Текст книги "План спасения СССР"

9

Но нас остановил шум у ворот. Клаксон Вероникиного «форда». Никогда не думал, что смогу так обрадоваться появлению этой хамки.

– Это Вероника. Наверно, что-то случилось! – воскликнул я. – Пойдемте скорее.

Да, мой голос звучал слишком неестественно, моя радость от появления наследницы выглядела очень уж фальшивой, но мне в данный момент было все равно, как я выгляжу в глазах сторожа. Пусть он считает меня припадочным, пусть считает кем угодно, лишь бы убрался подальше от моей теплицы!

Леонид вдруг улыбнулся и сказал:

– Ладно, идемте.

Вероника не стала заезжать внутрь, оставила машину за воротами. Вид у нее был озабоченный, очень даже видно было, что у нее дела идут наперекосяк. На меня она смотрела зло, но нетрудно было догадаться, что злю ее в данный момент не я.

– Не появлялся?

Я еще не понял, о ком речь, а Леонид уже спросил у меня из-за плеча:

– Валерия Борисовича разыскиваете?

Вероника приопустила черные очки и поглядела на догадливого сторожа поверх них.

На веранду вышла Маруся.

– Чем заправить суп, вермишелью или картошкой?

– Я обшарила всю округу, перетряхнула все шалманы…

– Может, он уже уехал в Москву? – спросил Леонид, глядя на часы.

– Рановато. – Вероника тоже взглянула на хронометр. – Еще и двенадцати нет.

– Но ехать-то все равно надо, – усмехнулся сторож.

Вероника вернула очки на место. Вид у нее сделался совершенно неприступный.

– Да.

– Не захватите ли меня? Мне Валерий Борисович тоже нужен, ну прямо позарез.

Заявление это удивило Веронику и несказанно обрадовало меня. Я всерьез боялся, что Леонид прочно осядет на участке и будет медленно удушать меня своим присутствием, а я не выдержу, сорвусь, наделаю глупостей. В конце концов, шарахну его чем-нибудь по голове. Глядя себе под ноги, я мысленно умолял Веронику: «Возьми, возьми его!» Она что-то мысленно прикидывала, и ее можно понять, этот сторож кому угодно покажется подозрительным.

– Ладно, поехали.

Леонид расплылся в улыбке.

– Я только переоденусь.

– Да, неплохо бы.

Когда он через две минуты пробегал мимо веранды в сторону ворот, я заметил, что Маруся смотрит на него как-то необычно. Леонид тоже поймал ее взгляд и весело крикнул:

– А суп лучше заправить бульбой.

И странная парочка укатила.

– Что с тобой? – спросил я у Маруси на кухне. Она мне не нравилась последнее время. Было такое впечатление, что по временам она проваливается в какой-то психологический омут. Ничего вокруг себя не видит, ничего не слышит, потому что слишком прислушивается к себе. А что ей надиктовывает ее скрытая сущность, одному Богу известно. Понятно, что переживания прошедшей ночи не могли пройти бесследно, но я бы предпочел одну стандартную девичью истерику этим периодическим «уплываниям». Когда все это закончится, с нею придется поработать как следует.

– Что с тобой, Маруся?

– У него чужая одежда.

– У кого? Что ты имеешь в виду?

– У сторожа, у Лени чужая одежда.

– С чего ты решила?

– Видно же.

Отлично! То она тонет в тумане своих девичьих грез, то проявляет сверхнаблюдательность. И главное, невозможно проверить, права она или нет.

Впрочем, почему же невозможно?!

10

Вероника слишком хорошо водила машину. Это выражалось в основном в том, что она начисто игнорировала какие-либо правила дорожного движения, так что первые минуты совместного путешествия Леонид молчал, привыкая к новой для себя обстановке. Водители встречных машин и машин обгоняемых, заметив отчаянный гонщицкий нрав Вероникиного «форда», покорно уступали дорогу.

Из перелыгинских дебрей вылетели на Минку, и лихая водительница прервала молчание:

– Давайте-ка о чем-нибудь поговорим, глупо вот так немыми ехать.

Надо понимать, у сторожа имелось немало вопросов к дочке академика, и он не сразу выбрал, с чего начать.

– А скажите, зачем вам нужен Валерий Борисович?

Вероника хмыкнула и «съела» белый жигуленок.

– Чтобы набить ему морду.

– Понятно.

