Текст книги "Формула добра"

Глава 3

Хотите, я открою вам один секрет? По роду своей службы мне приходится сталкиваться со многими людьми – в общественном транспорте, магазинах, аптеках, парках, просто на прогулке. Знаете, как я определяю, хороший человек передо мной или нет? Смотрю на него и думаю: вот получился бы из этого господина поводырь? Если вижу, что он способен работать поводырём, значит, человек неплохой. У нас в школе среди щенят идёт колоссальная выбраковка. Порода породой, родословная родословной, однако не все щенки, даже от одной матери, могут претендовать в будущем на роль собаки-поводыря. Вот так-то!

Ясное дело, что у людей такой выбраковки не бывает. Для вас это было бы ужасным оскорблением. Но мне кажется, именно потому у вас часто и тачают сапоги пирожники, а пироги пекут сапожники. У нас такого нет. Положено тебе работать охранником, не лезь в поводыри, а то заведёшь куда-нибудь человека, выкарабкивайся потом. Только вы не обижайтесь на меня. Хорошо? Возможно, я и заблуждаюсь. Я ведь рассуждаю по-собачьи. Может, это как раз и есть тот случай, когда можно смело сказать обо мне: несёт чушь собачью. Ну да ладно, не обижусь. Я ваших университетов не оканчивал. Приходится до всего самому доходить. Могу и ошибиться.

С вашего позволения, буду и Кривошеевых вспоминать, потому как, если рассказывать только о моей жизни у Полины Фотеевны, будет слишком тоскливо. Так что вернёмся к Аннушке. Вам же, наверное, хочется узнать подробности? Расскажу и о ней, и о её горе – Аннушка ведь только в тридцать восемь лет ослепла. А до этого, говорят, была светской львицей. Правда, она, и будучи слепой, иногда ходила на всякие вечеринки, тусовки, как Машка говорила, но меня туда никогда не брали – ей там Константин Александрович помогал. Но, знаете, я не обижался. Да и за Машкой нужно было кому-то присматривать. Чего мне там делать, на тех приёмах и фуршетах? Мои фуршеты были ещё впереди – с Полиной Фотеевной так нафуршетился, на всю жизнь запомнилось.

Ещё в самом начале моей трудовой деятельности в писательском доме слышал, как кто-то предлагал Анне Игоревне по громкой связи, чтобы и меня прихватила. Но Аннушка не согласилась. Говорит:

– Что вы, что вы, всех ваших гостей распугает.

Признаюсь, я тогда, конечно, немного обиделся. Тоже мне, думаю, нашла пугало. Я ведь к людям привыкший. Что я их там, за ноги, что ли, буду хватать или в тарелки к ним лезть? Воспитанная собака, спокойная. Если подопечная с кем-то общается, я тут же заваливаюсь у её ног и дремлю, сил набираюсь. Время от времени приоткрою один глаз, оценю обстановку и дальше спать. И ухо моё всегда начеку.

Но со временем я понял, что имела в виду Анна Игоревна. Тут вот в чём проблема. Многие люди никогда в глаза не видели собак-поводырей. Так, где-то что-то слышали краем уха. А когда сталкиваются с нами нос к носу, недоумевают: дескать, солидные люди собрались, дамы, господа, дорогие платья, туфли из крокодиловой кожи, а тут слепой с кобелём припёрся. Чего уж греха таить – у нас в стране так. Я однажды по телевизору смотрел передачу. Там на какой-то съезд в европейском городе съехались со всего мира люди. Знаете, что меня удивило? Среди делегатов были слепые с собаками-поводырями. И никто не возмущался, не глазел на необычных гостей.

Скажите честно, а вы можете представить в нашей, допустим, Думе человека с собакой-поводырём? Я лично не могу. Если и разрешат прийти, наверное, бумажки да всякие справки будешь полгода собирать. Всё-таки у нас в стране ещё собака-поводырь в диковинку. Мало нас здесь. Очень мало. Да пусть бы нас здесь вообще не было, если бы люди все были зрячими. Да в том-то и беда, что слепых много, а собак-поводырей мало. Не могу понять и другого – неужели у вас среди слепых людей нет ни одного человека, кто мог бы у вас в человеческой Думе думать вместе с другим думцами? Однажды слышал по радио, что духовно-нравственное здоровье всей нации измеряется отношением к детям и инвалидам. Ну, детям, понятное дело, в парламент рано ещё, а инвалидам? Ав-ав! Кстати, писателя Хорхе Луиса Борхеса, когда тот ослеп, приняли на работу директором библиотеки. Интересно, у нас в стране много слепых директоров?

