Текст книги "Драгоценности Восьми кусков парчи"

– А я сострою серьезную морду и важно скажу, что так предписывает древняя традиция, что таковы наставления наших предков. А знание о том, почему именно так, давно утрачено.

– Молодец, – восхитился Данг. – Наглеешь не по дням и не по часам, а по минутам. Так ты скоро и сам поверишь, что ты мастер. Ладно, пока я добрый, пожалуй, объясню.

В китайской нумерологии числа делятся на иньские (четные, числа Земли) и янские (нечетные, числа Неба). Базовым Ян-числом считается двойка, а базовым Инь-числом – тройка. Теперь, надеюсь, тебе понятно, что 9 – это 3×3, 24 – это 3×2×2×2, а 36 – это 3×3×2×2. Да и самих кусков парчи восемь, а восьмерка – это 2×2×2. Вот тебе и вся хитрость. Кстати, о хитрости. Есть знаменитая Книга Перемен. Твой прадед большой специалист по гаданию с ее использованием. Наверняка он тебе о ней говорил.

– Еще бы он мне не говорил! Он с таким почтением относится к ней… Он убежден, что Книге Перемен известны все тайны прошлого, будущего и настоящего. Еще он рассказывал, что этой книгой пользовались великие философы, ученые, правители и полководцы, что сам великий Конфуций по поводу этой книги говорил, что если бы он мог продлить свою жизнь, то пятьдесят лет отдал бы изучению Книги Перемен и тогда смог бы не совершать ошибок. Но меня самого прадед ничему пока не учит, говорит, что эта книга не для сопляков, а для зрелых мужчин, которые готовы принять ее мудрость. Правда, будучи в хорошем настроении, он несколько раз гадал для того, чтобы развлечь меня и развлечься самому. Делалось это следующим образом. Вопрос, на который я хотел получить ответ, вслух я не произносил. Я лишь мысленно формулировал его (при этом прадед настаивал, чтобы формулировка была как можно четче), потом бросал три монеты, которые мне перед этим выдавал дед. Если большее число монет (2 или 3) ложились орлом вверх, то я чертил сплошную линию, если же большее число монет (2 или 3) ложились вверх решкой, то линию нужно было рисовать прерывистую. Сделав так шесть раз, я получал знак (прадед называл его гексаграммой) из шести линий, расположенных одна над другой. После этого моя часть работы заканчивалась и прадед приступал к толкованию. Было это всего несколько раз и ни разу его предсказание не оказалось ошибочным. Но любил я этот процесс совсем не из-за точности предсказаний, а потому, что «гадальные» монеты прадед оставлял мне и я мог купить себе на них что угодно. Отец ворчал, что это баловство, но прадед обращал на это мало внимания.

– Ну вот тебе первый урок из Книги Перемен, – улыбнулся монах. – В ней шестерка считается иньским числом, которому соответствует темное женское начало, порождающее хитрость. Число 36, как ты сам понимаешь, представляет собой 6 в квадрате, поэтому считается, что оно олицетворяет «несметное множество хитростей». Так что можешь сказать своим старикам, что Восемь кусков, где часто используется число 36, – это очень хитроумная система. Еще можешь сказать им так: «Шестью шесть тридцать шесть. В расчете – искусность, в искусности – расчет. Инь и Ян сменяют друг друга, на этом и основана военная хитрость». Эти старики сами очень хитрые, им это понравится.

На этом Данг завершил свои импровизированные наставления и отправился, как он выразился, «договариваться об утреннем уроке» для меня. Когда он вернулся, я не знаю, потому что уже спал.

