Текст книги "Эффект присутствия"

Эффект присутствия
Михаил Мазель

© Михаил Мазель, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

© Михаил Мазель, текст, 2012 – 2014

© Михаил Мазель, иллюстрации, 2015

© Михаил Мазель, дизайн обложки, оформление 2013

Для контактов: http://www.mikhailmazel.ru

Всем, кого люблю

От автора

Дорогие друзья!

То, что мой девятый поэтический сборник будет называться «Эффект присутствия», я знал задолго до того, как мой восьмой сборник («Штрихами по воде наискосок») начал приближаться к завершению. Честно скажу, это было нелёгкое знание. Впереди предстоял большой труд по работе над текущей книгой, тональность которой уже определилась, и при этом уже ощущалось настроение следующей.

Я никогда не писал «книг стихотворений». Я всегда писал и пишу стихотворения. Они… приходят. В какой-то момент я ощущаю, что послевкусие того, что появляется, сильно изменилось. Возможно, и форма изменилась. И тогда я ставлю точку и издаю очередной сборник. Но перед этим, случайно ли, осознанно ли я оглядываюсь и анализирую новые стихо-творения. Я вольно или невольно направляю свои искания и потуги в определённое русло. Подсознание начинает «строить» книгу, хотя, повторюсь, я не пишу книг.

И вот в самом разгаре работы над одной книгой – в подсознании начинает брезжить другая. И терзает душу мысль (вопрос): «Как?».

Как теперь быть? Складывать новое в два файла заранее разделяя, или не пускать на волю чувства и мысли, более подходящие для будущего сборника?

Я не отвечу вам, как я с этим справился… Наитие, нечто, управляющее моими потугами, помогло. Такие вещи нельзя осознавать. Их нужно принимать как должное. Так и жил. Так и писал.

Когда я начал работать над «Эффектом присутствия», в какой-то момент возникло название десятого сборника, «В ожидании птицы Нагай»… Теперь это уже не удивляло, не тормозило, не озадачивало.

Я пересматривал фрагменты любимого мультфильма из детства, «Приключения капитана Врунгеля». Когда Зиновий Ефимович Гердт, озвучивающий капитана, запел «Как вы судно назовёте, так оно и поплывёт», я заулыбался. Вот и ответ. Если многие годы я называл мои поэтические парусники – сборники уже после их завершения, то сейчас стал называть до. Только и всего…

«Эффект присутствия». Откуда такое название? Всё очень просто. Я – фотограф. Я люблю снимать то, что вижу каждый день: улицу, парк, здания, деревья. (Не «жанр» – то, что вокруг.) Нередко люди в своих откликах пишут мне, что ощущают себя «в моих снимках» как в местах, в которых они бывали – при том, что многие никогда не бывали там. Согласитесь – приятно… Хороший стимул продолжать. Фраза «эффект присутствия» нет-нет да и звучала в откликах к моим пейзажам, к урбанистическим работам… Я вдруг понял, что хочу слышать подобное и по отношению к моим стихотворениям. Хочу дарить людям ощущение присутствия не только в фотографиях, но и в строках… Я не стал «подгонять» (ни в коем случае) строки под название, но ощущение, что я пишу стихи с эффектом присутствия, вселяло уверенность, что я изменился и пишу по-новому. Это подгоняло и стимулировало.

Если вы читали мой предыдущий сборник (я уже упоминал его название: «Штрихами по воде наискосок»), то можете вспомнить, в каких творческих муках после полугодового затишья я его начинал. Теперь я могу признаться, что заканчивать его мне было ещё тяжелее. Писался он медленно. Гораздо медленнее, чем стихи в предыдущие годы. Многие задумки не давались. Я складывал нереализованные наброски в стопочки, записывал их в блокноты. Регулярно перечитывал. Но всё равно стопки не уменьшались. В какой-то момент я принял решение и выбросил чуть ли не половину из того, что не давалось дольше, чем два – три года, а оставшуюся половину рассортировал по приоритетам важности для меня. Через какое-то время я повторил эту процедуру, но всё равно оставалось два-три десятка мучавших, просящихся на волю набросков. Ко всему «Эффект присутствия» буравил сознание… Я осознавал, что дошёл до ручки, но решиться поставить точку и сказать: «Всё, сборник готов,» – не мог.