Продолжу.

При мне Анне Игоревне исполнилось сорок два года. Если бы я точно не знал её возраст, ни за что не поверил бы. К нам в гости из Питера частенько приезжала Аннушкина подружка, Вика. Я даже её фамилию запомнил. Может быть, и не узнал бы никогда, но Константин Александрович почему-то всегда объявлял: «К нам Вика Березовская едет!» На самом деле, она не просто подруга, она Машкина крёстная мама. Красивая такая девушка, обаятельная и всегда улыбается – наверное, очень счастливая. Нравятся мне улыбающиеся люди. Жаль, что у нас, собак, нет такой способности – улыбаться.

Помните, я рассказывал вам, как пробовал произнести несколько человеческих слов? Гиблое дело. Так вот я после этого как-то тайком пытался поэкспериментировать с улыбкой. Думаю, раз уж слова произнести не удаётся, так хоть попробую поулыбаться. И давай перед зеркалом морду корчить: и так и сяк – ничего не получается. Едва челюсть не сломал. Смотрю на себя и сам себе командую: улыбаться! Что только не делал – и язык высовывал, и пасть раскрывал, как обезумевший крокодил, и нос морщил, и глаза таращил, даже ушами хлопал. Я едва челюсть себе не вывихнул, стараясь изобразить улыбку – всё пытался изобразить сияющее лицо. Нет. Хоть тресни, становлюсь каким-то уродом и агрессивным монстром. В какой-то момент даже забеспокоился: чего доброго, увидят люди, что могут подумать? С такими улыбками действительно к ветеринару потащат. Наколют всякой гадости, лежи потом на диване улыбайся. В общем, забросил я это дело. Если не суждено улыбаться, что поделаешь, ходи с кислой миной.

Ну, так вот, Викуся (как называет её Анна Игоревна) гладит руку моей подопечной и говорит:

– Анюта, открой секрет: как тебе в сорок два года удаётся такую красоту сохранять?

– Ой, Вика, не успокаивай ты меня. Какая уж тут красота на пятом десятке…

– Не скажи, не скажи, – улыбается Вика, – тебе и тридцатилетние могут позавидовать.

Лучше бы она эту тему не затрагивала. Аннушка тяжело вздохнула и говорит:

– Даже если так, кому она теперь нужна, эта красота? Себя я всё равно не вижу. На люди выхожу всё реже и реже. Остаётся ждать старости да смертушки.

– Да что ж ты такое говоришь, Анна, – выдохнула Виктория, – в сорок два года о смерти думать. Ты что, подруга?

– Да все мы там когда-то будем, – отвечает моя подопечная.

– Будем-то будем, – успокаивает Вика, – да зачем раньше сроку в гроб ложиться?

– Не знаю я, Викуся, – отвечает Аннушка, – это одному Богу известно. Думала ли я раньше, что в таком возрасте инвалидом стану, да ещё по зрению? А оно видишь, как вышло.

– Поменьше бы ты переживала, Ань. Ты себя береги. Может, всё ещё наладится. У тебя прекрасный муж. Мы тебя в беде не оставим. Не о смерти нужно думать, тебе вон ещё Машку поднимать. Ты уж держись, подружка.

– Ладно, – перебила Анна Игоревна, – и впрямь, чего-то мы тему выбрали мрачную. Пойдём чаем тебя необычным угощу. Свёкр недавно гостил, привёз откуда-то издалека…

Перед тем как человек слепнет, всегда случается какая-то страшная беда. Были эти беды и у Аннушки, и у Полины Фотеевны.

В тот злополучный день Анна Игоревна с мужем и дочерью отправилась к знакомому на день рождения. Их друг жил на четвёртом этаже. Гуляли весело, гостей было немного – собрались только свои. По словам хозяина квартиры, у них за стеной жили неблагополучные соседи. Вечно у них там что-то случалось – то воду забудут закрыть, то пожар устроят, то гремят до утра. Что с ними только не делали. Участковый побеседует, два-три дня поживут спокойно, и снова всё начинается.

