Текст книги "СССР-2061 (сборник)"

СССР-2061 (сборник)

© Горбов А., Жигмытов Ц., Климова А., Погодаев А., Празднова Е., Рагимов М., Рламова А., Роу И., Ружда А., Савеличев М., Соколов Л., Спящий С., Тверских Ш., Цыбиков Ч., Шпаков В., 2016

© Состав и оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

Цокто Жигмытов, Чингиз Цыбиков
В штатном режиме

Я вам так скажу, парни: уж на что у нас Томми веселый парень в части что-нибудь разбить или поломать, но с Тимом Нэддоном не сравнится даже он! (Смех, крики «Давай про Нэддона!») А я про что? Вот его портрет на стене; наш Тим – он, конечно, герой, ученый и все такое, но мы тут вроде как все герои, если так посмотреть, или кто хочет сумму контракта показать друг другу, чтоб выяснить, кто круче? Я думаю, когда Тим родился, то мистер и миссис Нэддон называли его примерно так (изображает мужской бас, хмурит брови): Дорогая, может, назовем его Катастрофа? (Фальцетом): Дорогой, что ты, он же наш мальчик, ему же жить с этим именем. Давай назовем его просто Капец! (Смех, аплодисменты.) Имя Тим ему дала чиновница из муниципалитета; уверен, у доброй женщины просто не оказалось под рукой дробовика. Хорошо, что есть космос, Ганимед и пояс Койпера. Космос, храни Америку! Не дай ему вернуться в Штаты!

Но история не об этом, парни! Это настоящая американская история, а значит, в ней не обойдется без русских. (Смех, свист, улюлюканье.) Да-да, а что делать. Эти ребята опять натянули нашу команду в их дурацкий ганимедобол, а знаете почему? Потому что их космическая таможня в Бай-ко-ну-ре не пропускает сюда ящик с бейсбольными битами, они, видите ли, слишком тяжелые. Точнее, половина из них… Нет-нет-нет, я не в этом смысле (изображает удар и падение, смех в зале). Но если мы каждую неделю терпим это унижение, которое они называют соккером, почему бы им пару раз не сыграть в нашу игру?

Но довольно болтовни, в конце концов, русские сейчас не спеша трудятся, чтобы мы в поте лица праздновали Рождество. И вообще, мы с ними одно дело делаем; узнать бы только, какое и нахрена (смех). Значит, все началось прямо за сутки до первого сеанса квантовой связи с «Вояджером». О, чувствуете себя частью истории? Это было три смены назад, когда наше квантовое Зеркало (указывает пальцем вверх) стояло всего на четырех «ножках», как новорожденный теленок, и когда Нэддон был зеленый офицер-техник, ну вот как ты, например (тычет микрофоном в майора Стэнли, смех в зале). Ой, сэр, простите, не узнал, сэр, ганимедская атмосфера, знаете, такая непрозрачная, что… Что? Здесь нет атмосферы? Я подам рапорт в НАСА о краже атмосферы! Как, и воды здесь тоже нет? Тогда какого хрена мы, морпехи, тут забыли? (Смех, свист, крики «Старо!») Знаю, знаю, но не забывайте, что это единственная шутка господина майора, которую он придумал за всю свою жизнь. Имейте уважение. К тому же он меня лично попросил за кулисами (снова изображает удар и падение). Видите, он смеется!

– Ты чего смеешься? – спросил Андрей.

– Что? – переспросил Нэддон. Его голос в динамиках скафандра звучал искаженно и оттого еще более издевательски. Андрей повторил вопрос по-английски.

– Смешно, если сдохнем тут, – ответил американец. – Не подать сигнал – и все.

– Смешно тебе, – согласился Андрей. – Ну подай сигнал, чего ждешь-то?

