Текст книги "Радуга для друга"

Михаил Самарский
Радуга для друга

Лучшее, что есть у человека, – это собака.

Т. Шарле

© Михаил Самарский, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2020

Часть первая
Дорога к дому

Глава 1

Как собак нерезаных… Очень остроумное выражение. Ни сесть ни встать. Ай да молодцы. Ай да люди. Интересно, что бы вы сказали, введи мы в свою собачью речь подобный фразеологизм, но вывернутый наизнанку? Вот представьте такую ситуацию: приезжаю я домой с выставки, а соседский пёс у меня спрашивает: «Как успехи, дорогой? Много было собак?» А я ему отвечаю: «Да как людей нестреляных…» Вроде бы и не стреляных, а сердце холодеет. Ну и как вам выраженьице? Не думаю, что кому-то понравится. Вот так же и нам, дорогие наши двуногие друзья. Как тут не согласишься, что собака – это наглядный пример человеческой неблагодарности? Да ладно уж, я в общем-то о другом. Смотрите, что происходит: хватают меня за уши, треплют за шею, тыкают пальцами в морду… Можно я буду говорить «лицо»? Ну так вот, тыкают в лицо всякой гадостью… Впрочем, не буду кривить душой. Не гадостью, далеко не гадостю! Иногда такой вкуснятиной, что слюной можно поперхнуться.

Однажды я чуть было не сорвался. Стоим ещё с моим первым подопечным, Иваном Савельевичем (царство ему небесное), перед пешеходным переходом, ждём, когда загорится зелёный свет. Моя задача: проследить, чтобы все машины остановились. Да не просто остановились, а в положенном месте. Вы думаете, зря для вас, людей, рисуют полосы перед светофором? Пользуясь случаем, прошу вас: товарищи водители, не заезжайте за эту стоп-линию. Зрячему человеку проще: он обогнул капот автомобиля, если тот всё-таки заехал, и пошёл дальше. А мой подопечный не сразу понимает, чего я от него хочу в такие моменты: вроде пошли по переходу, а тут поводырь отклонился от курса. Понимаете? Сказать-то я не могу, начинаю скулить, тянуть поводок, даже иногда гавкнуть приходится. Подопечный теряется, останавливается, пытаясь сообразить, что это я такое вытворяю, тросточкой стук-стук-стук. Некоторые водители едва через окно не выскакивают, орут: «Машину поцарапаешь, гад!» Какой же он гад? Ему же нужно как-то определить, какой предмет перед ним. Тут рукой не пощупаешь – можно и без руки остаться.

В общем, пока разберётся, светофор уже моргает, машины начинают порёвывать (к старту готовятся). Когда нетерпеливые водители давят на газ, это ещё полбеды. А есть такие идиоты, что ещё и сигналить начинают, дескать, давай-давай, слепошарый, проходи скорее. Или мне свистят и чмокают, типа подбадривают. Если бы вы знали, люди, как я в такие моменты вас недолюбливаю. Иногда смотришь на вас и думаешь: да как же вам не стыдно-то? Ведь такая беда может со всяким случиться. Неужели, выиграв пару секунд на этом проклятом светофоре, вы получите удовольствие? Очень вас прошу, люди: увидев слепого с поводырём (ну, с таким, как я), ведите себя как можно спокойнее и тише, не отвлекайте нас, не доводите до беды. Договорились?

Ну так вот, стоим перед зеброй, и тут я правой ноздрёй чую умопомрачительный запах. Знакомый до боли в желудке – я уже слышал его, когда проходили мимо киоска с надписью: «Куры гриль. Шаурма». Стараясь не отвлекаться от дороги, кошу глазом и вижу смачный кусок курочки, поджаристый, золотистый, ароматный… До сих пор не знаю, как я в тот момент сдержался и не схватил этот деликатес. Всё-таки школа для собак многое значит.