Друзья Кривошеевых даже собирались в другой район переехать. Но не успели. В тот вечер в квартире соседей взорвался газ. Как потом выяснилось, виновников трагедии не было дома, уйдя из квартиры, они забыли перекрыть колонку. Взрыв был такой силы, что квартиру именинника разнесло в клочья. Один из гостей погиб, остальные были ранены. Маша чудом не пострадала – она в момент взрыва находилась в дальней комнате, но перепугалась страшно – первые две недели даже не разговаривала. Константин Александрович с переломами провалялся несколько месяцев в больнице. А Аннушка навсегда лишилась зрения.

Не знаю, как сейчас живут те соседи, из-за которых случилась такая страшная беда, но от такого греха им, видимо, уже никогда не отмыться. Анна Игоревна поначалу даже хотела руки на себя наложить, но друзья и родственники постепенно вернули её к жизни.

Внезапно ослепший человек вначале считает, что это конец жизни, что дальше жить просто нет смысла. Но постепенно свыкается со своим недугом, привыкает к новому состоянию и начинает думать больше не о себе, а о своих близких, о своём предназначении в этой жизни. Слышал однажды, как Аннушка беседовала с подругой.

– Смирилась я уже, Викуся, – тихо говорит женщина, – что теперь уже поделаешь. Видимо, Бог взял такую плату за жизнь моих родных Машеньки и Кости. Лучше пусть я буду слепой, чем хоронить своих близких. Да и приноровилась уже. Работаю, пишу…

– Ты у нас умница, – подбадривает Вика. – И мы тебя любим, в беде не бросим.

– Это и придаёт силы, – улыбается Аннушка, – с вами никакие беды не страшны. Ты знаешь, Вик, а я ведь во сне вижу. Да, хожу по лесу, играю в волейбол, иногда даже машину вожу. Недавно приснился сон: сижу в кинотеатре. Смотрю на экран, а сама думаю: «Господи, да как же я всё это вижу? Я ведь совсем слепая». А мне с экрана какой-то доктор отвечает: «Вылечили мы вас, Анна Игоревна». Я не верю. Закрыла глаза руками и кричу: «Нет, нет, нет, это сон!» А доктор настаивает: «Да никакой не сон». А я ему всё равно не верю. И знаешь, что меня больше всего поразило в этом сне? Несмотря на то, что я закрыла лицо руками, всё равно продолжала видеть. Проснулась, долго соображала, к чему всё это.

– Да, необычный сон, – подтвердила Виктория.

– Ты знаешь, Викусь, – продолжает Анна Игоревна, – я иногда думаю, что зрение для человека не так уж и важно. Главное – любить жизнь. А видеть можно и сердцем. Я часто вспоминаю великих людей, Гомера например, Островского, Борхеса, Лосева, то есть слепых писателей, философов… Сейчас многие уже и не вспомнят об их недугах. Но зато по сей день восторгаются их работами, их силой духа, талантом. Возьми того же Брайля, шрифтом которого мы по сей день пользуемся. Он ведь ещё в детстве ослеп, а какое великое дело сотворил! Весь мир пользуется его изобретением. Нет, падать духом нельзя. Нужно жить и творить. Тем более у меня сейчас есть для этого все условия. Так что переживём, подруга, всё будет хорошо.

Правильно, Анна Игоревна, как говорил мой Иван Савельевич, слепота – это не конец жизни, это начало жизни новой, неизведанной, полной сюрпризов и неожиданностей. Прав был старик. Сдаваться никогда нельзя.

Глава 4

Вспомнился один случай в супермаркете. Ох, уж эти супермаркеты! Не везёт мне с ними – просто беда. Нас с Полиной Фотеевной поначалу тоже не пускали туда. Вспоминая случай с моим путешествием в багажнике, я мысленно умолял подопечную не соглашаться с охраной и не оставлять меня одного на улице. Но зря я волновался – моя старушенция оказалась боевитой и настырной женщиной. Куда она только не обращалась, но своего добилась. Охранник на пороге кисло улыбался нам, но в магазин впускал. А куда денешься – начальство приказало.