Нэддон ничего не ответил, и Андрей знал, что сигнала не будет. Ни один морпех ВМС США, пусть даже и техник, не вызовет помощь раньше русского десантника. Кроме того, сигнал означает, что «таблетка», которая их высадила и направилась дальше, ко второй подстанции, развернется на их поиски, потому что оба «ската» в ремонте; а это значит, что вторую подстанцию тоже не починят вовремя, потому что они еще не успели до нее допрыгать; а это значит, что Зеркало, висящее далеко-далеко над их головами, будет работать на двух оставшихся «Ногах», то есть нестабильно. Что последует далее, Андрею даже думать не хотелось. Да и образования не хватало. Правильно Глазков говорит: наберут здоровых, а спрашивают как с умных…

И завтра, как назло, первый в мире сеанс квантовой связи с «Новым Вояджером». А без Зеркала связи не будет. То есть об их позоре узнает вся планета. Вся планета и ее окрестности.

– Дойдем до трассы, – сказал Андрей. – Подождем «таблетку» там, они как раз будут возвращаться обратно со второй «Ноги». Потом на ней вернемся на базу, а оттуда возьмем еще людей и вытащим подстанцию обратно.

– Это что есть? Аутотренинг? – спросил Нэддон. – Я понял твой план. Обычный русский план.

– В смысле, «обычный русский план»? – переспросил Андрей.

– Ваша страна не ценит личность, – сказал Нэддон. – Не цените сам каждый себя. И каждый готов умереть, чтобы не… чтобы не fuck up другие.

– А у вас не так?

– У нас рационально, – ответил техник. – Привезти морпеха сюда – сто миллионов нью долларс. Привезти техника, такой, как я, – пятьсот миллионов нью долларс. А мы погиб, потому что ты упрямый. Твоя страна работала, чтоб тебя сюда привезти. На Ганимед. Огромный труд, много работы. Как вы измеряете работа?

– В рублях, как, – мрачно ответил Андрей. – На вес.

– Миллиард рублей! – веско сказал американец. Он не понял.

– Так вызывай подмогу, – предложил Андрей. – Сэкономишь.

Нэддон снова не ответил. То-то же, злобно подумал десантник, разговоры разговорами, а кнопку первым нажать не хочет. Сам Андрей Тогутов, рядовой ВДВ СССР, разумеется, никакого бедствия не видел и сигналить о нем соответственно не собирался. Штатная ситуация; это не «как в Штатах», а так, как должно быть.

– Завтра квантовая связь с «Вояджером», – сказал он примирительно, старательно выговаривая английские слова. – Надо, чтоб все было ОК.

И аж скривился – стандартные обороты из ускоренного курса не выражали всего, что он хотел сказать. Андрей стал разглядывать пейзаж, расстилавшийся перед ними. Самой заметной и одновременно самой незамечаемой его деталью был, конечно же, Юпитер, занимавший на данный момент почти четверть неба и который советская часть базы, не сговариваясь, называла просто Дурой. По легенде имя сие пошло от майора Глазкова, который в первую пробную вылазку так и сказал во всеуслышание: «Ну и дууура!». Называли его так, впрочем, со всем уважением и опаской – характер у Дуры был вспыльчивый, и минимум раз в месяц вся база отсиживалась в свинцовых кабинах и горстями жрала арадин: газовый гигант, объединившись с Солнцем, сдирал со своего спутника магнитную защиту, подставляя его всем излучениям большого космоса.

В остальном картина была до тошноты монохромной – природа обошлась здесь палитрой рентгеновского снимка. Черное – грунт, белое – лед. Темно-серое – молодой (относительно) грунт, светло-серое – старый (относительно) лед. Грунт, лед и переливающаяся Дура в четверть неба. «Атмосфера хорошая, кислородная, но отсутствует» – тоже из перлов товарища майора…

– «Вояджер», – сварливо протянул Нэддон. – Вот где смысл, понимаю. Вот почему мы тут сгинуть. «Вояджер», by the way, есть просто железка. А здесь – две человеческий жизни. Что, Эндрю?

– Это же ваш аппарат, американский, – заметил Андрей. – Неужели не жалко будет, если связь не состоится? Зря долетел, что ли? Зря мы тут полгода корячимся? Зеркало это на «Ноги» ставим?

– Screw it, – отвечал Нэддон после короткого раздумья. – Что он сказать интересного? Вэкюум, пусто!