– А вам зачем?

– Мои планы…

– Знаешь, давай на «ты», а то дико как-то. Понимаешь, у меня так, если я не могу говорить человеку «ты», я предпочитаю с ним вообще не говорить.

– Понятно.

– «Понятно» да «понятно», очень понятливый, значит, да?

– А тебе часто приходится бить морду Валерию Борисовичу?

– А как заслужит, так и бью. Чрезвычайно необязательный человек. Если бы я могла без него обойтись, я бы без него обошлась, уж поверь мне. Алкоголизм, гигантское самомнение плюс сломанная карьера, которую он, кстати, сам себе сломал из-за своего самомнения и алкоголизма. Теперь изображает из себя художника, не пошедшего на компромисс с режимом. Он говорит, что «такие, как я, не продаются». А я ему – «таких, как ты, никто просто не покупает». Он меня тоже, я думаю, недолюбливает. Но деваться ему от меня некуда. Во-первых, родственники, во-вторых, если так можно выразиться, компаньоны.

– Компаньоны? А в каких делах, узнать нельзя?

– Нет, не расскажу. Стыдно.

– Понятно. А он правда какой-то поэт?

– Вот именно что «какой-то». По молодости лет примыкал к неофициальной группе, а потом к другой примыкал. Но подпольной славы не снискал, для такой славы нужны были стишки еще более дикие, чем у него. Групки все эти по подвалам да по дворницким ютились. Наберут портвейна и читают друг другу свою галиматью, которую и так знают наизусть. А заканчивается все дракой. Так было тридцать лет назад, так же все там и сейчас.

Леонид усмехнулся.

– Жизнь богемы вы обрисовали, в смысле ты обрисовала, похоже.

– Еще бы не похоже. Приходилось бывать. По молодости лет. Была, как все первокурсницы, глупая и жадная до впечатлений, до всего как бы гонимого. Ореол, то-се. А если разобраться, там ничего, кроме грязных носков, грязных стаканов и грязных приставаний, и не было. Подсунут Кастанеду почитать и сразу тащат в койку. И нищета страшенная!

Минское шоссе на полной скорости врезалось в кольцевую дорогу. Завидев пост ГАИ, Вероника тихонько выругалась и сбросила скорость.

– А ему потом помогли, дяде Валере. На работу на приличную устроили, в партию вступили. Но тут он начал выкаблучиваться. Стыдно ему стало перед прежними друзьями, перед богемными. И новая официозная жизнь не очень-то спешила засасывать. Чувствовала чужака. Ну вот и получилось, что с хлебных постов он повылетал, но живет с печатью приспособленца. Душа его опалена огнем несправедливости. Правда, одно его стихотворение мне нравится:

 
Если в жизни плохо что-то,
если в жизни счастья нет,
вспомни Бойля-Мариотта,
был у нас такой поэт.
 

Хотя не исключено, что он его у кого-нибудь украл. Кстати, а тебе для чего мой дядечка дорогой, не скажешь?

Леонид помялся.

– У тебя-то с ним никаких дел быть не может, ты его вчера и увидел-то в первый раз.

– Да, ты понимаешь, мне сдается, Валерий Борисович должен знать, где сейчас находится Фил.

Вероника дернула рулевым колесом, так что пассажир ударился головой об обивку салона.

– Ничего себе, ты что, начал расследование расследовать, да?

Сторож неуютно поежился.

– Если угодно, то можно и так сказать.

– Так на кой черт тебе этот Фил? По-моему, он дебил!

– Или притворяется дебилом.

– Ой-ей-ей. Что происходит, просто шпионские страсти! Злой американский шпион прокрадывается в дом советского академика и выкрадывает у него ценнейшую рукопись. Очень смешно.

– Мне неудобно напоминать, но Модест Анатольевич все же убит кем-то. Сейф опустошен.

– Напоминай, напоминай. Я и сама знаю, что веду себя как зверюга какая-то. Но есть причины, есть. Но папочку мы похороним чин по чину, ты не сомневайся. Тело его, между прочим, сейчас даже и не знаю где. Исследуют. И кортик тоже, отпечатки небось снимают.

– Кортик?

– Да, дедовский, наградной, очень дорогой. Фамильная реликвия. Мне этот, с бородавкой, сказал во время беседы. Очень на него напирал, на кортик.

Возле гастронома «Можайский» пришлось остановиться на светофоре.

