Текст книги "Стихи"

О. В. Черемшановой [81]  [81]О. Черемшанова – поэтесса, к сборнику стихов которой («Склеп», 1925) Кузмин написал предисловие. В ее стихах есть отзвуки испанских и русских хлыстовских мотивов.


[Закрыть]

 
Был бы я художник – написал бы
Скит девичий за высоким тыном,
А вдали хребет павлиний дремлет,
Сторожит сибирское раздолье.
И сидит кремневая девица,
Лебедь черная окаменела,
Не глядит, не молвит, не внимает,
Песня новая уста замкнула,
Лишь воронкою со дна вскипает.
По кремню ударь, ударь, сударик,
Ты по печени ударь, по сердцу,
То-то искры, поломя, безумье.
Грозная вспорхнула голубица,
Табуны забыла кобылица,
Разметала гриву на просторе,
Засинело греческое море.
Черное вихрит богомоленье,
Стародавнее воскресло пенье,
Перекинулся пожар по крышам,
Что увидим, други, что услышим?
 
 
Дикий зной сухой гитаны,
В кастаньетах треск цикады,
Бахрома ресниц и шалей,
Роза алая в зубах.
 
 
Ничего, что юбки рваны!
Много ли цыганке надо?
Бубны враз заворковали,
Будто горлицы в горах.
 
 
Вспомнили? О-лэ!
Вздрогнули? О-лэ!
Подземная память как нож
В дымную дыню дней!
 
 
И когда на оживленный дансинг
Где-нибудь в Берлине или Вене
Вы войдете в скромном туалете,
Праздные зеваки и вивёры
Девушку кремневую увидят
И смутятся плоскодонным сердцем,
Отчего так чуждо и знакомо
Это пламя, скрытое под спудом,
Эта дикая, глухая воля,
Эти волны черного раденья.
На глазах как будто ночи ставни,
На устах замок висит заветный,
А коснетесь – передернет тело,
Будто мокрою рукой взялся за провод.
И твердят насупленные брови
О древнейшей, небывалой нови.
 

Переселенцы[82]  [82] Навеяно некоторыми страницами из романа Ч. Диккенса «Жизнь и приключения Мартина Чеззлвита». О том, как было восстановлено это утраченное стихотворение Кузмина, рассказывает В. Н. Петров (Панорама искусств.
  «Кажется, в 1960 году ко мне обратился главный редактор серии «Библиотека поэта» В. Н. Орлов… В. Н. Орлову хотелось найти неизданные тексты, которые можно было бы включить в антологию. Мы оба вспомнили стихотворение об американских переселенцах. Но мы не знали этих стихов наизусть и не располагали никакой записью.
  …Мои поиски были тщетны. Последнюю надежду я возложил на феноменальную память И. А. Лихачева и не ошибся.
  И. А. Лихачев приехал ко мне и на вопрос, помнит ли он «Переселенцев», ответил:
  – Конечно. Я пронес эти стихи сквозь годы и десятилетия.
  Он присел к столу и записал великолепным почерком без единой помарки довольно длинное стихотворение».


[Закрыть]

 
Чужое солнце за чужим болотом
Неистово садится на насест.
А завтра вновь самодержавно встанет,
Не наказуя, не благоволя.
 
 
Как ваши руки, Молли, погрубели,
Как опустился ваш веселый Дик,
Что так забавно толковал о боксе,
Когда вы ехали на пакетботе.
 
 
Скорей в барак! Дыханье малярии
С сиреневыми сумерками входит
В законопаченные плохо стены.
Коптит экономическая лампа
И бабушкина Библия раскрыта.
 
 
Как ваши руки, Молли, похудели,
Как выветрилась ваша красота,
А ждете вы четвертого ребенка.
 
 
Те трое худосочны, малокровны,
Обречены костями осушать
К жилью неприспособленную местность
О Боже, Боже, Боже, Боже, Боже.
 
 
К чему нам просыпаться, если завтра
Увидим те же кочки и дорогу,
Где палка с надписью: «Проспект побед»,
Лавчонку и кабак на перекрестке,
Да огороженную лужу: Капитолий.
 
