Текст книги "В понедельник дела не делаются"

12

Во вторник Маштаков вышел на работу «тяжёлый». Еле успел к оперативке, хорошо Ирка вызвала такси. Поправиться пивом он отказался, хотя подмывало. Растворил в кипятке таблетку «Алкозельцера». Тупо смотрел на бурю пузырьков в стакане воды. Рекламируемое зелье помогло мало, в машине чуть не стошнило.

Из актового зала Миха вышел первым, чтобы не попасть на глаза начальству. В кабинете плюхнулся за стол, впал в ступор.

Вошедший следом Рязанцев сразу угадал состояние своего старшего.

– Кофейку сварганить, Николаич?

– Валяй.

Надо было позвонить жене на работу, сказать, что всё в порядке, живой. Накануне, обставившись тем, что пойдет в засаду сбежавшего убийцу ловить, он предупреждал, что возможно на всю ночь. Видел – Таня поверила мало. Для звонка требовалось ещё подгадать, когда у неё перемена между уроками. Мозги не шевелились.

Что значит возраст. Раньше всю ночь пили, спали пару часов и шли на работу как новые. А в стройотряде? После таких ли пьянок вдвоём с Колей «шаланду» красного кирпича прямо из печей загружали. И не навалом кидали, а – в укладку!

А тут – под хорошую закусь за много часов выпил ну пятьсот, наверное, граммов. Ирка тоже водку пила. Зря, конечно, мешал с вермутом этим, с «Мартини». Потом, правда, полночи урчал над Иркой, обязательную программу выполнял. В ванную ещё полезли, молодость жеребячью вспомнили.

Глядя в стол, Миха вспомнил, как классно было в горячей воде, в пышной ароматной пене – по шейку. Напротив него, подняв коленки, сидела Ирка, изрядно к тому времени пьяненькая. Большим пальцем ноги под водой Миха пытался проникнуть в неё, мягкую, распарившуюся. Ирка деланно отталкивала, хохотала, водой брызгалась. Рядом с ванной на табурете стояли рюмочки с водкой, в тарелке – нарезанный лимон.

– Ап! – Ирка вдруг набрала воздуха и нырнула.

Приём этот был из отработанных. Миха блаженно зажмурился. Наощупь руками поймал Ирку за затылок, притянул к себе…

Маштаков похлопал себя по карманам. С сомнением вытащил сигарету. Закурить всё же не решился, сказывались последствия алкогольной и табачной интоксикации.

«А может, честнее и лучше для всех, если я к Ирке уйду? Сколько она агитировала».

Может, от этого шага всегда останавливала мысль, что она слаба на передок? Связи Иркины, в том числе и здесь, в отделе, не являлись для него секретом. Но она баба свободная, отчитываться ей не перед кем. Заполучив его, пусть не в мужья, в сожители, она на сто процентов изменит свое поведение. Как она своему второму, Роме, верность хранила.

Ирка, когда надо, в лепёшку расшибётся. Гляди, какое пиршество забабахала в честь пресветлого праздника – седьмой годовщины их тёплых отношений. Даже масляная рыба была…

Но как девчонок кинуть одних, без отца? У Михи сердце цепенело, лишь только он представлял такую перспективу. Хотя умные люди говорят, что гораздо хуже для детей, когда они видят, что родители живут плохо, в непрекращающемся конфликте, по неделям обходятся в общении несколькими фразами.

Дашка уже большая, в шестом классе, много понимает. Смотрит исподлобья, когда он возвращается никакой. В семейном противостоянии она однозначно на стороне матери. Два-три года пройдет, и Маришка перейдёт в тот же стан, он останется один на льдине. Ломом подпоясанный.

Заботливый Рязанцев поставил перед Михой чашку с дымящимся чёрным содержимым. Полагающегося запаха почти не было, кофе оперативники покупали соответственно доходам.

– Похлебай, Николаич, горяченького.

– Спасибо, Андрюша.

Маштаков осторожно начал отхлёбывать из чашки и всё-таки не уберёгся, обжёг язык.

– Тут «Космонавт» твой, Николаич, через дежурного с утра уже на связь выходил. Беспокоится шибко.

– Чего, на орбиту хочет выйти?