– А ты что, уже задумался, запинкертонило тебя? Понимаю, кортик, такая сочная улика!

Леонид немного приподнялся на сиденье и попытался большими пальцами обеих рук поудобнее устроить на животе брючный пояс.

– Растолстел, что ли, на харчах академика Петухова?

Машина рванула, как с низкого старта. Когда проносились мимо Поклонной горы, Леонид уладил наконец все дела с брюками.

– Я хотел спросить вот еще что. С самого начала хотел, но постеснялся.

– Сыщик и стеснительность – две вещи несовместных.

11

Надо осмотреть сторожку, вот какая мне пришла в голову идея. Конечно, нехорошо, но это в обычной ситуации, а в той, в которой оказался я, все средства законны и уместны. Можно назвать этот осмотр мерой превентивной самообороны.

Что я там рассчитывал найти? Я не был даже уверен, что мне удастся проникнуть внутрь, хотя мне не приходилось видеть, чтобы новый сторож запирал свое жилище. Может, входная дверь просто-напросто захлопывается, как в городской квартире. На худой конец заглянем в окна.

Да, это был поход наобум, без конкретной цели. Но я не стал препятствовать своему страстному желанию. Разрастаясь, оно бы меня извело, истомило.

Нет, в руках я себя держал. Не кинулся сразу к сиреням, маскировавшим белое с железной крышей строеньице. Для начала проинструктировал Марусю, инструкция была краткой, но энергичной: сидеть у себя в комнате и никуда не высовываться.

– А суп?

– Высовываться только на кухню!

Солидной, неторопливой походкой я проследовал к воротам и выглянул наружу, конечно же, для того, чтобы удостовериться, что «форд» Вероники Модестовны в самом деле убыл из поселка, а не прячется где-нибудь за деревом.

После этого я внимательно осмотрел территорию сопредельных участков. Слева жила престарелая теща какого-то большого начальника из министерства цветной металлургии вместе со сворой маленьких злых собачек. Ни тещи, ни ее тварей видно не было. Дом справа находился под многолетним ремонтом, и в данный момент ремонт находился в той фазе, когда рабочие не приходят на место работы даже для того, чтобы выпить.

Что ж, я подышал глубоко и замедленно, по всем правилам метода профессора Куротопченко, и почувствовал, что реально успокаиваюсь.

Начнем действовать.

Надо идти к сторожке с таким видом, словно собираешься попросить соли и больше тебе совсем ничего не надо. Да, пусть соль будет моей легендой, на тот случай… на всякий пожарный случай.

Дорожка к белому строению за сиренями тоже была выложена кирпичом, только по ширине уступала главной, магистральной.

Подошел к двери.

Еще раз оглянулся по сторонам, не следит ли за мной какой-нибудь случайно проходящий по дороге пешеход.

Не следит.

Я взялся за ручку и осторожно нажал.

Ручка поддалась! Я отпустил ее, привыкая к первому успеху. Для того, чтобы войти внутрь, надо было заново собираться с силами. И еще раз оглядеться.

Огляделся.

Собрался. И снова надавил на ручку.

Она не поддалась!

Более того, я почувствовал, что не поддалась она не сама по себе, а потому что ее кто-то держит с другой стороны. Я надавил на нее сильнее.

Ручка вела себя как живая, она чуть пружинила, но твердо не желала уступать моему нажатию. Мне даже показалось, что она теплая.

Мысль моя работала лихорадочно, но паники я постарался не допустить. Не позволил себе бросить все и обратиться в бегство. Нет, я сделал вид, что посчитал дверь обыкновенным образом запертой, отпустил ручку, медленно развернулся и медленно, как можно медленнее пошел прочь.

Ничего не сказав про соль.

Пошел по узкой кирпичной дорожке.

Потом по широкой кирпичной дорожке.

По ступенькам.

Через веранду и к себе в нору.

И только там меня прошиб пот. Я рванулся и запер дверь с веранды в коридор.

Добежал до кухни.

Маруся!

Она, ничего не подозревая, возилась у газовой плиты. Я бросился к окну своей комнаты. Из него сторожка просматривалась довольно неплохо. Наблюдал я ее с этой позиции десятки раз, но теперь она выглядела необычно.

Там кто-то есть!

Кто это может быть?

Да кто угодно.

