Текст книги "Мой желанный убийца"

Есть женщины, которым нравится, когда в метро или на улице их в упор рассматривают мужчины. Во мне же всегда возникает беспокойство и раздражение. Наверное, почувствовала такое во сне. Открываю с трудом набухшие веки. Надо мной склонился Пат. Откуда он взялся? Почему зашел в ванную? Я же голая! «Тебе плохо?» – почему-то спрашивает он. «А тебе?» Пат обеспокоен, отводит покрасневшие глаза в сторону. «Пришел, смотрю – ванная комната открыта, и ты спишь…» Пат испугался за меня. Наверное, решил – еще один труп. Бедный Пат! «Уйди, мне стыдно». Он молча вышел. Судя по морде, он исключительно переживает. Странно, я забыла, что Пат – мужчина. Первый раз отреагировала.

Раньше мы с Наташкой ходили по квартире еле одетые и никогда не стеснялись Пата. Он сам в сатиновых синих трусах вышагивал, пока Наташка не подарила ему шорты и Набор трусов. Мне в Москве некуда деться. Придется жить здесь. С Патом.

Если не выгонит. Сейчас ему не до этого. Что-то меня пошатывает. Боже, что это на себя натянула? А… Наташкин халатик. Нет, лучше свой. Хотя он тоже ее. С ума сойти, вот удача. Я нашла Наташкину записную книжку. Здесь все ее хахали.

Значит, и он. Ой, голова закружилась. Менты искали-искали и не нашли. Наверное, по закону должна отнести в МУР. Пусть полежит у меня. Он звонил по телефону. В таком случае и она ему звонила… Не варит голова. Пойду утешать Пата.

Он сидел, облокотившись руками о сервировочный столик. Вернее, на его откидное крыло. Если бы вошла Наташка и увидела, скандал бы разразился немедленно. Она всегда следила, чтобы на стол не клали руки и ноги. Боялась, что сломают. Зря боялась. Стол в порядке. И Пат давит на него своими локтями.

«Ты хочешь есть?» – спрашиваю, не зная, что спросить. Он машет отрицательно головой. «А выпить?» – это уже по инерции. На столике стоит бутылка «Столичной» и банка томатного сока. Где достал? Наверное, принес из своей комнаты. Он там много чего припрятал. Молча сажусь, наливаю в стаканы сок и пытаюсь по ножу лить водку. Не получается, рука дрожит и нож противно скрипит по стеклу. Водка разливается. Пат не обращает внимания. Думает о своем. Мы оба думаем о Наташке.

Во всем громадном городе только мы вдвоем. И еще Он. Больше никому дела нет.

Для остальных невелика потеря. Наливаю водку просто в сок. Без закуски не получится. Во рту ни крошки со вчерашних гамбургеров. Пошла на кухню и открыла банку икры. Давно к ней присматривалась. Просить было стыдно. Наташка икру не любила. Пат не обратил внимания на бутерброды. Посмотрел на меня мутными глазами и выпил. В таких случаях нужно сказать. Я забыла – что… Кажется, «за упокой души». Лучше молча. Когда водка просто смешана с соком, становится противно до икоты. «Ты любила Наташу?» – зачем-то спросил Пат.

– А ты?

– Я – отец.

И замолчали. Когда не о чем говорить, лучше говорить о чем угодно.

Я помню тебя, Пат, молодым. Вернее, тогда ты мне казался старым. Мы с Наташкой учились в пятом классе. Ты ходил в сером костюме и синем галстуке. Мне было смешно. Никто на завод костюмы не надевал. Наташа объяснила, что там ты не работаешь, а руководишь комсомолом. Она гордилась тобой. Я завидовала. Мой отец носил промасленные штаны и шоферскую кожаную куртку. Мы обе плохо учились и на всех уроках писали мальчикам записки. Меня били, а ее нет. Наташка предлагала пожаловаться в комсомол, которым руководил ты. Если бы я была тогда постарше, наверняка влюбилась бы в тебя. (Пат очнулся и пристально посмотрел мне в глаза.

Я не отвела их в сторону.) Девочки часто влюбляются в чужих пап. Но тогда меня интересовали записки. Съешь бутерброд. И выпьем водки без всякого сока. Меня все называли княгиней, потому что так называла мама. Я стеснялась. Звучало как кличка. Потом выяснилось – действительно княгиня. Правда, очень разбавленная.

