Текст книги "Почтовый ящик"

Глава 3

На первом занятии Сережа увидел не группу, а только полгруппы, двенадцать человек, потому что занятие было по английскому языку. «Немцы» занимались в другой аудитории. Ребята и девушки входили в кабинет и садились на свободные места, кто как любил – кто поближе к столу преподавателя, кто подальше. Некоторые бормотали себе под нос: «Здрасьте».

Тут встала одна девчонка, довольно симпатичная, и пошла прямо к Сереже, говоря: «А давайте познакомимся, все-таки пять лет вместе учиться…».

Эта странная фраза всех развеселила, все подняли головы и заулыбались. Сережа сказал девочке.

– Меня зовут Сергей Зуев. Я не москвич, приехал из Забайкалья, живу в общежитии.

Девушка сказала в ответ:

– Так это вы – Зуев? Вы у нас первый мальчик в группе по списку, до буквы «з» идут одни девочки. А я Таня Борисова. Я тоже не из Москвы. Я из Подмосковья. Но мне на электричке ехать ближе, чем некоторым москвичам.

Так Татьяна английскую подгруппу познакомила. Вся группа тоже быстро сплотилась, все были вчерашними школьниками, только двое после техникума, но отличники, поступившие в институт по процентной норме для лучших выпускников техникумов. Еще двое немного поработали, вернее, не «работали», а «стаж зарабатывали», чтобы легче было поступать. Так что все были ровесники, плюс год-два. Многие, особенно мальчики, радиолюбители. Паяли приемники, ходили в радиокружки, поэтому и стали поступать на радиотехнический факультет. Не случайный, в общем-то, народ. Ну, девочки, конечно, по другим причинам: кому близко к дому, кому родители посоветовали, кому институт глянулся, кто с подружкой… Когда на первом занятии в учебных мастерских мастер сходу предложил первокурсникам нарисовать устройство паяльника, то почти половина группы нарисовала, не задумываясь. Но мастер остался недоволен остальными и сказал: «А чего ж вы сюда пришли?»

Ребята были в основном из простых семей. Отцы – рабочие, служащие, инженеры невысокого уровня, отставные офицеры. Для родителей поважнее институт был слабоват, перспектив особенных для чада не давал. Если попадался студент с хорошей родословной, то только по одной из трех причин. Либо нелюбимый ребенок, который выбирал вуз на собственное усмотрение. Либо неудачный ребенок, кому в элитном вузе не потянуть, поэтому сюда пристроили. Либо родители хорошо сидели в этой отрасли, поэтому нужно было, чтобы ребенок окончил Институт связи, а теплое место для него уже готовилось. Первые были самые умные в группе, вторые – самые глупые, а третьи – немножко в стороне от остальных студентов, потому что несли в себе тайну своей будущей карьеры, недоступной другим, как бы те ни старались учиться. А учиться основная масса студентов старалась.

Сережа очень скучал по своим. Все, что с ним происходило, мысленно пересказывал папе, маме или сестре Райке, всем по-разному, по много раз. Часто писал письма. По телефону поговорить удавалось редко: дорого, разница во времени, да и куда звонить? Отцу на службу?

Иногда виделся в институтском коридоре с Куличенко. Тот всегда улыбался, встретив Сережу, и говорил: «А, крестник, здорово! Как дела? Будут трудности – обращайся!» И бежал дальше. Трудностей, требующих постороннего вмешательства, у Сережи не было. Куличенко, чувствуется, был все время занят, так что этими случайными встречами их общение в учебном году ограничивалось. Однажды Куличенко, встретив Сережу, вместо обычных слов сказал: «О, Сергей! Дело есть. Пойдем!» И потащил Сережу к себе на кафедру. Оказалось, что умные аспиранты разобрались в тонкостях телефонной аппаратуры и сделали открытие, что если междугородный телефонный разговор длится меньше сорока секунд после вызова, то платить за него не нужно, не срабатывает счетчик времени. Для приехавших из разных городов аспирантов бесплатные разговоры были большим благом. К этой тайне решили допустить студента Зуева. Куличенко посадил Сережу у телефона, положил перед ним часы с большой секундной стрелкой и сказал, чтобы Сережа звонил в Аргунск. Сережа поговорил с отцом три раза по сорок секунд. В течение месяца Сереже еще один раз удалось связаться с отцом. А через месяц в институт пришел длинный счет: «Ташкент – 1 минута, Ташкент – 1 минута,….. Ташкент – 1 минута, Новосибирск – 1 минута,…. Новосибирск – 1 минута, Куйбышев – 1 минута, Чита– 1 минута….» Получился скандал, аспиранты чего-то не учли.