Это может быть Барсуков, это может быть американец, это может быть Валерий Борисович, всеми так страстно разыскиваемый. Но почему этого неизвестного с раскаленной рукой не отыскали люди Аникеева? Они ведь, я это помнил отчетливо, заходили в сторожку, они внимательно осмотрели всю территорию и потом заглянули и к Леониду.

Объяснение очень простое. В сторожке сидит человек Аникеева. Это же так логично. Мне ведь сразу показалось, что следственная бригада комитетчиков ведет себя как бы чуть-чуть небрежно. Без души, без азарта. Как бы не придавая особого значения этому, без сомнения, значительному делу. Вон даже кабинет Модеста Анатольевича не опечатали. Пусть там ничего интересного, на их взгляд, нет… Господи, да кто сказал, что там ничего интересного не было. Они просто сами все интересное и вынесли, не привлекая особого внимания.

Кем тогда является наш новый сторож? Ответа не требуется. А сейчас он уехал, оставив напарника.

Теперь вопрос, поверил ли этот напарник мне. То есть убедительно ли я сыграл там у двери. Если поверил, значит, считает, что не раскрыт, значит, не сунется наружу, будет ждать возвращения Леонида.

А вдруг не поверил? У меня-то ни на секунду не возникло сомнения в том, что ручку с той стороны держит человек, а не замок. Глупо думать, что противник глупее тебя.

Надо ждать, что он начнет действовать. Каким образом? И почему я, собственно, боюсь его действий? На чем меня застукали? Что я такого совершил? Зашел к сторожу за солью!

Несмотря на все эти попытки непредвзятого анализа ситуации, волнение мое никак не хотело улечься. Более того, с каждой минутой мне становилось все страшнее и страшнее. Кажется, я переоценил свои силы, ввязался в игру, не полностью изучив ее правила, а по ходу ее выяснилось к тому же, что не полностью мне известные правила могут еще и меняться.

Бежать!

Вот какая мысль овладела мною. Овладела полностью и до конца.

Там, где ты ничего не можешь, там ты ничего не должен хотеть, сказал кто-то древний и умный. А я ведь даже и не хочу уже ничего здесь, почему же мне не сбежать?!

Свое дело я сделал, устроил, обстряпал, провернул, так не глупо ли продолжать сидеть в этом кровавом курятнике в ожидании неизвестно чего? Не любопытство же меня здесь держит, мелкое человеческое любопытство. Не заражен я этой болезнью ни в малейшей степени. Меня не интересует, распадется ли СССР и как распадется, с гражданской войной или без нее. Так какое мне дело до того, кто воткнул ножик в обширное сердце человека, очень много размышлявшего на эти темы.

Боясь своих слишком быстрых действий, могущих повлечь за собой новые проблемы, я заставил себя сесть на топчан, положил руки на колени на манер карликового фараона и произвел несколько дыхательных упражнений по хорошо мне известному методу. Этого не хватило. Я продолжил и все же заставил свой мозг в известной степени очиститься и успокоиться. И вот этот очистившийся и успокоившийся мозг заявил мне все то же-бежать! Уносить ноги, Марусю и добычу!

Станут ли меня разыскивать?

А что мне можно предъявить?

А главное, поздно будет что-либо предъявлять.

Я жадно пожалел, что не работает телефон, давно бы можно было посоветоваться.

А вдруг телефон прослушивается?

Отключенный телефон?

Я нервно хихикнул и тут же себя одернул, почувствовав, что нахожусь на грани обыкновенной истерики. Последнее дело впадать в «если бы да кабы». Будем действовать так, как если бы телефон еще не изобрели.

Еще раз внимательно поглядев в окно на ненавистную сторожку, я сходил на кухню и притащил оттуда мою замедленную Марусю.

– Встанешь вон там, поняла?

– У калитки?

– Открой почтовый ящик, достань какую-нибудь бумажку.

– Какую бумажку?

– Возьми с собой вот хоть эту газету и сделай вид, что достала ее из ящика и рассматриваешь, поняла?

Маруся вздохнула.

– Я спрашиваю, поняла?

– Да.

– Твое дело привлечь к себе внимание.

– Чье внимание?

– Не твое дело.

– Ты всегда говорил, чтобы я поменьше привлекала к себе внимание.

– Молчи, дура, и делай что тебе говорят.

Глаза Маруси наполнились слезами, но, слава богу, слезы не пролились.