Вы уже переехали в новый дом. За тобой стала приезжать машина. Я видела несколько раз. Наташка иногда ездила с тобой. Обида разрывала сердце. Какая же я княгиня, если на машине ездит моя подруга?! Мы перестали встречаться. Больше подругу меня не было.

Пат молчал и думал о своем. За месяцы совместной жизни я ни разу не задержала своего внимания на нем. Воспринимала Пата через призму Наташкиного отношения. Поэтому сейчас напротив меня сидел незнакомый, чужой человек с малоизвестной мне внешностью. Его можно было бы назвать симпатичным. Высокий, несколько выпуклый лоб, седеющие жесткие короткие волосы, лицо продолговатое с изможденными небритыми щеками, мягкие линии рта контрастировали с излишне крупными зубами. Нос с легкой горбинкой. Но его портили близко и глубоко расположенные глаза. При рассмотрении отметила про себя: сучок с глазами. И надо же – руки оказались волосатыми. Пату не понравился мой изучающий взгляд.

«Чего тебе», – буркнул он. Не знаю, почему, но само вырвалось: "Я найду убийцу!

Поверь мне!" Пат замер. Такое впечатление, будто растерялся. Глаза, и без того глубоко посаженные, ушли совсем далеко. И оттуда шло еле заметное дрожание.

Неяркое исчезающее свечение светлячков в ночной мгле. Взгляд Пата цепко пристал ко мне. Я невольно защищаю лицо рукой, наклоняюсь к бутылке, лью по ножу водку в томатный сок, отклоняюсь поменять пепельницу, но не могу вывернуться из-под его взгляда. Бывают такие портреты – изображен человек в фас, и куда бы ты ни двинулась, он продолжает смотреть на тебя. Так происходило с глазами Пата. Он не водил ими, не перемещал зрачки. Продолжал смотреть, иногда спокойно мигая колючими ресницами. Я боюсь его. Бывает, что от горя люди, внешне ничем не проявляя своих эмоций, тихо двигаются головой. Жить с сумасшедшим пострашнее, чем спать с трупом. "Давай выпьем, Пат. Наташка была клевой девчонкой. Ты как отец вправе ее презирать. Но теперь бессмысленно. Она все равно попадет в рай.

Она ведь никому зла не делала. Жила весело, спала, с кем хотела, о тебе заботилась".."

– Прекрати, – тихо и страшно оборвал меня Пат.

– Когда похороны?

– Через два дня. Гробов нет.

Боже! На приготовления нужно столько денег! Чем я могу помочь? Я, как и Пат, жила за счет Наташки. Пусть об этом болит отцовская голова. Чувствую себя совершенно пришибленной. Еще этот взгляд Пата. Такое впечатление, что глаза у него существуют отдельно. Поэтому постоянно что-нибудь делаю – курю, наливаю, намазываю икру, лишь бы не замереть под этим взглядом. Кранты! С меня достаточно. Наконец я хочу спать. Упасть в темноту, без снов, без сил, без желаний. Сегодняшняя ночь не принесет вчерашних наслаждений. Пат остался сидеть, упираясь локтями в крыло сервировочного столика. Уходя в свою комнату, я и спиной ощущала его тусклый взгляд.

Проснулась рано от назойливого звонка стоящего рядом телефона. В трубке послышался поганый голос Юрика:

– Наташа?

– Наташи нет.

– Когда придет?

– Не придет. Она умерла.

– С кем?

– Одна.

– И когда оживет?

– Никогда.

– Брось болтать глупости. Где она?

– В морге.

– В каком?

– В Краснопресненском.

– Сама умерла?

– Задушили.

– Дура! – возмутился Юрик и бросил трубку. Я не поняла, к кому относится это определение. Наверное, ко мне. Мертвые дураками не бывают.