– Наверное.

Миха знал, что надо было решать проблему с агентом, который со вчерашнего вечера сидел в спецприёмнике вхолостую. Федеральный судья Глазов нарезал ему вместо пяти семь суток.

Одна фраза в заявлении гр-ки Кравцовой И. В. судью насторожила.

– Это как – «пытался схватить за интимные места»? За какие это места вы хотели незнакомую женщину схватить?

А пьяненький Витёк, секретный агент «Космонавт», возьми да и ляпни непонятливому популярным русским народным языком.

Досрочно выпустить его из спецприёмника можно только с ведома первых руководителей УВД. Начальник МОБ Коробов исключался. Он испытывал к Маштакову, говоря языком протокола, давние личные неприязненные отношения. Полагал, что прокурорское прошлое опера не имеет сроков давности. Щемил при каждом удобном случае. Если захочет, может решить этот вопрос и Львович. Он сейчас и.о. начальника КМ. Но прагматичный Львович, конечно, скажет, пускай агент и дальше сидит, фигуранта для разработки к нему на раз подкинем, какие проблемы. Мало ли, у нас преступлений нераскрытых?

Маштаков выдвинул верхний ящик стола и достал оттуда мятый клочок бумаги. Разгладил его ладонью. Это была «малявка», написанная дураком Помыкаловым по наущению Витька. Вить-ком же и переданная курирующему оперу.

Приобщать к уголовному делу записку по понятным соображениям было нельзя. Человека спалишь в два счёта. Передавать по назначению тоже надобности нет. Она просто затеряется во времени и в пространстве.

Но допрежь роль свою сыграет!

Вырисовался абрис устойчивой молодёжной преступной группы. Указанные в «маляве» погремухи «Воха» и «Белик» легко отгадывались. По всему, это были Вохминцев Владимир, тот которому Рома Калёнов руку загнул, и Беликов Сергей, по всей видимости (хотя его никто и не назвал) сбежавший, пока компашку вели к автобусу. По учётам ОППН Беликов входил в эту группу, не раз доставлялись вместе в милицию за разные подвиги.

Ленка, соответственно – Елена Назарова, та, что в очень короткой юбке была.

Покойный Борис Кузьмич Новиков сказал бы, лицезрея такую красоту, неподражаемым своим фальцетом: «Весь сникерс – наружу!»

С неё, пожалуй, и начнём. С часиков, которые Помыкалов советует ей скинуть. С этих часиков и потянем.

– Под Помыкаловым сейчас чей человек, калёновский?

– Его.

После дозы эрзац-кофе Маштаков немного ожил. Время близилось к десяти. За окном задувал ветер, срывал последние морщенные листья с тополя, они коротко стукались в грязное окно. Цвет туч пугал своей безысходностью.

– Ну чё, Андрей, надо Ленку Назарову подтянуть в отдел. Угадай с трёх раз: кто за ней поедет?

– Михал Николаич, есть ещё способ, гораздо продуктивнее, – Рязанцев тащился от своей находчивости.

– Слушаю тебя внимательно.

– Назарова в шестнадцатой «тэухе» учится. Номер группы известен. Сейчас позвоню в учительскую, её к телефону позовут.

Она ж Помыкалова подруга. Скажу, пусть сигарет ему принесет.

Через полчаса здесь будет.

– Толково, – кивнул Миха. – Это в том случае, если она не прогуливает.

А сам обреченно подумал: «Мне тоже пора позвонить в учительскую».

В дверь заглянула пропитая, в сивой щетине ряха. Возвестила сипло:

– У меня в пятьдесят четвёртый кабинет повестка.

Отработку по «глухарям» лиц ранее судимых, ведущих антиобщественный образ жизни, никто не отменял. Работящий Андрейка навызывал их на две недели вперёд.

Рязанцев говорил по телефону. Похоже, ему подфартило, Ленка оказалась на занятиях, где постигала профессию штукатура-маляра.

– …Да пачек пять купи… Тебе лучше знать, какие он курит…

Ну если хочешь, и поесть захвати… Пирожков каких-нибудь… Да не бойся ты, потом сделаете ему путную передачку… Только поторапливайся, сегодня до двенадцати принимают!

