Текст книги "Сын Петра. Том 6. Треск штанов"

Глава 9

1711, ноябрь, 19. Москва – Пермь – Казвин

Серафима медленно вышагивала чуть впереди, идя вдоль аквариумов. И скучала. Хотя вида и не подавала…

Океанариум в зоопарке на Измайловском острове медленно, но неумолимо развивался. На местных технологиях. Что затрудняло и удорожало его создание и содержание, но превращало в натуральное чудо света.

Сначала соорудили первый зал с трехметровыми потолками и крупными аквариумами. Да такими, что стекла в пол. Впрочем, у них была только одна прозрачная стенка – обращенная в зал. Так было и проще, и удобнее из-за трудностей с производством толстых стеклянных листов большого размера.

Их отливали на оловянные ванны в здоровенных противнях. Медленно остужали. И в еще вязком виде пропускали через валки, выравнивая толщину и формируя более равномерную структуру. А потом довольно долго термически обрабатывали.

Покамест – штучный товар.

Их специально для океанариума начали производить. И дела только-только налаживались…

Освещали аквариумы и помещение с помощью системы зеркал, чтобы не морочиться с подсвечниками и лампами. Насыщение воды кислородом и прокачку через фильтры решили совместить.

Вода отбиралась с самой нижней части наклонного пола аквариума. Протекала через сменный фильтр и попадала в накопительный бассейн, проходя через каскад ступенчатых водопадов. Откуда ее забирала помпа, приводимая от паровой машины. Маленькая. Крошечная, можно сказать. К которой вместо оси или тяги подходила трубка из котельной, с паром под небольшим давлением. И такая же отходила от нее в общий расширительный бачок. Разумеется, в керамическом кожухе поверх асбестовой обкладки, чтобы возникало меньше пустых тепловых потерь.

Первый зал был полностью готов.

И сюда уже ходили студенты и ученые, чтобы понаблюдать за рыбами. Ну и просто посетители. А также началась местная научная деятельность. Хотя, конечно, не особо активно. Ведь здесь разместили только лишь обычных, местных рыб, не вызывавших особого интереса. Отчего Серафима и скучала.

Заканчивались работы по еще трем залам.

Их бы и раньше ввели в эксплуатацию, но рыбы, которых привозили издалека, дохли. Не удавалось подобрать подходящий режим для них. Вот и возились, подбирая температуру и химический состав воды. Для каждого бассейна – свой.

Самой же большой ценностью и гордостью этого океанариума должен был стать аквариум с акулами и иными крупными рыбами. В принципе – бассейн. Обычный вполне, хоть и здоровенный. Только через него по дну планировали проложить стеклянную арку. Для чего требовалось не просто изготовить внушительных размеров листы толстого стекла, но и выгнуть их правильно. А потом еще придумать, как да на что закрепить. Чем герметизировать. И так далее…

Вот туда – в эту недостроенную арку – Алексей с супругой и зашли.

– Брат письмо прислать, – словно невзначай произнесла она.

– Что-то важное?

– Он просить сообщить, что не смочь помочь с улус. Он идти воевать пуштуни.

– Понятно, – кивнул супруг, а потом, чуть помолчав, добавил: – Не нравится мне все это…

– Почему?

– Это восстание выглядит ловушкой… провокацией. Их лидер показал, что отлично понимает политическую обстановку. На что он рассчитывает?

– На удачу.

– А еще?

– Мало?

– В таких делах удачи для победы решительно недостаточно. Тут расчет нужен. А даже мне понятно, что пуштуны подняли восстание не просто так. Правильно выбранный момент говорит о многом. Вот ты знаешь, кто их поддерживает?

– Моголы? – пожала она плечами.

– А французское оружие они откуда получили? Как минимум несколько тысяч мушкетов. Все не так просто, – покачал головой Алексей. – Да, поставить его могли и через Великих Моголов. Но там не очень удобно. Я могу о заклад биться, что его завозили через иранские порты. Ведь у твоего брата есть политические оппоненты. Да даже религиозные фанатики, которые посчитали наш с тобой брак позором. Думаешь, они не могли помочь Мир Вайсу Хотаки получить то, что нужно? И сообщить важные сведения о делах твоего брата?