Назавтра Данг разбудил меня еще до восхода и повел к окраине деревни, куда-то в сторону рисовых полей. Там нас уже ждал буйвол, запряженный в плуг. Не говоря ни слова, Данг указал мне на него. Он был прав, говорить было нечего. Вчера я, забыв, что Данг ничего не пропускает и заставляет меня из всего извлекать урок, неосмотрительно ляпнул про непосильную и тупую крестьянскую работу, которая корежит тело и оглупляет ум. Что же, спасибо Дангу, один урок я уже извлек: мало болтать, а лучше не болтать вообще. Вот смолчал бы вчера и спокойненько бы сейчас дрых. А так меня не просто разбудили затемно, сейчас еще и пахать придется. Конечно, я не однажды видел этот процесс и потому прекрасно представлял, как это делается. Но я никогда не пахал сам! Мне с раннего детства объясняли так: «Наша семья живет в деревне, потому что так случилось. Но мы не деревенщина, мы не пашем на полях и не ухаживаем за скотом. Наш род – это лекари и воины, мастера Ци-Гун, астрологи и предсказатели».

Но долго думать было некогда, надо было приступать к работе. Как только я взялся за рукоятки плуга, буйвол испугался (совершенно непонятно, как такой большой зверь может быть таким нервным), дернулся и потащил меня, как будто я вообще ничего не весил. Только с большим усилием мне удалось его остановить. Интересно мне было только одно: настолько пугливый зверь мне попался случайно или Данг специально попросил подобрать мне самого «неудобного». Приспособиться к этой огромной твари, найти с ней «общий язык» мне удалось лишь с большим трудом, но в конце концов дело пошло. Через некоторое время мне даже начало нравиться идти за плугом. Буйвол, видимо, привык ко мне, он больше не дергался и шел совершенно спокойно, утреннее солнце приятно пригревало, а прохладная свежевскопанная земля не менее приятно холодила босые ноги. Однако вскоре стало не так весело. Солнце пекло вовсю, все тело ныло от непривычного напряжения, а на руках появились волдыри. Как я понимал, работенка эта должна была закончиться не позднее полудня, потому что после обеда у меня был назначен казавшийся мне теперь избавлением урок со стариками. Но оказалось, что монах решил иначе. Где-то в полдень он подошел ко мне и, ласково улыбаясь, сказал, что стариков он оповестил о том, что урок для их удобства переносится на более прохладное время, на вечер, так что я могу работать, ни о чем не беспокоясь, а обед мне скоро принесут прямо сюда.

Обед действительно принесли, но есть совершенно не хотелось. Хотелось лечь и не подниматься. Полежать мне удалось, но недолго – вскоре ко мне подошел крестьянин (видимо, хозяин этого пугливого буйвола) и сказал, что хорошо было бы еще немного поработать. Желание в этот момент у меня было только одно: встать и убить его. А еще лучше убить, не вставая. Но делать было нечего: я же воин, а не истеричная девица, я обещал делать, что велит монах, значит, буду делать. Как мне удалось доработать до вечера, я не знаю. Ладони кровоточили, а о том, что ломило все тело, нечего и говорить. Заслуженный отдых после работы мне не светил: не успев даже помыться, грязный и потный, я отправился доучивать своих стариков. Как я провел занятие, помню плохо. Данг говорит, что вполне нормально, даже отвечал на вопросы, всем понравилось и все остались довольны

Перед тем как отпустить спать, монах обработал кровавые волдыри у меня на ладонях какой-то травяной мазью (она у него была заготовлена заранее, видимо, этот гад точно знал, чем кончится дело) и только тогда позволил уснуть. Проснувшись утром, я понял, что не могу встать с кровати. Никакие занятия воинским искусством меня так не «упахивали», хотя, может, к ним я просто привык с детства, да и прадед никогда не нагружал меня чрезмерно. Но делать было нечего и пришлось пойти на хитрость: раз я не мог подняться вверх, то пришлось сделать наоборот – сползти вниз на пол.

Данг наблюдал за моими действиями с большим интересом.

– Вот подход истинного воина, который не теряется в любой ситуации. Не может встать на ноги, ползет на брюхе, – говорил он. – А у крестьян вот так каждый день, – наставительно добавил он. – Поработал бы ты так с месяц, посмотрел бы я, о чем бы ты думал, кроме как о том, чтобы вечером суметь добраться до постели, а ранним утром суметь встать с нее.

– Значит, все это было для того, чтобы я понял, что чувствуют эти крестьяне? – возмутился я.

