Текст книги "Два сборника"

Два сборника
Михаил Владимирович Рудаков

© Михаил Владимирович Рудаков, 2024

ISBN 978-5-0064-3711-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

СТРОКИ ДУШИ

СТИХИ

 
Пишу неожиданно, на скорую руку,
И вывожу неровные буквы.
Из них составляю свои предложения
И получаю разные мнения.
А мнений немного: друзья что-то скажут;
Случайные люди, которым расскажут…
И даже неплохо пройдёт такой день,
Потом заскучаю, появится лень.
В привычное кресло усядусь на кухне.
А город пополнят новые слухи.
 

 
Наконец-то зима и свершилось:
Ночь мело и лежит белый снег.
Я подумал, всё это приснилось,
Белоснежный ковёр на земле.
 
 
На нём нет грязи и пятен,
По нему не ступала нога,
Нет звериных следов,
Только тени наложили столбы и дома.
 
 
Как же хочется мне прикоснуться
К первородности новой зимы,
Пока спит всё живое в округе,
Не нарушив её тишины.
 

 
Сковало стекло – минус двадцать:
Застыли машины, замёрзли дома
И солнце холодное светит нам в окна;
Природа готова ко дню Рождества.
 
 
Томительным было для неё ожидание:
Резвилась ветрами, снежила, мела.
Стоял полумесяц, и звёзды сияли,
А чёрное небо хранило слова.
 
 
К нему обращались богатый и нищий,
Страдалец, счастливчик, бродяга и плут.
И слушало небо мольбы и призывы.
И каждой душе дарило звезду.
 

 
Идёт на работу по снегу, по вьюге
советский рабочий, – на фронте воюют.
И хоть его ноша совсем не проста,
Он встанет к станку, поспав три часа.
 
 
Натянуты жилы военной задачей,
Идёт на работу не стонет, не плачет.
Стучит его сердце в такт тяжёлой машине,
Отдаст свои силы, чтоб там где-то жили.
 

 
Есть женщины и прошлая ненависть,
И блёклый мир после неумелых страстей.
Бессонные ночи, в пьяном бреду ворочаясь,
Сбиваясь в подсчётах прежних потерь.
 
 
И тогда путь похож на пустыню,
Где постоянная сухость во рту.
И чтобы не тратить попусту силы,
Я целыми днями иду и молчу.
 
 
Усталость спадает при виде источника.
Но он оказывается миражом.
И даже когда-то ненавистное облако
Становится солнцем холодной зимой.
 
 
Слегка осмелев и придя в сознание,
Идти одному уже невмоготу.
И лишь остаётся встретить Создание,
Которой снова скажу: «Люблю!»
 

 
На деревьях набухнут почки,
Зазвучит городская капель.
И выше поднимется солнце,
И лучом осветит путь весне.
 
 
Защебечут знакомые птицы —
Это первенцы юной весны.
Посвежеют людские лица,
И опять побегут ручьи.
 
 
Улыбнётся тебе прохожий.
Улыбнёшься в ответ и ты.
Каждый год весна с прежней схожа.
Каждый год её ждёт этот мир.
 

 
Меняется город с годами,
Строители возводят дома.
И лишь эти старые улицы
Всегда успокоят меня.
 
 
Здесь время неторопливо,
Оно не бежит вперёд.
Машины проедут тихо,
И не спешит пешеход.
 
 
Особенно ранним утром,
Пока не проснулся народ,
Какое-то тихое счастье
На улицах этих живёт.
 
 
Я слышу своё дыханье
И чувствую каждую мысль.
И только ворона каркнет:
«Пора на работу! Очнись».
 

 
О, как спорт стал многообразен, какая сила – красота!
Она нокаут предлагает мужским ослабленным сердцам.
Её движенья грациозны, она прикроется в углу.
Уйдёт под руку, резко вскочит, поддавшись женскому чутью.
 
 
По-прежнему неотразима, хотя бывает в синяках.
Но может в этом её сила, женщинам свойственно страдать.
Они друг друга не жалеют, бьют справа, слева по лицу.
Мужчин без сил не одолеешь, надеясь лишь на красоту!
 

 
Я сегодня встретил друга,
Сели за один с ним стол.
Он себе взял стакан кофе,
чебурек и пирожок.
 