– Мог. Очень мог. Южные город. Многие. Там нет власть брат. Кланяться ему. Да. Но не власть. Там сильны арабы.

– Вот-вот, – покивал Алексей. – Слишком это все похоже на ловушку.

– Я написать ему.

– Только не отговаривай его. Просто передай мои опасения и попроси быть осторожнее. Быть может, я просто дую на воду.

– Понимать. После Шверин, – покачала головой Серафима.

Взрыв в Шверине потряс всю Европу и особенно Россию. Исключая, пожалуй, Францию, где обсуждали прожарку Кольбера.

Тем чудеснее оказалось, что на второй день после взрыва в ходе разбора завалов сумели добраться до Меншикова. Он держался на последних крупицах силы. Ему раздробило упавшей балкой правую ногу, но без открытой раны, и левую кисть, из-за чего пришлось сразу после спасения сдавать его эскулапам. Под нож. Для ампутации. Прямо на завале добротно перетянув жгутом поврежденные конечности[26]26
  Местные так не делали, но кое-какие сведения по медицине с собой принес и Алексей. Он знал про краш-синдромом, через что о нем знали и все подготавливаемые в Москве медики.


[Закрыть]. А потом долго бороться за жизнь герцога.

Семья его погибла.

Вся.

Слуги, что находились недалеко от места взрыва, тоже.

Выжил только он.

Точнее, дождался откапывания. Так-то разборы завалов показали – в течение суток после взрыва еще как минимум десять человек были живы. Среди которых и старшая дочь Александра Даниловича. Но они не дотянули.

А он выжил.

Остался одноногим и одноруким.

Нормальных протезов в эти годы еще делать не умели, поэтому Алексей уже представлял его в облике матерого пирата, который, ступая деревянной ногой, поправляет парик остро наточенным крюком…

Но это если выживет. Что не так вероятно, как хотелось бы. Ибо его поразила тяжелейшая депрессия. Меншиков просто лежал и безвольно смотрел в потолок, не желая ничего. Даже ел с великим трудом и с особыми уговорами. С таким настроем обычно не живут…

Ситуация с гибелью Кольбера спровоцировала во Франции целую цепочку событий. Так, при Людовике XIV стремительно укрепился герцог Орлеанский – крайне честолюбивый Филипп, племянник короля, который потащил за собой и своего воспитателя – Гийома Дюбуа, что весьма преуспел в расследовании убийства Кольбера.

Конкретных исполнителей он, безусловно, не нашел. Их уже вечером не было в Париже. А через трое суток – во Франции. Однако он смог положить на стол Людовику XIV подробный доклад о том, что было сделано и как. А также кошмарное резюме: дескать, те, кто это сделал с Кольбером, могут сие повторить с любым человеком во Франции. Даже с королем.

Это привело к сложному разговору Людовика с Гийомом. И назначение его, по сути, и. о. министра иностранных дел, чтобы урегулировать стремительно нарастающий конфликт с Россией. В покушении на Меншикова нашли французский след, что было совсем не нужно. Равно как и новые акции в Париже, в качестве ответных действий… Столь демонстративная прожарка well done целого министра выглядела чрезвычайно пугающей. Особенно после слов Дюбуа, который проанализировал методы, которыми действовали нападающие, и заявил, будто бы для них не составит проблем сжечь даже Версаль посреди ночи… вместе с королем…

Вообще правительство новой Западной Римской империи менялось буквально на глазах. Испугавшись, король стал тащить на разные высокие посты людей амбициозных и талантливых. Насколько он мог до них, конечно, дотянуться. Проще говоря, холодную войну, которая нарастала между Парижем-Веной с одной стороны и Москвой-Исфаханом с другой, попытались разрядить. Спуская накал в гудок. А все потому, что люди, принимающие решения, «внезапно» и предельно отчетливо осознали свою смертность.

Понятно, многие дела, начатые ранее, не так-то и просто было остановить. Да и резко сдать свои позиции Париж с Веной не могли. Опасаясь уже внутренних последствий. Но лед тронулся. И ситуация начала меняться. Тем более что Дюбуа был человеком герцога, который на дух не переносил испанского Бурбона и сам желал стать королем Франции. В общем, весь этот проект с Западной и Восточной Римской империями желал похоронить.

Ситуация развивалась очень интересно.