– Ни в коем случае. То, что чувствуют эти крестьяне, касается только этих крестьян. А было это только для того, чтобы выбить из тебя эту воинскую дурь, эту гордыню, это деление людей на воинов и всякую прочую шваль. Кстати, уверяю тебя, ты, если захочешь, умеешь относиться ко всем людям одинаково.

– Все люди разные и я не могу относиться к ним одинаково. Да и не хочу, кстати, – возразил я.

– Ладно, – как-то подозрительно легко согласился Данг. – Кого твой прадед лечит лучше? Бедных или богатых, молодых или старых, мужчин или женщин? Может, он лечит пациента тем лучше, чем больше пациент может ему заплатить?

– Он лекарь, он всех лечит одинаково, – огрызнулся я. – Но это же его пациенты!

– Вот и думай обо всех людях как о пациентах, которым нужно помогать и которых нужно любить. Ведь лекарь, который не любит своих пациентов, он не совсем и лекарь. Тебя ведь учат на лекаря?

– Учат, – пробурчал я, прекрасно понимая, к чему он ведет.

– Ну и прекрасно. Тогда больше любви к людям и меньше этой воинской суровости, ее в тебе и так более чем достаточно. Но тут ты сразу должен понять, что речь идет об истинной любви, никак не связанной с богатством, положением, властью и тому подобной чепухой, всегда приводящей к конфликтам. Я понимаю, что говорю о вещах, о которых ты и понятия не имеешь, но все равно буду называть все своими именами: это безграничная, необусловленная любовь ко всем без всякого различения и без всяких условий.

Например, у тебя есть много пар штанов. Оставь себе сколько нужно, а остальные отдай другим людям, ведь все равно ты не сможешь напялить их все одновременно. Отдай их бескорыстно, без всякой мысли о награде, плате или благодарности. Если ты отдашь их без всяких условий, это и будет проявлением необусловленной любви. Это не так трудно, как кажется, для этого тебе достаточно иметь в виду, что все люди одинаковые и что если твой тощий зад мерзнет, то и всем прочим тоже холодно. Конечно, Бог в своей бесконечной милости дал каждому человеку все необходимое, так что в мире всего и для всех вполне достаточно. Но Бог не только милосерден, но еще и мудр, поэтому он не предусмотрел никаких излишеств, так что если кто-то сумел взять себе больше положенного, то кому-то может чего-то не хватить. Поэтому если ты пожадничал и оставил себе лишние штаны, то кто-то мог остаться и вовсе без них. Думаю, не надо объяснять тебе, что не в штанах дело. Это так, простой пример, чтобы ты понял. На самом деле это касается чего угодно: еды, воды, лекарств, земли, жилья. Пойми, что потребности людей, в общем, похожи, и если что-то нужно тебе, то и остальные нуждаются в том же самом. Если ты хочешь быть счастлив, хочешь любви и уважения, то и другие хотят того же. Поэтому старайся любить и уважать других людей, даже если они пока кажутся тебе «всего лишь тупыми крестьянами». Кстати, смешное дело: если кому-то другие люди кажутся «тупыми крестьянами», то, скорее всего, он сам тупой, даже если он считает себя воином, а не крестьянином. Думаешь, не бывает тупых воинов?

В общем, старайся перестать быть таким «тупым воином», а вместо этого формируй в себе хорошие и благородные привычки: любовь и уважение к людям, умение прощать и жить со всеми в мире и гармонии. Если ты не способен пока на необусловленную, не зависящую ни от чего любовь «просто так», люби обусловленно, люби тех, кто тебе дорог, люби как умеешь. Люби свою семью, своих близких, друзей. В общем, ключевое слово здесь «люби», недаром я повторил его столько раз. И не беспокойся ни о чем, любви присуща способность возрастать, так что если ты пойдешь этим путем, то необусловленная любовь все равно рано или поздно появится.

Ищи свое счастье не в жратве (которую ты так любишь), не в богатстве или положении, а в любви и заботе о других. Кстати, все это вполне воинские черты характера, я бы назвал их чертами благородного воина. Ладно, об этом пока хватит. А сейчас скажи мне, как ты относишься к старикам, которых ты обучал?