Андрейка азартно подмигнул Маштакову, тот показал ему «фак».

– Дык это, не здеся, что ли, пятьдесят четвёртый кабинет? – пришелец настаивал на внимании к себе.

Рязанцев бросил трубку, потёр руки, упруго переместился к дверям, выдернул у гостя повестку.

– Эт кто у нас? Головкин Владимир Константинович? Заходи, Владимир Константинович…

Головкин занёс в кабинет кучевое облако, настоянное на страшном сивушном угаре, смраде маринованного пота, многомесячной грязи и мочи.

– У-уп, – давя вскинувшийся к горлу спазм, Миха ринулся в коридор.

Органы, отвечающие за восприятие, всегда резко активизировались у него с похмелья. Из туалета он двинул во двор. Свежего воздуха перехватить, а потом заглянуть в спецприёмник к томившемуся в неволе орлу молодому.

На улице встречал ветер. Дождь мелкий, въедливый сыпал.

Всё, конец пришёл бабьему лету!

Ответив на приветствие вылезавшего из тёмно-зелёной «шестёрки» с тонированными стёклами начальника РУБОПа Давыдова, Маштаков под дождичком побежал к спецприёмнику.

А кто это в красивом костюме вылезает с командирского места РУБОПовской «шестёрки»? Кажется, опер из областной службы собственной безопасности.

Передёрнуло Миху сильнее, чем от отвратных погодных условий и аромата званого гостя Головкина.

«Дай бог, чтобы не по мою душу!»

В спецприёмнике дежурил маленького роста, большеголовый сержант, из новых. Он даже изучил удостоверение Маштакова. Не сразу понял его намерения. В смысле, чтобы он погулял, пока опер поговорит с задержанным Сидельниковым.

Витёк ему обрадовался. Но с первых слов начал выказывать обиду.

– Ты чё, Николаич, меня забыл? Сижу с чурбанами, которые даже по-русски говорить не умеют.

– Чего ты так разволновался? – Миха отстранился от Витька, имевшего привычку в разговоре сокращать дистанцию до минимальной.

От чужих ушей, надо понимать.

– Ты сидишь, а денежки идут. Как относишься к тому, чтобы ещё поработать?

– Все семь суток?! – агент рванул на груди ворот ветхой клетчатой рубахи. – Николаич, ты больше меня по таким стрёмным материалам не сажай. Как будто я баб на улицах за манду хватаю! Судья на меня окрысился! Прикинул, наверное, как к евонной жене таким макаром подкатят.

– Ладно-ладно, – согласился Маштаков.

Он сам понял, что переборщил. То, что это была Иркина самодеятельность, ответственности с него не снимало. На будущее захочет Ира посублимировать, пускай свои сексуальные фантазии в «Спид-инфо» посылает!

Витёк соглашался остаться до конца согласованных с ним заранее пяти суток, то есть до девяти ноль-ноль четверга. И ни минутой больше.

– Вызову «скорую», Николаич, и свалю на больничку с прободной язвой. Ты меня знаешь!

– Знаю, Вить. Договорились.

Миха поднялся со стула, но Витёк снова придвинулся к нему.

– Николаич, ты «малявку» следаку не отдавай. А то мне вилы голимые. Молодые, они – безбашенные…

– Обижа-аешь, Вить!

Возвращаясь обратно в кабинет, Маштаков подумал: «Дать крюка, что ли, к “мрошникам”, с Ковальчуком поговорить по душам? Юрий Палыч, Юра, ёлы-палы, негоже так делать! Каждый баран за свою ногу висеть должен».

Но потом Миха представил, что тех будет двое-трое, они займут почти всё свободное место в помещении, задавят количественно, у них будет превосходство в энергетике. С учётом того, что он ещё не восстановился после вчерашнего.

К своему кабинету Маштаков подошёл одновременно с подругой задержанного Помыкалова, примчавшейся по звонку Рязанцева. Сегодня она была в красных брючках. Тугая задница её напоминала туза червонной масти.

Миха любезно приотворил девице дверь.

– Прошу!

Ленка инстинктивно улыбнулась в ответ. Получилось жалковато. На затылке у неё мотнулся стянутый резинкой хвостик.

