресенье

Он жил, растрачивая силы

На быт, на мелочь, суету,

Забросил в угол свою лиру,

Порвав последнюю струну

Забросил миром любованье,

И в скуку впал. Один как перст.

Не обращал, даже, внимание

На красоту подлунных мест.

И не вдыхал он вдохновенно,

В весеннем ветре, запах трав,

И журавлиный клич, уж верно,

Не слушал, голову задрав.

Решив от жизни отрешиться,

На большее не смог решиться,

Он жил единственной мечтой:

«Создать в своей душе покой».

Лишь бы добраться до постели,

Забыться крепким детским сном,

Не слышать птиц веселых трели

И звук гармошки за углом.

Но вдруг случайно повстречал он

Одну из всех, прошла она

И вдохновенно зазвучала

В душе погасшая струна.

И вновь достал свою он лиру

И струны натянул из жил.

Поведал о любви он миру

И счастливо с тех пор зажил.

Новый день

Родился я в лихие годы

И выжить на картошке смог,

Пройти несчастья и невзгоды,

Наверное, мне Бог помог.

Я к разносолью безучастен,

Едой не охмурить меня,

Хвостом селедки буду счастлив,

Не про меня «овес в коня».

Есть киви, манго, авокадо

И много всяческих вещей,

Но мне экзотики не надо,

Любитель я густых борщей.

Я проживу без этих фруктов,

Но пусть пойдет ко мне в зачет.

Не знаю лучших я продуктов,

Чем хлеб, картошка, да лучок

С годами жизнь скучнее стала,

Под старость вовсе нелегко.

Деликатес не только сало,

А даже хлеб и молоко.

Нет, мне наследство не досталось,

Богатств трудом не смог нажить,

Но все же хочется под старость

По-человечески пожить.

Просьба

Жизнь моя катилась безмятежно

Как в равнине тихая река.

Тешил я себя одной надеждой:

Встречу я тебя, ну а пока…

Жду когда, представится мне случай.

В буднях убегающие дни

Выход случай ждать-не самый лучший,

Что с тобой меня соединит.

Жаль, что мало времени осталось,

Мало в жизни сотворил я дел,

Нет в душе уж прежнего запала

И теперь я словно не удел.

Помоги ж мне Боже! Ты ведь можешь.

Подари мне случай еще раз.

Я молю: «О, милосердный Боже!

Как же мне нужна она сейчас.

Забайкальская быль

Не все еще мной пройдены дороги,

Что тянутся до старости глухой,

Они идут от отчего порога,

Кончаются кладбищенской тропой.

Увы, мне старость протянула руки,

И не оставив прежнего огня,

Жизнь высветила, в безутешной скуке,

На творчество подвинула меня.

По жизни, я страдал от одиночества,

До этих дней, мне все пришлось пройти,

И, может, мое имя через творчество

Оставит след на пройденном пути.

Хочу я рассказать про Забайкалье,

Про город, где бурлит шахтерский труд.

Здесь добывают рудный красный камень,

И этим словом город назовут.

Я в нем прожил за тридцать лет, чуть более,

Кривая жизни повернула в низ

И подчиняясь столь суровой доли,

Решил осмыслить прожитую жизнь.

Жизнь не прогулка и не лотерея,

Где сыплются счастливые шары,

И с ней играть безумная затея,

Был я рожден судьбой, не для игры.

Я только на себя теперь в обиде

Считаю, что бездарно жизнь прожил.

Ведь в юности мечтал весь мир увидеть,

А жизнь явила сопки да кряжи.

Своей мечтой, друзей я не обижу,

Да пусть она свершится хоть на треть,

Коль повезет, Париж еще увижу,

А там не страшно будет помереть…

Жизнь, прожитую, так я обозначу:

Учился в школе, армию прошел,

И рано труд познал, в придачу,

Окончил школу высшую еще.

В учебе, в жизни не был я отличник,

Во мне хватало ветреных сторон,

К тому же не умел я лично

Звучать как все, под общий камертон.