 
А дети вырастут, как свинопасы,
Разучатся читать, писать, молиться,
Скупую землю будут ковырять,
Да приговаривать, что время – деньги.
 
 
Бессмысленно толпиться в Пантеоне,
Тесовый мрамор жвачкой заплевав,
Выдумывать машинки для сапог,
 
 
Плодить детей и тупо умирать,
Почти не сознавая скучной славы
Обманчивого слова: пионеры.
 
 
Проспите лучше, Молли, до полудня,
Быть может, вам приснится берег Темзы
И хмелем увитой родимый дом.
 

Комментарии

Стихотворения Кузмина печатаются по текстам первых (они же чаще всего и единственные) изданий его сборников, в порядке их выхода в свет. Это не означает, что преследовалась цель отразить его творчество непременно во всей полноте: так, некоторые – слабейшие, по общему мнению, – сборники вовсе не попали в эту книгу (например, «Куранты любви», «Глиняные голубки» и др.). Не вошли и многие стихи из отобранных сборников – те, на которых, при всем их бесспорном изяществе, лежит печать чрезмерной «манерности» или «пряности». Однако те же мотивы, то же изящество и виртуозная легкость (на грани «легкомысленного порхания по строчкам») есть и в ряде стихов, вошедших в эту книгу. Думается, что полнота представления о поэтическом облике Кузмина, таким образом, не нарушается.

Вместе с тем ставилась задача обратить внимание читателя на те стороны творчества Кузмина, которые часто оставались в тени, что как раз и обедняло наше представление о нем: это, условно говоря, «Ярославль» – волжские и заволжские корни и мотивы его поэзии, это смирение и как будто неожиданная в нем крепость духа, позволившие Кузмину не бояться бедности и смерти и сохранить в трудные годы поэтическую силу и свежесть.

Сложно было решить вопрос о расположении стихов внутри сборников. У Кузмина они объединены в циклы, порой пронизанные сквозным движением (так, отмечалось исследователями, в циклах «Осенних озер» содержится движение от «плотского» к «духовному»). Для него самого цикличность играла, несомненно, большую роль. «Нам кажется явлением специально наших дней стремление объединять лирические стихотворения в циклы, а эти последние в к н и г и», – писал Кузмин в рецензии 1912 г. на сборник стихов Вяч. Иванова. Но самый принцип «избранного» неизбежно разрушает циклическую цельность: два-три, а то и одно оставшееся от цикла стихотворение не могут претендовать на то, чтобы нести в себе всю полноту лирического содержания цикла. Это вынуждает, к сожалению, отойти от принципа цикличности и соблюдать внутри сборников приблизительную хронологическую последователыюсть. О принадлежности же стихотворения к тому или другому циклу сообщается в примечаниях.

Поздние стихи Кузмина сложны и содержат много далеко не всегда ясных аллюзий и ассоциаций, будь то образы современного кинематографа или отзвуки гностических или оккультных учений, порой в парадоксальном соседстве. И традиционный – мифологический или литературный – образ может оказываться в неожиданных контекстах, в которых его функция не совпадает с традиционной. Или же смысл воплощается последовательно в образах-символах разных стран и эпох, имеющих прямое или отдаленное соответствие. Для пояснения этого принципа можно снова сослаться на статью самого Кузмина о Вяч. Иванове: «Стремленье к полноте и насыщенности иногда заставляет поэта брать образы из разных эпох в одном и том же произведении, в чем скорее можно видеть непосредственность, нежели надуманность. Притом нам кажется, что некоторые образы настолько стали символами, что потеряли связь с эпохою, их породившей. Границы же между общеизвестными и претенциозно археологическими упоминаниями так неустойчивы, что руководствоваться тут можно лишь вкусом и художественным тактом». Порой «стремленье к полноте и насыщенности» приводило Кузмина к чрезмерным темнотам смысла.

Что же касается прозы Кузмина, то в книге содержится попытка представить самые разные образцы ее – и «стилизованные» романы и повести, и рассказы из современного писателю быта, и критические эссе.