Наташка в первый же день предупредила, что Юрик – товарищ ушлый. Прикидывается бедным, больным, а у самого под обоями сторублевками все стены залеплены. С женщинами Юрик обращался просто. Слащаво намекал, что по его летам на многое он, к сожалению, не способен. Но, если соглашаются ласкать его губами, вопрос о деньгах не стоит. Оказывается, с Наташкой однажды произошло. От ее признания меня чуть не вырвало. Надо было видеть этого типа. Юрик был противен настолько, что казалось, от него воняет затхлым грязным бельем и немытым телом. Я искренне удивилась. Красавица и чистюля Наташка согласилась на эту муку? Оказывается, в тот момент у нее совсем не было денег. Приходилось раскручиваться. Видя мою брезгливость, Наташка, смеясь, оправдывалась: «Выпила две бутылки водки, и стало все равно – кто он и что он». Когда Наташка привела меня первый раз, у него находилась одна мадам. Чучело – по-другому не скажешь. Сидела пьяная посреди комнаты на стуле. Рыжие волосы, явно химия без укладки, закрывали ее лицо и делали похожей на овцу. Когда она их откинула, я пожалела, что она это сделала. Под волосами был мясистый нос, маленькие размазанные глазки, противный влажный рот, из которого несло тухлым перегаром. Ей было лет под сорок. Видно по лицу. Довольно-таки мерзкое создание. Я тогда еще подумала, что они с Юриком подходят друг другу как никто другой. Немного посидев, она ушла. Мы остались втроем. Наташа меня представила. Сказала, что занимаюсь коммерцией, и ему будет интересно. Юрик с места стал заигрывать. «Какие у вас коленочки, какие ножки, какие пальчики…» Он не просто прикасался, а хватался за меня. «Какая вы вся хо-ро-ше-нь-кая… та-ра-ра-ра…» Приходилось терпеть. Он мог мне пригодиться.

Потому поддакивала: «Да, да, знаю, каждый день смотрюсь в зеркало». Для пущей верности соврала, чтобы не приставал, о недавно появившемся любимом муже. Долго не засиживались. Попили, поели, не глядя в тарелки. Юрик снова принялся намекать, мол, побудешь со мной, любой товар отдам за бесценок. И причитал: «Я многого не прошу, только полижи…» Нет, он выражался по-иному-"пососи". От чего меня воротило и хотелось заехать ему в морду. Не заехала. Подумала: «Ох ты, хмырюга, в могилу пора, а ему еще „пососи“. Больше Юрик ко мне не приставал. Мы с ним кое-что перепродавали, но в основном он требовал от нас с Наташей девочек для его клиентов. Иногда Наташка сама пускалась в приключения, когда пахло валютой. Вот и сегодня подвернулся» должно быть, крутой клиент, раз Юрик звонит ни свет ни заря. Трудно ему будет. Такую другую вряд ли найдет. Я не способна. Даже если учесть мое совершенно неопределенное положение в данное время. Быть Девушкой от Юрика – последняя стадия. Нет, мне и с Наташкой не сладко жилось. Слава Богу, много прошло мимо меня. Юрик позвонил опять. Голос его дрожит и теряется. Теперь он верит в убийство Наташи. Выражает соболезнование. Жалеет меня. И сообщает, что один человек, друг Наташи, хотел бы встретиться со мной. Мне от волнения становится нехорошо.

– Зачем ему со мной встречаться?

– Он очень любил Наташу. Баловал ее.

– А я причем?

– Интересуется тобой. Уж ты, Оленька, встреться с ним. Поговори.

Парень душевный. Я ему про Наташеньку не сказал… Не мое это дело. Удружи старику. Товарчик кой-какой могу предложить. По нашим временам ни от чего отказываться нельзя.

Первый раз Юрик конкретно просит меня встретиться с мужчиной. Он знает, что я на подобные дела не подписываюсь.

– Почему он хочет встретиться со мной?

– Почем же мне знать? Ваши молодые головы для меня темнее негритянской задницы. Обрывает телефон – устрой, мол, свидание с Ольгой.

Объясняю: княгинюшка наша не дает первому встречному, а он свое: хочу ее видеть, хрен старый. Это про меня.

Слушаю Юрика, силюсь понять, как поступить. Юрик что-то недоговаривает. Темнит. Но случайности быть не может. Я же подспудно ждала приблизительно такого. Убийца должен возникнуть. Возможно, Юрику угрожают, поэтому он юлит и жалобно просит, словно скулит. Я согласна.

– Когда?

– Через часок подъедут к вашему дому на красных «жигулях». Зовут Валера, парень замечательный. А как освободишься, приезжай ко мне.

От этой фразы стало не по себе.

«Как освободишься…» А если конец? Но почему в таком случае он не убил меня вчера? Зачем же трупы по городу разбрасывать. Юрик в курсе. Живой свидетель. Может, он хочет проверить, кого я подозреваю? Точно. Откуда ему знать, что я наговорила ментам. Выудить хочет. Ладно. Прикинусь глупенькой. У меня клево получается. Буду себя вести, будто вообще ничего не было и не знаю.