И престарелый Людовик XIV на волне нарастающей паранойи стал стремительно терять контроль над страной. Сам же проводил все больше времени с духовником. Ему стало страшно.

Он видел своего министра.

В гробу.

И запомнил этот запах жареного человека. Слишком хорошо запомнил. И как доносили злые языки, он ему теперь постоянно мерещился повсюду…

Проведя инспекцию океанариума и зоопарка, Алексей с супругой откушали здесь же. Она такую привычку мужа не разделяла. Но он продолжал таким образом проверять качество кормежки работников. И Серафиме приходилось уступать.

Через силу.

С трудом скрывая свои вспышки раздражения.

После чего они направились на крупный подмосковный завод. На открытие новой, круговой печи для обжига. Ее Ньютон разработал под заказ. К нему заводчик обратился с просьбой помочь в надежде как-то оптимизировать свои расходы на растущем производстве. Он и к Лейбницу, и к другим обращался, но они до таких низменных вещей не опускались. А Ньютону требовались деньги, так как жить он любил сытно и уютно. Вот и взялся. Тем более что задача ему показалась простой.

Конструктивно у него получился аналог печи Гофмана. Здание представляло собой круглый тоннель под общей крышей. В нем имелась дюжина чугунных – по количеству условных секций.

Как это работало?

Через дверь номер один подавали воздух, банально ее открыв. Огонь же горел в третьей секции. Из-за чего входящий воздух остужал уже обожженные кирпичи, заодно подогреваясь. Жар распространялся на новые кладки, подсушивая их. А продукты сгорания вытягивались через окно в центральную трубу.

Надо «переключить» секцию? Через окно сверху начали засыпать топливо во «включаемую» секцию. Там открывали задвижку к дымовой трубе, а в «выключаемой» закрывали. И все. Огонь перебегал, а тут прогорал и затухал…

Никаких механизмов.

Спокойная, размеренная работа. Хотя по крыше над тоннелем в плане была небольшая чугунная дорога, чтобы гонять вагонетки с топливом. И наклонная плоскость имелась для закатывания их наверх…

Разработанная Ньютоном печь получилась небольшой – около 300 кубов. Но даже она позволяла по расчетам получать около 3,6 миллиона кирпичей в год. Без учета брака, разумеется. Однако он тут должен получаться небольшим из-за плавного нагревания и остывания, а тратить при этом около 7–8 пудов торфа на обжиг каждой тысячи кирпичей. Втрое меньше обычного!

Алексей отчетливо осознавал роль и значимость такого открытия.

В его глазах это был прорыв!

Настоящее открытие века! Способное в самые сжатые сроки увеличить кратно выпуск керамического кирпича и черепицы, уменьшив существенно их себестоимость. Что-то сродни паровой машине. Так что приглашение Ньютона на открытие Алексей не мог проигнорировать. И даже заготовил речь. Пригласив заодно всех остальных производителей, которым такая печь могла бы пригодиться. Чтобы ее продвинуть и постараться внедрить как можно скорее… как можно больше…

* * *

Строганов стоял на берегу Камы и кутался в шубу. Ветер стоял немилосердный. Холодный. Казалось, вот-вот мороз ударит. Да еще и сырость давила после недавнего дождя…

– Зачем ты меня позвал? – спросил он, услышав шаги за спиной.

– Пришло наше время.

– Это славно. А для чего?

– Чтобы избавиться от этого бесовского отродья.

Заводчик повернулся.

Перед ним стоял старый раскольник. С огромным опытом, ибо начинал он еще при Алексее Михайловиче. Матерый. Убежденный. Один из немногих лидеров, что отказались от примирения на том знаменательном Соборе.

Твердый взгляд горящих глаз… каким-то неправильным, безумным огнем.

Суровое, сухое лицо.

Строганов знал его… давно… хорошо. Тот еще с отцом дела вел. Такие же. Хм. Духовные. Но не брал себе ни копейки сверх необходимого. Все пуская на дело… дело… хотя какое же это дело? Во всяком случае, доброе…

Щека предательски дернулась, выдавая отношение заводчика к просителю.

– Не хочешь помочь? – скривился раскольник.

Тот промолчал. Думая и подбирая слова.

– Продал нас, значит?

– Я хорошо знаю царевича. Петр ладно. Пьет. Пусть, – махнул он рукой. – Но царевич за дело радеет.