Тянуло к железякам меня, с детства,

Хоть это не единственная страсть,

Но от отца железное наследство

Досталось, не пришлось мне выбирать.

Армейская судьба мне все ж претила,

Труд безысходный, это все в былом

И позвала неведомая сила

Меня к познаньям, машущим крылом.

Годы учебы в памяти остались,

Каким-то светлым радужным пятном,

И если случай вспомнить предоставит,

То кажутся красивым сладким сном.

По окончанью выбор был широкий,

Все в основном по крупным городам.

Я уверяю, клятвой эти строки,

Что Забайкалье выбрал себе сам.

В стране тогда период был не лучший,

Народ в стране военный щит ковал.

Империю затягивали тучи,

Об этом мало, кто подозревал.

Америка нам бомбою грозила,

Когда лечились мы от старых ран,

И чтоб на силу нам ответить силой

В большом количестве нам нужен был уран.

Я вот тогда поехал в Забайкалье,

Что в том краю, заброшенном, искал?

В него попал я словно в зазеркалье:

Власть солнца, мир степей и скал.

Юг Забайкалья покрывают степи,

Монголия граничит и Китай,

С Китаем нам границей служат реки —

Аргунь, в Амур впадающая там.

Про степи песню сложили, как следствие:

«Бежал бродяга, пересек Байкал…»

Я помню, как я пел ту песню в детстве,

Да никудышный у меня вокал.

Просторы трав, да каменные сопки,

Разнообразие степных цветов и птиц,

Была здесь каторга, здесь отбывали сроки,

Сидел в остроге Лунин, декабрист.

Селения до сих пор зовут «заводом»,

На отдых заводили в них этап,

Алекс-Завод, ближайший, в наши годы

Он до сих пор еще зовется так.

Места здесь заселялись не охотно,

Любитель лучшей доли прибывал.

Добычей здесь доволен был охотник,

Да и рыбак с уловом пребывал.

Степь гордая, не пустовала долго,

Ее осваивал разнообразный люд.

Казачество, чья служба выше долга-

Повинность воинская, да крестьянский труд.

Казачество в России – класс особый,

С младенчества с оружием на « ты»,

Свободы дух, в нем был высокой пробы,

Вот только в наше время поостыл.

А в те года, в те времена едва ли

Россия, в век жестокости и чванства,

И без казачества такие эти дали

Освоила б. Огромные пространства.

Менялись времена, менялись нравы,

В истории тот край оставил след.

И, может, наши предки были правы,

В запасниках его держали столько лет.

А мне казалось, что совсем недавно

Судьбою послан я был в этот дикий край,

В тот город, где шла добыча урана,

Строительство кипело через край.

Приехал я с картонным чемоданом,

С надеждой, со студенческой скамьи,

По осени, в пальтишке драном.

Годков примерно двадцати семи.

Огромные несметные богатства,

Таила Забайкальская земля.

И суждено мне было здесь остаться,

Хоть не для этого себя готовил я.

И здесь, в степи, в глуши, на ровном месте

Всего каких-то сорок лет назад,

Со всех краев страны собрали вместе

Людей, готовых строить Город-сад.

Сюда приехал работящий люд,

По части молодой и без идиллий,

Чтоб заработать и обжиться тут,

С жильем в стране проблематично было.

Мне ж тоже предстояло город строить,

Верней сказать, достраивать его,

Не буду вас я этой темой беспокоить

В той жизни было много всякого всего.

Но жизнь сурова. Город был закрытый.

Для в нем живущих это не беда.

Страна была в объятьях дефицита,

А здесь в достатке вещи и еда.

Вблизи была китайская граница,

Союз с Китаем были не в ладах.

Зарыты были танки на позициях,

Чтоб спали мирно наши города.

Броня сверкала на покатых сопках.

Смотрели пушки жерлами на юг,

А в деревнях, вокруг таких, как Соктуй,

Оружие – лишь сеялка да плуг.

Рос город. А на сопке мертвой, дикой

Пробили вниз глубокие стволы.

Уже не оглушали своим криком

Степную тишь могучие орлы.

