Текст книги "Эффект присутствия"

Напрямик

…Михаилу Ширинкину

 
Говорят, что я раб
(раб – свободы своей),
затерял скудный скарб
в чревах дальних морей…
Вновь ушёл напрямик
вдоль витрин и аллей…
Да… Смурной мой двойник —
оптимиста наглей.
 
 
Сколько было имён?
Разность встреч и потерь.
Тает скудный заём
от портье до портье.
Это всё оттого,
что двойник мой свистит:
убежав от торгов,
процедив «отпусти».
 
 
А отпустит едва ль.
Я ведь, правда, – не раб.
Опусти же вуаль,
чтоб не выполз мой краб.
Я сегодня уйду…
Я куда-то вернусь.
Белый лист, как редут.
Раз не раб, так не трусь.
 

5 мая 2012 года

Кафе «Шуточки»
(для некурящих)

 
Ну что же… перекур для некурящих.
Мороженое. Или крепкий чай.
Да улыбнётся всяк сюда входящий.
Да убоится бестолку скучать.
 
 
Для пребывающих в тоске – отдельный столик
с табличкой лаконичною «Тоска».
На нём не скатерть – вспаханное поле.
А ниже поля?.. Ясень пень – доска.
 
 
Для тех, кто преуспел в науке споренья —
дубовый крепкий стол… что бастион.
(С табличкой: «Изменяю ход истории».)
…Уже лет двадцать, как пустует он.
 
 
А между ними старенькие парты,
конторки, тумбочки и бочки. Чем не… СТОП!
Тут перекур! Для некурящих. Что?.. Не парьтесь.
Вас не попросят вышивать крестом.
 
 
Вы озадачены? Вам хочется трудиться?
Впервые… Вновь? Ну да… Вас ждёт успех.
Блаженен всякий одарённый дикцией
и избежавший бряцанья доспех.
 
 
                           * * *
 
 
Вновь проводив последнего клиента,
я зал окину взглядом знатока.
Да. В заведеньи не хватает суккулентов
и среди прочего, пожалуй, верстака.
 
 
Но кто это? За столиком пустующем…
В накидке… И когда он тут возник?
А вдруг… в игру опять пришёл вистующий.
А вдруг реальный. Настоящий. Не из книг.
 
 
Мне б обслужить. Спросить: «Какого чаю,
или мороженое?..» Ноги как вросли.
Средь сонма – мысль одну я различаю:
что мы до встречи с ним не доросли.
 
 
А он молчит. А он не шелохнётся.
И не понять: он шутит или нет.
И только желваками сердце бьётся.
Когда б носил – я б выронил лорнет.
 

6 мая 2012 года

Доверие…

 
Я был любимцем всех соседских пьяниц
за то, что слушал (просто) и… не пил.
Я видел упреждающий румянец,
но не отказывал и впрок сил не копил.
Да, слушал, подмечая что ни разу
за много лет не сбился ни один…
в своих исповедальных пересказах
реальных и придуманных картин.
 
 
Зимой, в ботинках с тонкою подошвой,
корил себя «гнилой интеллигент».
В сознаньи пьяниц – больше, чем хороший.
В своём – трусливости эквивалент,
кто дома объяснял, что задержался
с Ефимычем. Что славно во дворе.
Я помню мальчика. Он в окнах отражался.
– Я научусь быть с ними «поскорей».
 
 
Не кара и не дар – жизнь без надменности
к тому, кто слаб, навязчив. К тем, кто пал.
Так тошно объяснять всё повседневностью.
Так глупо сетовать, что зарастёт тропа.
Не научился. Мало силы воли?
Нехватка обладанья и ума?
Как ни крути – дороги станут полем.
Доверье оправдал? Всё кутерьма.
 
 
Без телескопа различаю в бездне
планету неизвестную другим.
Живут там без идиллии помпезной
утопшие в слезах своих богинь,
исчезнувшие тихо, незаметно…
(Ведь многие – так незаметно пьют).
Нет-нет, совсем не кара та планета.
Не дай вам бог найти на ней уют.
 

19 мая 2012 года

Доктор

 
Непонятно, как этот поступок в словах обозначить.
По пословице не опустело достойное место?
Доктор11
  Посвящается мужу сестры моего дедушки – Осипу Борисовичу Шендельсу, заведующему туберкулезным санаторием в городе Курске, отказавшемуся бросить больных и погибшему, добиваясь от нацистских оккупантов человеческого отношения к больным.