 
Я расспрашивал немного,
Попросил лишь два листка.
Строки, строки, только строки
в голове моей с утра.
 
 
Не хмельной и невлюблённый,
Просто странные дела!
Утром солнце светит в окна,
А в моей душе строка.
 

 
Живут два паренька,
                      у них хватка крепкая.
Убирают снег с утра,
                      борются и с ветками.
Просыпаются в тиши,
                      спят пустые улицы.
В полдень будет перерыв,
                      а пока потрудятся.
 

 
Канал открыт, пора писать,
Сегодня день благоволит.
Как будто солнечный удар,
Поэту голову пьянит.
 
 
Его глаза на вас не смотрят,
Он видит мысли и слова.
А губы шепчут поневоле,
И по листу плывёт рука.
 
 
На белом фоне синей пастой
Отображает чью-то жизнь.
Боясь забыть новую строчку,
Запечатлеть её спешит.
 

 
Кофе крепит раскисшую душу,
Мысли трезвеют, просветляется взгляд.
Мышцы сжимаются, как у пантеры,
Твёрдым становится каждый их шаг.
 
 
Кофе для Африки, как чёрное золото.
Белые люди с чёрным добром,
Мелят кофейные зёрна арабики
И обжигают их жёлтым огнём.
 

 
Они как почтовые голуби,
Возвратятся снова к себе.
На скамейках сидят,
И охают по состарившейся судьбе.
 
 
Незаслуженно миром забытые,
Поддаются гнетущим годам.
Но несут неприметные весточки,
для спешащих вокруг горожан.
 
 
Может кто-то, хотя бы случайно,
Прочитает по их рукам:
– Не всегда они так лежали
на коленях, слегка дрожа.
 
 
Понадеются, что ненароком
Ощутит кто-нибудь их взгляд.
В нём прочитана будет дорога,
словно оттиск наскальных карт.
 
 
Старики, как заядлые птичники,
Начинают кормить голубей.
Обрастают их души крыльями
для доставки забытых вестей.
 

 
Видимо, это мой крест.
А может, это божий дар?
Висит безбрачия венец,
Похож на саблю палача.
 
 
Стою всё время на коленях
И с преклонённой головой.
Молюсь порой до исступленья.
Вместо иконы – жизни взор.
 
 
А жизнь ко мне неоднозначна:
То любит, проявляя страсть;
То душу чёрствостью погубит,
Тогда грешу, на бога злясь.
 
 
Она почти что неподкупна,
Но почему-то ждёт успех.
И в этом случае готова
Пойти со мною под венец.
 
 
Слово одно, но в нём два толка.
Как жизнь свою растолковать?
Одно скажу предельно точно:
– С судьбой успел бог повенчать.
 

 
Доносы, доносы, доносы,
              неужто нет других слов?
Зимой, весной, летом и осенью,
              доносы за красной стеной.
Разложены ровными пачками
              на комиссарском столе.
Те годы стали удачными
               для тех, кто служил Сатане.
Под взглядом сверлящим,
               под пытками душа воспевала Христа.
И память хватала урывками
               лицо его палача.
Он даже успеет запомнить
               и сможет придумать месть.
И мысленно жизнь свою вспомнит,
               когда поведут на расстрел.
 

 
Я узнал сегодня правду о наличии
цветов:
Нам про чёрный цвет наврали —
Он не чёрный, он другой;
День сменяется не ночью,
Он сменяется луной;
Чтоб своим котом стать в доску,
Чёрный кот стал голубой.
Нас неправильно учили различать
возраст и пол:
Мы все люди молодые,
Ну а на пол мы встаём.
Нет худых, средних и полных;
Нет здоровых и больных;
Нет красивых, нет уродов,
симпатичных и простых.
В мире нет палитры красок:
Мир безмолвен, пуст и сер.
Обижать других не надо!
Толерантный мир теперь.
 

 
Я знаю, ты никогда не умрёшь,
Ты познаешь дары богов.
У нас всегда будет надёжный кров,
Его не разрушит зло.
Твои болезни – болезни от тьмы,
Они отступят назад.
Мне дали знак, нам должно повезти.
Смотри, рассеялся мрак.
Враги исчезнут, их души сгорят.
А мы с тобой дальше пойдём:
Разрушится круг, его цепь слаба,
И счастье тогда обретём.
У нас есть силы, за нами Бог.
Он ведает обо всём на земле.
Прошли неудачи, оставлена тьма.
Нас ждёт впереди успех!
 