Рязанцев вывинчивал шпингалет, не открывавшийся со дня покраски рамы. Хотел проветрить после душистого посетителя.

На столе бренчал крышкой кстати вскипевший электрочайник.

– Кофейку выпьешь с нами, Лен?

Маштаков продолжал удерживать с девчонкой привычно взятый приязненный тон. Демонстрируя понимание чужой проблемы.

– Присаживайся вон на стул. Не, на этот опасно, давай его сюда.

Переставляя стулья, они на секунду коснулись руками.

Андрейка выставлял из нижнего ящика чашки. Выглядели они непрезентабельно, в подозрительных коричневых потёках, залапанные.

– Сбегаю сполосну, Николаич.

– Давай, Андрюша.

Ленка озиралась по сторонам. Когда читала титовские слоганы на стене, шевелила губами. «Дай дураку хрен стеклянный – он и его разобьёт, и руки порежет». Заулыбалась понимающе. Внешне не выглядело, что она убита горем из-за задержания приятеля.

Под палёный растворимый «Нескафе» закурили. Говорили за Димана. Ленка впаривала какой он клёвый пацан, что его подставили. Оперативники соглашались: нормальный парень.

На тему подставы внимания не обращали.

– У тебя с ним серьёзно? – Маштаков интересовался вроде как на правах старшего брата.

– Я с ним полгода гуляю! – горделиво ответила Ленка.

– У-у-у! – понимающе прогудел Маштаков.

Ленка вдруг, опомнившись, посмотрела на часы.

– А передача? Почти двенадцать уже! Не примут…

– Мы договоримся, – махнул рукой Рязанцев.

Несмотря на стрёмную ситуацию, Ленке было интересно.

В уголовном розыске она до этого не бывала. Только в ОППН, в «детской комнате». Но там с ними занимались женщины-инспектора. Срисованные один в один со школьных училок и «тэ-ушных» мастачек.

Эти мужики были интересные. И крепкий молодой Андрей в модной жилетке, и бывалый Николаич, от которого попахивало перегаром и хорошим одеколоном.

Маштаков перегнулся через стол.

– Часики у тебя интересные. Дай посмотреть.

Ленка сняла с руки большие часы с красным зажимом-браслетом.

– Диман подарил? – старший опер вертел в руках часы, разглядывал. – Мейд ин Корея.

Девица думала как ответить. Ничего опасного не почувствовала.

– Угу.

– С каких денег купил, конечно, рассказывал? – взгляд серых глаз Маштакова казался невинным.

Утробно, на одной низкой непрерывной ноте зазвонил телефон. Миха приподнял и положил трубку. Важно было не дать девчонке сосредоточиться.

– Нет, не рассказывал, – она лихорадочно соображала, откуда её ожидает подвох.

– А куплены, Ленок, эти часики на денежки, которые вы на последнем грабеже взяли. В ночь на первое сентября. Оттуда же колёса Димкины, – Маштаков не спрашивал, утверждал.

– Чё глазами замельтешила?! – вскочил Рязанцев.

Ноздри у него яростно раздувались, он страшно скрипнул зубами. Впечатление, что за этим последует пощечина, было полным.

Ленка зажмурилась, зажалась.

– Погоди, Андрей! – приподнялся и Маштаков. – Девчонку попутали. Подумаешь, часики.

Миха положил руку на плечо Ленке. Потом снова присел. Открыл папочку, полистал в ней бумаги. Найдя нужное, стал размеренно читать:

– «…После того как я забрал у мужчины все сигареты, он разозлился и стал ругаться. Тогда я, Воха и Белик начали избивать его руками и ногами. Мужчина упал…» Ну это пропустим, не суть важно. «…Забрав у мужчины деньги, часы и ботинки, мы убежали в подъезд. Туда же вскоре прибежала моя подруга Назарова Елена, которая стояла на атасе, то есть следила за обстановкой…» Гляди, Димкина рука? Знаешь его подпись, ну?!

Маштаков придвинул Ленке отпечатанный на машинке протокол, внизу последнего листка которого шла корявая надпись:

«С моих слов записано верно и мною прочитано». Предложение это было написано знакомой Димкиной рукой, и подпись стояла явно его.