Сама про Наташку не заикнусь. Только бы мне от него потом выбраться. Еще подругу не похоронят, а убийцу доставят в ментовку. Я решилась… будь Что будет. Из-за возникшей заторможенности постоянно гляжу на часы. Собираюсь тщательно. Никаких лишних деталей. Ни колец, ни клипс. Джинсовое платье расстегивается легко. Надеваю свою потерявшую мягкость дубленку и иду навстречу страху.

Из красных «жигулей» выходит мальчишка. На вид ему лет восемнадцать-двадцать. Удивительно. Я представляла мужчину. Лет тридцати. Тем более по описанию Юрика. С ним стоит еще один парень. Постарше. В машине водитель. Не покидает предчувствие – что-то не так. Моя задница чувствует неприятности. Хотя мы улыбаемся друг другу, между нами мечется напряжение.

.Нерешительность в моем согласии и его предложении. Вылезшая из подсознания уверенность подталкивает меня. Иду навстречу убийце. Улыбаюсь. Спокойно стоим возле машины. Водила без любопытства ждет и курит в приоткрытое ветровое окно.

В голове бьется мысль: «Лучше не ехать». А ноги несут в машину. Хочу знать убийцу Наташки. Хочу отомстить. Безумно его хочу. Неужели этот маленький, худенький, смазливенький и слишком молодой смог за одну ночь все? Забрать жизнь и подарить любовь. Его руки прикрывают густые золотистые волоски. Они выбиваются из-под рукавов на самые запястья. Машинально ищу глазами перстень на пальцах. Нет. Отсутствует. Его зовут Валерий. Садимся в машину. Едем.

Бессвязный разговор. Ловлю себя на том, что невольно потакаю ему. Хочется настроить его на себя. Играю роль компанейской девчонки-хохотушки. Удается легко. Рядом со мной сидит недалекий человек. Рассказывает о какой-то мафии.

Называет фамилии. Хвастается связями в тюрьме. Перечисляет, кто у него сидит, где сидит, с кем сидит. Идиот! Подыгрываю ему: «Мои проблемы… у меня тоже сидят».

– Кто?

– Муж.

– За что?

– Убил человек пять… не то чтобы совсем. Покалечил сильно.

Посадили. Кулак моего Кольки размером с твою голову.

Болтаю глупости, чтобы себя немного предохранить. Сердце сжимается. Остановимся на красный свет, и выскочу из машины. Останавливаемся… продолжаю сидеть. Раз он уголовник, постараюсь ему не хамить. Сама болтаю и активно вживаюсь в роль жены уголовника. Может, пощадит? Так и останусь в маске, напяленной на себя. Останавливаемся возле старого мрачного высокого дома в глухом кривом переулке. Водитель берет деньги. Значит, взяли частника. Входим в подъезд… Пахнет мышами и котами одновременно. Поднимаемся пешком на пятый этаж. Лестница широкая и неспешная… Валерий осторожно открывает дверь. За ней – жуткий огромный коридор, мрачно освещаемый тусклой лампочкой на неизвестно куда уходящей стене. Закопченная московская коммуналка. По сторонам коридора глухие двустворчатые двери. Ни одного звука или полоски света из-за них не проникает. Слышу только собственные шаги. Валерий шепотом просит вести себя тихо. Оказывается, во всех этих комнатах живут его дальние и близкие родственники. И мать тоже. Не будет же он меня убивать на глазах у собственной матери? Казалось бы, должно действовать успокаивающе. Нет. Слишком давит коридор. Такое впечатление, что мир исчез, и выхода из него нет. На двери у Валерия висит амбарный замок. Смешно. С трудом открывает и впускает вперед себя. Обычное, ничем не выделяющееся жилье. Мало мебели. Огромный динозавр – цветной телевизор. Кровать, тумбочка, стол круглый и стулья с потертыми сиденьями. Стена у окна залеплена картинками из журналов. В основном машины и голые девицы. Валерий включил телевизор на полную громкость. А как же мама? Но спросить не решилась. Сам объяснил: «Чтобы никто не слышал, что здесь женщина».

Его пришибленный друг болтается по комнате с озабоченным видом. Вдруг порывается уйти. Валерий шипит на него: «Сядь!» Садится. Его имя не запомнила.