[Закрыть] должен был стать музыкантом,
                                                  но вышло иначе.
Умер брат (медицинский студент).
                                Выбор сделан был «Presto».
 
 
В своём городе жители доктора очень любили.
И не только в его… говорили о нём с уваженьем.
Ум, гуманность, сердечность…
                           Признательность стоит усилий.
Сорок лет он служил. Что такого,
                                       раз выбрал служенье.
 
 
Незадолго до смерти ему предложили уехать.
Разве мог он оставить больницу? Помилуйте, боги!
Доктор был из людей, каждый
                                  день расставляющих вехи:
сорок лет в одной комнате могут назваться дорогой.
 
 
Так сложилось, что тело лежало бесхозным неделю.
Похоронен был доктор за городом тихо и скромно.
Стал последним пределом,
                           ушедшему ввысь на пределе
незаметный незнающим маленький
                                      спрятанный холмик.
 

 
Он спешил на работу тем утром
                                                 не так, как обычно.
Всё кипело в душе старика.
                                              Да могло ли иначе?!
Он узнал, что в больнице нарушен
                                           порядок привычный…
Ход дальнейшего вряд ли был кем-то
                                      заранее «проплачен».
 
 
Как же так! Главврача не пускают
                                   в его же больницу.
Часовые смеялись.
                           Больные стонали в канаве.
– Кто тут старший? Кто старший! —
                    он знал, что «нарушил» границу.
Жизнь сорвалась с пружины щелчком,
                                     подведя его к… Cлаве?..
 
 
– Что за шум!.. – Пациенты должны
                                   возвратится в палаты!
– Расстрелять! —
                           был исполнен приказ без отсрочки.
Благородная ярость не может не быть слеповатой…
«Героической смертью…»
                          Скупые, банальные строчки.
 
 
Он лежал посреди главной площади полной печали.
Всем известный, любимый, отчаянный
                                            старый целитель.
Он лежал.
              Горожане неделю в бессилии молчали
до поры,
           когда «новый порядок» позволил: – Берите.
 
 
Скромный холмик за городом. Всё же…
                                есть место поплакать.
Сколько… кануло с «новым порядком»
                                  бесследно навеки.
«Героической смертью погиб…»
                      Шелестят в поле злаки.
Доктор должен был стать музыкантом.
                                               Зачем… текут реки?
 

9—11 июня 2012 года

Баллада о двух голубятниках

 
Одевались похоже. Носили похожие стрижки…
и друг дружку дразнили частенько, крича
                                                         «Не робей!»
Достоверно известно, что был он
                              ростовским парнишкой.
Как и многие сверстники, сильно любил голубей.
 
 
Фото мёртвого мальчика
                               с голубем мёртвым в ладони
как улику рассматривал даже
                              Нюрнбергский Процесс.
А сегодня кликуши о сказках и мифах долдонят.
Очень горько, что память давно
                                превратилась в абсцесс.
 
 
То ли слал он в соседний посёлок,
                                      что видел и слышал.
То ли просто спасал от врагов им лелеянных птиц.
До темна они ждали мальчишку, воркуя на крыше,
а под утро умчались, не ведая войн и границ.
 
 
В восьмистах километрах на север
                                 жил в городе Курске
голубятник один, выводящий своих гривунов.
Разноцветные шеи и белые крылья и гузка.
Очень был популярен старик перед самой войной.
 
 
Правда, жаден был: головы рвал «перепуганным»,
                                                                        если
не платили хозяева «штраф» в им отпущенный срок.
Кабы знали соседи, что жили
                                          в кварталах окрестных,
кем он станет – никто бы его не пустил на порог.
 
 
За три года дед выдал фашистам две сотни евреев,
коммунистов и жён, воевавших на фронте курян.
А когда убегал с «новой властью»
                                              и сам был расстрелян,
несмотря на заслуги, за то, что был алчен и рьян.
 
 
Но не стоит, наверное, делать поспешно ремарки,
что собакам собачая смерть и что мальчик тот миф.
Белый голубь присядет на памятник
                                             в маленьком парке,
а другой повернёт незаметно истории шкив.
 
 
Я не очень люблю голубей – эти строки про Память22
  В этом стихотворении речь идёт о конкретных людях:
  Вите Черевичкине и Иване Пехове. Все описанное в стихотворении – правда. Автор фотографии погибшего мальчика – известный военный корреспондент
  Марк Альперт.