– Нормально отношусь, – удивился я.

– Тогда сформулирую иначе: как ты сейчас к ним относишься?

– И сейчас нормально отношусь.

– Все-таки, как по мне, то для воина ты туповат, даже со второго раза не понимаешь. Ладно, спрошу в третий. Изменилось ли твое к ним отношение после того, как ты начал их учить?

Тут я задумался. Всего за два занятия (причем второе, после плуга и буйвола, я провел в полубессознательном состоянии) мое отношение к старикам изменилось. И весьма заметно. Я запомнил их имена, стал замечать, как получается у каждого из них, у кого из них какой характер. В общем, у них «появились лица». Мало того, я стал относиться к ним намного лучше.

Когда я, не скрывая своего удивления, сказал об этом Дангу, тот понимающе кивнул:

– Обычное дело. Когда делаешь что-то хорошее человеку, «вкладываешь» что-то в него, то начинаешь его любить. Например, ты учил этих людей и всего за две встречи начал «видеть» их, относиться к ним с приязнью. Так что вот тебе универсальный рецепт: хочешь начать любить окружающих – просто делай для них что-то хорошее. Все равно что. Можешь учить, лечить, просто помогать, не важно что, все это работает. И быстро, ты сам уже это заметил.

С этими словами Данг ушел, оставив меня размышлять над его словами. Этого мне еще никто никогда не говорил и над этим явно стоило подумать.

* * *

На мой вопрос, сколько мы пробудем в этой деревне, Данг ответил так:

– Никаких других дел, кроме как доучить «твоих» стариков, у нас тут нет. Причем сделать это мы должны как следует. Для них учитель – ты, так что это твоя ответственность и твое слово решающее. Мы уйдем на следующий день после того, как ты скажешь, что они готовы.

К моему удивлению, старики, которые поначалу казались мне такими тупыми, прекрасно все выучили всего за четыре дня. Так что деревню мы покинули на пятые сутки.

Когда мы выходили из ворот, все они вышли проводить нас. А я, глядя на них думал: «Может, это не они такие тупые, а я? И как только я начал нормально к ним относиться, они начали все делать совсем иначе. И неужели я их полюбил? Вряд ли, конечно. А может, все-таки да?»

«Знание-мудрость дает ясность, любовь дает силу. И то и другое необходимо, и, тем не менее, истинная и бескорыстная любовь обладает не только силой, но и способностью интуиции».

«Зеркало блаженства»

Третий кусок парчи
Истинная цена человека

«Глупец проводит всю свою жизнь в безумной погоне за физическим комфортом и удобствами, добытыми честным или нечестным путем, путая их с истинным счастьем. Страстное желание такого комфорта, богатства и власти сулит счастье, но приносит лишь заботы и напряжение ума. Душевное состояние тех, кто всю свою жизнь потратил лишь на то, чтобы копить богатство и увеличивать счет в банке всеми честными и нечестными путями, на смертном одре похоже на состояние человека, вложившего все свои сбережения, собранные в поте лица, в банк, который тут же и обанкротился».

«Зеркало блаженства»

Выйдя из деревни, мы скоро дошли до места, где дорога расходилась.

– Куда дальше? – спросил я у монаха.

– Не знаю, – небрежно махнул он рукой, – куда скажешь, туда и пойдем.

Такой подход меня, мягко говоря, удивил, ведь я был уверен, что Данг знает, куда мы направляемся, точнее, куда он ведет меня.

– Ты что, не знаешь, куда мы идем? Какова же тогда цель нашего путешествия?

– Цель? – в свою очередь удивился Данг. – Какая такая цель, нет никакой цели. Мы просто идем, можно сказать, гуляем, обычная прогулка, только длинная.

– Идиотизм какой-то, – стал закипать я. – Если все это не имеет цели, зачем тогда было все это затевать?