– Ну интересно же, – ответил Андрей не слишком уверенно. – Посмотреть на этот, пояс Оорта. Откуда к нам каменюки эти прилетают? Ну как в двадцать девятом было? Или в тридцать шестом.

– Well, – произнес американец. – Пояс Оорта, это, надо полагать, что-то среднее между облаком Оорта и поясом Койпера?

Андрей слегка стиснул зубы: поддел, поддел проклятый янкес, что уж тут. Читал же, учил! А что толку? Шагай, обтекай.

– И вообще эта космическая гонка есть зло, – действительно очень зло проговорил техник. – Вы, русские, навязать ее нам, а наше idiotic правительство купилось. Престиж страны…

– Я никому ничего не навязывал, – холодно отвечал Андрей. Он решил, что этот тон будет наиболее правильным. – И правительство тоже. Не хотите – не осваивайте космос, в чем проблема? Других найдем.

– Ну конечно! – воскликнул Нэддон и неожиданно закашлялся. Андрей остановился, оглянулся – и облился холодным потом: напарника за спиной не было. Где он?

И сам не заметил, как сдернул с плеча автомат. Ганимед, конечно, необитаем, это мы вроде как усвоили, но куда-то ведь этот чертов янки подевался – или же кто-то его подевал?

– Да, of course, – снова услышал Андрей. – Отличный ход, застрелить меня. Я слева. Careful.

Андрей повернулся налево, одновременно торопливо вешая автомат обратно на плечо. Он увидел Нэддона, который стоял в расщелине, скрытый почти по шею.

– Упал, что ли? – спросил Андрей, приближаясь плавными скачками.

– Нет, – неожиданно коротко и каким-то другим голосом ответил техник. – Эндрю, послушай. Ты помнишь, вокруг «Ноги» такая же штука была?

Он указывал на коричневую полосу на черном грунте, похожую на окалину. Андрей присмотрелся.

– Похоже.

– Ну и ну, – сказал Нэддон раздельно и старательно. Десантнику очень хотелось спросить, что это значит, но он удержался. Ясно же, что опять показывает ему образованность свою. Интересно, лейтенант Мальцев так же гнобит своего американца? – Было бы хорошо, если бы ты выкинул твою пушку, – сказал техник, выбираясь из расщелины. – А то похоже, будто ты есть мой конвой.

– Не надо было свой забывать, – заметил Андрей.

– Я не забывать, – огрызнулся Нэддон. – Я его намеренно оставить на вашей «табльетка».

– Да, да, – сказал десантник. – Конечно.

– А! – Нэддон развеселился неожиданно. – Я понял. Это русская месть! Ты меня хочешь расстрелять перед строем.

– Чего? – опешил Андрей.

– Вы же проиграли в футбол.

Да, братья мои по Ганимеду! Были и такие времена! Времена, когда наша команда могла по своей воле брать реванш в ганимедский соккер у русских. За полторы недели до этого русские выиграли у нас 7:0, и тогдашняя наша сборная решила – мы их укатаем. И они сделали это! (Аплодисменты.) Их подвиг просто не поддается описанию. Ведь что такое ганимедский соккер? Это гигантский гроб из пластиковых решеток размером с три нормальных стадиона, где носятся и сталкиваются двадцать два кабана и один мячик. Господи, они могут отдавать пас от стенки и, господи, они регулярно делают это! (Смех.) Более того, они забивают от стенки, и правила это допускают – и ладно правила, но куда смотрит наш всемогущий американский господь? Это, черт побери, соккер, в конце концов, или снукер для гиперактивных переростков, у которых папа отобрал кий? Представьте, ваша жена скажет вечерком: дорогой, у меня голова болит, забей сегодня от стенки!

Наши тогда выиграли всего 1:0, но ведь выиграли! И единственный мяч! от, прости господи и моя будущая жена, стенки или даже потолка! забил наш Тим Катастрофа-Капец Нэддон. А кто стоял на воротах у русских, да ни за что не догадаетесь! (Крики «Эндрю! Эндрю!») Клянусь, если бы это было не так, я бы это придумал, так что нет разницы, верите мне вы или нет.