Изредка Сережа встречался в институте с Колей, с тем парнем, который затеял подготовительные курсы в Аргунске. Коля начинал улыбаться издалека, только заприметив Сережу на другом конце коридора. Останавливал Сережу и спрашивал его, нравится ли в институте, все ли понятно, как осваивается в Москве. Как будто учительница расспрашивает зашедшего в родную школу выпускника прошлого года. Сережа все подробно рассказывал, но при первой возможности прощался и уходил. Ему не очень нравились эти беседы в коридоре. Может, была в них излишняя сладость? Ведь действительно, не со старушкой же учительницей он разговаривает. Может, Коля ждал, что Сережа будет его каждый раз благодарить, называть благодетелем, как в пьесах Островского? Мол, спас, спасибо, если бы не ты, подметать бы мне улицы до конца жизни… Помог, действительно помог, поблагодарили и дальше двинулись. Что еще? Как правильно себя вести, Сережа не знал и чувствовал себя неловко.

Коля этой неловкости не замечал. Было у Коли в душе приятное чувство, что он помог, сделал дело на пустом месте: сам придумал, сам осуществил. И вот парнишка в Москве учится. Девчонка, единственная девочка из четырех его абитуриентов, поступила в Хабаровске. Сердце Коли, «прирожденного педагога», возликовало, когда он узнал про успехи своих учеников еще там, в Аргунске. Два других выпускника, правда, не попали, но они и были слабее. То, что Коля – «прирожденный педагог», сказал ему отец Сергея, милицейский майор, когда пришел августовским вечером к Куличенко в командирскую каморку. Они позвали Колю, и майор поблагодарил его за сына, пожал руку и вручил бутылку китайского бальзама. Тоже бутылки, но не такие красивые, получили и два других педагога. Потом майор с Куличенко куда-то уехали, и на следующий день на утреннем разводе глаза у командира были красные, по его собственному выражению, как у «бешеного таракана».

После похвал и поздравлений возникла у Коли мысль, что, действительно, немало он сделал для майорского семейства, не бутылкой бы следовало отделаться… Но Коля изгнал эту мысль, не дал ей разрастись и испортить радость от сделанного хорошего дела. Какие могут быть вопросы? Ведь никто его не просил со школьниками заниматься, никто бы с него не спросил, если бы ребята не поступили. Двое-то не поступили, разве кто-нибудь высказывал ему претензии, что недостаточно ребят подготовил? Даже смешно было бы, если б кто-нибудь за это его попрекнул. Да и не по нутру Коле были подобные размышления. Подумал разок-другой и перестал думать на эту тему.

Встречать Сергея Зуева в институте Коле было очень приятно, он с удовольствием разговаривал со своим бывшим учеником, а подробно расспрашивал его об учебе, потому что не прочь был позаниматься с первокурсником, если тому что-то непонятно. Но Сережа помощи не просил, общая тема быстро исчерпалась, а потом Коля «ушел на диплом», в институте стал появляться редко и не виделся больше с Сережей.