В значение слов есть разные аспекты,

Ствол направляет пулю иль снаряд.

В войсках ракетных – шахты для ракеты,

Шахтеры по-другому говорят.

Ствол вертикально бьется, он для спуска

И для подъема груза и людей,

Хоть с терминологией у меня не густо,

Я все ж немного разбираюсь в ней.

В ту пору статус жизни чтоб повысить,

Простите мне, мой чувственный кураж,

Я поменял преоблачные выси

Строительства на свой подземный стаж.

Когда-то я наивно, как мальчишка,

Считал, уран копают лишь зэка,

Лишь те зэка, что получили «вышку»,

С ураном сам не встретился пока.

Уран копать в России – не проблема,

То не в Европе шахты, если бы,

Может, для них это больная тема,

Нам все равно, ведь мы в душе рабы.

Не потому ль у нас шахтерский труд,

В сравнении с мировым, весьма дешевый,

Боюсь, сравненья эти приведут

Нас к выводам не очень то веселым.

Шахтеры же– обычные ребята,

И каждый день идут в забой, как в бой,

Поэтому им надо верить свято,

Что целыми воротятся домой.

Когда-то я все презирал невзгоды,

Ведь «Кто-то» охранял мой труд и жизнь,

А проработав на уране годы,

Ничто, кроме болезней не нажил.

Я не скажу, что вклад я внес весомый

В развитие экономики страны,

Но ведь тогда по городам и селам

Хотели, чтобы не было войны.

Суровый край, суровые условия,

Простейший выбор сделан из двух зол.

Я принимаю для очистки крови

Лекарство, под названием «Этанол».

Садил я в Забайкалье ананасы,

Но только жаль, они здесь не растут,

Не потому ль в правительстве на нас здесь,

Чего-то непотребное кладут?

Зато с Китаем вскоре помирились,

О том не думали назад с десяток лет.

Тогда, давно, они от нас кормились,

Сейчас одевает, кормит нас сосед.

Он показал нам на своем примере,

Как пагубен идейный догматизм.

Благодаря труду и твердой вере,

Китай построил свой социализм.

От танков оголилась вся граница,

Когда в той жизни наш народ устал,

Он из народа в массу превратился,

И танки те порезал на металл.

В Китае тоже город был построен,

И за короткий срок был возведен.

В сравнение с нашим я б не удостоил

Хвалою наших архитекторов имен.

Когда-то в той строительной основе

Считали современен был объект,

В такой степи воздвигнуть город внове,

Но устарел за сорок лет проект.

Лишь утешение – в Забайкальском крае

Пока мы держим первенство сполна,

На фоне всех задрипанных окраин,

Чему должна стыдиться вся страна.

Но все ж родным мне стало Забайкалье,

Здесь солнце светит – просто благодать,

И сопки здесь, хранившие веками,

Те тайны, что придется разгадать.

Я верю, будет, будет жить в достатке

Простой российский честный человек.

Россия будет первая в десятке,

Когда урановый наступит век.

Не говорю, что это предрекаю,

Не ведал это я и сорок лет назад,

Только сейчас я это точно знаю.

Точнее некуда, здесь, в Забайкальском крае,

Когда-нибудь построят город-сад.

Ангел – хранитель

Мой ангел и мой оберег,

Ты у меня един.

От крупных бед меня берег,

От мелких отводил.

Я часто то не замечал

И мимо проходил,

В слепящих солнечных лучах

И в серости могил.

Хоть прикасался иногда

И не всегда рукой

К холодной плоскости клинка,

Несущий упокой.

Но были случаи, спасал

Меня с большим трудом,

Я благодарно замечал

И забывал потом.

Что б не случилось бы со мной

В ночи и в свете дня,

Я знаю, в холод или в зной,

Ты защитишь меня.

Про Музу

Ты знаешь, Галя, что такое Муза?

Если захочет, то она придет,

Ей все равно обед сейчас иль ужин,

И даже лучше, если дождь идет.