[Закрыть].
 
 
Не она ли курлычет в ночи, не давая нам спать?
Не она ли печально глядит сквозь оконные рамы,
как тревожно сжимаем в ладонях мы знания пядь?
 

13—14 июня 2012 года

Воробышки

 
Он шёл по Миру в гордом одиночестве.
Весь Шар Земной принадлежал ему.
Никто не называл его по отчеству,
и, слава Б-гу. Шёл без «почему»:
наученный лишь на себя рассчитывать,
когда решал проблем вселенских рой.
И вдруг… услышал глас весьма
рачительный:
«Остановись! Глаза свои раскрой».
 
 
И он раскрыл. И он увидел девушку.
Хорошенькую. В сереньком пальто.
Воробышков она кормила хлебушком.
А за домами эхом долото
напоминало о биеньи сердца,
о сонме нерешённых важных дел…
Себя заставив бегло оглядеться,
не понял он, с чего вдруг так вспотел.
 
 
А девушка, кивнув, сказала: «Здрасте.
Сегодня, право, очень шумный день…»
Он воробьёв вспугнул, случайно хрястнув.
Те моментально начали галдеть.
Так и стоял: большой и неуклюжий,
забывший, что ему всё по плечу.
Их разделяла маленькая лужа,
и он шагнул, не пожалев ничуть.
 

23 июня 2012 года

Осколки лжи

 
Как доказать, что человек хороший,
тем, кто его хотел оклеветать?
На публике набить им молча рожи?
В рот вставив пальцы, громко освистать?
 
 
Кто помогает навострившим уши
сердца очистить от осколков лжи?
Их не пугает, что черствеют души.
Не знаю… Я пытаюсь. Тем и жив.
 
 
Мужик, окстись! Зачем ты мечешь бисер?
Зачем рисуешься, убогий правдолюб?
Всё хорошо. Всё просто. За… кулисье
смешало пониманье… Честен? Груб?
 
 
Застыв по сторонам сермяжной правды,
разделены мы ею как стеной.
И выглядит смешной моя бравада.
Меж глупостью и ней – я коренной.
 
 
Я, пыл и гнев сдержав, промолвлю сухо:
«Всё сказанное полуправда или ложь».
Мои попытки выглядят прорухой.
И храп норовистый всем слышен как скулёж.
 
 
Им имя легион. Они повсюду.
Мешает нам их задушевный тон
почувствовать, по ком звенит посуда.
Но я зануда… Кто сказал «долдон»?
 
 
Меня пугают злоба, глупость, серость,
бессилие и тонкости мои.
Когда бы муза сделалася стервой
да крикнула с издёвкою: «Смоги!»
 
 
И я бы смог отправить всех подальше.
И тех, кто передёргивать горазд.
И тех, кто равнодушен к честной фальши…
Терпел и стерпит спичи наши растр.
 
 
Нам много врали. Мы привыкли верить
ниспровергателям. Туды их всех в качель!
Утоптаны в навоз жарптичьи перья,
но всё-таки слышна виолончель.
 
 
Придумал я её сейчас, возможно,
последним глупым аргументом «за»
то, что Мир ещё не безнадёжен,
что лжи осколок вымоет слеза.
 
 
Как доказать, что человек… хороший
всем равнодушным, слушающим ложь?
Позвольте, я присяду на дорожку.
Я не скажу, куда мне невтерпёж.
 

24 июня 2012 года

Круизный лайнер

 
Круизный лайнер «Сент-Луис»
покинет утром порт.
Чуть более девятисот
людей взойдут на борт.
Их ждёт опасный долгий путь.
От… чаяния полн
круизный лайнер «Сент-Луис»
предастся воле волн.
 
 
А накануне капитан
команде даст наказ
как с пассажирами вести
себя на этот раз.
Всего двенадцать из двухсот
не слушают его…
Плывёт, плывёт корабль от
опасных берегов.
 
 
Канал Английский позади
и курс взят на Бискейн.
Смеются, плачут и молчат
глаза: – А зохен вей!
Круизный лайнер «Сент-Луис»
для них последний шанс
спасти детей, спасти себя,
(всего уже лишась).
 
 
В салоне там, где первый класс,
сняв фюрера портрет,
гер капитан сперва хотел
открыть для них буфет.
Но позже он решил отдать
под синагогу зал.
Во всём евреям помогать
команде приказал.
 