Мы тоже больше не встретимся с Колей. Сразу после окончания института Колю призвали в армию и отправили служить в Улан-Удэ, совсем недалеко от Читинской области. Склонность Коли к преподавательской работе заметил внимательный глаз какого-то армейского начальника, и лейтенант Коля два года прослужил преподавателем в школе радиорелейных механиков. Потом не захотел оставаться в армии, вернулся в Москву. Нашел себе место преподавателя в радиотехническом техникуме и работал с удовольствием. Но как-то слабовата была нагрузка для Колиных мозгов. Стал Коля искать себе еще дело. Случайно напал на задачу в институте сельскохозяйственного профиля. Пришла из Америки идея: перед посадкой зерновых культур обрабатывать землю мощным высокочастотным радиоизлучением, чтобы погибли семена сорных растений, а земля после этого не была бы отравлена. В нашем министерстве сельского хозяйства заинтересовались новшеством и решили его проверить, открыли тему в институте, который готовит инженеров для села. Работать по теме взяли, как обычно, нескольких аспирантов, чтобы разобрались, обобщили имеющиеся результаты, чтобы было ясно, с чего начинать. Один из аспирантов должен был заняться радиоаппаратурой, но своих специалистов по радиотехнике в сельхозинституте не было, а тут как раз им Коля подвернулся. Идея об облучении пашни просуществовала недолго, через пять лет тему закрыли, но Коля успел написать и защитить диссертацию. Стал кандидатом наук, а в его техникуме это немало. Коля стал расти по службе. Был и председателем предметной комиссии, и заместителем директора, а к сорока годам стал директором своего техникума. Удачная и заслуженная карьера.

* * *

Жизнь в общежитии была для Сережи, домашнего мальчика, очень непривычной. Полная свобода в рамках имеющихся скудных средств. Средства иногда удавалось пополнить, энтузиасты находили работу на Калининском рынке, на овощной базе в Гольянове или на станции Курская-Товарная и формировали бригаду. Работа была – «бери больше, кидай дальше». Заработанные денежки большей частью тратились на всякие глупости. Всю ночь играли в преферанс и пили пиво. Красиво!

Заниматься в общежитии было сложно: народ, шум. Сидеть в институтской библиотеке Сереже тоже не нравилось, почти то же самое, что в общежитии. Походил по Москве. В Ленинку студентов-первокурсников то записывали, то не записывали. Когда удалось записаться, оказалось, что внутри библиотеки – большие залы, полно людей, очереди заказывать книги, как-то не по душе… Наконец Сережа нашел хорошее место для занятий – библиотека в Политехническом музее, вход с той стороны, где «Детский мир». Залы поменьше, чем в Ленинской, книги легче получать, буфетик маленький со столиками, покрытыми клеенкой. Там Сережа и стал заниматься два-три раза в неделю.

Отношения с ребятами в институте установились быстро и просто. Вместе занимались иногда с одним-двумя парнями, которые тоже любили докапываться до сути, а зубрить не умели. Фейнмановские лекции по физике обсуждали, спорили, книжками обменивались. Собственное место в общежитии тоже придавало Сергею вес в группе. У Сергея можно было пересидеть «окно», можно было иногда переночевать на свободной кровати, можно было собраться просто так, без долгих поисков хаты.

По вечерам Сережа гулял иногда с Таней Борисовой. Она сама его пригласила, сказала: «Ты приехал из Читинской области. Это очень далеко – я смотрела по карте. Теперь ты живешь в Москве, и тебе нужно изучать город, в котором живешь, чтобы потом не пришлось стыдиться своего невежества. Я, хоть и не москвичка, но все равно, что москвичка. Хочешь, я покажу тебе наш прекрасный город?» Танькина манера изъясняться Сережу удивляла, но, по сути, предложение было хорошее, да и Татьяна ничего себе девка. Почему не погулять? Москву Таня знала плохо, но Красную площадь, улицу Горького и Арбат показать могла. Если забирались куда-нибудь подальше, то Таня терялась и доставала план Москвы, в котором не могла сама разобраться. Зато Сережа с планом управлялся хорошо и быстро выводил в нужное место.

Прогулки обычно кончались тем, что Сережа сажал Таню в вагон электрички на платформе Новая около института. Поехать проводить, наверное, надо было бы, но как-то… В общем, не ездил.

Гуляли по Москве раз или два в месяц весь первый семестр. Мероприятия эти Сережа не воспринимал как «прогулки с любимой девушкой». Знакомила студентка Таня студента Сергея со столицей нашей Родины, и все. Через некоторое время, правда, уже трудно было сказать, кто кого знакомит с Москвой…

Что-то в Татьяне было отпугивающее, потустороннее, робототехническое, ненастоящее. Не тянуло Сережу к этой девушке. Так, за ручку возьмет при переходе улицы или прижмется в автобусе (то ли ты прижмешься, то ли тебя прижмут другие пассажиры)… Да и Татьяна этих мимолетных ласк будто бы не замечала, взяли за руку, держится, перешли улицу – отпустили, и так идет.