Но речь не о нем. Полковник Глазкофф, он тогда был майор, человек бо-ольшой деликатности, пришел после матча в ангар и сказал: ну вы же выиграли, дайте нам «скат»! (Пауза, затем нарастающий смех.) Вот, до кого-то начинает доходить. Я всегда говорил, что русские, это азиаты, а никакие не европейцы. Они уверены, что наши супернадежные, суперсовременные «скаты» ломаются исключительно потому, что техники слишком уж рьяно болеют за свою команду. У русских другой причины быть не может, а? (Изображает русский акцент.) «Ну мы же поставили Эндрю в ворота, чего вам еще надо?»

Но так совпало, что оба ската и правда не работали. Парни, я молюсь, чтобы виной тому действительно были техники, мне скоро ехать на одном из них на дежурство, отрабатывать сегодняшний праздник. Post hoc non est propter hoc. Это латынь, что, никто не знает латынь? Господин майор, сэр? О, простите, это была шутка из другого моего выступления, у меня после службы намечены концерты в Гарварде, среди моих коллег, нобелевских лауреатов. У меня там латынь вперемешку со словом «задница», думаю, успех гарантирован.

– «После» – не значить «вследствие», – назидательно произнес Нэддон. – «Скаты» сложные vehicles, а чем сложнее vehicle…

– Зачем тащить на Ганимед сложную машину? – перебил его Андрей. – Вот у нас две «таблетки». Из них одна всегда на ходу. Что, плохо?

Две несуразно квадратные фигуры огромными тяжелыми прыжками передвигались по черному грунту, старательно перескакивая через расщелины и обходя каменные торосы. Они уже вышли из ледяных щупалец кратера Ташметум и, судя по карте, приближались к основной трассе, которая, как и многое на Ганимеде, не была представлена материально, а существовала исключительно в памяти компьютеров в виде оптимального маршрута для «таблетки». Боевая машина пехоты (модернизированная) уже высадила Мальцева с напарником на «Ноге-2» и возвращается на базу – как здесь принято, огромными скачками по пять – семь километров каждый, потому что экономия; то еще удовольствие, даже с компенсаторным механизмом. Американские «скаты» идут ровнее, быстрее и горючего почти не жрут: постоянно в ремонте.

– …Отслужу, учиться пойду, – нарочито беззаботно говорил Андрей. Тим Нэддон двигался все медленнее, и это начинало тревожить. – Если сержанта дадут, то на режиссерский. А так на актерский. Там льготы есть для отслуживших.

– А для неслуживших? – тяжело дыша, спросил Нэддон.

– А неслуживших у нас нет, – ответил Андрей, а сам думал в это время: морпех-то мой не выдохся ли. Кабан, конечно, он здоровый, хоть и техник, но вроде как постарше будет…

– Эндрю, я ОК, – сказал Нэддон. Андрей вздрогнул, хорошо, под скафандром не видно. А американец продолжил: – Посмотри здесь. Не могу видеть.

Десантник плавно затормозил, развернулся и наклонился к плечу своего напарника. Постоял так несколько секунд, затем выпрямился и без лишних слов нажал «экстренный вызов». Легкий толчок: его ранец отстрелил вверх ракету, которая сначала просела, затем по крутой вогнутой траектории пошла вверх; Андрей смотрел ей вслед, по привычке приложив руку козырьком, хотя необходимости в этом не было. «Эвэшка» ушла в точку, незаметную на черном звездчатом небе, затем там вспыхнуло беззвучно красным, затем еще раз и еще, ниже и ниже. Вспышек этих будет ровно десять, и с каждой в эфир идет мощный радиопакет с его позывными и координатами, пробивающий любые помехи – говорят, что его можно поймать даже на Луне.

– Надо же, – спокойно произнес Нэддон. – Спасибо.

– Было бы за что, – пробурчал Андрей. – Почему сразу не сказал?