Помогли Андрей Макаревич и «Оркестр креольского танго». Побывав на их концерте, я «оттаял». Я вдруг почувствовал свободу. Усталость сняло как по мановению магического жезла. Я вернулся домой, собрал все бумажки с набросками, разорвал и выбросил. А блокноты сложил стопкой, обмотал скотчем и спрятал в дальний угол нижнего ящика моего стола. Я выдохнул, произнёс вслух (сам себе): «Поздравляю, Миша. Твой восьмой сборник стихотворений завершён. Теперь ты можешь немного отдохнуть. Ты заслужил…»

Отдыха не получилось. Наутро, едва раскрыв глаза, я схватил листок бумаги и написал первое стихотворение для этого сборника…

Говорят, что я трудоголик…

Что я могу сказать об «Эффекте присутствия».

Я его писал по времени значительно меньше «Штрихов», но получился он насыщенным по разнообразию тем и жанров… эмоций, переживаний. Написалось много стихотворений о музыке, много стихотворений о войне и Холокосте (до недавнего времени я не решался касаться этой темы, не доверял себе и своему слову, но слова сильнее авторских страхов). В этом сборнике много стихов, рождённых прямо на концертах. Много стихов, выстраданных и выношенных годами. В нём много боли. В нём много если не гражданских стихотворений (это не совсем мой жанр – я лирик и философ), то стихов, отражающих всю тяжесть от страшных геополитических потрясений 2013–2014 годов. (Книга заканчивается стихотворениями датированными апрелем 2014 года.) В сборнике отразились и личные потери, и приобретения, и, куда же без неё – лирика. Любовная лирика. С годами этот жанр даётся всё с большим трудом, почему-то, но без неё ни один сборник не будет законченным.

В завершение этого вступления хочется подчеркнуть, что после более чем десятилетнего перерыва я решил проиллюстрировать свои строки своими же рисунками. Не фотографиями, давшими ему (сборнику) название, а именно рисунками. Это был большой, кропотливый и очень нелёгкий труд, но я рад, что решился и проделал его. Надеюсь, что иллюстрации помогут вам, моим читателям, прочувствовать то, что я вложил в название книги.

Геополитические потрясения, к сожалению, не утихают. Музыка, к счастью, продолжает радовать и вдохновлять. Люди: одни – пугают и разочаровывают. Другие – радуют и стимулируют. Третьи – помогают верить и бороться. Стихи…

Пожалуй, на этом надо ставить точку. Описывать собственные стихи дело совершенно бессмысленное, в отличие от самих стихов. Зачем я пишу уже больше двадцати пяти лет? Мне хочется. Мне интересно. Мне необходимо. И я, наивный, надеюсь, что это поможет мне и другим не потерять веру в себя, веру в других, веру во что-то хорошее, веру в гармонию, веру в разум…

 
«…Нам кажется, что многое реально:
и прошлое, и люди, и дома.
Мы полагали – время радиально.
Возможно ли прозренье задарма?
Я двигаюсь знакомою аллеей,
но мне всё кажется, что я впервые здесь.
Сомнения толпятся не довлея.
Похоже, я подсел на эту «смесь».
…
…
 
 
Порою людям нужно
две-три фразы,
чтоб осмотреться и…
промолвить: «Есть!»
Всё так реально. Даже… вера в разум,
не говоря про зависть, зло и честь.
И я ищу те фразы (или кадры),
и тех, кому они нужней, чем мне.
Прозренье в том, что мы проходим рядом
штрихами дней, ветвей, корней, камней…»
 

Ваш Михаил Мазель

Апрель 2015-го года. Джерси Сити

Плиссе (А что ещё?)

 
Вода плескалась о каменья,
луна плыла над морем вдаль,
и заменял местоименья
цветущий за спиной миндаль.
 
 
Звук. Запах. Запад. Заиканье.
Волна в движеньях завралась,
но воды…
   неба не зеркальней,
чувств прежних отражая власть.
 
 
Слились спокойствие и ропот,
и на плиссе лёг лепесток —
корабль, откроющий Европу,
и следом призрачный Восток.
 
 
Тарелкою лежат полмира
и ждут. И ждут… Луною полн
сон… от Пальмиры до Пальмиры
дрейфующий по воле волн.
 
 
А чувства? Видимость бесспорна:
промеж стихий дрожащий шёлк
луны, разбившимся фарфором
присыпанный. А что ещё?
 
 
Давно знакомые сомненья,
переродившие печаль,
изгнавшие местоименья
и научившие встречать.
 

17 января 2012 года

И всё-таки город…

К 90-летию Юрия Левитанского

 
Как томик стихов,
                       постоянно лежащий
                                                   у края стола,
открою наш город,
                        хотя наизусть помню
                                                     двери и окна.
Я вырасту
            на перекрёстке печалей
                                              листом из ствола.
Ты штору слегка отодвинь…
                                    Не узнала?
                                                Промокли волокна.
Дрожу.
        И никак не унять мне дрожанья,
                                                     и тем дорожу.
Дороже сейчас
                    не сыскать днём с огнём мне
                                              меж строчек дорожек.
Из прутьев дождя,
                        из несказанных слов
                                                      возникает ажур,
и в выпавших сумерках
                                 через него
                                                примерещатся рожи.
 
