Текст книги "Автомобиль"

Михаил Окунь
Автомобиль
Рассказ

Трудился я инженером в НИИ, скромно посещал вечера так называемых молодых литераторов в ленинградском Доме писателя и о лучшей доле не мечтал. И вдруг, как гром если и не среди ясного, то вполне однообразно-серого неба, – зовут работать литературным консультантом в Союз писателей.

На литконсультантов-референтов ленинградской писательской организации всегда смотрел снизу вверх. Одни фамилии – говорящие! – чего стоят: Горячкин! Рубашкин![1]1
  Фамилии здесь подлинные. Покорнейше прошу прощения у их носителей, бывших коллег, но что взамен этому пиршеству жизни может предложить бедное воображение автора? Вообще, по моим наблюдениям, фамилия подчас очень точно дополняет род занятий ее обладателя. Работали же в ТАССе начальники Загладин и Замятин, в «Лениздате» – Набирухин. Орудовал клинком известный фехтовальщик Кровопусков. Знавал я и труженицу женской консультации по фамилии Бездёнышева (попробуйте произнести быстро несколько раз подряд).


[Закрыть] И вот, ощутимо потеряв в заработке, лишившись квартальной премии, тринадцатой зарплаты и бесплатной летней профсоюзной путевки, я оказываюсь одним из посвящённых (замечу, что решающую роль в принятии решения сыграла, казалось бы, мелочь – ходить на службу надо было к двенадцати часам, а не к жёстким восьми тридцати, как в НИИ).

О, как скоро наступило прозрение! (Вечно я так – очаровываюсь моментально, но прозреваю, подчас, еще быстрее). Что там интриги мадридского двора с его инфантами, фердинандами и изабеллами, что тайны подвалов Сант-Оффицио в сравнении с тем, что протекло за последующие два года пред очами!

Я стал свидетелем эпохального раскола писателей-«патриотов» и писателей-«демократов» (как тут не вспомнить деление надвое ставшего нарицательным представителя животного мира надкласса корненожек[2]2
  Амеба.


[Закрыть]), образования и скорой гибели летучих писательских группировок (продолжая аналогию – появление у того же организма псевдоподий-ложноножек, служащих для движения и захвата пищи). А последние, уходящие в небытие страсти «квартирного вопроса» (жилищная комиссия – тема отдельного романа), а поспешная грошовая приватизация «будок» (термин А. Ахматовой) в Комарово? Битвы за новые садовые участки, аромат продуктовых заказов… А приемные катаклизмы – выпихивание из списков очередников инертных и срочное впихивание активно-талантливых (или талантливо-активных)? А шторма (в стакане воды) балтийского писательского круиза?

Упомнишь ли всё?.. Организация, коллективным шестым чувством уловив скорое и бесповоротное отсечение от государственных льгот, жадно выбрасывала во всех направлениях эти самые псевдоподии, силёнок у которых, однако, оставалось лишь для судорожного захвата последних крох пищи, но никак не для движения…

Престарелый писатель Иван Мускусов пришел на заседание секретариата просить вне очереди автомобиль. Номер у него был лишь в пятом десятке, ждать пришлось бы еще несколько лет, а возраст уже весьма преклонный. Одет писатель был в парадный темно-синий костюм-тройку. На лацкане пиджака красовался значок типа лауреатского (но не лауреатский).

Иван Мускусов являлся одним из старейших членов Союза писателей, так сказать, членом-учредителем. Он участвовал еще в первом писательском съезде в 1934 году, когда различные писательские группы с бедовыми подчас наименованиями слились воедино и по воле Иосифа Виссарионовича образовали монолитный Союз советских писателей, а генеральным методом литературного творчества был объявлен соцреализм.

В незапамятные те времена Мускусов написал двухтомный роман «Наш великий век», который, говорят, сильно приглянулся руководителю ленинградских коммунистов Кирову. Что такого еще написал автор этой эпопеи, неведомо. Однако, думается, в истории литературы он останется – своим знаменитым «коза закричала нечеловеческим голосом», приведенным Сергеем Довлатовым в «Записных книжках». Не исключено, впрочем, что Сергей Донатович мог придумать это сам. Но не перечитывать же теперь весь «Наш великий век» для установления окончательной истины!

К слову, старшие советские писатели весьма уважали размашистые названия. Вот, например, «Омоложённый гигант». Это о Кировском заводе. Но название вызывает вполне определенные ассоциации с популярными в начале века операциями по пересадке пожилым сластолюбцам яичек молодых шимпанзе (помните аудиенции на квартире профессора Преображенского?). Кстати, эффект был бурным, но чрезвычайно кратковременным – наступало быстрое старение и скоропостижный распад.

Ясно, что в любви к подобным названиям-«этикеткам» сказывался свойственный той эпохе всепоглощающий сиюминутный журнализм. У каждого времени, однако, свои мутанты, и нынче газет

...

конец ознакомительного фрагмента