– Он за приход Антихриста радеет! – выплюнул ему в лицо слова собеседник.

– С чего ты это вообще взял? – с едва заметной усмешкой поинтересовался Строганов.

– Вот, значит, как… – криво усмехнулся его визави. – Продался.

– Правильно Алексей Петрович говорил… Да…

– Правильно? Ты поверил этому слуге Лукавого?

– Посмотри на себя. Ты одержим.

– Я ОДЕРЖИМ?! – вскинулся этот человек.

– Ты жаждешь крови. Какой христианин к такому будет рваться? И слушать ничего не хочешь. Не иначе – слышишь только тех бесов, что захватили твою душу. Что это, если не одержимость?

– Он отравил твою душу… Я буду молиться о тебе.

– Только ты?

– Я попрошу братьев тоже молиться о тебе.

– И много вас?

– Это я с тобой обсуждать не буду.

– Серьезно?

– Серьезно, – холодно и жестко произнес раскольник.

Строганов кивнул одному из своих людей, что стояли у кареты невдалеке, и сделал жест, подзывающий.

Тот охотно подбежал.

А вместе с ним и еще несколько крепких ребят, окруживших раскольника.

– Возьми два десятка и езжай в дом, где Нектарий остановился. Вяжи всех и комиссару вези. И этого туда же наперед. В случае сопротивления – применяйте оружие смело. Но желательно взять и доставить всех живыми. И без шума, прошу тебя. Не надо поднимать на уши весь город.

– Тварь! – выкрикнул этот раскольник и попытался броситься на Строганова, выхватив откуда-то из-за пазухи нож. Но его тут же перехватили и скрутили.

– Не изломайте его! Кожа да кости. Только на злобе жизнь и держится.

– Я прок… – начал было что-то кричать раскольник, но ему легонько ударили под дых, а потом ловко кляп в рот вставили, не давая опомниться.

– Я буду молиться о тебе, – спокойно произнес Строганов, глядя в бешеные глаза визави. – О спасении твоей души. На большее я и не надеюсь…

После чего коротко кивнул, прощаясь, и пошел к карете.

А все вокруг пришло в движение.

О появлении старого знакомца в городе он знал. Загодя удалось это выяснить. Хоть в Перми у него и не было столь выдающегося влияния, как в Сольвычегодске или еще где на севере, но связи имелись. В том числе по линии государственной безопасности…

– Как же глупо… – тихонько, почти шепотом произнес Строганов, горько усмехнувшись, когда карета тронулась.

Даже пожелай он оказать помощь этому старому знакомцу отца – не решился бы. За ним самим присматривали, зная о прошлом семьи. И такую встречу не пропустили бы. Да и этого дурака явно вели, выявляя врагов.

Он даже допустил мысль, что этот знакомец на царевича работал, выявляя потенциальных предателей. Но почти сразу от нее отмахнулся. Нет. Его вера была с искренним безумием. Фанатик. Одержимый фанатик. С таким не договоришься. Так что его совершенно точно использовали в темную… если использовали.

А он?

А что он?

Явил свои верноподданические чувства. Ну и спас несколько невинных душ, которые поддались бы на увещевания этого безумца. Хотя нужно быть откровенно хворым головой, чтобы на такое пойти…

* * *

Шах сдерживал коня.

Тот приплясывал и явно нервничал. Да и не только он. Все вокруг волновалось. Ибо по чугунной дороге, которую проложили от Бендер-Энзели через Решт сюда – к Казвину, шел паровоз.

Первый за пределами России.

Дорогу «бросили» на скорую руку, прямо поверх уже существующих караванных путей. Достаточно обжитых. Благо, что прорубаться через горы не требовалось. Река сделала это работу за них, проложив через горный массив довольно просторную и пологую долину.

– Что там, в повозках? – спросил шах, глядя на приближающийся и пыхающий парами локомотив. – Я думал, он пойдет пустым.

– Русские прислали двадцать пять тысяч карабинов и сорок тысяч пистолетов. Доспехи. Огненные припасы.

– Мы же столько не оплачивали.

– Они с запасом. Как сообщил их представитель, в силу надвигающейся военной кампании. Оплатим, как сможем.

– Передай им нашу благодарность, – равнодушно произнес шах.