 
– Гер капитан33
  Посвящается немецкому капитану Густаву Шрёдеру, который в мае-июне 1939-го года приложил огромные усилия, чтобы спасти 937 еврейских беженцев – пассажиров его круизного лайнера «Сент-Луис» от нацистского режима. После того как в результате обмана Кубинского правительства отказавшегося принять беженцев, а также после отказа президента США – Рузвельта, правительств Канады и Доминиканской Республики, вместо того, чтобы исполнить приказ вернуться в Гамбург, Шрёдер совместно с Еврейскими Общественными организациями, нашёл способ доставить беженцев в страны Европы. (В те страны, что дали согласие принять их). Те пассажиры, кто не сгорел в пожарах войны в Европе, потом до самой смерти присылали капитану письма и подарки. А после его смерти (в 1959-м году), спустя 35 лет, в Израильском национальном мемориале Яд ва-Шем, Густав Шрёдер был посмертно удостоен звания Праведник Мира. В послевоенной Германии ещё при жизни он был удостоен ордена «За Заслуги» (ФРГ). По разным оценкам после войны в живых осталось около двух третей пассажиров «Сент-Луиса».


[Закрыть], спасибо Вам
за пищу и уют.
– Гер капитан, спасибо Вам.
Теперь нас не убьют.
Кубинским консульствам уже
заплачено сполна.
В круизный лайнер «Сент-Луис»
с размаху бьёт волна.
 
 
Наладилась на судне жизнь.
Возможно, лишь порой
из дюжины один – другой
вдруг нарушал покой
нацист… Куплетом ли, словцом…
Так это не беда.
Круизный лайнер «Сент-Луис»
сейчас и навсегда.
 
 
                    * * *
 
 
Лицом не выдаст капитан
тревоги ни на грамм.
Он не расскажет никому
про тексты телеграмм,
которые летят к нему,
пугая и страша,
что пассажиров девять сот,
похоже, зря спешат.
 
 
Круизный лайнер «Сент-Луис»
тринадцать дней в пути.
Гаваны профиль восстает
из выдохов: – Пусти!..
Но тщетно. Не пускает их
сменившаяся власть.
И остаётся им рыдать,
молится или клясть.
 
 
Судьбу?.. Нет! Стоек капитан:
он повернул корабль.
И вот Америка их цель.
Ещё одна спираль.
Увы. Не сжалилась судьба.
И тут – опять отказ.
Из Гамбурга пришёл давно
обратно плыть приказ.
 
 
                    * * *
 
 
Круизный лайнер «Сент-Луис»
плывёт… плывёт назад.
Не смеет больше капитан
смотреть глаза в глаза,
осознавая что везёт
он столько душ на смерть.
Круизный лайнер «Сент-Луис»
вдруг превратился в клеть.
 

 
Не президенты, не послы,
не Б-г, а только он —
гер Шрёдер – судна капитан
обязан выиграть кон.
Круизный лайнер «Сент-Луис»
не может быть тюрьмой,
и если стал опасным дом,
он не пойдёт домой.
 
 
Посадит судно он на мель
вблизи Британских вод.
И, чтобы ни было потом,
он судно подожжёт.
А после… Главное сейчас
не возвращаться в порт,
остаться в Англии, а там
возможен поворот.
 
 
Но, видит всемогущий Б-г,
чужое горе ймёт:
Европа сжалилась – она
всех беженцев возьмёт.
И невдомёк счастливым им,
что нет у чаши дна,
что в десяти неделях ждёт
их всё равно война.
 
 
А так… Не зря проделан путь
был в десять тысяч миль.
Девятистам смертям тогда
спасенье подарил.
Что снилось Рузвельту потом?
Что снилось тем другим,
цинично, сделав ставкой Жизнь,
устроившим торги?..
 

 
                    * * *
 
 
А что двенадцать? Был один —
у Абвера шпион.
Тогда ценнейший документ
доставил с Кубы он.
Потом погиб (в конце войны),
но не о нём рассказ —
о Праведнике Мира, что
те сотни жизней спас.
 
 
Круизный лайнер «Сент-Луис»
был сдан в металлолом,
и только память и хранит
преданья о былом.
Предательство и героизм,
нацизм и холокост…
Круизный лайнер «Сент-Луис»
плывёт в мерцаньи звёзд.
 