– Цели не имеет, но имеет результат, – спокойно сообщил мне Данг. – И нечего горячиться. Научись правильно ставить вопросы и будешь получать правильные ответы.

– И каков же здесь правильный вопрос?

– Ну не знаю. Например, такой: «Зачем такой мудрый человек, как мой прадед, отправил меня в длительное и, возможно, небезопасное путешествие с чужим человеком, практически с первым встречным?»

– И зачем?

– Откуда я знаю? – искренне удивился Данг. – Я не спрашивал. Ты, насколько я понял, тоже не спрашивал. Тебе так хотелось отправиться в дорогу, что было не до вопросов. Думаю, ты боялся произнести лишнее слово, боялся, что прадед передумает. Так что твоя цель вполне проста и понятна: вырваться из дома, чтобы посмотреть на мир. Ради этого ты даже согласился на это время подчиняться мне как учителю. Но вряд ли твой прадед так же прост, как и ты. Наверняка у него были более серьезные и сложные соображения.

– Для учителя ты слишком много морочишь голову несчастному ученику. Ты скажешь, для чего прадед все это затеял, или нет?

– Когда выберешь, по какой дороге пойдем, скажу.

– Ты что, собрался мне рассказать детскую сказку про дорогу, которую надо выбрать? Лично мне больше нравится старая вьетнамская сказка про любимого пескарика девочки Мугазо, который говорил ей так: «Если любишь меня, то вырой мои косточки, которые лежат в бамбуковой палке, положи в скорлупу кокосового ореха и похорони у перекрестка дорог». Но в той истории была пусть и сказочная, но логика: прямо у перекрестка, на месте этих косточек появилась золотая туфелька, которую подобрал ворон и отнес принцу. Принц (само собой, после долгих мытарств, как и положено в сказке) женился на девушке Мугазо и жил с ней долго и счастливо. Там все это имело хоть какой-то смысл – надо же было похоронить несчастного пескарика в каком-то особом, заметном месте, чтобы его нашел ворон. А здесь?

– Ладно, – вздохнул Данг, – дорогу тебе придется выбрать хотя бы для того, чтобы нам куда-то идти. А по пути я, так и быть, тебе расскажу смысл твоего путешествия, как его понимаю я.

Я небрежно махнул рукой вперед (какая мне разница была, куда идти), и мы двинулись прямо. А Данг, как и обещал, приступил к рассказу.

– Вообще путешествие – это часть традиции, не менее важная, чем, например, обучение. Про самые важные путешествия даже слагаются легенды. Сам понимаешь, правды в них ни на грош, какая правда может быть в сказках, но зато все очень красиво и поучительно. Возможно, дома тебе рассказывали классическую китайскую легенду под названием «Путешествие на запад». Все действие там происходит в пути, который продолжался ни много ни мало, а целых четырнадцать лет. Суть этой истории в том, что монах Сюаньцзан по воле богини Гуань Шинь и с соизволения императора отправился на запад, в далекую Индию, чтобы получить там священные книги и привезти их в Китай. Помогал ему царь обезьян Сунь Укун, который был, по правде говоря, ужасным хулиганом. Думаю, кем-то вроде тебя, только постарше, поопытнее и с несравненно более высоким мастерством.

Еще с ними были два страшных монстра по имени Чжу Бацзе и Шасэн, с которыми они познакомились в дороге (сначала подрались, а потом подружились). Сюжет этой истории можно сформулировать в одной фразе: на всем своем пути герои сражаются с демонами, претерпевают ужасные лишения и страдания, преодолевают горные кручи, бурные реки, густые леса, а в конце добывают священные книги и доставляют их домой.

Каждый из них получает награду: монах становится Буддой Добродетельных заслуг сандалового древа, Сунь Укун – Победоносным Буддой, Чжу Бацзе – Посланцем, очистителем жертвенников, а Шасэн – Златотелым архатом.