Спасибо, конечно, вам за добро, за ласку, за желание угостить, но, люди, я же на работе! Понимаете? Я не та изнеженная болонка или пуделёк, которые беззаботно гуляют со своими хозяевами, от скуки побрызгивая на столбики. Серьёзно говорю: я работаю, а не просто иду со слепым человеком. И поверьте, это не так уж и легко. Моя задача – довести подопечного туда, куда ему нужно, и чтобы во время пути он не разбил себе голову, не споткнулся, не упал, не промочил в луже ноги, в конце концов! Я обязан предупредить его обо всех преградах, должен успеть остановиться перед любым препятствием и дать возможность человеку проверить тростью, что перед ним. Если преграда перекрывает часть дороги, я отклоняюсь вправо или влево и обвожу подопечного, при этом наблюдаю, чтобы он не прошёл под низко склонившимися ветками или ещё какой другой штуковиной на уровне его роста, не столкнулся с другими людьми. Если мы передвигаемся на автобусе или трамвае, я указываю на вход, а потом – на выход. В общем, забот хватает.

Вы хоть представляете, что это такое – работать поводырём? Если скажете «да», не обижайтесь, я укушу вас. Не надо быть таким самонадеянным и скоропалительным. Чтобы представить и понять мою работу, нужно самому со шлейкой на спине пару лет походить за этими беспомощными «хозяевами». Вы заметили, что слово «хозяева» я беру в кавычки?

Да, некоторые считают себя нашими хозяевами, хотя сами без нас и шага не могут ступить. Вот захочу я (между прочим, породистый лабрадор, даже, говорят, родственник собаки одного известного политика), чтобы мой так называемый хозяин расшиб лоб о стену или, допустим, врезался в какой-нибудь столб, да мне это как на куст… пос-с-с мотреть. Но я же профи, меня в специальной школе обучали два года, а это по вашему примерно лет десять. Вы за это время успеваете два высших образования получить. Конечно, я не позволю себе такой гнусности – подставить подопечного. Моя задача: уберечь его от всех этих недоразумений. Но обидно, когда говорят «твой хозяин». Те, кого я сопровождаю, не хозяева мне. Это мои друзья. И поверьте, даже из вас, людей, у них никогда не будет друга преданнее и надёжнее, чем я. Вы можете скривиться, усмехнуться, закатить глаза, даже пнуть меня ботинком, но от этого ничего не изменится. Вы сами придумали поговорку: «Хорошо, когда собака – друг человека, но плохо, когда друг – собака». Придумали, но не подумали, хотя бог наградил вас разумом и способностью размышлять. Что же плохого в том, что ваш друг собака? Да ладно… Я же понимаю, что вы имели в виду. Потому и не обижаюсь.

В общем, если вам интересна эта история, я продолжу.

Мне уже пять лет. По человеческим меркам я в два раза старше своего подопечного (Сашке сейчас тринадцать). А раньше я работал у слепого пенсионера. Иван Савельевич был замечательным человеком и моим другом. Иногда он даже разрешал мне на своей кровати поваляться. Придём домой, Иван Савельевич снимет с меня все эти поводырские прибамбасы, покормит, расчешет и говорит:

– Давай, Трисон, расслабляйся.

Вы думаете, мне легко ходить со шлейкой? Вечером, когда я от неё избавляюсь, так хочется на спинке поваляться, лапы задрать к потолку, вытянуться во весь рост, потом попрыгать, мячик погонять. Иван Савельевич никогда меня не ругал, даже в тот злополучный вечер, когда я разбил вазу. Понимал старик, что не нарочно. Мне было стыдно. Прижался к его ноге и потихонечку скулил. Иван Савельевич погладил меня и сказал:

– Не плачь, Трисон, бог с ней, с этой посудиной. Посуда бьётся – жди удач.