– Только что заметить, – ответил американец так, что Андрей решил сразу: врет. – Well, теперь ждать «таблетку»? Да?

Андрей коротко рассмеялся.

– Размечтался.

Нэддон не понял.

Андрей объяснил: «таблетка» от того, что получила сигнал бедствия, не станет летать быстрее или рулиться маневреннее. Она остается все той же здоровенной планетарной железной лягушкой, с точностью прыжка плюс-минус двести метров – и то если пилот очень постарается; на точный режим у нее, скорее всего, уже не хватит топлива… А даже двести метров на Ганимеде – это торосы, утесы, расщелины, глыбы льда, лужи льда, и высматривать два скафандра в условиях привередливой радиосвязи – задачка не из легких. А время…

– Да, время идет, – согласился Нэддон. Поднял левую руку снова, оглядел. Темно-коричневая окалина распространилась уже до локтя вниз и приближалась к сгибу плеча вверху, а там и самое уязвимое место недалеко: крепление шлема. Андрей почувствовал, как жуткий холодок зародился где-то пониже солнечного сплетения и пополз по ребрам и хребту, обнимая все его существо, и он понял, что это страх.

Ведь Нэддон может погибнуть. По его вине.

Что, ребята, заскучали? Я вам так скажу: вы просто знаете, чем все кончилось, и это всегда прекрасно. Примерно как смотреть на своего оболтуса и думать: хрен с этим тупицей, зато тогда мне точно было хорошо! Этот Эндрю, он неплохой парень, он ведь сразу (выразительно подмигивает) запустил экстренную ракету. Кстати, вы знаете, это ведь исконно русский обычай: если жизнь становится кисловатой, надо запустить что-нибудь повыше, и желательно в космос. А если от этого кому-нибудь станет хреново, то можно с ним поговорить и выпить vodka. (Смех, свист, улюлюканье.) Русский летающий танк-мутант, который они нам с вот такими честными глазами выдают за, вы не поверите, машину пехоты, маленькая такая машинка маленькой русской пехоты! – это штука со всех сторон просто отменная. Она как конструктор «Лего», открутил там, прикрутил тут – а она все работает; ну-ка, ну-ка, еще открутил, еще прикрутил – работает! нет, это уже интересно, а если вообще вот тут все открутить, а тут прикрутить – оу! да это же balalaika! (Смех, аплодисменты.)

Но речь не о технике. База, конечно, услышала экстренный вызов Эндрю. Теперь ей надо было достучаться до русской «таблетки». (Изображает стук по броне.) Эй! Есть кто дома? Знаете, тут у нас два чудилы, наш и ваш, терпят небольшое бедствие, вы не заглянете к ним, спасибо, до свиданья. Как назло, в это же время порочный старик Юп в очередной раз воспылал страстью к своему милому дружку виночерпию… Ну вы же понимаете, чем занимались древний римлянин и древний грек, напившись вина. В общем, над Ганимедом и окрестностями начиналась магнитная буря, и связи не получилось. То есть у кого-то, может, и получилось, но у наших парней – нет.

– Связи нет, – сказал Андрей.

– Нет, – подтвердил Нэддон через несколько секунд.

– Ждем, – сказал десантник. – Трасса здесь, они нас увидят.

– С высоты три километра? – скептически поинтересовался Нэддон.

– Тут место ровное, – проговорил Андрей. – Я думаю, пилоты его приметили для прыжка.

– Я думал, что вашей «таблетке» без разницы, ровное место или нет, – сказал Нэддон. – Она же не опускается ниже скольких там метров?

– Не опускается, – подтвердил десантник. – Но все равно прыгать лучше на ровное место. На всякий случай.

– На всякий случай, – повторил американец. – Это да, it’s very… по-русски.

Андрей не стал отвечать. Взаимные выпады, или, как называл эти препирательства лейтенант Мальцев, «межкультурные апперкоты», были основной формой беседы между русскими и американцами на Ганимеде, да и на других международных станциях. При том что люди туда шли подготовленные, подкованные и с широкими взглядами: Нэддон, например, был по убеждениям левый демократ, хорошо говорил по-русски и неоднократно бывал в СССР не только по службе.