Я не буду спрашивать тебя, понимаешь ли ты действительное значение этой истории. Люди и постарше тебя воспринимают ее как красивую сказку с большим количеством приключений и с хорошим концом. Поэтому я сразу скажу, как понимаю ее я. Это история о людях, идущих по Пути, и о трудностях, которые они преодолевают. А все многочисленные схватки с демонами – это борьба с самим собой, со своим эгоизмом, гордыней, завистью и прочей дрянью, которой так много в каждом человеке. Ведь все демоны живут внутри человека и победить их очень непросто, потому что это свои любимые, привычные, можно сказать, «родные» демоны. Они хитры и коварны, они прячутся внутри нас самих и потому человеку трудно их разглядеть и тем более побороть. Их практически невозможно уничтожить, они подобны сорняку, который вырастает вновь, стоит оставить хоть малейшую его часть.

Именно поэтому в этой истории описано так много препятствий и так много схваток с демонами, многие из которых, не будучи в состоянии одолеть Сунь Укуна в открытой схватке, берут его обманом, хитростью и коварством, притворяясь совсем не тем, чем они являются на самом деле. Это понятные вещи. Например, жадность может притворяться хозяйственностью, трусость разумной осторожностью, лизоблюдство уважением, а злоба – справедливой строгостью.

Ладно, это все теория, хотя и полезная. А теперь о том, для чего нужно путешествовать таким, как мы с тобой. Тут ты должен понять, что такое путешествие, как у нас, позволяет человеку понять свою истинную цену. Например, ты привык, что за спиной у тебя очень влиятельный и небедный клан, в любой момент готовый прийти тебе на помощь. У вашей семьи есть положение, деньги, связи. У вас есть всем известное воинское и врачевательское мастерство. Есть имя, наконец.

Чтобы ты смог понять, чего стоишь ты сам, ты должен сначала освободиться. А путешествие – это в первую очередь именно свобода. Именно поэтому я сказал тебе, чтобы ты сам выбирал дорогу, по которой ты пойдешь, чтобы ты понял, что выбор за тобой, что ты сам принимаешь решение и сам несешь за него ответственность. Какой выбор был у тебя дома? Никакого! Ты даже не мог отказаться от обеда, если не был голоден. Тут же всполошились бы мать и бабка, тут же они начали бы тебя потчевать, тут же стали бы требовать, чтобы прадед осмотрел тебя, потому что их дорогое дитятко не хочет кушать и не иначе как заболело. А можешь ли ты хотя бы представить себе, чтобы ты позволил себе не явиться на занятия к прадеду?! Так что никакой свободой тут и пахло. Твой прадед – настоящий мудрец, он все это понимает лучше любого другого. Поэтому он и воспользовался возможностью отправить тебя в это путешествие. Чтобы однажды ты не отправился в него сам, причем без всякого разрешения и неизвестно с кем. Он-то тебя знает и понимает, что когда (не «если», а именно «когда») все это тебе надоест, никто тебя не удержит, даже он.

В таком путешествии, как наше, от любого твоего выбора может зависеть твоя судьба и вся ответственность за каждое принятое решение лежит на тебе. Например, только что ты выбрал дорогу, не обратив внимания на то, что из всех трех она была самая запущенная. Мало того, чем дальше мы по ней идем, тем более заброшенной она выглядит. Так что если мы придем «в никуда» и нам придется возвращаться обратно, то это твоя ответственность и винить тебе будет некого. А вот, кстати, и ответственность!

С этими словами Данг указал вперед на дорогу, которая к этому времени стала совсем узкой. Там стояли двое не слишком чисто одетых мужчин.

Данг тем временем недовольно бормотал себе под нос:

– Идиот, заболтался с мальчишкой. Должен же был догадаться, не в первый раз. Трижды идиот, я же обещал его прадеду, что буду смотреть, куда его веду. Ладно, – заговорил он нормальным голосом, – шутки кончились. Без моего слова не смей и двинуться. Вперед не суйся. Кстати, если я правильно понимаю, то позади нас должна быть еще такая же парочка. Это как минимум.

Я оглянулся. Так и было. Значит, пока их четверо, хотя в кустах могут прятаться другие.