– Понимаешь?

Из текста Ленка успела ухватить, что приятель её действительно рассказывал ментам про нападение на мужика. Понятное дело, полностью прочесть ей никто не разрешил.

– Ещё вот с этим ознакомься. Статья сто шестьдесят первая, часть вторая![48]48
  Статья 161 часть 2 УК РФ предусматривает ответственность за квалифицированный грабёж.


[Закрыть] – Рязанцев хлопнул по столу, под носом у девицы комментированным Уголовным Кодексом. – Сколько здесь написано? Нет, ты вслух прочитай! Вслух!

– От трёх до семи, – на глаза у Ленки навернулись слёзы.

– Ты пойми, что ты – пацанка ещё, а мы свою работу делаем много лет. Против тебя сейчас целая система, – убеждал Маштаков.

Ленка охотно приняла предложенную сигарету. Прикурив, сказала неродным голосом:

– А если я тоже вам всё расскажу?

Оперативники остались равнодушными внешне. Маштаков пожал плечами.

– Ну давай, расскажи не под запись. А там вместе подумаем, чем тебе помочь.

Процесс пошёл. Оставалось только как отец перестройки говорил: «Начать и углубить!» Не сталкивавшиеся раньше с правосудием малолетки обычно кололись легко и рассказывали обо всех своих подвигах. По молодости происходящее казалось им игрой. Часто совершенным бравировали.

Миха машинально потрогал подбородок. В который раз поражаясь, какой он гладкий – не то что после электробритвы.

Утром заботливая Ирка презентовала ему новенький бритвенный одноразовый станок, предназначенный для женских нужд, в том числе и для интимных. «Жилетт-Венус», называется.

«Эх, был бы я блатным, и не дай бог про такой косяк проведали бродяги! В момент бы перешёл в категорию опущенных.

Доводы, что станок нулёвый, не прокатили бы».

Примочки блатных всегда поражали Маштакова своей ортодоксальностью.

13

– Реализация запланирована на завтра, – такой фразой закруглил свой короткий доклад начальник территориального отдела РУБОПа Давыдов.

Зампрокурора Коваленко просмотрел записи, которые он делал по ходу изложения.

– Я не понял, за что конкретно он хочет взять? Дело прекращено законно. Этот, как его, Боровков ваш не имел технической возможности избежать наезда. Я это дело помню, в конце прошлой недели проверял, когда карточки подписывал.

– Но ведь Боровков об этом не знает. Он думает, что его посадят за ДТП с трупом, – у оперативника из областного подразделения собственной безопасности был вкрадчивый, обволакивающий голос.

Коваленко пропустил мимо ушей его имя-отчество, когда тот представлялся. Обращаться же по фамилии было неудобно.

«Хм, фамилия у него интересная – “Французов”! Второй раз в жизни такую слышу. Мальчик в школе у нас в параллельном классе учился – Коля Французов».

Офицер из службы собственной безопасности, – «гестапо», как нарекли эту контору сами менты, – говорил банальные вещи.

Заместитель прокурора смотрел глубже, пытался квалифицировать, отграничить от мошенничества, от самоуправства – составов, заранее для оперативников неприемлемых. Да и для прокуратуры тоже.

В актив всем шла только королева должностных преступлений – взятка!

Под огромным «рубоповцем» жалобно простонал стул.

Взгляд Давыдова был обманчиво наивен. При первом контакте маска простака не имела осечек.

Информация несомненно исходила из недр подразделения по оргпреступности. «Гестапо» подключили из-за нежелания одним работать против действующего коллеги.

Коваленко отметил, что сам никогда не думал о том, что Проскурин берёт. Старший следователь, майор. В следствии отработал года четыре, в органы пришёл из армии, капитаном, в период ельцинских сокращений вооруженных сил. Специализировался на расследовании дорожно-транспортных преступлений. В отличие от общеуголовных дел, где в большинстве привлекались люмпены, по дорожным люди проходили денежные.

И хотя за неосторожные преступления никого не «сажали», от решения следователя напрямую зависела судьба дальнейших материальных претензий.