Да моя Муза не кончала ВУЗа,

Она такая у меня одна,

И если прожила она без мужа,

То это вовсе не ее вина.

Она меня не часто навещает,

Быть может, бесталанный я такой,

Бывает, даже угощает чаем

Бывает, пьем мы с ней за упокой.

Напрасно, Галя, к ней меня ревнуешь,

У ней Гомер, для пишущих пример,

А Пушкина из ссылки б не вернули,

Был для нее отличный кавалер.

Сам Сумароков тоже с Музой спорил,

Державину, по дружбе, уступил,

Я б много рассказал тебе историй,

Да вот боюсь, что буду ей не мил.

Высоцкого то ж посещала Муза,

Был у него к ней « жгучий интэрэс»,

И, видно, не была ему обузой,

Когда бывал с Мариной он иль без.

В общении с Музой круг довольно узок,

Но, видно, для меня там место есть,

Общение с ней не жвачка «Вкус арбуза»,

Можешь жевать иль можешь просто съесть.

«Меня намедни посетила Муза»,

То бишь соседка, прямо ей под стать,

С тех пор в душе моей унялась стужа

И захотелось о любви писать.

Про Робинзона

Завидую я сэру Робинзону,

Он долго жил на острове пустом,

Он не познал ни КПЗ, ни зону,

А взгляд на жизнь доказывал трудом.

Построил себе дом и вел хозяйство,

Для нас он заразительный пример,

Ведь даже пингвины откладывают яйца,

И размножаются среди холодных сфер.

Он сам себя кормил весьма не плохо,

А вкус баланды для него был чужд,

Ни подлости не знал он, ни подвоха

И не было в нем сексуальных нужд.

Живем мы все в преддверии закона

И чаще по понятиям живем,

Страна большая, как большая зона,

А в ней проблемы, острые, с жильем.

Хрущев сказал: «Конечно мы не звери,

Всем будет предоставлено жилье»,

Но вышел срок, вдруг распахнулись двери,

И оказалось, что вокруг жульё.

В России все воруют поневоле.

Уж издревле, так повелось тут,

Не всех воров закон лишает воли

Кто больше «свистнул», меньше срок дадут.

Конечно, остров, это та же зона,

В чем меня можно будет укорить?

Попасть туда, по сути, нет резона,

Тем паче самому себя кормить.

И все ж завидую я сэру Робинзону,

В каком-то смысле для меня он мил,

А я б на остров поменял бы зону

И как нибудь себя бы прокормил.

Депрессия

Меня используют однажды,

Как тряпку для мытья полов.

Я набираю номер, дважды:

«Служба спасения? Алло!»

Мне отвечает голос странный,

Как эхо на вершине гор:

«Душевные не лечим раны,

По крайней мере, до сих пор».

Мне показалось, жил напрасно,

Все, что достиг большим трудом,

Ни-сколь ни стоит, в общем ясно,

Как в старости просевший дом.

Жизнь отмерял я по кусочкам,

Глубь шахты шагом измерял

И вот достигнув верхней точки,

Я все в итоге потерял.

Нет в теле прежнего здоровья,

Желанья светлого в душе,

Не спрошенный талант зарою

И не востребую уже.

И что мне делать остается?

Напиться в доску, в кому впасть,

Когда ничто не удается,

Готов залезть хоть тигру в пасть.

Ведь круг друзей с годами узок,

А водку пьешь с кем попадя,

Спасет меня от всех нагрузок

Одна надежда на тебя.

Перемена жизни

Прикоснусь я к высокой поэзии,

Чтоб с тобой говорить ни о чем,

Чтоб слова, словно золото, весили,

Чтоб ты замерла, слушала, верила

И слегка поводила плечом.

Чтоб бокал с пузырьками шампанского

Чтоб дымился сигарный дымок,

Мне хотелось последнего шанса

В быстрой дроби испанского танца,

Заглушавшего твой шепоток.