Жалко. Возможно, будет свидетелем. Ненормальные между ними отношения. Слышу за спиной голос, обращенный ко мне: «Не обращай на дурака внимания. Смотри телевизор. Я гостей чаем угощу». Киваю в ответ. Не успеваю понять, откуда возникло резкое чувство удара. Голова перескакивает на другой уровень сознания или, скорее, бес сознания. Слышу смех. Глаза, по-моему, закрыты, но комната и снующие люди в красно-черном свете. Вижу их отчетливо. Некоторые танцуют.

Понимаю, что лица, профили, причем знакомые, возникают в подсознании. Логически мне понятно. Не могу разобрать голоса. Значит, они далеко. Со мной что-то делают. Силюсь понять и не могу ухватить суть происходящего. Разгадка рядом.

Вот-вот и выясню. Важна ясность. Самое необходимое – объяснить самой себе. А потом уж им… Пусть ждут. Чернота задернула мозг. Опять возникла потребность понять. Самое простое и элементарное объяснение куда-то делось. Зато зазвучали голоса. Но мне очень неудобно вслушиваться. Что-то мешает. Медленно-медленно, практически без движения, воспринимаю протяжную боль. Потом она прерывается и рассыпается на короткие всплески. Меня бьют по щекам. Ветер холодит ресницы.

Почему-то дуют мне в лицо. На этот раз обязательно открою глаза, иначе снова упаду в обморок, в бездну. Вижу потолок в зеленоватых крупных пятнах. Похожи на тучи. Ярко освещены. Где-то рядом люстра. Обязательно хрустальная. Подвески колышутся от ветра, и возникает легкий перезвон. Странно, мои руки не слушают голову. Приказываю им прикоснуться ко лбу. Не поднимаются. Единственное уяснила: точно лежу на спине. Где, как и почему? Сплошные загадки. Сзади в голове бродит боль. Возвращается из тумана понимание. Лежу на кровати в какой-то тельняшке. Зачем на меня ее надели? И где мое джинсовое платье? Руки привязаны к краям кровати эластичным бинтом. Надо мной склоняется Он: «Не волнуйся, детка, всего лишь легкая шутка». Значит, не убил. Боже, я снова переживу ту ночь, те ощущения? Зачем меня привязали? Никуда бежать не собираюсь. Валерий высоко над головой препирается с тем самым приближенным другом. Оказывается, он хочет, чтобы тот начал первым. Друг сопротивляется. Ему криминал не нужен. Разговор состоит исключительно из мата. Сейчас они меня будут насиловать. Ну почему так неудобно положили? Я вижу, как Валерий хватает своего друга за ширинку и разрывает брюки. Пуговицы сыпятся из его кулака на пол. Веселый глупый стук. Так же подпрыгивают мои мысли. Одна била прямо в затылок: самосохраниться! Дико в этот момент размышлять – почему со мной так поступают. Имеют право. Сама пришла. Жалко, если его друг согласится. Мне это совершенно не надо. А куда ему деваться? Валерий издевается: «Пока не засунешь, иголку с ниткой не получишь. Мне свидетели до жопы, давай в соучастники».

– А потом в ментовку?

– Кто? Эта блядь – в ментовку? О чем ты говоришь? Вокруг все родственники подтвердят, что ее здесь не было. К тому же, судя по моему кайфу, никуда она вообще отсюда не соскочит.

– Ну, ты шизо…

Ясно, он решил меня убить. Это признание Валеры не вызывает паники. Почему? Потому что для меня не новость. Главное – поскорее остаться с ним наедине. Какой же бздливый друг попался… Медленно развожу ноги… Пусть побыстрее произойдет. Нам надо остаться вдвоем. Валерий заметил мои движения.

Подскакивает ко мне со своим другом. Разводит пальцами мои губы:

«Видишь, она готова». Толкает его на меня. Друг, не снимая брюк, возится руками, стремясь затолкнуть мягко-ломающийся от страха какой-то сморчок. Может, у него вообще такой? Чувствую его грубые нетерпеливые пальцы.

Мне больно. Начинаю стонать. Это немного раскочегаривает, и он уже тычет в меня горячее тело. Валерий вдруг хватает его за плечи и отрывает от меня. Слава Богу! «Достаточно! – кричит он. – А то потом ее мыть придется». Вижу, как сперма течет по пальцам обалдевшего друга. Больно смеяться. Но так ему и надо.

Друг матерится. Вместо меня смеется Валерий. Они оба – шизо. Закрываю глаза.