Несмотря на впечатления от паровоза, подарка и дороги, он был мыслями далеко отсюда. Столько всяких неудобств из-за этого восстания…

Глава 10

1711, декабрь, 12. Где-то на чугунной дороге

Поезд мерно постукивал колесами.

Часто.

Куда чаще привычного ритма. Все-таки стыки находились очень близко – каждые 25 дюймов[27]27
  25 дюймов = 0,635 м в СИ.


[Закрыть]. Но невысокая скорость и конструктивная особенность делали этот стук сильно мягче.

Алексей сидел напротив отца.

Рядом было еще два условных купе – для жен. Евдокия Федоровна и Серафима Соломоновна не остались в столице и отправились в эту поездку с мужьями.

Это была официальная поездка по чугунной дороге в спецсоставе. Впервые в истории во всех отношениях. Отчего у царевича, прекрасно это осознававшего, был легкий мандраж.

– Смоленск, Вязьма, Москва, Владимир, Нижний Новгород, Казань, Пермь и Нижний Тагил, – тихо произнес Петр, словно бы смакуя. – Просто невероятно…

– Без пятой части тысяча верст[28]28
  1000 верст – это 2540 км. Без пятой части – это около 2000 км.


[Закрыть], – улыбнулся сын.

– Когда ты только это начинал, я, признаться, не верил. Мне казалось все это какой-то игрой.

– А теперь?

– А теперь я даже не знаю, во что верить… – покачал головой отец, глядя в окно, где со скоростью около десяти верст[29]29
  10 верст в час – это 25,4 км/ч.


[Закрыть] в час проплывала Россия.

– Я вижу, как горы падут на равнины под тяжестью силы ручного труда, – начал сын декламировать песню «Когда-то давно» Павла Пламенева. – И где жаркий зной, там стоять будут льдины, а там, где пустыня, – прольется вода. Раз и навсегда! По прихоти ума!

– Что это?

– Просто слова… Мы, люди, слабы и порочны, часто совершаем глупые поступки. Но мы можем очень многое. Даже в такой убогой форме своего существования. Не зря же в Святом Писании сказано, что Всевышний создавал нас по своему образу и подобию.

– Гордыня – это очень тяжкий грех, – усмехнулся царь.

– Это не гордыня, отец, это вера в людей. В наши возможности. Чем является получившаяся дорога? Разве не новым чудом света?

– Да брось. Какое это чудо света? – отмахнулся царь.

– А почему нет? Она позволяет посуху пускать составы, способные перевозить грузы, что корабли. Много и быстро. Это ли не чудо?

– Дорога и дорога. Славная, да, но неприметная. Кто это чудо в траве заприметит? Кто вообще под ноги смотрит в поисках чего-то грандиозного и великого?

– А ты хочешь, чтобы мы строили пирамиды? Или там колоссы родосские?

– Ну… – задумался царь. – На них любой скажет, коли увидит, – великое дело. И издали видать. И рядом, сказывают, те пирамиды словно давят, будто ты с какими поделками древних титанов столкнулся.

– Какое, однако, у тебя… хм… занятное представление о чуде света.

– Какое?

– Да нет, все верно, – чуть подумав, согласился сын. – Чугунная дорога велика лишь для того, кто понимает ее величие. А это требует и ума, и кругозора. Да даже и у тех, кто ими обладает, совсем не обязательно будет правильная реакция. Пирамиды же давят своим размером. Грандиозные сооружения не нуждаются в трактовке. Они чудесны габаритами. И любой, самый темный человек, глянув на них, впечатлится. Даже если он вчера с пальмы слез или вышел из английского парламента.

– Дались тебе эти островитяне, – хохотнул царь.

– Немного шутки в любом деле хорошо, – улыбнувшись, ответил сын.

– Пожалуй. Да. Пирамиды – это пирамиды. Глянул и сразу все понял.

– Есть список из семи классических чудес света, – медленно произнес Алексей. – Пирамида Хеопса, Висячие сады Семирамиды, статуя Зевса в Олимпии, храм Артемиды Эфесской, Мавзолей в Галикарнасе, Колосс Родосский и Александрийский маяк. Что их объединяет? Размер. Они все здоровенные. Есть и неканоничные чудеса света, вроде Великой Китайской стены, Колизея или Тадж-Махала. Ну или здоровенных пирамид индейцев центральной Америки. Но концептуально они ничем не отличаются от канона. Они большие. И это бросается в глаза.