Но безудержный вечер кончался,

Как последняя капля вина,

И куда-то эскорт наш помчался,

Алый купол над нами качался

И в цветных занавесках луна

Упаду я в тебя словно в омут

И для этого много причин,

Жизнь начнется теперь по– иному,

Не придется уж мне холостому

Просыпаться в холодной ночи

Красноярск

Красноярск. Твой берег правый

Стал мне дорог с давних лет,

Там гулял я, парень бравый,

Там оставил в сердце след.

Там красавица Любаша

Была сердцем холодна,

Словно Маша, да не наша,

Словно чарка без вина.

Словно след зимы холодной

На стекле в сиянье дня,

Цвел узор нерукотворный,

Но не согревал меня.

Люба, Люба, диво– дева,

И в прошедшей жизни той,

Ты была как королева,

Но с холодной красотой.

Ты– итог случайной встречи:

Пьянка, поезд и вокзал,

Ветреный осенний вечер,

Теплый танцевальныйзал

Были эти наши встречи,

Грустно вспомнить, холодны,

Словно тот осенний ветер

Продолжался до весны.

Нас простые отношения

Не тревожили не сколь,

Не давали вдохновения,

Не взывали в сердце боль.

И как будто не хватало

В отношениях огня,

К драгоценному металлу

Благородного камня/.

Очень просто мы расстались,

Ты сказала: «Выбирай.

Можешь жить себе, не каясь,

Но с любовью не играй».

И ушла, и растворилась

В этой жизни, как туман.

Ветер дул и сердце билось,

И закончился роман.

В Красноярске это было…

Вспоминаю иногда…

Меня краем осветила

Неземная красота.

Свидание

Я долго собирался на свидание

С тобой, ни год, ни два, ни три.

Свою любовь я в годы созревания

Запаковал и сохранил внутри.

К тебе я ехал, шел, бежал и несся,

Но становились на моем пути,

По этой жизни, скользкие откосы

Их не возможно было обойти.

В реальной жизни сложно осмотреться

И надо было волю обрести

То вовсе на исходе были средства,

То для развязки время не найти.

Искать причину– глупое кокетство,

Мне стыдно говорить о том в серьез

Любовь к тебе, как крупное наследство,

Через года и мили я пронес.

На встречу я собрался в этот вечер

Готовился, писал тебе стихи я,

Ведь для меня с тобою эта встреча —

Счастливая, но все– таки стихия.

Ты позвала, а я больной и старый,

В железнодорожном ждешь меня саду,

Тебя увидеть, даже мертвый встану

И на свидание с тобой пойду.

Творчество

Уроки помню я чистописания.

Сейчас искусство это умерло,

То было не простое испытание,

Я не любил со звездочкой перо.

Еще учеба в школе продолжалась

«Литературу» брал я на «ура»,

Как ни старался, это превращалось

В сплошные двойки моего пера.

Я рос, взрослел, здоровьем не страдая,

Поэзия на взлете в те года.

Бурлила жизнь, в раздумье вовлекая,

Я сочинять пытался иногда.

Года моей тупой армейской службы

Давали время для отсчета вех,

Чтоб время службы пролетело уж бы,

Марал бумагу, был на мне тот грех.

А после институтская богема.

Кипела и учеба, и любовь.

Бывало ночью, как влюбленный демон

Писал стихи, остуживая плоть.

Затем работа трудная, до пота,

А после отдых, нудный ей под стать,

В таких заботах даже не охота

И некогда хоть строчку написать.

Но жизнь прошла, пришла пора раздумий,

А мне порой не спиться поутру.

И словно бы распят под властью дум я,

А мысли доверяются перу.

Я этим жив, звезд с неба не хватаю,

Пишу нечто, подобное стихам,

Хоть кое в чем великим подражаю,

Но главное придумываю сам.

Не пыжусь я повергнуть слух словами

И не вяжу замшелой мысли нить,

Нужду и боль, живущих рядом с нами,

Стараюсь простым словом объяснить.

Год собаки

Отриньте пошлые сомненья,

Не брежу я при свете дня,

Мне безразлично будет мнение

Об всем по поводу меня.