Иногда – измерявшихся десятками тысяч! Коваленко прикинул как-то, сравнивая с исками по убийствам. Оказалось, суды взыскивали по делам о ДТП гораздо большие суммы. Железки стоили дороже человеческой жизни.

По «дэтэпэшным» делам всегда было много жалоб. Что не свидетельствовало о недобросовестности следователя. Так люди боролись с предстоящими денежными тратами.

Проскурин, как и большинство милицейских следаков, работал с колоссальной перенагрузкой. В его производстве одновременно крутилось не меньше десятка дел. А во время отсутствия второго следователя, ведущего ту же линию – вдвое больше.

Большинство фигурантов по делам были неместные, через район проходила трасса республиканского значения, много аварий происходило там. Чтобы собрать всех на следственный эксперимент, данные которого закладывались в постановление о назначении автотехнической экспертизы, надо было обладать талантом организатора.

Следователь постоянно находился в состоянии стресса. Со всех сторон его концентрически давили процессуальные сроки, начальство, требующее скорейшего выхода, прокуратура и суд, цепляющиеся к каждой букве, к каждой запятой.

Рабочий день следователя редко был короче десяти часов.

Работа в выходные давно стала правилом. Всё это государство компенсировало заработной платой в четыре тысячи рублей.

С гражданина Боровкова, совершившего ДТП со смертельным исходом, по словам оперативников, Проскурин намеревался взять десять «штук». Две с половиной своих зарплаты.

«Или одну мою», – прикинул заместитель прокурора.

У него и в мыслях не было оправдывать взяточника тяжёлым материальным положением.

«Хочешь много зарабатывать, иди в коммерцию!»

В современной России при приёме в органы возможность на достойную оплату исключалась априори.

– Завтра он последний день перед отпуском работает, Виктор Петрович, – решил добавить начальник РУБОПа. – Он уже билеты на поезд купил. На родину к себе собрался, на Украину.

Предназначение денег сомнений не вызывало.

Следователь прокуратуры обоснованно завершит потом постановление о привлечении в качестве обвиняемого фразой:

«Полученные в качестве взятки деньги намеревался использовать в личных целях».

Перешли к техническим деталям. Неопасавшийся, по всей видимости, подвоха Проскурин назначил встречу Боровкову через дорогу от здания УВД, за газетным киоском. Это объяснялось его занятостью по работе даже в крайний перед отпуском день.

Место для наблюдения и задержания получалось идеальным.

– Следователь кто будет, Виктор Петрович? – васильковые глаза «рубоповца» оставались безмятежными. – Кораблёв?

Опытный Саша Кораблёв был, конечно, лучшей кандидатурой для такого дела. Хваткий, контактный, циничный, он имел хорошую сработанность с оперативными службами, в том числе и с «шестым» отделом. Но расследованное дело с так называемой коррупционной окраской не пройдёт незамеченным в областной прокуратуре. Если Проскурина удастся хлопнуть с поличным, остальное окажется делом техники. Даже если он будет молчать, что крайне маловероятно. Когда берут с деньгами и сразу массированно наваливаются на теплёнького, фигурант в девяти случаях из десяти колется до задницы.

И в области скажут: «Саша Кораблёв работал, понятно!» Ни одна собака не вспомнит о Коваленко, стоявшем у истоков многоходового мероприятия по разоблачению оборотня в погонах.

Виктора Петровича беспокоило то, что Кораблёва слишком возносили в последнее время. Новый прокурор города явно выделял его. Кораблёв был готовый заместитель, стоял в резерве на выдвижение. Но если Кораблёва поставят замом – его, Коваленко, тогда куда денут? Зашлют на повышение в сельский район? В ссылку, со смутной перспективой вылезти оттуда к пенсии?

– Нет, у Кораблёва нагрузка большая по другим делам, – зампрокурора снял с рукава пиджака светлую пушинку. – Дело будет в производстве следователя Максимова.

– Не знаю такого, – признался начальник РУБОПа.

– Его недавно к нам перевели. Толковый парень.

– Справится ли? – Давыдов в корректной форме выразил несогласие с решением Коваленко.

– Я ему помогу.

Проводив оперативников, Коваленко задумался о другом.

Планируемая операция по взятию с поличным взяточника Проскурина являлась венцом возможностей провинциальных спецслужб.