27—28 июня 2012 года

Под пятой ступенькой

 
Ну здравствуй.
              Молчишь?
                 Ну молчи, и при этом, ну здравствуй!
Ключи, где всегда:
                    под дощечкой на пятой ступеньке.
Прошу, научи, как в дальнейшем
                                         не строить препятствий.
Стою на морозе без шапки вихрастый не Сенька.
 
 
Ну, здравствуй. Ты можешь молчать,
                                            если так тебе легче.
Я знаю, никто не сумеет соткаться из звуков.
А вот из молчанья – куда вероятней.
                               Всмотрись в этот вечер.
Всмотрись в эти краски. Безмолвье
                                           способно на трюки.
 
 
Ну здравствуй, моя невидимка.
                             Всё бродишь кругами?
Всё думаешь, стоит ли этому типу открыться?
Ты мне предлагаешь сложить из стихов оригами,
а я тебе снова под пятой ступенькой порыться.
 
 
Ну здравствуй. Не стоит пытаться умерить дыханье.
Твоё появление дело каких-то столетий.
Глядят на меня, не мигая, из чьей-то лохани
созвездия. Тесно им, бедным, на этой планете.
 
 
Журавлик уснул на дощечке, ручною синичкой.
На нужной дощечке… Какие звучащие краски!
Мой Боже, как долго не гаснет зажженная спичка.
Задуть – не задуть?
            Пусть ожог станет нужною встряской.
 
 
Ну здравствуй, родная.
                        Молчи и позволь мне собраться.
Казалось, я все рассчитал
                            в своём сказочном царстве.
Но снова дрожу, как былинка, боясь аберраций.
Запомни, под пятой ступенькой. Под пятой.
– Ну здравствуй!
 

8 июля 2012 года

И. С. Б
(В которое море?..)

 
Два голоса лились.
   Два голоса слились.
      Два голоса вились,
   как локоны Девы.
Два сердца не бились.
   Два сердца разбились.
      Два сердца влюбились
   в небесном напеве.
И тот, что был первым,
   просил нас поверить
      отпущенной мере
   сполна отдаваться.
А тот, что перечил,
   был просто доверчив.
       Похожий на вечер,
   он к истине крался.
 
 
О чём они спорят?
   Кому они вторят?
      В которое море
   рекою впадают?
Чуть слышно о Б-ге.
   О смерти – немного.
      О жизни… дорогой
   от споров страдая.
Порою как дети
   в мерцающем свете,
      приветствуя ветер,
   смолкая с закатом,
начнут по-иному,
   как будто в истоме,
      шептаться о доме
   под пульса стаккато.
 
 
А небо прекрасно. Да-да.
   А солнце прекрасно. Да-да.
      А дети прекрасны. Да-да.
   Нет смысла перечить.
А звёзды не гаснут. Да-Да.
   А девы прекрасны. Да-да.
      И всё не напрасно. Да-да.
   Их должно беречь им.
Пусть льются без меры,
   не правдой, так Верой:
      неясно, кто первый…
   в соитье согласьем.
Два голоса – оба
   текут на дорогу
      дыханием Б-га.
   И мир так прекрасен.
 

10 июля 2012 года

«Спасибо»

…Рудольфу Баршаю

 
Разговаривать было опасно:
                            смертельно опасно.
Но не страх был причиной молчанья
                                    весенним тем днём.
Тишина… (не вино и не слово)
                              казалась им красной.
Лишь коробка конфет украшала
                              тот странный приём…
 
 
                    * * *
 
 
Человек приехал к Шостаковичу.
Просто так приехал невзначай.
Человек приехал к Шостаковичу
не работать. Даже не на чай.
 
 
В цирк сходил с ребёнком… и приехал.
Предварительно, конечно, позвонил.
Вроде люди ходят в цирк для смеха.
Человек же в цирке приуныл.
 
 
Прыгала собачка по роялю.
– Это что, простите, за сумбур?
– Рр-ав-в. Я Шостаковича играю.
Правда ли, весёлый каламбур?
 
 
«Дмитрий Дмитриевич, знаю, как Вам трудно…
…Я могу.
         Свободен…
                    Хоть сейчас».
Ехал он, не думая подспудно,
для чего.
            Так… помолчать.
                                  На час.
 
 
Человек приехал к Шостаковичу
в феврале иль раннею весной,
несмотря на «Правду»… к Шостаковичу.
Год стоял тогда сорок восьмой.
 