Один раз решили перебежать поверху залитый светом Новый Арбат, рядом с подземным переходом, просто так, посмотреть, что будет. Бежали, увертываясь от машин. Перебежали благополучно, стояли счастливые, запыхавшиеся. Подошел милиционер и оштрафовал на три рубля. Таня от этого приключения раскраснелась, глаза сияли. Вдруг говорит.

– Скажи, Сережа, а что ты ко мне питаешь?

Сергей очумел.

– Ну, как… Ты мне нравишься, – сказал он смущенно.

– Да… Ты ответил искренне. Если бы ты сказал, что любишь меня, это не могло быть правдой. Мы еще недостаточно знакомы…Спасибо за честный ответ.

«Все, больше с Танькой гулять не пойду, ну ее на фиг!» – подумал Сережа.

Сережа этот зарок не выполнил. Правда, на следующий раз пригласил еще ребят, чтоб не с одной Таней. Пошли в Пушкинский музей. Сережа по рекомендации Татьяны прочитал книжку Ирвинга Стоуна «Жажда жизни» про художника Ван Гога. Книга захватила, захотелось увидеть картины, с кем-нибудь поговорить об импрессионистах. В музей пошли впятером.

Посмотрели на всадников в латах, на Давида и пошли в зал импрессионистов.

– Слушай, Тань, а почему у нас такая хорошая коллекция импрессионистов, откуда? – спросил Сережа.

– Ну, понимаешь, это ведь не в один год появилось. Энтузиасты музейного дела, искусствоведы собирали экспозицию. Знаешь, как тяжело приобретать картины знаменитых художников? Их можно купить на дорогих аукционах, а можно за гроши в лавке старьевщика… – ответила Таня.

– Да нет, – вмешалась в разговор Люся из их группы. – Был до революции такой коллекционер Щукин, вроде Третьякова, но только по французским картинам. Вот это его коллекция и есть. Вроде бы, у него еще братья были, вот еще от них, потом из коллекций других купцов…

– Не всякий имеет право так конкретно рассуждать об искусстве, – зло перебила Люсю Татьяна. Ей было обидно, что кто-то посторонний вмешивается в Сережино образование. Ведь она столько уже сделала для повышения культурного уровня этого мальчика, а тут, пожалуйста, лезет Люська со своими глупостями.

Люся пожала плечами и отошла к другой картине. Сереже захотелось пойти за Люськой, еще что-нибудь спросить, но неудобно было оставлять Таню.

Пока ходили по залу, Сережа понял, что Таня «Жажду жизни» то ли не читала, то ли не поняла в этой книге ничего. Не узнавала ни доктора, который лечил художника, ни города Арля, не могла вспомнить про отрезанное ухо. Так, бормотала что-то о силе искусства… Кто ее знает, что за девка?

Первую сессию Сережа сдал прилично – две пятерки, две четверки. На каникулах думал отдохнуть, отоспаться. Соседи по комнате разъезжались, кто домой, кто в дом отдыха. Хорошо, оставался один. На лыжах надо походить. На кафедре физкультуры обещали лыжи дать. Потом, в Планерной, на базе «Спартака», говорят, можно лыжи на прокат взять. Там горки, рассказывают, класс!

– Сережа, давай пойдем на лыжах! – Таня как будто подслушала Сережины мысли. – Вы, сибиряки, любите ходить на лыжах.

– Да у меня лыж пока нет, – Сереже не хотелось с Танькой.

– Это ничего. У тебя ведь сорок третий размер? У моего папы тоже. Он тебе даст свои лыжи. Приезжай к нам. У нас лыжи можно надевать прямо у подъезда, и в лес. А потом к нам обедать. Очень удобно, и таскать лыжи не надо.

«Вообще-то заманчиво», – подумал Сережа и согласился.