«Хлопнем, “палку” выставим, отчитаемся, всё чин по чину.

Полгода потом можно будет как с флагом ходить. И при этом в упор не видеть, что под носом творится».

Мысли об образе жизни нового прокурора сделались неотвязными, выгрызали сердце.

«Навороченная иномарка, сотовый телефон крутой. В только что полученной улучшенной планировки «трёшке» евроремонт делает. В отпуск с семьей не в Сочи махнул, в Анталию! Откуда дровишки? Откуда?!»

Начав работать в девяностом году, незадолго перед развалом СССР, Коваленко застал ветеранов, которые рассказывали, что совсем недавно сотрудникам прокуратуры запрещалось иметь в собственности личные автомобили. Во избежание заглазного людского трёпа. Потому что купить машину на зарплату в сто восемьдесят рублей «грязными» было невозможно.

«Я ничего не говорю, сейчас, если ещё жена более-менее получает, можно машинёнку взять. Иномарку подержанную или нормальную отечественную. Но не за двадцать же четыре тысячи “баксов”?!»

Виктор Петрович прислушался к себе: «Может, просто жаба меня душит, а? Из-за того что он умеет жить; без году неделя в городе, а все у него в друзьях. Я же скоро пять лет как в Остроге обретаюсь, а почти никого не знаю. Перемещаюсь по проторенному маршруту: дом – работа, работа – дом».

Начальника РУБОПа как вероятного соратника Коваленко после недолгих раздумий отверг. Его уровень – местные бандиты и доморощенные коррупционеры ранга Проскурина. Несмотря на внушительные габариты и авторитет, Давыдов не рискнёт разрабатывать прокурора города без санкций областного начальства. Получение же санкций обязательно высветит инициатора.

Неделю назад эту щекотливую тему Виктор Петрович прокатал с местным фээсбэшником. Встретились вечером вне службы, отъехали на бережок Клязьмы. Оперативник откупорил себе бутылку «Балтики». Коваленко не предложил, все знали, что тот больше трёх лет не берёт в рот ни капли.

Русло реки в этом месте петляло, напротив зеленел островок, поросший диким ивняком. Километрах в двух выше по течению ясно виднелась конструкция железнодорожного моста.

Отсюда она казалась повисшей в воздухе, игрушечной.

Заместитель прокурора наметил для себя манеру разговора шутливую. Но сразу съехал с неё, заговорил яростно.

Яковлев, оперуполномоченный по особо важным делам по должности, капитан по званию, имевший солидный для современных органов госбезопасности стаж работы в пять лет, забыл про пиво.

Проблема высвечивалась перспективная и весьма заманчивая (на контакт инициативно шёл второй человек в прокуратуре), но в одиночку опер её, понятное дело, решить не мог.

Личное мнение он выразил, иначе собеседник мог напрячься или вовсе охладеть. Оно вполне совпадало с тезисами Коваленко.

– Если ты поставлен охранять закон, надзирать за ним, работай честно, не превращай должность свою во благо личное, в доходное место! Такая должность… её как крест тяжкий нести нужно.

На вопрос как можно разрулить эту ситуацию фээсбэшник ответил ожидаемо. Правда, облёк в шутливую форму.

– На это я один пойтить не могу. Мне надо посоветоваться с шефом![49]49
  Цитата из кинофильма «Бриллиантовая рука».


[Закрыть]

Оба поулыбались над хохмой из старой классической комедии.

– Сейчас такое не снимают!

…От мыслей отвлёк стук в дверь. Визгливо застонала пружина.

Пожаловал милицейский следователь Озеров. Час назад он звонил, спрашивал, можно ли будет подойти с арестом. Вместе со следователем попросил разрешения войти опер из группы по «тяжким» Маштаков.

Виктор Петрович оживился внутренне.

«Одно к одному. И не надо вызывать, под проверку маскироваться».

Следователь Озеров, молодой, разгильдяистого вида, с оттопыренными ушами, через пень колоду доложил суть дела.

По уличному грабежу взяли парня. Восемнадцать лет, нигде не работает, не учится, ранее судимый за хулиганство, состоял на учёте в ОППН. Вину признал частично. Не согласился, что действовал в группе с «неустановленными лицами», брал всё на себя.