Я сначала думал, и чего она с ними воюет, ну не пускают, да и бог с ними. У нас же рядом с домом есть небольшой магазинчик, там всё то же самое продают, что и в супермаркете. Так нет же – вот подавай ей магазинище, и всё тут. А когда понял, в чём дело, опешил. С этой бабушкой кем угодно станешь.

Вошли мы с ней в торговый зал, ходим между разными полками, она щупает руками, что где лежит. Сделали пару кругов, и вдруг слышу, Полина Фотеевна мне шепчет:

– На, дружок, угощайся! – и тычет мне в лицо куском сыра.

Я даже смутился, хотя слюной чуть не поперхнулся – пахнет вкусно. А она продолжает:

– Ну, ты чего, барбос, зажрался, что ли? Не голодный? Чего рыло воротишь? Дают – бери, бьют – беги. Ешь, собака, пока угощаю.

И что мне оставалось делать? Закусил я сырком, а Полина Фотеевна мне уже десерт приготовила, пряничком угощает. Мягонький такой, душистый, сладкий. В общем, полакомился я в тот день на славу. Старушка моя купила, наверное для виду, бутылку молока, буханку хлеба, и мы отправились домой.

– Ну как? – спрашивает старушка у меня по дороге. – Вкусно?

– Ав! – отвечаю. Вы же помните, что это означает «да».

Полина Фотеевна с первого дня нашего знакомства догадалась, что значит моё «ав».

– Ну и молодчина, – смеётся старушка. – Не обеднеют буржуи, подумаешь, кусочек сыра да пару пряников съели у них. Ничего страшного. Не бойся, Трисон, с голоду не пропадём.

Иду и думаю, к чему это она? Корм, что ли, дома закончился? Так она решила меня в супермаркете теперь кормить? Ох, не нравится мне всё это. Это что же, я из поводыря в крадуны превращаюсь? Хотя какой я крадун? Я ведь без разрешения ни кусочка никогда в жизни не возьму, хоть с голоду буду умирать. Какой с меня спрос? Я обязан подчиняться людям, выполнять их команды. Наверное, я ищу себе оправдание. Всё равно как-то неудобно, стыдно.

В общем, таким образом мы совершили несколько набегов на супермаркет. И всё сходило нам с рук. Однажды я даже поймал себя на мысли, что это моя месть магазинщикам за то, что тогда нас с Сашкой не пустили в супермаркет. Сколько я тогда помыкался! Ещё повезло – всё хорошо закончилось, а ведь могло быть и хуже. Продали бы меня бандиты какому-нибудь негодяю, а тот посадил бы меня на цепь, и сиди у будки по сей день. Ой, как страшно!

– Вставай, лежебока, – говорит как-то утром Полина Фотеевна, – пошли за добычей.

Хм, лежебока. А что мне делать? Скакать по квартире? Смотрю и недоумеваю: старушка укутывает мне спину махровым полотенцем. Чего это она задумала? Ой, не к добру. Ой, не к добру! Поверх полотенца надевает шлейку и командует:

– В супермаркет! Да поживее!

Куда тебе уже поживее? Я-то могу такую скорость набрать, что и не угонишься. Но тебя же берегу, Полина Фотеевна. Вот что меня очень сильно обижало, так то, что старушка каждый раз, отдав команду, ещё и пнёт меня ногой под зад. Ну, к чему такое обращение? Я что, без пинка не слушаюсь, что ли? Не скажу, что мне больно, но ведь обидно. Вот вы как относились бы к человеку, который говорит вам «пошли» и тут же ногой вам по заднице? И вот со всем этим мне приходится смиряться. Дорогие человеки, пожалуйста, не пинайте своих питомцев. Знаете, как нам обидно?