Хватит мучений. Валерий чуть ли не пинками выталкивает друга в дверь. Нитку и иголку тот так и не получил. «Ремень потуже затяни», – кричит напоследок Валерий. Они вышли. Лежу одна. Кошмар становится явью. Между ногами неприятное жжение. Первый раз на меня прыгал человек против своей воли. Глупое занятие.

Терплю ради подруги и своего идиотского желания. Сейчас вернется мой желанный убийца. Пытаюсь освободить руки. Резиновые бинты плотно обвивают запястья и уходят под кровать. Значит, узел находится внизу. Как же они смогли там его завязать? Напрягаю силы. Ведь бинты должны растягиваться. Нет, сил моих не хватает. Но зато обнаруживаю узел на правом запястье. Он – мой путь к спасению.

Не сразу. Когда он уснет. Попрошу не убивать до утра. Я должна измотать убийцу, выжать из него все силы. Прошлой ночью я блаженствовала, впитывала в себя наслаждение, в этот раз, наоборот, дарить буду я. Чувствую легкий завод. Да! Он придет и будет меня насиловать. Как на тех фотографиях. Давно, еще совсем девчонкой видела журнал, где двое здоровенных мужчин насилуют хрупкую с длинными белыми волосами женщину. Самым удивительным на этих фотографиях было лицо жертвы. Растерянность и испуг с каждым новым кадром вытеснялись возбуждением страсти. Из неприметной, будничной женщина превращалась в обалденную красавицу. Ее огромные глаза желали боли, силы, безумия. Привязанная к стулу, она выгибалась навстречу своим насильникам. Несколько дней спустя, во время одной потасовки один мальчишка схватил меня сзади за руки и стал выкручивать. Я кричала, но не вырывалась. Неведомое мне еще сладостное желание мучительно томило своей неосуществимостью. Когда он отпустил и убежал, я чуть не упала от головокружения. Нечто подобное, зарождаясь в перетянутых запястьях, накатывает на меня. Страх отступает. Безнадежно стремлюсь притянуть руки.

Бессилие рождает агрессивную покорность. Хлопает дверь. Валерий медлит. «Иди ко мне», – шепчу я. Тело мое дергается. Одна совладать с ним не могу. Глаза закрыты. Ожидание завораживает. Легко и плавно без всяких предварительных ласк он входит в меня. Какое-то время ничего не соображаю. Жду. Жду вчерашнего…

Вдруг все стихает… Внутренне сжимаюсь в отчаянии удержать вялое безжизненное тело, выскальзывающее из меня. Все?! Открываю глаза. Валерий сидит в ногах и нервно закуривает сигарету. Оба молчим. Во мне опустошенность и беспокойство. В нем – злость.

– Я что-то сделала не так?

– Бывает – не получается.

– А вчера? – вопрос слетел с моих губ непроизвольно, и от страха они задрожали. Прикусываю, чтобы скрыть.

– Вчера я работал. Работа через день на третий.

Боже! Не он… Почему я, дура, не спросила, где он был вчера?

Боялась. А если специально врет? Поди проверь, особенно в моем положении. Надо еще раз испытать. «Иди, я хочу тебя». Он бросает сигарету прямо на пол и ложится рядом. Начинает ласкать. Совсем другие руки. Жесткие, неумелые. Мне больно. Молчу. Очевидно, он чувствует мою отстраненность. Но завестись не получается. Снова входит в меня. Не так входит. Поздно рассуждать. Имитирую восторг. Тихо постанываю. Прижимаю ногами к себе. Дурак, зачем он меня связал?

Могла бы помочь. Опять внутри затихло. Желание исчезло окончательно. Осталась мука. Слава Богу… отстал. Глаза боюсь открывать. По телевизору поет Маша Распутина. Ей хорошо. Неужели всю ночь он будет пытаться? Надо с ним поговорить. Успокоить. Пусть кончает как угодно, лишь бы отпустил. Медленно открываю глаза. Стараюсь придать взгляду мягкость и понимание. Валерий стоит рядом с кроватью. В руке длинный кухонный нож. Комната поплыла вбок. Страх возник тяжелой болью в затылке. Еще немного, и голова перевесит тело. Дальше – разверзшийся мрак пропасти. Страх потерять сознание сильнее. Поэтому улыбаюсь, вернее – растягиваю губы и молю: «Не надо. Давай попробуем еще раз. Я постараюсь». Он кидает нож в пол, и лезвие вонзается в половицу. Опять эта пытка. Только бы не обмяк. Его рука ползает по моему лицу. Я не понимаю, чего он хочет. Ведь мы должны оба постараться продлить его состояние. Ладонь ложится мне на рот, пальцы зажимают мне нос. Я задыхаюсь. Кручу головой, несмотря на резкую боль. Бьюсь всем телом. Пытаюсь сбросить его. Он разжимает пальцы. Боже, какое счастье дышать! Рот плотно закрыт. Не получается зубами вцепиться в его ладонь. Немного прихожу в себя и вспоминаю, что он еще во мне. Не успеваю порадоваться, нос снова зажат. Опять бьюсь в конвульсиях. Пальцы разжимаются.