Заместитель прокурора выборочно пролистал листы дела, подшитого в трёпаную, рабочую корку. С доказательствами, вроде, обстояло нормально. Потерпевший изъятые у злодея ботинки опознал как свои. Обвиняемый признался. Вчера, пока он не остыл, с ним провели так называемый «показ». Вывозили на место преступления, где он повторил свои показания при понятых.

Даже под видео!

Коваленко с удивлением взглянул на Озерова. Применение видеозаписи прибавляло следователю головной боли.

– Судимость погашена у него, – веско заметил заместитель прокурора. – Юридически он не судим.

В последнее время сверху насаждалась тенденция сокращения арестов на стадии предварительного следствия. Под давлением неправильно информируемой общественности, под прессингом юродивых правозащитников начальство требовало забраться на ёлку, не замаравшись. Лживый анекдот про мужика, посаженного на пять лет за кражу мешка картошки, обошёл все центральные газеты. При этом не уточнялось, сколько раз мужик этот был судим. Пять? Десять?! За что? Имел ли он постоянное место жительства? Как характеризовался? Может быть, вся округа вздохнула с облегчением, когда его на время убрали. Накануне последних выборов спустили разнарядку на их район – немедленно освободить из-под стражи семь человек. По телефону продиктовали данные конкретных персоналий. Федеральные власти не забывали об электорате, томящемся в следственных изоляторах. По закону запрет избирать наступал лишь после вступившего в силу приговора суда. Прокурор, по своему обыкновению, в крайний день умотал из города по шкурным делам. Проблема свалилась на голову Коваленко. Логика областного руководства, ткнувшего пальцем в приглянувшиеся фамилии, была непостижима. Один – насильник, другой два месяца находился в розыске, третья сидела за сбыт наркотиков, четвёртый – цыган, которого в степи только пуля догонит, пятый… Скрепя сердце, и.о. прокурора Коваленко согласился тогда с освобождением одного. За что потом был публично выдран на оперативном совещании при заместителе прокурора области. На месяц его лишили процентной надбавки за сложность и напряжённость. – Виктор Петрович, разрешите несколько слов? – обратился Маштаков. Присутствие оперативника при аресте преследовало понятные интересы. Сейчас он озвучит доводы об обязательности заключения под стражу, о необходимости его разработки в условиях ИВС и СИЗО, о перспективах выхода на новые эпизоды преступной деятельности фигуранта. Маштаков достал из целлулоидной папочки листок, с обеих сторон заполненный рукописным текстом. Уважительно привстав, передал в руки Коваленко. Это было заявление на имя городского прокурора от гр-ки Назаровой Елены Сергеевны.

«Почему на его имя? Каким боком он тут приложился? Ау, Олег Андреевич, отзовитесь!»

В заявлении гражданка Назарова с невероятными орфографическими ошибками перечисляла нападения, в которых участвовали её приятели Помыкалов, Вохминцев и Беликов.

– Девять эпизодов грабежей, Виктор Петрович! Плюс четыре кражи из сараев, – убежденно говорил оперативник. – Помыкалов «понизу»[50]50
  «Понизу» – в ходе внутрикамерной разработки (проф. сленг).


[Закрыть] тоже почти всё рассказывает. Выпускать его нельзя.

– Заводите, – дал отмашку Коваленко.

Маштаков резко поднялся, стукнул стулом.

Через полминуты обвиняемый стоял перед заместителем прокурора.

– Подальше встань, вот сюда! – Маштаков указывал в угол.

«По себе, очевидно, помнит, как неуютно, когда доставленный нависает сверху. Кабинет-то его бывший», – промелькнуло у Коваленко.

Димка Помыкалов стоял, набычившись. На его круглой, подстриженной по рэперской моде под машинку голове торчал грязный чубчик.

– Расстегните наручники, – сказал зампрокурора.

Второй оперативник, также исполнявший роль конвоира, молодой, крепкий, в чёрной кожаной жилетке, завозился с заевшим замком.

– Стой спокойно, – тихо велел он Помыкалову.

– Представьтесь, пожалуйста, – предложил Коваленко, когда руки задержанного были разомкнуты.