Но то, что случилось дальше, это уму непостижимо – даже собачьему. Уже на пороге в магазин Полина Фотеевна вдруг объявила охране:

– Вот дура старая! Старая да слепая. Представляете, собачку поранила. Наливала кипяток себе в чашку и уронила чайник, да прямо на спинку своей собачке. Так жалко, так жалко псинку. Бедненькая моя собачка, – гладит меня по голове, а сама причитает: – Потерпи, голубчик, я же не нарочно, прости меня, дорогой…

Я со стыда чуть не разгавкался. Это же надо такое придумать! И главное, зачем ей это нужно? Чтобы нас пожалели, чтобы нам посочувствовали? Нет, друзья. Тут фантазия бойкой старушки пошла гораздо дальше. Как обычно, сделав пару кругов по супермаркету, позавтракав сыром и печеньем, мы подошли к стенду с колбасными изделиями. Если бы я не знал, что Полина Фотеевна слепая, никогда бы не поверил. Она так ловко упрятала мне под полотенце несколько упаковок с колбасной нарезкой, что и зрячий такой трюк не смог бы повторить. Далее, как обычно, взяли с собой бутылку молока, хлеба и направились к кассе.

Стою, а у самого лапы подкашиваются. Рассчитались и направляемся к выходу. И вот тут начались приключения.

– Гражданочка, погодите! – окликнул нас охранник.

– Чего надо? – продолжая идти вперёд, недовольно спрашивает старушка.

– Остановитесь, пожалуйста, – мужчина берёт Полину Фотеевну под руку, – нам нужно проверить вашу собаку.

– Убери руки, кретин! – вдруг закричала старушка. – Я милицию сейчас позову!

– Не волнуйтесь, мадам, – усмехается охранник, и, перегораживая нам дорогу, добавляет: – Милицию мы уже вызвали.

Вот и приехали, думаю я, дожили. И тут слышу, моя подопечная командует:

– Трисон, фас! Убери с дороги этого балбеса.

Извините, Полина Фотеевна, но эта команда не для меня. Не могу я её исполнить. Вот поверь, дорогая моя старушка, не могу. Во-первых, нас этому не обучали, во-вторых, я же не охранник-телохранитель. А женщина не успокаивается:

– Кому сказала? Фас его! Защищай меня, собака!

Ну, я, чтобы уж совсем не казаться беспомощным, гавкнул пару раз для острастки. На что охранник улыбнулся и говорит так нагло мне:

– Какая бесстыжая собака! Обворовала магазин и ещё рявкает тут. Щас как дам ногой по морде! Погавкаешь у меня тут.

Ну, скажите, дорогие мои друзья, вот это разве не «чушь собачья»? Кто обворовал магазин? Я?! Вы ещё скажите, что я так, мол, сволочь, нарочно укутался в полотенце и пришёл за добычей. Эх, люди-люди. Как же вы бываете несправедливы к нам, собакам. Я от обиды даже заскулил…

К тому времени приехала милиция, или, как теперь её называют, полиция. Сразу два человека. Видимо, один на меня, другой – на старушку. Усатый полицейский, встав на колено, сунул руку под моё полотенце и вынул оттуда три упаковки колбасной нарезки.

Внимание! Сейчас прозвучит ещё одна чушь, но это уже чисто человечья. Такое придумать могут только люди. Полицейский поднялся с пола и, громко рассмеявшись, говорит мне:

– Так ты, братец, оказывается, никакой не поводырь, а обыкновенный воришка? Поехали к нам в отделение. Оформим протокол, хозяйку твою в тюрьму посадим, а тебя усыпим на веки вечные.

Верите, я чуть не сгорел со стыда. Нет-нет, нисколечко не испугался. Чем жить на свете с такой репутацией, лучше уж и впрямь пусть усыпят. Только вот обидно. Какой же с меня вор? Я что, должен ещё лекции о нравственности читать своей старушке?

– Ты чего несёшь? – вмешалась Полина Фотеевна. – Какая на фиг тюрьма? Что вы от нас хотите?

– Успокойтесь, гражданка, – говорит второй полицейский, который помоложе. – Вы подозреваетесь в краже. Пройдёмте.

– Какая кража? – кричит Полина Фотеевна. – Вы что такое говорите?

– Тише-тише, бабушка, – успокаивает молодой страж порядка. – Разберёмся. Не шумите. Кто собаке под полотенце засунул колбасу?

– А я откуда знаю? – отвечает вопросом на вопрос Полина Фотеевна. – Какая колбаса? Первый раз слышу. Может, кто пошутил, разыграл нас?