 
Пришла весна! Весна на севере капризна.
В ней холода таятся, дыша из-за углов.
С утра, тепло одевшись, можно выйти,
Раздеться днём, а к вечеру надеть уже пальто.
 
 
Ну что сказать? Здесь неустойчива погода.
Но город наш работает, стоит —
Надёжная опора северного флота;
Полярная звезда ему благоволит.
 
 
Нет, здесь, конечно же не заполярье.
И этот город хранит в себе лучи,
Не балующего жаром солнца.
Чтоб ждали, его жители, весны.
 
 
Я каждый раз горю от нетерпенья
Ходить по раскалённому песку
У южного морского побережья,
Но возвращаюсь к морю своему.
 
 
Какое-то безумное желание
Из года в год преследует меня,
Сказать холодным берегам:
– Прощайте!
И не могу уехать навсегда.
 

 
Как хорошо, что меня нет, для той, о ком мечтал ночами.
Готовил утром комплимент и думал радовать цветами.
Теперь она осталась там… А я иду своей дорогой.
Больше не надо её ждать, смотря в окно, слева от входа.
В ней слишком много красоты и неисполненных желаний;
Следов утраченной любви со вкусом разочарований.
Я понял, к ней не подойду ни с комплиментом, ни с цветами.
Она смеётся. Я грущу. И ухожу в другие дали.
 

 
Ты что-то напутал, смотря в бесконечные дали,
Там грезилась жизнь удивительных стран.
Потом кто-то видел, и что-то другие сказали,
И вместо той дали пошла полоса.
Она как стена не даёт в жизнь чужую проникнуть,
Потрогать, узнать незнакомый тот вкус.
И словно картёжник, жизнь для всех объявила,
Что прав станет тот, в чьих руках будет туз.
 

 
Девятнадцать часов восемнадцать минут,
Обычный предпраздничный вечер.
Через несколько дней опять понесут
фронтовые из прошлого вести.
Постоят ветераны у военных могил,
Ветеранов осталось немного.
Еле слышное эхо народной войны
доведёт их до внутренней дрожи.
Им спалось как обычно,
За спиной стоит смерть,
Преклонила косой их головы.
За погибших товарищей больше не пьют,
Помолчат и скажут: «До скорого!..»
 

 
Он шёл неровною дорогой,
Спокойно шёл без видимых страстей.
Не сотворил заведомо плохого,
Но и не делал слишком добрых дел.
 
 
Всё в его жизни было по закону,
Который служит простому бытию,
Когда привычно встаёт солнце на востоке,
А, уходя на запад, выставит луну.
 
 
Ему были несвойственны душевные терзанья.
Он философию внутри имел одну:
– Ну, прожил этот день и ладно!
А большее уже не по плечу.
 
 
Потом и мы уйдём в заоблачные дали,
Оставив на земле свои следы.
Что дальше ждёт, со временем узнаем.
А этот путь уже не повторим.
 

 
Любовь придёт как наважденье,
Захватит душу, а потом…
Начнёт испытывать терпенье,
Нарушит ваш привычный сон.
 
 
Любовь ничем не заменима,
И с ней пилюли не нужны.
Откроет скрытые в вас силы,
Но не избавит от хандры.
 
 
В ваших глазах проснётся счастье,
Улыбка озарит лицо.
Но станет и большим несчастьем
Молчание на ваш звонок.
 
 
«Любовь не вздохи на скамейке…»
Любовь прекрасна и нежна.
Жизнь без неё тоска, поверьте!
И с ней спокойно жить нельзя.
 

 
Не правда будет сказана, как будто бесов нет.
Они повсюду шастают по матушке-земле.
Хвостами бьют бессильные лежащие тела.
А в души голос вкрадчивый закладывает тьма.
 
 
Хвосты ему привидятся, что хлещут по щекам.
В глазах безумство с хитростью появятся с утра.
Даст силу с горькой радостью ему зелёный змий,
И с тенью беса тайного он выбежит за дверь.
 
 
Легка его дороженька, как птица, пролетит.
До тошноты, до одури стук сердца оглушит.
Поднимут крылья чёрные до адской высоты,
И в камень превращённого отправят до земли.
 