Понимаю – нужно притворяться. Набираю побольше воздуха. Теперь буду делать вид, что задыхаюсь раньше, чем начнет подступать удушье. Поверил. Дает немного подышать. Пусть душит. Главное – ощущаю в себе его силу. Когда же он кончит?

Идиот. Ой, как больно. Тычет куда-то вбок. И снова душит… Все! Рот и нос свободны. Орет прямо в ухо. Неужели отмучилась? Ужасно хочется писать. Валерий лежит на мне. Не дышит. Сползает. Ложится рядом. Жду, когда придет в себя. Все время приходится терпеть.

– Я хочу писать. Слышишь?

Молчит. Буду повторять, пока не поймет. Больше связанной меня держать ни к чему. Только теперь поняла, что не чувствую рук. Затекли. Валерий встает. Что-то ищет под кроватью. Достает банку. Вставляет мне между ног.

Совсем сдурел?

– Я не сумею.

– Приспичит – получится. Как стыдно! Лучше терпеть.

– Давай-давай. Развязывать тебя не собираюсь. Еще есть чем с тобой заняться.

Молчу. Это выше моих сил. Что ему еще нужно? Тянется рукой к банке. Странно… думала, не получится. Закрываю глаза, чтобы не было так омерзительно. Может, он и от этого получает удовольствие? Слава Богу! Забирает банку и выходит из комнаты. Спасибо, поухаживал. На экране телевизора пьют шампанское. Терпеть не могу шампанское! Возвращается Валерий.

– Развяжи меня. Я никуда не денусь. Мне нравится с тобой.

– Не ври. Со мной никому не нравится. Одна дегенератка дверь топором рубила. Но не смогла убежать. А другой я влил в рот целую бутылку водки. Смеху было! Ты мне больше, чем они, нравишься… Поэтому я начну тебя расчленять…

Он взял торчащий в полу нож и подошел ко мне. Но мне не страшно.

Безразличие подавило мою волю. Он водит холодным лезвием по моему животу. Мышцы невольно подрагивают. По телу бегут мурашки. Он смеется. Я молча наблюдаю. Его злит мое спокойствие. Проводит ножом по лобку. Берет завиток, распрямляет его и отрезает. Совсем не больно. Лезвие острое. Увлекается этим занятием. Намеренно тянет волосы вверх. Молчу, уставясь в потолок. Боже, лучше бы сбрила сама!

– Дай мне воды. Умираю – хочу пить. Ну, пожалуйста…

Бросает нож на мой живот. Плашмя. Ужасно неприятно ощущать лезвие телом. Хочется сбросить его. Словно холодную мерзкую змею. Сдерживаю себя. Ведь мне безразлично. Мне все равно. Он оказался не тем. Мой убийца еще не найден.

Судьба не может подослать мне двух убийц… Это уж слишком. Но страшно. Валерий берет чайник, демонстративно пьет долго из носика. Глазами прищуренно исподтишка наблюдает за мной. Я не сглатываю слюну. Ее нет. Комок в горле сменился болью, Валерий поливает меня водой из чайника. Инстинктивно открываю рот. Он хватает нож и вкладывает мне в пересохший бесчувственный рот с одеревенелым языком. Острие слабым уколом уперлось в небо. Кажется, все тело ощущает широкую смертельную тяжесть ножа. Мне больше не хочется пить. Хочется одного – чтобы все кончилось… неважно, как. Боже! Он раздвигает мои ноги! От испуга приподнимаю язык и упираюсь им в лезвие ножа. Иначе от любого толчка он обязательно сорвется в горло. Внизу, между ног, что-то неприятное, холодное.

Мерзавец, он засунул мне внутрь носик чайника и льет воду. А я не могу даже пикнуть. Простыня становится мокрой.