 
Так вот почему
                    затаившимся гномом
                                                 во взгляде испуг?
Родная… Не слышит.
                           Я томик захлопну
                                              в припадке отчаянья,
и город сотру,
                  и вгоню в чернозёмы
                                            свой девственный плуг.
Но память не даст
                        (как ни хлопай об стол)
                                                изменять окончания.
И все-таки город…
                       Он был. И исполнен он
                                                       мной и тобой.
Наш томик созвучий
                            немым доказательством
                                                          зыбкого края.
Не сумерки. Память.
                           Охота на тигров.
                                                 Во льдах китобой.
Я помню, что было.
                          Мне хочется мокнуть,
                                                   где окна сверкают.
 

22 января 2012 года

Человек, строящий муравейники

«Не мешайте ему, он занят.»

Юрий Левитанский

Памяти Александра Николаевича

Житинского

 
Человек лежит и строит муравейник.
Он лежит себе и строит муравейник.
Он лежит себе
                    на животе.
Под сосной
               на берегу
                           над морем.
Человек, не ведающий горя.
До поры не ведающий горя.
                                Под сосной
                                     себе на берегу.
1.
Человек берёт одну иголку,
а потом берёт ещё иголку,
и ещё одну берёт иголку
человек, лежащий под сосной.
«Ах, ну почему иголки колки?!»
Человек иголками исколот,
но кладёт иголки друг на дружку,
муравейник строя под сосной.
 
 
Муравей куда-то убегает.
Человек его едва поймает,
и опять поверх кладёт иголки…
«Муравей! Тебе я строю дом.»
Облака над морем набегают.
Человек прекрасно понимает,
если мама сладко обнимает —
время уходить.
                    И он с трудом
сдерживая слёзы обещает,
что когда он съест омлет и щавель,
что когда допьёт компот
                                  и после
                                    отоспит, как надо,
                                               два часа…
Он вернётся
                 и тогда
                          достроит
муравейник —
                 дело-то простое:
на иголку класть ещё иголку.
Очень просто.
                  Через
                         два часа.
2.
Через два часа начнётся дождик.
«Мама, ну давай хоть на немножко?
Мама, я там строю муравейник.
Мама…»
      Мама смотрит и молчит.
«Мама!..»
      Мама смотрит и вздыхает.
Мама сына крепко обнимает.
Мама лучше всех: она не злая.
Просто вот вздыхает и молчит.
 
 
За окном закат опять пылает.
Как вчера, в обед закат пылает.
Да, в обед —
             и всё-таки пылает…
 
 
Человек вцепился маме в бок.
Человек вцепился и судачит.
Человек не может жить иначе.
Раз решил построить муравейник —
значит должен,
                    и в кратчайший срок.
 
 
Дело в том, что накануне в полдень
кто-то незнакомый с палкой в полдень
муравейник уничтожил в полдень:
палкой разбросал, потом поджёг.
Он его сперва облил бензином,
а потом поджёг, облив бензином:
«Я живу в том доме с мезонином.
Я испробовал, что мог и что не мог.
Так случилось: некуда мне деться —
искусали моего младенца.
    Чудо, что ребеночек не умер.
    Искусали
                 до смерти почти.»
 
 
Так сказал он и развёл руками.
И ушёл он.
              И развёл руками.
Вроде сбросил с совести он камень.
Или нет?..
             Он всё равно ушёл.
3.
Щелкает будильник, отбивает…
дробь,
        не дробь?..
            Наш человек зевает.
            Сладко так наш человек зевает.
                      Сладко так.
                              Его встречает сон.
 
 
Он счастливый, он пока не знает,
что такое «бьют» и «убивают»,
что война бывает, он не знает:
человеку нет ещё шести.
Ничего плохого он не знает.
До поры плохого он не знает,
(если только, что собака злая:
лает, если близко подползти).
 
 
Он лежит и строит муравейник.
Засыпая – строит муравейник.
И построит он его (наверное).
Не наверное!
                 Его построит он.
А ещё построит дом и город.
Он всегда найдёт построить повод.
Человек рождён чего-то строить.
Он не лишь бы кто,
                          а Человек.
Он не лишь бы разрушать и спорить.
Он сегодня под сосной у моря
                      так упорно строил муравейник,
                                     он сегодня был на высоте.
 