 
Я не пьяный и не трезвый, в голове моей стриптиз.
Оголяю свою душу, обнажённым лечу ввысь.
Несомненно, будет плохо от случайной высоты,
Я до рвотного рефлекса в жизнь добавлю остроты.
 
 
Кружит в небе ангел строгий, смотрит на мои дела.
«Ты побойся, парень, Бога!» – он не скажет никогда.
За мои ухищрения он всегда стоит горой,
Только после тех полётов я страдаю головой.
 

 
Ни словом, ни делом не тронут меня,
Дороже всего своя голова.
Поток знаменателей, фактов и фраз
Идёт вместе с лицами в профиль, анфас.
 
 
Заткну свои уши, закрою глаза,
Увижу, какая кругом пустота.
Среди информации и бурных страстей,
Я чаще ищу открытую дверь.
 
 
Мне хочется видеть простые задачи,
Которые в частности для каждого значат.
Чтоб был отделён общий сумбур
от необходимых, тревожных дум.
 

 
Всё же эти ночи мучительны:
Я ворочаюсь, плохо сплю.
Здесь я осени жду спасительной,
Я люблю её темноту.
 
 
Кто увидел в этом романтику?
Неприглядная у них нагота.
Кто захочет взглядом их «лапает».
И шумят из-за них города.
 
 
Растревожено ими сердце,
Учащённым становится пульс.
Я стараюсь найти летом место,
Где в ночи виден Млечный Путь.
 

 
Вдыхаю солнца аромат,
Его жары крупинки.
Я этим утром ему рад,
Растопит в сердце льдинки.
Тогда, как заново родившись,
Оставлю день вчерашний.
Об этом криком сообщу,
Как объявлял однажды.
Хотя минуло много лет,
И день рожденья выцвел.
И крик уже не так звучит,
Он стал похож на выстрел.
 

 
Несомненно, Маяковский – свободный поэт,
В каждом слове струится весна.
Будто взорванный на реке минёрами лёд,
Тишину разрывает по швам.
Его голос могуч, не Шаляпин, конечно,
Но ему не к лицу про жизнь петь.
Он, как свойственно революционным поэтам,
Раздражает строками нерв.
Будоражит умы, клеймит наговоры,
Предаётся внезапной любви.
Он родился быть громом, среди ясной погоды
И лучом для кромешной тьмы.
 

 
Величаво ты стоишь, мой придуманный Париж.
Шапку зимнюю надел, на три месяца согрел.
Защебечут весной птицы, начнут распускаться листья.
Ну а летнею жарой, Волга освежит водой.
А потом настанет осень, разрешения не спросит.
Но избавят от тоски твои яркие огни.
Так всегда идёт по кругу, о Париже думать буду.
Только дал душе покой Ярославль дорогой.
 

 
Ветер снова тучи нагнал,
Неприятное на севере лето:
Холода, холода, холода,
Зачастую северный ветер.
 
 
Если месяц выдастся жарким,
Я не буду кричать от счастья.
Буду потом я обливаться —
Лучше было бы плюс семнадцать.
 
 
Этим летом я не уехал
Загорать на песчаных дюнах.
Не поехал и в место детства,
Подвергать себя новым слухам.
 
 
Так живут почти все северяне,
Ожидают отпуска летом.
Часть из них на месте страдает,
Часть в пути согласно билетам.
 

 
Темно, заволокло всё небо,
И дождь упрямо льёт и льёт.
Мне не нужна большая смелость,
Достаточно с собой взять зонт.
 
 
Он станет временной защитой,
Под ним смогу идти вперёд.
И только потревожат мысли,
Стуча морзянкой в спящий мозг.
 
 
Ему проснуться было сложно.
Продолжит спать и на ходу.
На свой диван вернуться поздно.
Я в дождь вперёд идти хочу.
 
 
Хочу смотреть, как мчат машины,
Как спешно движется народ.
Хочу в такой день быть счастливым,
С зонтом в руке идти вперёд.
 

 
Шурша листвой, чтобы как в детстве,
Среди берёз и тополей,
Хочу идти, напомнив сердцу
О жизни близких мне людей.
Вспомню, как бабушка стояла
у приоткрытого окна
И пирогами угощала,
И вновь с надеждою ждала.
 