– И к чему ты мне это говоришь?

– Храм Христа Спасителя у нас, в принципе, может потянуть на аналог храма Артемиды. Шатровую часть еще не возвели, и ее можно скорректировать. Убрать с маковки маленький купол и увеличить высоту за счет шпиля, доведя ее до каких-нибудь чрезвычайных значений. Хоть на сотню саженей добраться. Тут надо с Маттеусом поговорить. Как мне кажется, никаких серьезных проблем не будет. Вся конструкция шатра очень легкая и прочная, а фундамент и массивные стены основной конструкции имеют многократный запас прочности.

– И я все равно не понимаю тебя.

– Мы можем вокруг Москвы создать комплекс из чудес света, – улыбнулся Алексей. – Настоящих. Грандиозных. Подавляющих своими размерами и величием. Чтобы у любой макаки, даже самой заносчивой и недалекой, не было сомнения – она ступила на землю людей, которые могут. Многое могут, если не все.

– Ты серьезно?

– А почему нет? Что нам мешает? Мы сейчас на взлете. Деньги есть. Их все равно в экономику вводить. Почему не так? Через большие стройки. Заодно простимулируем развитие строительной отрасли. Вон круговые печи уже придумали. Славная ведь вещь! А если ставить перед ними большие задачи, то, быть может, еще что изобретут. Все-таки перестройка малых городов вещь хоть и нужная, но… рутинная, что ли. Масштаба нет. Грандиозности. А тут артель какая может ударить себя пяткой в грудь и заявить – мы строили маяк, что превосходит знаменитый Александрийский. Настоящее чудо света!

– Ну… Даже не знаю. Да и зачем нам под Москвой маяк?

– Действительно. Под Москвой не надо. Поставим в Керчи. Хотя нет – лучше в Риге. А в Керчи возведем аналог Колосса Родосского. Там может потряхивать, поэтому статуя будет интереснее.

– Чем же?

– Так ее можно сделать металлической. Каркас из чугунных деталей да обшивка железом. Как мы крышу делаем в храме и в моем дворце[30]30
  Изначально в проекте были железные балки клепаные, позже перешли к более дешевой технологии с набором из чугунных деталей.


[Закрыть]. Если все это поместить на крепкое монолитное железобетонное основание, то такая статуя сможет выдержать очень много.

– Ну… даже не знаю… – покачал головой Петр.

– А можно поставить две парные здоровенные статуи, – продолжил фантазировать Алексей, вспомнив, как интересно выглядели столпы Аргоната во Властелине колец. – Например, двух витязей, словно бы охраняющих вход в Азовское море. Представь только. Какой-нибудь здоровенный галеон там проходит… а слева и справа от него такие кованые великаны.

– Здоров же ты грезы выдумывать, – усмехнулся царь, явно вдохновленный и вместе с тем смущенный нарисованной перспективой. – А пирамида нам на кой бес сдалась?

– Так усыпальница царская. Чем ты хуже фараона? Или дед мой? Или прадед. Чай, не пальцем деланные. Вот. Поставим ее… ну… пусть будет в селе Кунцево.

– А почему там?

– В мифологии многих народов – загробный мир находится на западе, поэтому алтарь в православии и обращен на восток – на восход, к новым надеждам и восходящей звезде, что поднялась над Вифлеемом. Так что было бы логично расположить усыпальницу к западу от кремля. Но не в черте города, хоть и не сильно далеко. Да и высоко там. Ее много откуда будет видно, если сделать здоровой.

– А мавзолей? Зачем нам второй?

– Хм. Да не беда. Поставим на пирамиде сверху, – улыбнулся Алексей. – Чтобы не копировать один в один. Совместим два в одном. Ну а что? Что ты так смотришь?

– А… – Петр открыл рот, глядя на сына и не понимая – он сейчас серьезно или шутит.

– Думаешь, я шучу? – улыбнулся Алексей.

– После этой чугунной дороги я не знаю, что и думать.