– Простоишь там минуты три-четыре, потом вернешься в дом, поняла?

– Да.

Как только она вышла на веранду, я шмыгнул в комнату Барсукова и к окошку. Его, этого окошка, из сторожки нипочем не увидеть, другая сторона дома. Немного повозился со шпингалетами, как и в прошлый раз. Открыл створку. И выпрыгнул на траву. Все же эти старые дачные участки замечательно охраняются от чужих взглядов своей обильной растительностью. Со стороны стройки, даже если там кто-нибудь и сидит, увидеть мою небольшую пригнувшуюся фигурку было очень непросто. Так что, надо думать, и моя ночная вылазка осталась незамеченной.

На всю операцию, по моим подсчетам, в прошлый раз ушло около полутора минут, и это в темноте. Теперь я надеялся уложиться за минуту. Пусть напарник сторожа любуется, как тихая красавица Маруся дребезжит жестяным почтовым ящиком.

Вот я у глухой веранды, вот я проныриваю между жасминовыми кустами, вот я у заброшенной теплицы.

Остановившись у кучи камней, я остолбенел.

Упал на колени и стал дрожащими руками ощупывать каменный холм высотой в метр, шириной в два. Он казался мне таким надежным, даже остроумным хранилищем для моей находки, и он так меня обманул! Руки еще продолжали безумные поиски, но глаза уже все поняли-нету! Здесь были обломки кирпича, куски засохшего цемента, крупный гранитный щебень, были просто булыжники. Не было того, что я здесь припрятал ночью.

Задрав голову кверху и зажмурившись, я завыл. Негромко, но не потому, что боялся кого-то удивить. Просто у меня свело челюсти, и рвущийся изнутри крик оставался незавершенным и от этого особенно мучительным. Теряя силы от борьбы с ним, я повалился на бессмысленную, бездарную кучу каменных отходов и на несколько секунд, как мне кажется, просто потерял сознание.

«Кто?!»-эта свирепая и внезапная мысль подняла меня из лежачего положения на колени. Она же поставила меня на ноги.

«Кто?!»

Нет, несмотря на этот неожиданный и от этого втройне жуткий удар, я сдаваться не собирался. Ведь не демон же какой-нибудь похитил мою драгоценность. А хотя бы даже и демон! Не-ет, это хитрая и коварная тварь в обыкновенном человеческом обличье, наделенная лишь одной сверхъестественной способностью – к подсматриванию, подглядыванию и вынюхиванию. К схватке с такими существами я был готов еще тогда, когда лишь направлялся сюда.

Выкуплю!

Выманю!

Отберу!

Эти заклинания последней минуты я произносил, пролетая сквозь заброшенную теплицу, и в моей душе уже теплились очертания некоего плана. Раз в сторожке кто-то есть, глупо делать вид, что я этого не знаю. Надо объявить этому человеку, что он раскрыт, и постараться вступить с ним в контакт. Разведать для начала, что он знает о предмете, найденном возле теплицы. А если он откажется говорить? Когда откажется, тогда и станем думать, о чем думать дальше.

Ничего себе!

Неожиданности продолжаются!

Рядом с Марусей, которая, выполняя мой план, неловко гладила поцарапанный почтовый ящик, стоял Леонид.

12

– Про Женю я хотел узнать.

– Что именно? Только учти, я о нем мало что знаю. Романа у меня с ним не было, как-то все случай для случки не подворачивался. О, это она, заразная дядькина страсть к окаламбуриванию всего на свете. И не хотела я говорить ничего плохого, а слова сами заставляют.

– Где ты его высадила?

Помрачнев внезапно, Вероника еще добавила газку. О прежнем стороже ей говорить явно не хотелось.

– Это что, секрет?

– Да никакой не секрет, сейчас покажу. Вон видишь?

– Что?

– Ресторан «Хрустальный».

– Да, вижу.

– Так вот это было не там. А было это…

Выехали на мост, начали забираться вверх к Калининскому проспекту.

– Вот здесь.

– А что тут?

– Что хочешь, хочешь «Арбат», хочешь «Лабиринт», хочешь подземный переход.

Вероника явно хотела поскорее отделаться от этой темы.

По проспекту ехали медленно и в полном молчании. Потом долго выруливали и парковались, и по-прежнему без единого звука. Уже захлопнув дверцу, Вероника сказала сухо:

– Ты знаешь, мне кажется, это он убил отца.