– Вряд ли их больше, – не таясь, в полный голос говорил Данг. – Это не настоящие бандиты, так, местная шантрапа. Оружия никакого, только дубины, и посмотри, как они их держат. Хотя и такие могут убить за чашку риса, уж очень они тощие и голодные.

– Эй, уважаемые! – вдруг заорал он во всю силу легких. – С нас хороший обед, а если кто болен, то я могу полечить. А если все здоровы, то могу и сделать больным. – С этими словами он со свистом закрутил вокруг себя шест.

Понятно было, что он всячески хочет избежать драки. Хотя лично я причины для этого не видел. Думаю, я и сам бы с этими придурками управился. Мне даже этого хотелось. Да чего там скрывать, просто руки чесались. Говорить об этом я Дангу не стал, потому что знал точно: монах бы не одобрил.

Тем временем лесные люди (как я про себя уже успел прозвать их) застыли в нерешительности. Уж больно странно вела себя предполагаемая добыча. Вроде мужик с мальчиком, должны были бы испугаться…

– А ты правда лекарь? – наконец нерешительно спросил самый старший.

– Правда, не сомневайся, – уверенным голосом сказал монах. – И хороший притом. А это, – он указал на меня, – мой ученик. Серьезные болезни я лечу сам, а что попроще может полечить и он. Он тоже уже кое-что умеет. Вот на этих днях староста ближайшей к вам деревни попросил его преподавать лечебную гимнастику деревенским старикам. Все остались довольны.

– Так мы, эта, извиняемся, – пробормотал старший. – Мы, эта, не знали. Мы, эта, не бандиты какие. Просто у нас, эта, больная женщина, а еды нет. Мы бы вас не тронули, только еду бы взяли.

Тут я представил, как это чучело отбирало бы у меня еду, и не смог удержаться от хохота. Монах укоризненно посмотрел на меня, но потом и сам начал хохотать так, что слезы выступили у него из глаз. Четверо бывших грабителей сначала смущались, а потом присоединились к нам.

Наконец монах вытер слезы и велел вести нас к больной. Идти было недалеко (эти умники собирались грабить возле самого своего дома). Хижина, в которую нас завели, оказалась неописуемо грязной и запущенной. И вообще я такой бедности еще ни разу не видел. Голые ободранные стены, какие-то нары, накрытые грязным тряпьем, и несколько колченогих, явно самодельных (даже деревенский плотник сделал бы несравненно аккуратнее) деревянных табуретов. И еще штук пять всклокоченных тощих черных шавок, которые все время крутились под ногами. Но Данг на все это не обратил никакого внимания. Как только он увидел больную, веселье с него как ветром сдуло.

– Плохо, очень плохо, – тихо сказал он мне на ухо. – Твой прадед бы точно справился. А я не знаю, на нее кроме игл еще очень много энергии нужно. И очень сильный ум. Ладно, попробуем.

Что подразумевал Данг, когда говорил «плохо, очень плохо», я понял сразу. Прадед уже начал учить меня диагностике по лицу, которое он называл «зеркалом здоровья». Так что я много чего уже мог сказать, только взглянув на лицо человека. Лоб – это стихия Огня, связанная с работой сердца, тонкого кишечника, с состоянием ума и духа. Ноc – стихия Земли, связанная с работой желудка, селезенки и поджелудочной железы. Область подбородка соответствует стихии Воды, которая ассоциируется с работой почек, мочеполовой системы и желез. Правая щека соответствует стихии Металла, связанной с легкими и толстым кишечником. Левая – это стихия Дерева, связанная с печенью, желчным пузырем и нервной системой.

Так вот на лице этой женщины была большими буквами написана сложная смесь болезней, в которую был вовлечен весь организм. Как лечить такие вещи, я не знал. Прадед подпускал меня только к больным, у которых было простое заболевание, связанное лишь с каким-то одним органом. А тут… Наверное, Данг знал, раз он взялся за лечение. Хотя, по-моему, он тоже ни в чем не был уверен.

– Ничего, ничего, – продолжал Данг. – Важно, кто на этом конце иглы.