– Отец, а почему нет? Ну что нам мешает все это сделать? Парные колоссы в Керчи. Гигантский маяк в Риге. Храм, пирамиду с мавзолеем в Москве. Что еще? Висячие сады? Их тоже можно сделать в Москве. Тут холодно, но можно подумать. Например, покрыть их сплошным стеклом, превратив в грандиозный зимний сад с тропическими растениями. Публичный. Чтобы любой там мог погулять и зимой, и летом, наслаждаясь этими красотами. Статуя Зевса? Ну… ее возрождать один в один не стоит. Религиозные фанатики посчитают идолом. Нам же и без нее проблем хватает с этими твердолобыми. А вот поставить здоровенную статую тому же Рюрику, почему нет? Например, на стрелке Москвы-реки и Неглинной. Организовать ему там уютный павильон. Что еще? Колизей? Да у нас ипподром, в принципе, сопоставимых размеров. Хотя тут надо поглядеть. Может, и перестроить можно. Великая Китайская стена?

– Леша, хватит!

– Почему?

– Зачем нам это все?

– Потому что можем. Ну и деньги вводить в экономику как-то надо. Про такие же важные вещи, как понты, мы совсем забыли. Ну… понты – это стремление произвести впечатление. Что еще? Ах да, нигде в мире этого нет.

– Чего нет? Пирамид?

– Кроме пирамиды Хеопса, все остальное кануло в Лету. Да и та в запущенном состоянии.

– И как же твое нежелание… хм… обезьянничать?

– А твое желание повторять за голландцами тебя не смущает? – удивился Алексей.

– То голландцы! Они первые во флоте.

– Да мы уже корабли лучше их строим! – усмехнулся сын. – Только пока мало. Мы уже обогнали их! Мы всех обогнали! Да и как мне кажется, вправе брать из мирового культурного наследия все, что пожелаем. Кто остановит нас? Какие-то фырканья в Европе? Да плевать. Профессора кислых щей! Что хотим, то и делаем! Ибо ты тут царь, а не какой-то пройдоха из Амстердама или Парижа. И никто тебе не указ. Ты – самодержец. Захотел поставить пирамиду для семейной усыпальницы? Так и что? Зачем тебе для реализации этого желания мнение какой-нибудь собаки безродной, что спит и видит нас убогими дикарями да варварами? Пошли они все знаешь куда?

– Куда? – усмехнулся царь.

– Куда Макар телят не гонял. Ибо не влезут, даже если смазать салом и помочь пинком…

Посмеялись.

– Все равно – дичь какая-то. – произнес царь.

– Вот ты любишь же барокко.

– Люблю.

– В чем его суть?

Петр Алексеевич задумался. Он мог на глазок вполне надежно отличать барокко от иных видов архитектуры, из-за чего его немало нервировала ренессансная стилистика обновленной Москвы. Но объяснить, по каким признакам он определяет принадлежность, не мог. По систематическим признакам. Опыт же общения с сыном показал: ему именно такие подавай. Чтобы универсальные и общие для всего направления. Без исключения.

– И в чем, по-твоему, его суть? – после долгой паузы спросил государь.

– В вычурности.

– И все?

– Конечно. Даже это слово дословно так переводится с итальянского. Барокко противостоит эстетике Ренессанса, суть которой геометрическая гармония. Ей в барокко противопоставляются кривые линии, завитки, всякие артефакты, нарушающие гармонию, и так далее. И чем дальше, тем сильнее. Но эта хаотизация оформления, как по мне, слишком примитивна. Вычурность ведь может заходить дальше… мы разве с тобой не вычурные вещи обсуждали?

– Но пирамида не барокко!

– Это настоящее барокко! Во всяком случае, по сравнению с чем, какая и в каком окружении. Ведь суть вычурности в том, чтобы учудить что-то этакое, не как у всех, и сделать это нарочито замысловато и затейливо. У всех сапог как сапог, а у тебя с бантиком. ВОТ ТАКИМ, – показал он руками. – А что может быть неожиданней и замысловатей, чем здоровенная пирамида в среднерусской полосе? Не так ли? Вот представь. Нижний ярус пирамиды сделаем высотой в три-четыре сажени. Чтобы фронтон был с портиком нависающим. И там, по периметру, поставим барельефы всех языческих богов и прочих идолов, которых только найдем по всему миру. В таких позах, будто они держат балку перекрытия. Потом пирамида уходит вверх. Можно не как египетская, а с более острым углом. И на самой маковке водрузить указанный мною мавзолей, но сделать его как храм, в стиле того Галикарнасского чуда. С колоннадой из тридцати шести крылатых ангелов по периметру. Пусть это будет новый Архангельский собор. И сверху его, архистратига нашего, и поместим в квадригу.