– А вот мы сейчас отпечатки пальцев снимем с упаковки и скажем вам, кто тут шутит, а кто говорит серьёзно.

Смотрю, старушка моя стушевалась. Видимо, поняла, что дело совсем плохо. Мы молча прошли к полицейскому автомобилю и под конвоем отправились в отделение полиции.

Меня сразу по приезде закрыли в какой-то чулан с вёдрами, швабрами, тазами, тряпками. Темно и сыро. Лучше бы в обезьянник посадили, там хоть с людьми можно пообщаться. Слышу, Полина Фотеевна плачет:

– Да я просто забыла на кассе сказать об этой колбасе. Понимаете?

– Врёт бабуля, – говорит приехавший сюда же охранник магазина. – Она заранее всё подготовила, а на входе мне по ушам ездила, мол, полотенце на собаке из-за того, что дома случайно ошпарила её кипятком. Это была спланированная кража. Давайте проверим собаку. Я уверен, что она здорова, как бык.

Сам ты бычок племенной, думаю. Ну, поймали старуху, напугали до смерти и хватит. Поговорите, проведите профилактическую беседу да отпустите уже нас с богом.

Дежурный полицейский оказался явно умнее охранника. По-моему, где-то я его видел.

– Ладно, – говорит, – идите гражданин, работайте. Понадобитесь – мы вас вызовем.

После того, как охранник ушёл, полицейский, как выяснилось, знакомый, подсел поближе к Полине Фотеевне и говорит:

– Ну что ты, Фотеевна? Колбаски захотелось? На фига ты у них крадёшь? Знаешь, где я живу, да приди ко мне, я всегда помогу. Не связывайся ты с ними. Они же за кусок колбасы и голову тебе открутят, не посмотрят, что и слепая. Оно тебе нужно, Фотеевна?

– Да не хотела я у них ничего красть, – всхлипывая, махнула рукой старушка, – случайно получилось. Забыла я на кассе пробить… Что теперь будет?

– Да что будет, мать? – полицейский погладил женщину по голове. – Не забывай больше оплачивать, забирай своего Трисона да иди домой. На вот, – полицейский сунул в руку старухе несколько денежных купюр, – зайди в наш магазинчик, купи ты этой, будь она неладна, колбасы, если хочется.

Точно, это же наш сосед. По-моему, из третьего подъезда. А я думаю, что такое лицо знакомое.

– Спасибо, Сень, – улыбнулась перепуганная старушка и смахнула слезу. – Дай бог тебе здоровья! Ладно, не буду больше, – Полина Фотеевна в ответ погладила полицейского по лицу и добавила: – Ой, Сенька, повзрослел ты уже совсем.

– Что поделаешь, Фотеевна, мы тоже взрослеем, стареем. Сына, вон, уже в армию проводил.

– Да ты что? – всплеснула руками женщина. – Только ж вроде из роддома забрали. Ой, времечко, времечко…

– Фотеевна, у меня к тебе просьба, – неожиданно сменил тему полицейский Семён, – ты бы это… завязала с выпивкой.

– А что делать, Сёмка? – тяжело вздохнула Полина Фотеевна. – Порой и жить не хочется, а рюмочку-другую пропустишь, смотришь, и настроение поднялось…

– Ерунда всё это, – перебил полицейский, – хочешь, я тебе проигрыватель куплю, будешь аудиокниги слушать. Прикольная вещь. Я в машине постоянно слушаю. Тебе понравится, Фотеевна, честное слово. Хочешь?

– Ну, а чего? – хмыкнула старушка. – Если не жалко, купи. Раньше у меня радио было, сейчас не работает, а по телевизору слушать нечего.

– Да ладно тебе, – Семён погладил женщине руку, – копейки. Не обеднеем…

Раздался звонок, полицейский рванул к телефону, на ходу кому-то крикнув:

– Собаку выпустите, проводите их! – и, обращаясь к Полине Фотеевне, добавил: – Завтра после обеда зайду в гости, не уходи никуда.

Через полчаса мы с Полиной Фотеевной пили чай с пирожными. Я на всякий случай держался поодаль – бережёного Бог бережёт, наслушался про всякие чайники, кипятки.