Эту пословицу я не один раз слышал от прадеда. Полностью она звучала так: «Важно не только, кто по ту сторону иглы, но и по эту». Расшифровывал ее он так. По «ту сторону» иглы находится пациент со своей болезнью. По «эту сторону» иглы находится лекарь, от мастерства Ци-Гун и силы мысли которого зависит, насколько сильный «лечебно-энергетический поток» пойдет через иглу. Разумеется, можно ставить иглы и «просто так» (именно таким образом и лечит большинство лекарей). Без мысли и энергии тоже будет работать, но с мыслью и энергией все будет намного быстрее и эффективнее. Так что я понимал, что имеет в виду Данг.

Тем временем монах споро поставил иглы и взялся за обитателей хижины. Он велел немедленно выгнать всех собак из дому, а когда услышал слабые возражения, просто схватил железной рукой за загривок первую попавшуюся шавку и выбросил ее на улицу. Больше перечить ему никто не пытался. Затем он приказал навести порядок в хижине и выдраить ее. Я с удивлением наблюдал, каким непреклонно суровым стал скромный и улыбчивый монах, когда речь зашла о лечении его пациентки.

Тем временем больной явно стало лучше. Я-то понимал, что это всего лишь кратковременный эффект, что Данг просто «накачал» ее энергией, пропустив ее через иглы в нужные точки, но, тем не менее, результат был налицо. Затем монах достал все наши припасы, отдал их старшей из женщин и велел хорошо накормить больную. Еще он отдал все наши деньги самому старшему мужчине и приказал послать в деревню за продуктами.

Задержались мы в этой крохотной деревеньке на десять дней. Ровно столько сеансов иглоукалывания нужно было провести этой женщине для полного (ну или почти полного) выздоровления. На одиннадцатый день мы снова отправились в путь.

* * *

Когда мы вернулись к тому перекрестку, на котором Данг велел выбирать мне дорогу, он посмотрел на меня и улыбнулся:

– Похоже, твоя истинная цена со временем будет немалой. Ведь это ты выбрал дорогу, следуя по которой нам удалось спасти эту несчастную женщину. Ты сделал свободный выбор и твой выбор оказался правильным. Пусть это была случайность, но вся наша жизнь – это одна сплошная случайность.

А пока мы будем идти, я тебе доскажу то, что начал, когда эти доморощенные несчастные бандиты попытались нас ограбить.

Итак, речь шла о свободе. Подавляющее большинство людей под свободой подразумевает свободу от обязанностей. И это правильно: никому ничего не должен и, стало быть, свободен. Ты, например, освободившись от своих многочасовых ежедневных занятий с прадедом, сначала почувствовал недоумение, а потом свободу. Я это называю внешней свободой. Однако есть еще и свобода внутренняя, с которой все не так просто и не так прямолинейно. Я это называю «свободой капусты».

Представь себе, что человек «завернут» во все то, что делает его несвободным. Наружные листья – это его внешние обязанности: работа, долг перед родителями, учителем, семьей. В общем, все, что он должен делать, чтобы правильно жить и честно зарабатывать. С этими листьями все понятно, они находятся сверху и их можно видеть, видно даже, чистые они или запачканы.

С внутренними листьями сложнее: их не видно и никто не может сказать, сколько их таится под внешней оболочкой. Это не просто то, во что «одевается» человеческая душа: тело, богатство, должность, семья. Это уже привязанность ко всему этому и чувство связи с ним. Представь себе большого чиновника. Он «одевается» не только в роскошный халат, он «одевается» в огромный дом, в свой кабинет за толстыми дверями, он окружает себя охраной, слугами, поварами, красивыми женщинами. Само по себе все это вроде бы ничего. Какая, например, беда в красивом халате и хорошем доме? Беда вовсе не в них, а в привязанности к ним. Поэтому, когда случается так, что по мановению руки императора все эти «облачения», вся эта внешняя мишура спадает с такого человека, когда богатство и дом отходят казне, охрану снимают, а слуги, повара и красивые женщины уходят сами, тогда этот человек начинает страдать. Еще бы, у него отняли то, к чему он был так привязан.