– Эндрю, – заговорил Нэддон. – Мне нужна твоя услуга.

– Конечно, – осторожно сказал Андрей. Очень уж просто звучал голос американца.

– Запомни и передай нашим командир: похоже, на Ганимеде есть жизнь. Слушай меня! Вот она, – он указал на плечо своего скафандра. – Я полагать, она питается энергией и собирается у тех мест, где много энергии. Пробивается туда, прогрызает путь. Много мыслей, Эндрю: возможно, эти льды тоже последствия этой жизни. Я неправильно говорю, да? Ты все равно запомни. Станции, «Нога-Один», «-Два» и другие, они притягивают эту жизнь, там очень много энергии, на них стоит Зеркало, квантовые преобразования. Эта большая энергия, на Ганимеде такой энергии не было: кванты, субъядерный синтез. Это для нее как чизкейк. Не думай, просто запомни. Повтори!

– На Ганимеде жизнь. Питается энергией, – хмуро повторил Андрей. – Субъядерный чизкейк.

Он не отводил взгляда от плеча американца. Поверхность скафандра уже была с мелкими рытвинами, и ему даже показалось, что он заметил, как граница темно-рыжей нечисти продвинулась еще выше. Скоро будет разгерметизация.

Эх, судьба…

– Субъядерный син-тез. Он дает ей push, она начинает жрать. – Нэддон поднял кулак в энергичном жесте. – Наша «Нога» провавил… про-вали-лась под грунт, потому что под станцией снизу эта дрянь все сожрала. И в той расщелине. Другие тоже могут, и на базе тоже может быть. Поэтому надо быть осторожно! Ты запомни, Эндрю? На всякий случай.

– Запомнил, – ответил десантник и отвернулся. – Запомнил.

Больше сказать ему было нечего. Да и что тут скажешь.

И тут Нэддон закричал:

– Вижу! Вижу!

Андрей повернулся сначала к нему, затем в ту сторону, куда указывал американец, подкрутил визор – и сердце его, наполнившееся надеждой, снова упало: «таблетка» снижалась, но почему-то в трех километрах от них. Он, еще не веря, смотрел, как боевая машина плавно снизилась и снова пошла вверх, в очередной прыжок; она достигнет наибольшей высоты как раз над их головами.

– Они не получал сигнал, – сказал Нэддон. – Хэй! Хэй, мать вашу!

И замахал руками, тяжело подпрыгивая. Какое там! БМП – она ведь для того, чтобы доставить груз и людей из точки А в точку Б, а вовсе не для обозрения надоевших окрестностей, которые, к слову, не подают никаких признаков жизни в радиоэфире, а даже если бы и подавали, никто бы эти признаки не уловил, ибо буря магнитная жестокая весьма есть.

И они махали руками, и подпрыгивали, и кричали на всех частотах – но «таблетка» ушла ввысь, зависла там и, перескочив через них по огромной дуге, стала снижаться дальше по трассе.

– Fuck, – сказал американец раздосадованно. Он сидел на грунте, что инструкцией строго-настрого запрещалось. – Эндрю, я ногу повернул.

И тут Андрей увидел, как из-под шлема Нэддона выходит тоненькая-тоненькая струйка газа. Одна. И сразу же рядом – вторая. Андрей неслышно выдохнул, секунду оценивающе смотрел вслед «таблетке», затем сказал:

– Эй, Тим. Ну-ка не шевелись.

И снял с плеча автомат.