– Перебор по-моему. – покачал головой царь.

– Перебор в чем? Кто нам запретит так сделать? Ну вот скажи? Кто? Покажи пальцем на этого самоубийцу. Молчишь? Вот и я не знаю таких. Пусть это будет новым словом в искусстве. Русское барокко, если хочешь. Смешение всего и вся. Ангелы на пирамидах или, например, анубисы на страже православных усыпальниц.

– Анубисы? – вытаращился Петр.

– Ну… На пирамиде – Архангельский собор. Вход в склеп через него. А перед самым заходом в крипту можно поставить статуи этих самых анубисов. Переодев в нашу армейскую форму при треуголке. Вроде как почетный караул…

– Леша… – покачал головой оглушенный царь. – Ну у тебя и фантазия…

Еще немного поболтали.

Царю, в принципе, идея нравилась. В силу своего характера он был крайне скромен в быту, но в той же степени склонен пускать пыль в глаза иноземцам. Реализуя, видимо, свои комплексы юности. Так что, хоть и ворчал, но слова сына его задели и заинтересовали. Он потом весь вечер думал, представляя, как видит из окошка своего дворца пирамиду, а из другого – сады Семирамиды. Разумеется, в местном, адаптированном исполнении.

Да и ситуация Петра Алексеевича забавляла.

Его сын не любил всю эту показную парадность, даже несмотря на весьма неожиданный дворец. Историю проектирования по схеме «любую дичь, лишь бы не строить» царь отлично знал. И то, что его вообще стали строить, было случайностью. Если бы не пожар, то, скорее всего, лет через несколько Алексей сам себе что-нибудь построил. Но сильно попроще. Что-нибудь предельно функциональное, как он обычно и делал. А тут звезды легли неудачно, и ему пришлось чудить.

Еще был новый кафедральный собор России. Однако там тоже нашла коса на камень. Слишком много противоречий всплыло. Эти хотели так, те – эдак. Да и группировка оппозиционная в церкви немало раздражала Алексея. Вот он и «топнул ножкой».

По всей видимости, эти два проекта что-то и сломали в нем. Вот и понесло его по кочкам… немного… без отрыва, так сказать, от практических дел. Так-то они с отцом почти всю дорогу дела обсуждали.

Те же чугунные дороги.

К концу 1711 года их было построено две. Первая и самая главная шла от Смоленска до Нижнего Тагила. Вторая – от Тулы до Твери через столицу. Изначально-то до Тулы и Твери тянули отдельно ветки, но Алексей вмешался и объединил их, еще и заложив разъезд с первой.

Совокупно порядка 1000 верст.

Таким образом создавали важные магистрали. И развивали. Протягивали ветки дальше и дальше. От Тулы на Воронеж. От Твери на Новгород через Вышний Волочек. От Смоленска на Полоцк через Витебск. Плюс потихоньку развивали еще одну магистраль, начав строить от Москвы к Ярославлю.

Особняком стояла дорога от Иркутска к верховьям Лены. Она покамест была изолирована от остальной сети. Пока. Что давало еще порядка шестисот верст этой, по сути, военно-полевой чугунной узкоколейной дороги. С планами ввода эксплуатации до конца 1713 года.

Параллельно вели и изыскания для строительных работ второй очереди. От Полоцка до Риги. От Новгорода до Приморска[31]31
  Приморском назвали Гельсингфорс в ходе русификации региона.


[Закрыть] через Выборг и Павлоград; от Новгорода до Риги через Псков и от Новгорода до Колывани[32]32
  Колыванью назвали Ревель в ходе русификации региона.


[Закрыть] через Нарву. От Ярославля до Архангельска через Вологду и Вельск. От Елабуги до Уфы. От Воронежа к Азову и далее через Мелитополь и Перекоп на Керчь. От Азова на Царицын. От Тулы к Белгороду через Орел и Курск. От Курска к Киеву через Конотоп. Всего где-то 2200 верст.