Пусть принесет весенний ветер,

Чего он нам не приносил,

Мы за страну свою в ответе,

Но каждый лишь по мере сил.

И сколь бы мы о том не спорили,

Для заверенья этих строк,

Пятнадцать лет – миг для истории,

Для человека – это срок.

Пятнадцать лет, и в Год собаки

Восточного календаря

Мы подведем итоги драки

За передел в стране сырья.

Все распродали в этот раз.

Прибыль все больше год от года,

Метал, нефть, уголь, лес и газ,

Но не во благо для народа.

Большой доход с продажи нефти,

Довольно лакомый кусок,

И лишь страна на том же месте,

Где ж экономики бросок?

Тенденция была такая:

Как станет частным капитал,

Вмиг расцветет страна больная.

Народ расцвета ждать устал.

Какой расцвет за эти годы?

Мы потеряли часть земли,

Машины, корабли, заводы

Себе позволить не могли.

Пятнадцать лет у человека?

Забудьте радужные сны.

К двадцатому исходу века

Столь лет отняли у страны.

Нам быстротечная эпоха

Такой потери не простит,

В таком «подъеме» будет плохо

Тому, кто у станка стоит.

Кто сеет, пашет, плавит сталь,

Начинка фабрик и заводов

Становится, конечно, жаль,

Что достается все « уродам».

Не культивируйте в сознании

Экономический мираж,

С годами это мироздание

В отчаянье повергнет вас.

В стране, где власть сладка до боли,

Где в массы скучили людей,

Всем управляет злая воля,

Ради немыслимых идей.

Я оторвусь от предисловия,

Покрылось прошлое быльем,

Где ж раздобуду разных слов я,

Поведать о житье своем?

Я помню прошлый год Собаки,

Нас окружила стая псов,

Нет, не хранил я деньги в Банке

Из под соленых огурцов.

О деньгах мне не стоит лучше,

Уж продолжается пора,

Лишь от получки до получки

Хватает этого добра.

Мы тесно связаны с эпохой,

Надеюсь, что в последний раз

В стране у нас с народом плохо

Имущий обошелся класс.

Жизнь, как игра, единой мастью

Если б не пики козыря.

Был молод я тогда и счастлив,

Считал, что жизнь прожил не зря.

Той жизни смысл не сознавая,

Как без присутствия ума,

Я был прямее рельс трамвая

И пуст, как нищего сума.

Жил в страхе за свою свободу,

За жизнь родных была боязнь.

У власти к своему народу

Есть вековая неприязнь

Для нас обычная картина,

Жить без просвета, в нищете.

И этой жизни паутину

Порвать не могут даже те,

Кто сами эту жизнь познали,

И выпив чашу зла до дна,

Но лишь судьбой у власти стали,

Как позабыли все сполна.

Транжирили при всех богатствах,

Что явит русская земля,

Кормили мировое братство

Вождей, друзей от А до Я.

Борьба за власть велась не просто

Наш вождь не думал, не гадал,

Он не пахал, не сеял просо,

Устав, на море отдыхал.

И наблюдая из Фороса,

Сквозь стекла розовых очков,

Он управлял страною просто,

И просто заимел врагов.

Народу ж надоели крохи,

Кипела страстью голытьба,

В той очень сумрачной эпохе

Власть оказалась так слаба,

Что жизнь, вдруг в корне изменилась.

Распался прахом наш Союз.

Идеология сменилась,

Порвался узел братских уз.

Все это было как стихия,

Произошел в стране разброд,

Гайдарошокотерапия

В пучину бросила народ.

Иные бросились в торговлю,

Кто стал разбоем промышлять,

А кто, презревший честь и волю,

Бессовестно полез во власть.

В лицо не помню кандидата,

Я их тогда не привечал,

Не помню ни числа, ни даты,

Лишь помню, как он в грудь стучал.

Сулил всем золотые горы,

Те обещанья я храню.

Такие вышивал узоры,

Что захотелось жить в раю.

Вот только эти горы где – то

Принадлежат другим местам,

И от заката до рассвета

Вершинами сияют там.