Вода стекает по ногам, словно кровь. Очень трудно дышать. Нельзя терять сознание. Ему надоест. На многое фантазии не хватит. Нужно осторожно сопротивляться ногами. Сильнее упираюсь языком в широкое лезвие. Его острие прорывает кожу неба. Во рту ощущается солоновато-металлический привкус. Сжимаю ногами чайник. Валерий смеется. Вот чего он ждал! Вырывает чайник и ставит на пол. Рискую наклонить голову в сторону тупого ребра лезвия. И это нравится Валерию. Забирает нож. Все…

– Дурак… – не столько шепчу, сколько выдыхаю из пересохшего рта.

В ответ льет воду на лицо. Боже! Дождалась. Даже не глотаю. Вода сама струйками течет в горло. Подольше бы. Он льет и смеется. Мне кажется, я тоже улыбаюсь… Ублюдок.

– Давай немного поспим, а потом начну тебя расчленять, – резким голосом сообщает он.

– На мокрых простынях?

– Это же вода.

– Противно.

– Ух, изнеженная…

Он берет ватное одеяло в пододеяльнике и подсовывает под меня. Не раздеваясь и не выключив свет, ложится рядом с ножом в руке. Зубами кусает сосок. Нож держит возле горла. В любой момент проведет по нему, и я отправлюсь вслед за Наташкой. Бедная Наташка, как же страшно умирать… Скорей бы он заснул… И он действительно заснул! Храп раздался неожиданно резко. Я вздрогнула. Но храп продолжается равномерно, хотя все так же противно. Как будто по терке стремительно проводят чем-то железным. Дура, если не воспользуюсь. Рука, сжимавшая нож, вяло раскрылась. Осторожно приподнимаю голову. Ой, как болит затылок. От него боль кантуется к глазам. Наваливается на лоб. Не зацикливаться на ней. Упираюсь подбородком в грудную клетку и тянусь зубами к лежащему на выпуклости груди ножу. Храп продолжается. Вдруг он прикидывается? Эта мысль заставляет откинуться на подушку. Валерий недвижим.

Его тело, привалившееся ко мне, давит неестественной тяжестью. Вроде не притворяется. Рискну. Опять медленно приподнимаюсь. Тянусь губами к лезвию.

Совсем недавно оно торчало во рту. А теперь приходится самой стараться.

Наконец, сначала губы, а потом и зубы ощутили сталь. Легким движением – хотя какое оно легкое? – бросаю в сторону правой руки. Не долетает… Замираю и ищу спасительную подушку. Валерий продолжает храпеть. Его голова мягко устраивается у меня под мышкой. Как достать нож? Начинаю шевелить пальцами правой руки.

Трудно. Затекли. Сперва их вообще не чувствую. Но вот начинается покалывание, ломота, тягучая боль. И кисть с трудом поддается вращению. Смотрю на нее.

Гипнотизирую: ну, миленькая, тянись… тянись… в тебе одной спасение… И рука начинает сгибаться. Бинт потерял свою жесткость. Очевидно, во время удушения я сумела, дрыгая руками, его растянуть. Хватаю! Правильно хватаю – лезвием вниз. Теперь не спеша, чтобы не нарушить храп, нужно резать. Ох, он совсем не поддается! Приходится тянуть руку к себе и в это же время не то резать, не то пилить, не то давить. Самое трудное – сделать надрез. Рука устает. Лежу не двигаясь. Перевожу дух. В такие минуты особенно страшно, что проснется. Он убьет, наверняка убьет. Храп успокаивается. Начинаю все сначала.

Пошло… Пошло! Неожиданно легко. Нож скользит… Все! Рука свободна. А значит, и вторая? Не знаю. Не могу двинуть. К тому же под мышкой голова Валерия. Так и жду, что она внезапно поднимется. С каким же восторгом перерезала бы его гладкую длинную худую шею, способную носить такую дурацкую голову. Но не получится. Я убить не смогу. Так будет всегда – одни убийцы, другие – жертвы. И местами им поменяться невозможно. Левую руку тяну прямо над его головой. Храп стихает. Влажные губы касаются моего тела. Целует… по-моему, во сне. Его рука, недавно державшая нож, сползла к низу живота. Тело какое-то неповоротливое. Если проснется – ударю. Он бурчит неразборчиво. Дергается телом. Уверена, ему снится, что убивает меня. Пусть подольше снится. Ногой и рукой касаюсь пола. Соскальзываю вниз. На четвереньках огибаю кровать. Боже!