– Ерунда, – сказал Леонид, но в голосе его не было настоящей уверенности.

– Нет, знаешь ли, не ерунда.

– Почему ты так решила?

Дернув плечом, Вероника вошла в маленький дворик, охваченный чугунной оградой. Леонид поспешил за ней, выражение лица у него было решительное. Он догнал девушку у входа и схватил за плечо.

– Это еще что такое?

– Раз начала, говори!

По выражению лица Вероники было видно, что сначала она хотела возмутиться, но передумала.

– Только не в дверях.

Они вошли, Вероника поздоровалась с дамой на контроле, как со своей родной бабушкой. Тут же спросила, нет ли в буфете Валерия Борисовича. Контрольная дама сказала, что вроде бы нет.

– Но знаешь, Викочка, минут десять назад я отлучалась в бухгалтерию, может, он и прошмыгнул. Так что ты сходи посмотри сама.

– Непременно так поступлю. Но чуть позже.

Отводя Леонида в левую часть холла к зеленым пуфикам из кожзаменителя, Вероника тихо процедила сквозь зубы:

– Сука!

– Ты о ком?

– Да об этой суке. Поверь, назвать суку сукой – это всего лишь точно.

Они сели.

– Так, значит, ты хотел, чтобы я тебе рассказала, как везла вчера в Москву твоего друга Женю Шевякова.

– Да, очень бы хотелось послушать.

Лицо Леонида было очень серьезным, даже скорее печальным, как у человека, обманутого другом.

Вероника усмехнулась и закурила.

– Он очень психовал. Очень, пару раз чуть не вывалился из машины, нес какую-то ерунду про мумию, про то, что палачами следует делать женщин, мол, у них лучше получается.

– Это все относится к Марусе.

– Да, к этой моей сестричке.

– Такое впечатление, что ты не рада ее появлению на отцовской даче.

Вероника выпустила струю ядовитого дыма.

– Только без жлобских намеков – дача, имущество, страх, что оттяпают новые родственнички. Хотя, конечно, и этого есть чуть, но не в этом суть.

– То, что Шевяков влюблен в твою сестру (Вероника свирепо поморщилась), не секрет. Он мне сам все рассказал в первом же разговоре.

– И что он в этой кукле нашел, ни одному богу не известно. Она как будто под наркозом все время. Не знала, что мужиков возбуждает, такая вот загадочность, тихо переходящая в кретинизм!

– Кого как. Но ты не закончила.

– Да почти закончила. На въезде на Новый Арбат как он заорет, стой, мол, тормози. Я еще раз хочу с нею поговорить! Она, мол, находится под влиянием отца, недавно обретенного, он влияет на нее как крупная личность, но это неестественно. Если с ней поговорить спокойно, по-человечески, ее можно будет в чем-то убедить. В общем, я тебе излагаю намного короче и грамотней, чем это было у него.

– Он был уверен, что Маруся к нему тоже неравнодушна и все дело только во влиянии отца?

Вероника бросила окурок в пепельницу и не попала.

– Не знаю, в чем он был уверен, и папахена моего, естественно, ругать не смел, но виновником считал, кажется, его.

Леонид встал, поднял Вероникин окурок и опустил куда следует. Она нехорошо хихикнула.

– Ну что, пойдем искать непродажного гения Валерия Борисовича?

– Мне надо позвонить.

– Очень надо?

Сторож так на нее посмотрел, что она, больше ни о чем не спрашивая, подошла опять к даме, охранявшей вход.

– Амалия Петровна, очень прошу и умоляю даже, дозвольте этому парубку сделать один звоночек.

Леонид, с трудом улыбнувшись «суке», полез в карман за записной книжкой.

– Я мигом, – сообщила Вероника и поскакала вниз по лестнице, видимо, в буфет.

Разговор, который вел сторож по телефону, со стороны выглядел довольно странно:

– Валенцина, привитанне. А дзе сам? А будзе кахда? Кепска, вельми кепска.

Когда Леонид положил трубку, лицо у него, как нетрудно догадаться, было непросветленное. Он теребил уголком записной книжки свой загнутый книзу ус.

Амалия Петровна рассматривала его с умеренным любопытством. Среднего роста крепкий парень с голубыми глазами, усатый. Трезвый. Что еще можно было о нем сказать? Бывалая женщина не знала, что этот молодой человек ее еще удивит сегодня.

