Текст книги "Письмо из прокуратуры"

Михаил Окунь
Письмо из прокуратуры
Рассказ

Колчину в очередной раз приснилось, что он маленький, что зима идет к новогодним праздникам, и что он с мамой едет на троллейбусе домой от бабушки. Были в гостях, мылись в ванной. Горячую воду там обеспечивала газовая колонка – «водогрей».

Троллейбус тащится медленно – нескончаемый Московский проспект, мост через Обводный канал, Технологический институт, Витебский вокзал. И, наконец-то, Пять углов, выходить.

Уже темно. В окнах светятся ёлки, идет крупный снег. Сейчас по Разъезжей пешком до Большой Московской, поворот налево, третий дом от угла. А там топится высокая круглая печь-голландка, дрова стреляют, угольки вылетают и падают на железный лист, прибитый к полу. И если долго и пристально смотреть, можно увидеть, как таинственные саламандры мечутся по горящим поленьям.

Завтра – первый день каникул. Утром на Финляндском вокзале они встречаются с бабушкой и едут в Сестрорецк, к ее подруге, Елене Никитичне. У нее там свой дом, где на чердаке хранятся лыжи с ременными креплениями и финские санки маленького Колчина. И предощущение праздника перейдет в сам праздник. Конечно, было бы лучше у бабушки остаться, заночевать и наутро ехать вместе, но негде там устроиться, много народу – старшая сестра матери, ее муж, их дочь. Завтра, завтра…

Проснулся Колчин в восемь утра. Но не по будильнику, как всю сознательную жизнь, а естественным образом. Месяц назад он расстался с инженерным трудом в НИИ, вышел на «заслуженную пенсию». Хотя никто его не выпихивал, мог бы и дальше трудиться. Более того, остаться уговаривали.

В свои шестьдесят он был чуть ли не самым молодым сотрудником лаборатории. Институт ускоренно дряхлел. Продолжали работать те, кто казался ему старым еще во времена, когда он пришел «молодым специалистом», выпускником ВУЗа. Тогда им было по тридцать пять – сорок. Энергичные, остроумные, ироничные. Летом – Карелия, палатки, отпуск на Черном море. Зимой – горные лыжи в выходные, в Кавголово и Токсово. Или, в зимний отпуск, – непременные Теберда или Домбай.

Теперь этим сослуживцам было за семьдесят. Усталые раздражительные люди, сохранившие, однако, навыки интеллигентского юмора. Продолжающие упорно тянуть лямку. Поднадоевшие друг другу за долгие годы сидения бок о бок.

Впрочем, Колчин не исключал, что и сам он, вкусив пенсионной жизни, когда-нибудь запросится обратно – хотя бы из финансовых соображений. А притока свежих сил в прикладную науку не предвиделось. Страна инженеров и мэнээсов за пару десятков лет стремительно превратилась в страну юристов, политологов, «манагеров»…

Мать, с которой Колчин жил теперь вдвоем в маленькой двухкомнатной квартирке, еще в конце шестидесятых переехав из коммуналки в центре города на Охту, спала. Обнаружив, что хлеба дома ни крошки, он отправился в ближайшую «Полушку».

Стоял месяц, бывший для Петербурга ни зимой, ни весной, – март. Светало. Снег в эту зиму шел почти беспрерывно. Слежавшиеся серые сугробы по обочинам достигали окон первых этажей.

Народу в магазине было немного. У колбасной полки тихими ровными голосами спорили старик и старуха. На голове старика, явно не по погоде, красовалась ядовито-зелёная бейсболка, отхваченная им, вероятно, на какой-нибудь рекламной акции. Бейсболка была богато инкрустирована разноцветными значками.

– Я возьму ливерную, – говорил он.

– Нет! – говорила она.

– Я возьму ливерную.

– Нет. Ее надо брать целую, она большая, ты ее не съешь, испортится.

– Съем. Я в прошлый раз всю съел.

– Нет.

Чувствительный к слову, Колчин приостановился, завороженный лаконичным упорством обеих сторон. Но, не дождавшись исхода спора – никто не собирался уступать – взял нарезку «Ржаного» и пошел к кассе.

Дома мать уже встала и была заметно встревожена:

– Позвонили в домофон и принесли заказное письмо из прокуратуры…

Колчин вспомнил: незадолго до увольнения из института он, воспользовавшись служебным компьютером и Интернетом, отреагировал на компьютеризацию госучреждений и послал по просьбе матери от ее имени письмо в городскую прокуратуру с вопросом об ее отце, своем деде, репрессированном незадолго до начала войны. И, не надеясь на ответ, почти сразу об этом эпизоде забыл. Ответили, однако.

Он достал распечатку своего послания:

Уважаемые господа!

Мой отец умер в лагерях ГУЛАГа во время Великой Отечественной войны. Никаких документов о его смерти я не имею. Была бы благодарна за любые сведения о нём. Известные мне данные привожу ниже.

Сидоров Иван Евграфович, 1899 г. рожд., русский, уроженец Тверской губернии. Арестован в 1940 г., осужден на 10

...

конец ознакомительного фрагмента