Татьяна каталась на лыжах как корова на коньках. Идти с ней по лыжне было невозможно. Сережа выяснил у пробегавших мимо пацанов, где тут горки, и поехал с Таней туда. Отвел девушку на бугорок, с которого катались пятилетние дети, и велел не стоять, а кататься, чтобы не замерзнуть. А сам нашел приличные склоны, и час наслаждался, пока внизу не замаячила продрогшая Таня.

Потом Сережу накормили очень вкусным домашним обедом. Родители Тани были милые люди, так показалось Сереже. Танькиной «чудинки» в них не чувствовалось совершенно.

Наливая рюмку водки Сергею, Танин отец Андрей Прокофьевич было замялся, но сказал: «Ничего, после первой сессии можно!» Но больше водки не предлагал, хотя сам выпил рюмки три или четыре. Анне Петровне, матери Тани, и студентам наливал очень вкусное сладкое вино «Кагор».

После обеда все разогрелись, размякли, захотелось погулять. Погодка стояла ласковая, градусов пять мороза и солнышко. Пошли с Таниным отцом. Вот был экскурсовод, не то что дочка! Андрей Прокофьевич рассказал, что городу их тридцать лет. Построили три больших института авиационного и радиотехнического направления, набрали сотрудников, вот и получился город. Костяк коллектива формировали в Москве. Переманить сотрудника из любого института было просто, потому что давали сразу или обещали дать квартиру. Ну, и было, конечно, соответствующее разрешение правительства. А крупным специалистам построили коттеджи, отдельный дом на одну семью. Андрей Прокофьевич так и говорил, указывая на заснеженные двухэтажные домики и почему-то быстро-быстро потирая руки: «А здесь живут доктора технических наук!»

Сам он работал в Москве в КБ-1, старейшем институте, директором которого был сын Берии. Некоторым инженерам порекомендовали перевестись сюда. Ему, молодому специалисту, предложили должность руководителя научно-исследовательской группы, место в общежитии и квартиру, когда женится.

Двадцать лет работал в комплексном отделе, ну а ближе к пенсии ушел на место поспокойнее, сейчас он – начальник лаборатории надежности. Обсчитывает надежность изделий, которые разрабатывают другие. Тут нужен был инженер с хорошим прошлым, из разработки, представляющий, что к чему. Поэтому его и назначили. Работа легче, командировки реже. Денег, конечно, немножко меньше: оклад приличный, но скромнее многочисленные премии за этапы, за пуски и подобное. Так ведь и жизненные задачи в основном решены. И квартира, и дача, и мебель, все это есть, больше не понадобится. Вот только Татьяне помочь определиться в жизни. Ну, разве еще машину думает взять, стоит в очереди в институте, в первом списке. Андрей Прокофьевич покосился на Сергея. Сергей слушал его рассказ с интересом.

Вернулись домой, попили чаю, и Таня проводила Сережу на электричку. Денек получился очень приятный.

Глава 4

Сдав летнюю сессию, Сережа тут же улетел со стройотрядом в Забайкалье. Даже один экзамен пришлось сдавать досрочно. В июле была вообще-то производственная практика, но Сережу отпустили, зачли стройотряд. Базировались на этот раз не в Аргунске, а в Краснокаменске, но все-таки близко, можно было видеться со своими. Работал каменщиком, как Коля в прошлом году. Клал кабельные колодцы, штукатурил, ровнял верх под перекрытие. Получалось неплохо, довольно ровно. Да и не Лувр, в конце концов, строили, лишь бы прочно было.

О Таньке вспоминал редко, хотя после зимнего визита к ней домой отношения у них стали поближе, больше стал ей рассказывать. Но тоже… Расскажешь ей, а она такое в ответ ляпнет, что не знаешь, как реагировать. Обижаться на нее? Черт-те что. Весной ездил к ним на садовый участок, помогал Андрею Прокофьичу пеньки от старых яблонь выкорчевывать. Дома у них был еще раз при родителях, принимали как своего.

Девица Татьяна вполне сдобная, обнимать ее приятно. Но не ясно, о чем она думает, когда ее целуешь. Может, в ней аккумуляторы заряжаются? Уехал и забыл почти, два раза написал за лето: жив, здоров, работы много, устаю, рассказал про тебя родителям, тебе от них привет.