Леонид снова снял трубку. И набрал, судя по всему, тот же номер. На лице Амалии Петровны выразилось легкое неудовольствие. Речь ведь шла только об одном звонке, а не об аннексии служебного телефонного аппарата на весь вечер.

– Слушай, Валь, у меня к тебе есть вопрос, довольно-таки не слишком скромный. Я бы даже сказал, интимного порядка. Да нет, я не сошел с ума. Да, и прекрасно помню, что Миша мой старинный друг. И очень хороший человек.

В этот момент из обследованного буфета появилась Вероника и стала второй свидетельницей разговора.

– И зря ты о таком подумала. Мне бы и в голову не пришло, странно, как это тебе пришло. Да, я не хочу тебя оскорбить и ни на что не намекаю. У меня к тебе дело.

Леонид произносил фразы отрывисто, быстро, видимо, в те паузы, что появлялись в речи собеседницы. С той стороны провода по нему били прямой наводкой и все время попадали.

– Правда дело! Клянусь! Поклялся бы детьми, да нет. Ну успокойся. Что мы будем из-за двух неудачных слов делать проблему? Успокаиваешься? Слава богу. Что я хотел спросить? Успокоилась? Полностью? Спрашиваю. Давно вы последний раз спали с Мишиком? Как спали? Ну, как муж с женой, как мужчина с женщиной!

На том конце, видимо, бросили трубку. Лоб сторожа был усыпан потом, нижняя губа закушена, в глазах загоралась тихим пламенем покорность судьбе.

Амалия Петровна двумя пальцами деликатно пододвинула к нему аппарат по стеклу, покрывавшему ее стол.

Искоса, но благодарно улыбнувшись ей, Леонид решительно покашлял в кулак и начал вновь накручивать диск.

– Только не бросай трубку, это опять я. Я не лезу в твою личную жизнь, я… А, так, значит, поняла, ну наконец-то! Умница, Валя, именно это я и имел в виду. Какая же ты молодец! То есть спали вы с ним на восьмой день. Все понял. Ты меня выручила. Все, да нет, нет, тут неудобно говорить. Целую… вернее… короче, до видзення.

Обе женщины, и молодая, и пожилая, бывшие свидетельницами этого разговора, смотрели на Леонида с любопытством. Поблагодарив пожилую, сторож обратился к молодой.

– Ну что?

– Ты у меня спрашиваешь?

– Дядечки твоего здесь нет?

– A-а, нет. И никого из постоянных собутыльников. Рано. Даже пьющие журналисты еще на работе.

– Что будем делать?

– Пойдем отсюда. До свидания, Амалия Петровна.

Вышли в огороженный дворик. Направились к воротам. И вдруг Вероника схватила Леонида за рукав и потащила в сторону, шепча при этом:

– Прикрой меня.

Не понимая, что происходит, Леонид выполнил ее просьбу. Встал у ограды лицом к воротам так, что за его спиной образовалось небольшое, просматриваемое пространство. Жадно, но одновременно сдержанно глядя по сторонам, он пытался определить, кого это так испугалась его лихая спутница.

И тут в ворота вошел Валерий Борисович. В дорогом клетчатом пиджаке, роскошных брюках и туфлях; высочайший заграничный класс его экипировки не вызывал никакого сомнения. К тому же дядя Вероники был гладко выбрит, тщательно подстрижен и благоухал самым породистым одеколоном, который только можно было себе представить.

Валерий Борисович вальяжно проследовал мимо Леонида, не посчитав нужным обратить взор в его сторону. В голове белоруса, надо полагать, была полная каша. Что можно было подумать в такой ситуации? Что Валерий Борисович, зарезав мужа своей сестры и украв его ценнейшую рукопись, уже успел ее выгодно продать, успел к тому же протрезветь в какой-нибудь сауне, одеться и поодеколониться как фирмач и теперь не желает узнавать своих старых знакомых. Можно было подумать и вот еще что…

Вероника дернула Леонида за руку.

– Бежим.

И рванула к машине.

Леонид последовал за нею. Он выглядел как человек, сбитый с толку, что и соответствовало действительности.

Вероника взнуздала свою развалюху и погнала в сторону Никитских ворот.

– Послушай, что происходит? Мы же его искали. И ты, и я. Почему удираем? И где он так нарядился?