 
Там те же дворик, дом, окошко;
Всегда открыта в подъезд дверь.
Но детство больше не вернётся,
Как не вернуть других потерь.
 

 
Веселушки – две подружки
«катят» смех в осенний день.
Листья падают с деревьев —
ветер треплет им макушки.
А подружкам всё смешней.
 
 
Обойдут со смехом лужи,
Пробегут и под дождём.
Осень холод нам приносит,
А подружкам ни почём.
 
 
Неужели им не грустно?
Посерела ведь земля.
Нависают грузно тучи.
А они хи-хи, ха-ха.
 
 
Что же с ними вдруг случилось?
Может, осень подвела?
Я молчу, молчат другие.
Видно, дружба их крепка.
 

 
Зима, зима, вот-вот наступит,
Недавно выпал первый снег.
Но ведь ещё ноябрь будет,
А всё оделось в белый цвет.
О, нет! Не верю я природе.
Стала капризною она:
Снег в октябре, в декабрь заноет
И потечёт её слеза.
Потом продрогнет и застынет,
Снова вернутся холода.
Зимой придаст нам память, силы
о том, что впереди весна.
 

 
Стоит ноябрь, считай, зима.
Снег, рано выпавший, подтаял.
Через дорогу, не спеша,
Прошла немолодая дама.
Её лицо с песчаным цветом,
Достаточно усталый вид.
И старомодная шубейка
на ней бесформенно висит.
Она грузна, в зимних сапожках
идёт, чуть-чуть склонясь вперёд;
Держит в руке бутылку водки;
Возможно, дома кто-то ждёт.
 

 
Я мог родиться, где эвкалипты;
Или среди цветущих роз;
В пустыне, где идут верблюды;
А может, на Чукотке, где мороз.
 
 
А может, в племени индейцев:
Сказали бы, что у вождя родится сын,
И обязательно в святое воскресенье;
Ведь у вождя сын должен быть святым.
 
 
А впрочем, нет экзотики в тех далях:
Родиться в Африке и с детства голодать?
Ну разве зря мы «голубь мира» запускали?
Неужто не способен он летать?
 
 
Раз так, то я родиться мог в Нью-Йорке,
И продолжать традиции отцов:
Пускать на землю, с какой-нибудь высотки,
с призывом к миру, бумажный самолёт!
 
 
Ну что мне делать, если не свершилось…
И даже не сбываются мечты?
Я был рождён в одном из уголков России,
Где осенью, как и везде, идут дожди.
 
 
А если так, то и зимой все мёрзнут?
И потому влюбляются весной?
А летом, какого лешего, всех носит,
Когда, итак, повсюду хорошо?
 
 
Скажу: по меньшей мере это странно.
И выдвину теорию одну:
Что вопреки божественному плану,
Мне кажется, что я не там живу.
 

 
На такси в пьяном дурмане ехал в поиске любви:
– Где-то между тех домов будет номер двадцать три.
Его сердце захмелело, через раз знакомый стук.
Прямо дверь, ему налево, напряжён от скрипа слух:
За окном сырая осень, ветер раму поднажал.
– Хорошо, что выпил водки, – он подумает тогда.
Дверь немного приоткрыта, неуверенно вошёл.
Симпатичная блондинка стоит с «бесом за спиной»:
– Не волнуйся, раздевайся. Да спокойней, не спеши.
Мне не надо твоей страсти. Давай деньги, проходи.
 

 
Мне встретился однажды брат.
В автобус я зашёл случайно.
Я этой встрече был не рад
И не привлёк его внимания.
Он вроде был таким, как раньше,
Прибавил лишь себе морщин.
А в общем, так же скрывал важность
И тайный умысел хранил.
Глаза с прищуром не смотрели,
Но мельком видели меня.
Я сделал вид, что не заметил
И встал за дамой у окна.
Я вспомнил всё, вдруг стало грустно.
Я знаю, он желал мне зла.
Но как же всё-таки искусно
Я от него отвёл глаза.
 