* * *

Второй и третий курсы прошли спокойно. Учеба, общежитие, иногда подвертывалась подработка. С Татьяной так же: ни вперед, ни назад. Гуляли, ходили в кино. Учиться ей помогал, Танька явно не тянула. Похоже, что и Таню такие отношения устраивали: могла отчитаться перед родителями, что с Сережей у нее все хорошо. А большего Тане и не требовалось.

Специализации у них на факультете не было, готовили инженеров широкого профиля. Но Сережа решил подобрать себе кафедру. Отец летом сказал: «Ищи узкую специальность по душе». Под влиянием рассказов Андрея Прокофьича о романтике работы в комплексном отделе пошел на кафедру радиосистем. Не пошло, да и рановато на втором курсе. Потом попробовал поработать на кафедре телефонии, хоть она и относилась к другому факультету. Вдруг действительно придется дома на АТС работать? Но тоже не пошло как-то, и чужой он был на чужом факультете.

Сереже очень понравились лекции по электродинамике. Стал разные книжки читать, докапываться до сути по своей привычке. В предисловии к одному учебнику прочел, что человек, постигший стройную систему, предложенную Максвеллом и Герцем, испытывает наслаждение. Ну и ну! Пошел Сережа, вдохновленный этой фразой, на кафедру антенн, там и остался.

После второго курса снова домой, в смысле в стройотряд. Калга, Кадая – все недалеко от Аргунска.

А осенью Куличенко посадили в тюрьму. Кого-то он сильно разгневал из областного начальства. Наслали проверяющих, стали копать. В стройотрядовской бухгалтерии всегда есть анархия, так что, при желании, нарыть материал можно. Оказывается, всем, кто прилетал на самолете из Москвы, нужно было не полностью оплачивать авиабилеты, а вычитать страховку. Три года, по сотне человек туда, обратно. По мелочи набежало много. Не нашли документов на крупную сумму и взяли под стражу. Потом документы нашли, но уже не выпустили. Начальник районной милиции Зуев пытался помочь, но с ним не стали разговаривать. Упорно искали материалы на Куличенко. Одним путем не получалось, шли другим. Следователь так и сказал, что он костьми ляжет, но Куличенко ниже планки «хищение в особо крупных размерах» не опустит. Тех, кто мог разделить с командиром отряда ответственность, из местных руководителей или из москвичей, под тем или иным предлогом от этой ответственности освобождали. Кто старый, кто больной, кто воевал.

Всех институтских, кто работал в стройотряде, допрашивали в Москве. Приглашали и Сережу. Набралось их во дворе перед милицией на шоссе Энтузиастов человек двадцать. По одному вызывали.

Следователь стал спрашивать Сережу. Откуда знаете Куличенко? Действительно ли вы были в отряде? Ваша ли подпись в ведомостях? Хорошо ли кормили? Сколько денег было на питание в день на человека?

Сережа горячился: «Вы в доме отдыха когда-нибудь были? Сколько там было в день? Не знаете? Ну и я не знаю. Я каменщиком работал, а не поваром».

Потом сказал следователю.

– Послушайте, я сам из милицейской семьи, про жуликов много знаю. Куличенко – не жулик. Вы бы посмотрели, как он работает! Жулики так не работают.

– Как не жулик, когда есть люди, которые свои подписи в ведомости не признают. Кто деньги получал?

– Ну, не знаю… Небось, на банкеты нужны были деньги, или подмазать кого-нибудь… – невпопад ответил Сережа.

– Ты мне этого не говори, это еще хуже, – усмехнулся следователь.

– Говорю вам, Куличенко не воровал, – снова уверенно сказал Сережа.

– Да что ты мне это говоришь? Мне пришло поручение из Читы вас опросить. Я вопросники заполню и назад отправлю.

– Тогда можно я свое мнение напишу?

– А что ты напишешь? – спросил следователь.

– Что знаю товарища Куличенко как честного человека, много сделавшего для телефонизации Забайкалья. Честного человека и научного работника.

– Бери свой вопросник и пиши, пожалуйста, – закончил допрос свидетеля следователь.

Следствие тянулось долго, даже на какой-то период Куличенко отпускали домой. Потом все-таки судили и дали десять лет за хищение в особо крупных размерах.