 
                    * * *
 
 
…разговаривать было опасно
                           и с собственным эхом.
Они пили вино и молчали:
                     не рыбы, а глыбы.
И когда опустела бутылка —
                       гость встал, чтоб уехать,
а хозяин, пожав ему руку,
                      промолвил: – «Спасибо».
 

11 – 12 июля 2012 года

Лепесток дыхания

…Олегу Дорману

 
Он нёс свечу.
         Огонь дрожал, как сердце.
Он нёс свечу
         под проливным дождём.
Он сам дрожал,
         не в силах опереться,
боясь упасть.
       Он знал, что был рождён
и предназначен
 этот путь проделать.
Не поскользнуться,
   сдюжить, донести.
Гроза в бессильи
          из-за туч кряхтела,
пытаясь рыком
          скалы сотрясти.
 
 
Он нёс свечу как звук,
                  как слог, как ноту,
шатаясь и скользя.
              Дрожал  и нёс.
Бросались в стороны
              лисицы и еноты.
Ступнями босыми
             взмывая на утёс,
он думал не о крыше,
                не о хлебе…
Одна лишь мысль свербила —
                         не упасть.
Над ним сгущало черноту
                        в  бессильи небо
и разевало молниями
               пасть.
 
 
Он нёс свечу
         как лепесток дыхания,
сам на ветру дрожа,
                 как лепесток.
Он лился нотами,
            он шелестел стихами,
он озарял
   свечой своей Восток.
Он шёл, почти что
          ставши полыханьем,
и потому, что знал
                  наверняка,
что нужен он,
              что, затаив дыхание
его так ждут, там,
                у
                 дверного косяка.
 

13 – 14 июля 2012 года

Из синевы (Предпосылка)

…Люде Л.

 
Что там, за синевой?
          Там ночь и город
с десятками домов,
                 людей и судеб.
Что здесь… – вопрос. И я.
               Расстегнут ворот.
Давай найдёмся
         и тогда обсудим
нюансы построения пространства,
где нет предметов,
         да и сам континуум
лишь предпосылка
      странностей и странствий…
Всего и надо,
        что шагнуть в картину
и там найтись.
        А если разминуться?
И… так возможно.
         Соткан Мир из «если».
Смотри внимательней,
         пожалуйста,
                на блюдце
и жди сигнала
       опоясать чресла.
 
 
Ведь тут… за синевой…
             тут зарожденье:
сначала ночи, а
           за ней рассвета,
но это —
   не предмет для обсуждения
соотношений времени и цвета.
 
 
А что же люди
             в городах и весях?
Те тысячи,
   что синью не сумняшеся,
не ведают,
   когда я, куролеся,
в ту синеву ныряю,
                опоясавшись.
Луна из недр её
           легко и бодро,
как из сомнения,
        всплывает без обмана,
пока, легко
      покачивая бёдрами,
ко мне идёшь ты
         из Долины Обермана.44
  Долина Обермана – произведение Ференца Листа


[Закрыть]
 

18 июля 2012 года

Без сентенций

«поверь без оглядки»

Гари Лайт

Гари Лайту

 
Возможно, это просто нетерпение,
желание опять попасть под дождь.
Из века в век мне не давалось пение,
но хорошо передавалась дрожь.
 
 
Я в них входил и в листопад, и летом
и с тремором перенимал мотив.
Укладывал в безмолвии в куплеты
превратности открытий на пути.
 
 
Я в них нырял с желаньем измениться,
не помышляя вырваться сухим,
и если и переходил границы,
то не пытался выглядеть лихим.
 
 
Я собирал их, мысленно, в пробирки
и расставлял по встречам и годам.
Но даже мысленно они стучали кирками:
«Не сожалей, о чём не загадал!»
 
 
И я не сгоряча раздал коллекцию
в обмен всего лишь на одну слезу.
Без объяснений (не люблю сентенций).
Я бил пробирки… Слышали грозу?
 
 
Она гремела над двумя столетьями.
Дожди произносили имена
из прошлого, звучавшие не сплетнями.
Я слушал, вспоминая, дотемна.
 
 
Возможно, это просто нетерпение,
желанье помнить каждый божий дождь,
идущий наказаньем во спасение.
Ах, что за дождь. Ну до чего хорош!
 

18 – 19 июля 2012 года