 
Он на Мир глядит благоговейно.
Он достроит утром муравейник.
Зная, что на свете верно,
                              лёжа просто так на животе.
 

27 января 2012 года

Давно известная изнанка, или Неопадающий лист

 
Ну вот всё и закончилось, Старик!..
Вчера слетел последний жёлтый лист.
Когда бы мог – я б не надел парик
на эту рощу. … Материалист
(пусть хренов). Да – всему приходит срок.
И правда в том, что лист слетит опять,
но может не случиться этих строк,
а может и случиться и впаять
в сознание вселенскую тоску,
а то наоборот – один кураж.
А лист себе готовится к броску,
как я к сезону снов и мелких краж.
Я, как карманник, пробую таскать
сам у себя восторги прошлых дней.
О чём стрекочет жилка у виска?
Украл. И?.. Не богаче, не бедней.
Старик, ты понимаешь – я постиг
законы бытия и тайны душ,
теперь назад мечтаю обрести
незнание, приняв холодный душ.
О, нет! Я не наивен. … Отрезвлён!
Я притворюсь начавшим этот путь,
и стану как бы равноудалён
от скрытых слёз и от желанья пнуть
сметённую листву… Да будет так!
На вид приняв условия игры,
листва лежит. В лесу ни ветерка.
Листва лежит – отчаянья бугры.
 
 
Всё так, Старик. Открытия смешны.
Смешно решать, кто прав, а кто неправ.
И я не пробурчу «меня тошнит».
И я не подожгу пожухлых трав.
И сим притворством я не обреку
себя страдать, что, дескать, стал лжецом.
По «нехочу» вобью в базальт кирку
и сталь сверну вокруг заподлицо.
Старик, прости, я не могу молчать.
Я понял – у всего изнанка есть.
Сказал!!! И что? Сюжет не стал мельчать.
Не разнеслась в момент благая весть.
Одно с другим срослось, как два и два:
летящий лист с гниеньем и весной.
Иллюзия, как чёрная вдова,
всё загрунтует неба белизной.
И остаётся взять и написать —
Старик, опять попадала листва…
Я лясы (лишь бы) не люблю чесать —
прекрасней нет в природе естества.
А то, что вот за этой красотой
банальность, бренность скрыты? Не смеши.
Старик!.. Опять листу кричу: – Постой!
Чего кричу? Лист падать не спешит.
 

30 января 2012 года

Марулло, скажи мне… (Суфлеры)

«не вставляет мне музыка Верди

не о жизни она не о смерти»

Алексей Цветков

из стихотворения «Травиата»

 
Алексей Цветков не любит Верди.
Жаль… Я сам
                   не жалую Пуччини.
В этой «скачке», будь ты сзади или спереди,
нет ни подоплёки, ни кручины.
Просто вкусы, чувства, и пристрастия.
Просто связан тот же Риголетто
с багажом любви в моей династии,
и, в который раз, беру билеты я.
 
 
Есть у каждого свои родные фобии,
так и сяк исхоженные тракты.
…Почему не умирает Тито Гобби
в первой сцене из Второго Акта.
Почему под музыку весёлую
всякий раз сгорает Виолетта.
Извивается совсем не между сёлами
тракт от «почему» до «фиолетово».
 
 
Ничего себе воздвигли зданьице
этой многоликой тётке – Опере.
Господи, избавь от швабры в задницу.
Чувства сами сыпятся из hopper-а.
Эти звуки… не о жизни, не о смерти,
о страстях, слегка прикрытых флёром.
В каждом соло, трио и квартете
жизнь и смерть присутствуют суфлерами.
 
 
Да. У Верди с жизнью его долгой
и без них хватало разных звуков.
Смерть детей, жены… и бал с Пеппиною.
Путь, воспетый хором из Набукко.
 
 
В сотый раз втыкаю взгляд в компьютер
в запись Риголетто с Тито Гобби.
О, Маруллло, на какой минуте
жизнь и смерть, сойдясь, не покоробят.
«Почему под музыку красивую
происходят у Джузеппе все страдания?» —
у отца давным-давно спросил и я.
«Верди!..» – знал ответ его заранее.
 