 
Сидит, закатив глаза, будто тянет к небу.
Даже не всегда в ладу он со своим телом.
Мысли кружатся его, как в оккультном танце.
Будет Бога вспоминать от богобоязни.
Все отчётливы слова, даже громогласит.
Сквернословит, «бьёт» врага, а потом оттаит.
Современный Дон Кихот, разумом измученный.
Каждый день бои ведёт и твердит при случае:
– Моя голова чудна, но и в этом сила.
Со мной спор вести нельзя, я непобедимый.
И тут лучше промолчать, поберечь здоровье.
А то будет убеждать, громко сквернословя.
 

 
Хотят учёные добиться,
пока несбыточных высот.
Ещё им надо потрудиться,
чтобы достигнуть новых звёзд.
Природа часто не подвластна
чужим, протянутым рукам.
Мы долететь хотим до Марса,
раз здесь она сходит с ума.
 
 
Мороз кусает нос и щёки
и под ногами скрипит снег.
Тут аномалии погоды, и нам
на Марс пора лететь.
На Марсе, знают, всё стабильно:
есть СО2 и холода;
на глубине вода застыла;
а тут не два, не полтора.
 
 
Учёным видимо виднее:
устали мёрзнуть в ноябре;
от неуместных наводнений;
вообще живём, как на войне.
Весь новый век для самых стойких,
трудяг и истиных бойцов.
Пусть Бог благословит учёных,
а Марс подарит нам покой.
 

 
Сидят законно на местах,
Обвили их змеиной кожей.
Когда улыбки на устах,
А то бывает, что тревожны.
У них в почёте господа,
И сами с господами схожи.
Не против красного словца,
На лесть шипение похоже.
 
 
Они пластичны и певучи,
Хранят во рту смертельный яд.
О планах заявляют звучно,
И любят что-нибудь писать.
Живут в тепле, сыты, обуты.
Есть деньги в банке и авто.
Им главное не перепутать…
И не надеть, не то лицо.
 

 
Я, относительно жука,
Живу, не ведая забот.
Ведь жук ползёт, как и вчера,
А я иду, когда взбредёт.
Свободно мыслю, как хочу,
А жук всё время что-то ищет.
Я жить без счастья не могу,
А жук ползёт в поисках пищи.
 

 
Раннее утро, горит в окнах свет.
Праздники кончились, пора на работу.
В сад поведут полусонных детей.
Кто-то убрал новогоднюю ёлку.
Чудо прошло, его ларчик закрыт.
Чьи-то желания остались на полке.
Время вперёд опять побежит,
Сделав недельную остановку.
 

 
Я пишу не для тех, кто пишет.
Меня любят те, кто читает;
Раскрывает бумажные книги;
Кто хоть изредка помечтает.
Ведь у них иные заботы
Среди будней и выходных.
Но однажды, пусть ненадолго,
Я войду в их привычную жизнь.
 

 
Я ночью жду ушедший день.
А под подушкой его тень,
Когда с утра ползёт по стенам,
Свет поднимается с коленей.
Всю ночь прижат был темнотой,
Тогда прервёт мой крепкий сон.
Так утро, лень убрать поможет.
Но день мне всё-таки дороже.
 

 
Глаза в глаза, случайна встреча,
Вдруг промелькнувшая искра.
Потом её я не замечу:
– Наверняка, чья-то жена!
А сколько было ей подобных.
Не всех я в памяти храню.
Случайно шёл, случайно вспомнил,
И снова случая ищу.
 

 
Пора отсюда уезжать,
Клыки показывает север.
Ему понравилось кусать
мои попытки и идеи.
 
 
Я живу с раненой душой,
Напоминаю голодранца.
Борюсь, отчаянно, с судьбой
за человеческое счастье.
 
 
Сегодня в городе асфальт,
Стираю об него подошву.
Неужто ранняя весна?
И подставляю лицо солнцу.
 
 
Настанет день, и я сорвусь,
Как лист, который треплет ветер.
И новой почкой проявлюсь
на незнакомой свежей ветке.
 

 
Какие пустые глаза!
И сколько безумных слов —
На разум влияет весна,
Она же рождает любовь.
Меняет весна природу,
Приносит странные сны,
Добавит в сердце тревогу,
Даст веру в счастливые дни.
Весна как сырая осень,
Весна тверда, как зима,
Весна как летнее солнце —
Свои заявляет права.
Меняется всё в окру́ге,
Меняется и человек.
Как жаль, что с её недугом
Не справиться даже весне.