А что же наши депутаты?

Им удивилась вся страна,

Что обещали всем когда то

Отмерили себе сполна.

Мне ж, как и всем, хотелось счастья,

Попробуйте меня понять.

Я, поборовши страх и страсти,

Хотел свой уровень поднять.

Себя попробовал в торговле,

Успехов явных не достиг,

Забросил все, даже не дрогнул,

Лишь дрогнул, торгашей простив.

Я точно знаю, в этой сфере

Теряешь больше, чем найдешь,

Познал я на своем примере:

Довлеет там, обман да ложь.

Там каждый за себя в отчете,

Своих соперников дави,

И в этом корыстном подсчете

Не будет к ближнему любви.

Знаем, цену диктует рынок,

На предложение есть спрос,

Но странная вокруг картина-

Цена растет. В чем же вопрос?

Нужны для алчности препоны,

Чтоб не плодить плохих людей,

И создавать надо законы

Что б рынком, не владел злодей,

Живущий вольно, без закона.

В стране их появилось тьма.

При Сталине страна, как зона,

Сейчас и зона, и тюрьма.

И в нашем были поколении

Уроды, что за рубль убьют.

Меня терзать стало сомненье,

Что человека создал труд.

Трудно привить в стране гуманность,

Когда корыстен человек,

За горло нас схватила давность,

Ведь у людей короток век.

Крутило время дефицитом,

Свобода– радужным дождем,

Народ дурили, как бы с шиком

И все, наглея с каждым днем.

Имел иллюзию участья,

Совковой мысли человек,

Чубайс придумал всем, для счастья,

Приватизационный чек.

Не долго длилась эта радость.

Как этот чек успел сгореть,

А из щелей полезла «гадость»,

Стремясь быстрей разбогатеть.

Неотвратимо понимая,

Не важен способ. Цель одна.

Быть может, выведет кривая,

Где ни покрышки нет, ни дна.

Разбогатеть ведь может каждый,

Неважно, как ты рубль нажил,

Пусть даже надурил ты граждан,

Лишь бы в казну налог вложил.

В итоге от такой морали

Велик жулья диапазон,

Если по – умному ограбил,

Увы, не действует закон.

Эта мораль жива, покуда

Умеешь, то верши дела,

Страна рабов явило чудо

И олигархов родила.

А те, что царствуют над нами,

Быстро наполнив жизнь свою,

Землею, виллами, деньгами,

Создали крепкую « семью».

Решили просто все проблемы,

Отправив вклады за рубеж,

Но мы закроем эти темы

И сделаем красивый жест.

Зато теперь у нас свобода,

Живи, не ведая беды,

А у свободного народа

Удавка свита из нужды.

Народ все так же обездолен,

В глуши дома заколотил.

И не дождавшись лучшей доли,

Страну в помойку превратил.

Сейчас любой дурак докажет,

Не зря, народ металл ковал.

За тот металл нас, честно скажем,

Китай кормил и одевал.

Трудно понятен алгоритм

Творимых опытов над нами,

Ведь, может статься, воспарит

Орел с раскосыми глазами.

Тогда, с невзгодой обрученный,

Придет не русский и не жид,

Народец, злобой отягченный,

И скажет: «Не хочу так жить!»

Задует снова вдруг Зефир,

И вновь наступит год Собаки,

А злобный лай разбудит мир,

Дай Бог, чтоб без кровавой драки.

К нам возвратилась вера в Бога,

Не трудно в общем то понять,

Что будут грешники, убого,

Себя триперстьем осенять.

Может, в душе проснется радость,

Ведь не в богатстве благодать,

А к ближнему любовь, как сладость,

В стремлении счастья пожелать.

Пусть будет в мире и достатке

Жить трудовой наш человек,

Страна – что б первая в десятке

Была вновь наступивший век.

Нам все удастся пережить,

Где вопреки, а где в угоду.

Придется много приложить

Сил терпеливому народу.

Мне, кажется, моей рукой

То проведение водило:

«Господь, мне душу успокой!»,

Ведь это было… это было…