27 февраля 2012 года

Стимул

 
История встаёт кровавым диском
над чёрною спокойною водой.
Сижу и вычисляю степень риска
и фактор, обещающий покой.
Так день за днём проходят век от века.
Там льётся кровь и торжествует смерть,
и ложь детишек учит, как кумекать…
Но до сих пор не покачнулась твердь,
хотя давно пророчат ей напасти.
Сижу и ужасаюсь, и ищу
в истории кровавой сны о счастье.
Считайте, что я этим как бы мщу
волне отчаянья, бессилия и шока,
катящейся по вере и вранью…
Выходит, я пишу стихи постольку
поскольку знаю, что и я храню
не сон, так чуть заметный отголосок
истории реальной, не иной.
И не как муж, а снова как подросток
осознаю (трясясь), какой ценой
досталось мне безоблачное детство…
Я должен дальше рассказать про ложь
тем, кто за мной пытается вглядеться
в луну над речкою и вслушаться в галдёж
каналов, охмуряющих нам разум…
Хочу я верить в то, что Разум есть.
Я верю в то, что не хитрю во фразах,
и эта Вера – стимул, а не месть.
 

10 марта 2012 года

Азы

«Море по-латышски

называется ю р а»

Ю. Левитанский

 
…бежать от наводнения на поезде,
в котором – ни руля, ни тормозов?
Нет ничего печальней этой повести,
как нет в моём незнании азов.
Пускай немногому и кое-как обученный,
я сознаю бессилие своё,
де-юре отдаваясь воле случая.
А море наползает на жнивьё.
 
 
Дневных хлопот привычное журчание
порою заглушает ветра свист,
и глушит озабоченность отчаянье,
и берег убеждающе скалист.
Пускай вода и солнце точат скалы,
готовя почву за «а после нас».
…так бережно она ступни ласкала,
и наяву, и после, в бури снясь.
 
 
Издаст Ковчег, стоящий под парами,
надрывный журавлиный горький клич,
и беззаботно парами дворами,
оцепенения ментальный паралич
одолевая, соберутся люди.
Я промолчу, что я не их оплот.
Вода ласкает. Надо! Будь, что будет,
пора… из поезда построить крепкий плот.
 

12 марта 2012 года

Триптих
«Среди галдящей пустоты»
Не меньше… (Поскорей)

 
Доверяй в этом мире себе одному,
но при этом, пожалуйста, верь.
Все дороги ведут только в эту страну,
и всегда их не меньше, чем две.
В чём же выбор тогда? В чём таится подвох?
Есть ли разница? Есть ли резон?
Кто-то шепчет подсказки, но кто он, мой бог,
и куда приведёт горизонт?
 
 
Доверяй в этом мире себе одному,
но, пожалуйста, будь справедлив.
Ветер дружески хлопнет ладонью в корму
и напутственно скрипнет прилив.
Ты куда-а-а?.. Это ветер смеётся опять.
Ты куда-а-а-а?.. Я к тебе. Я к тебе.
А стихи никогда не напишутся вспять,
как не станет доступней Тибет.
 
 
Доверяй в этом мире себе одному,
если звёзды легли на ладонь.
Кто-то крабом ползёт одиноко по дну.
Кто-то прячет волшебный огонь.
Сохрани. Не забудь. Сбереги. Донеси.
Эге-ге-гей-й-й, не пугайся, мой брат.
Это чайка свободы летит в небеси.
Это строки текут серебра.
 
 
Доверяй в этом мире себе одному,
но пытайся любить и искать.
Ты поверь: в миг, когда я свой взгляд
подниму,
сгинут тенью и страх, и тоска.
Не грусти, даже если сейчас ты один.
Не кручинься, не надо, мой бог.
Все дороги ведут… Поскорей приходи,
мой ещё не рождённый пророк.
 

29 июня 2007 года

Энный полустанок

Евгению Клячкину

 
Свободен – значит одинок.
Не парадокс – банальный выбор.
Метнутся стайкой из-под ног
невозмутимо, словно рыбы,
слова и тени этих слов
сквозь пыль и вечное сомненье.
Не ледоруб и не весло
в пространстве вызовут волненье.
 
 
Вставай с колен: читать следы
в широтах этих, парень, глупо.
Свободен – значит, до беды
и до любви шагать и хлюпать
походкой чёткою, как слог,
по буквам, падающим снегом.
Плечо заденет за отрог
преграды, собранной из «лего».
 
 
Свободен – значит не нашёл
и эту блажь ещё не бросил.
Чуть различимо «хорошо»
воткнёшь ты в Землю новой осью.
А за спиной цепочка дат
под песнями: а ля зарубки.
И недоступная звезда
быть продолжает самой хрупкой.
 
 
Свободен – значит снова – ты.
Непонятый, хотя доступный.
Среди галдящей пустоты
желаньями встают уступы.
Рука, объятья, поцелуй…
исчезнут энным полустанком.
Свободен – значит зафрахтуй
вновь одиночество подранком.
 

28 декабря 2008 года