Первый сеанс прямой связи на субсветовые расстояния с использованием эффекта квантовой телепортации состоялся вовремя. Энергию Зеркалу «Ноги» выдали сколько нужно и когда нужно; эта огромная, размером с Хоккайдо, висящая в вакууме линза из субэлементарных частиц, половина из которых носили самые экзотические названия типа бю-мезона Серебрянникова, а другая еще даже не была толком открыта – служила гигантской промежуточной антенной между орбитальной станцией «Мир-59» и «Новым Вояджером», добравшимся-таки до пояса Койпера, откуда, собственно, и велась трансляция. На взгляд Андрея, ничего путного «Вояджер» не показал – черная пустота, крохотные звезды и одинокий каменный обломок на расстоянии в паре сотен тысяч километров от аппарата. Обломок тем не менее произвел сенсацию, сути которой он не уловил, да и не стремился – ни тогда, сидя на губе, ни позже, когда уже работал в Новосибирске, в драмтеатре имени Афанасьева. Тима Нэддона наградили отпуском за открытие протожизни на Ганимеде и устранение опасного фактора. Конечно, никуда он со спутника до конца своей службы не улетал, но получил такую солидную компенсацию, что решил уволиться из морской пехоты и поступил в МФТИ; после аспирантуры он принимал участие в освоении Марса и Каменного пояса, а в этом году отправился в первую экспедицию к границам Солнечной системы. Комплекс квантовой телесвязи «Зеркало-Ганимед» по сей день работает в штатном режиме.

Парни, ну теперь вы понимаете, почему хорошо, что наш «скат» стоял в ремонте. Понимаете, нет? Нет? Совсем? А, да. Я забыл, мы же морпехи. (Смех.) В общем, если бы Эндрю стрелял в нашу десантную машину, это был бы международный скандал. Мелкий, конечно, но от того еще более противный! Думаю, полковник Глазков не был бы сейчас полковником, а контр-адмирал Даггич до сих пор бы протирал штаны вместе с нами. А как бы мы жили без вас, сэр? (обращаясь к майору Стэнли; беззвучно, прикрывшись ладонью, выговаривает слово «Прекрасно»; смех в зале). А русская «таблетка» приняла в себя пару пуль, бортовой комп сообщил – «ай-яй-яй, какой-то ганимедский стрелок в нас садит из «калашникова», что делать, командир? Варианты: уничтожить; уничтожить вместе с Ганимедом; простить и сделать вид, что ничего не было… а потом все равно уничтожить!» (Смех.) Это же русская машина, она не виновата, ее такой создали.

Но пилот оказался умнее, и уже через три прыжка… Ладно, не через три, но задумался: почему это ганимедцы стреляют пулями от «калашникова», задумался он. (Медленно крутя пальцем у головы.) Дальше мысль не пошла, но не буду вас мучить – пилот посадил «таблетку» где надо, принял на борт Нэддона и этого русского парня, и все закончилось очень, очень печально: Эндрю послали на русскую гауптвахту за то, что не подал сигнал сразу, а Тима Нэддона за его открытие наградили отпуском. А? Что? Ну как «почему печально»? Отпуск, премия, награда – это всегда печально и отвратительно, ведь награждают-то не тебя! Я так понимаю, ты хороший солдат и еще не испытал всей любви сослуживцев к твоим достижениям. (Смех.)

Проклятую ганимедскую ржу недолго думая тупо соскоблили. Примерно вот так (показывает жестами), подкаблучники с детьми меня поймут. «Новый Вояджер» вышел в прямой эфир вовремя, квантовое Зеркало не подвело. Ну это вы все знаете. В конце смены Тим Нэддон оглянулся и, видимо, решил: что-то уж очень тут стало скучно! Не развернуться душе, не порушить ничего толком! Одни морпехи, а какая с них радость: они и так уже ударенные, причем трижды – ну скажите, кто в трезвом уме и твердой памяти пойдет служить (загибает пальцы) в морскую пехоту; на Ганимед; да еще и вместе с русскими?

Поэтому в этот рождественский вечер (одобрительные выкрики, аплодисменты) я предлагаю выпить за нас. В первую очередь – за любезно подменивших нас русских, я совершенно искренне им благодарен за это, за русских, которые так сильно хотят быть похожими на американцев, что постоянно делают себе новый фронтир… И за нас, за американцев, что хотят быть похожими на русских, ибо мы понимаем, что жизнь без высокой (указывает пальцем вверх), по-настоящему высокой цели, которую можно достичь только вместе, как-то уж очень скучна и бессмысленна.

Merry Christmas! Cheers! Na zdoroviye!