Я до сих пор так и не понял, какая удача может быть от разбитой вазы? Не слышал, чтобы по телевизору об этом рассказывали. В общем, умер мой Иван Савельевич. А меня вернули в школу. Как я по нему скучал. Кусок в горло не лез. Всё думал, кому же меня теперь отдадут…

Не знаю, какими судьбами, но как-то в нашу школу приехал Сашка, нынешний мой хоз… подопечный.

Если вы зрячий и никогда не сталкивались с проблемами слепых людей, то поясню специально для вас. Прежде чем нас (собак-поводырей) передать новому хо… (тьфу, чёрт, надо же, как внушили своими дрессировками) подопечному, мы должны провести какое-то время вместе. То есть привыкнуть друг к дружке, принюхаться, приглядеться. Хотя кто будет ко мне приглядываться, если они все слепые? Это я должен делать. А они только прислушиваются, принюхиваются, ну и ещё прищупываются. На всякий случай, чтобы аллергии не было какой-нибудь или другой какой гадости. У людей много всяких заскоков. Это мы неприхотливые.

Хотя случается, что и мы тоже взбрыкиваем. Да-да. Наша овчарка Лада из седьмого вольера так и не смогла найти общий язык со своей новой подопечной. Женщина вернула Ладу обратно в школу. Кстати, отличная школа поводырей. Так что, если понадобится, обращайтесь. Меня, конечно, там уже нет, но мои друзья и подруги вас, поверьте, не подведут. Знаете, как нас там проверяют? Ого-го! Тесты всякие, испытания…

Иными словами, кого попало туда не берут. Мы – студенты этого университета – все обладаем уравновешенной психикой, не отвлекаемся (во всяком случае, стараемся изо всех сил) на шум, совершенно не замечаем этих отвратительных котов и кошек. Нет, замечаем, конечно (как можно не заметить?), но внимания не обращаем. Опять неправильно. Мы не имеем права на них реагировать, чем эти зеленоглазые негодяи часто пользуются. Серьёзно.

Вот вам недавний случай. Завожу я своего Сашку в подъезд (там много ступенек, и нужно быть крайне осторожным), а в этот момент из двери выходит краля персидских кровей (или шерстей, кому как угодно), вся такая пафосная, с идиотским розовым бантом на шее, коготочки пострижены, хвостик надушен, ушки словно маленькие локаторы (верть-верть в разные стороны). Вот клянусь вам собачьей честью, у меня и в мыслях не было на неё рычать, тем более гавкать. А эта белобрысая дура как фыркнет, как хвост свой распушит, как спину выгнет, и – хрясь! – меня лапой по мор… по лицу. Если бы вы знали, как мне было обидно! Да если бы не Шурик, мой профессионализм и не моя ответственность, я бы этой истеричке одним щелчком хвост перекусил. Честное слово, от обиды чуть не заплакал. Даже немного заскулил – эта доморощенная «баронесса», несмотря на остриженные когти, всё-таки умудрилась поцарапать мне нос. Слизнул я солоноватую каплю крови и повёл Саню домой. А что делать? Нельзя мне на этих дурочек отвлекаться…

Сашка до моего прихода жил с мамой и бабушкой. Папа у них погиб в автокатастрофе. Оказывается, в тот роковой день вместе с ним ехал и Шурик. Ему тогда было одиннадцать лет. Врачи вынесли приговор: радужка и хрусталик безвозвратно потеряны. Я мало чего понимаю во всех этих тонкостях, но после трагедии парень перестал видеть. В семье поговаривают, что есть какой-то знаменитый доктор, который может вернуть Сашке зрение, но, когда это произойдёт, никому не известно. А пока что я его и доктор, и глаза, и друг.

Глава 2

С Санькой мы быстро нашли общий язык. Хотя сначала я на него обижался. Совсем немножко. Сами посудите. Как вы уже поняли, меня зовут Трисон. Когда мы в школе вместе с ним дрессировались, он так меня и называл. Всё было нормально. Сашка успешно сдал экзамен. А чему удивляться? Со мной любой новичок справится. Я же не только выполняю команды подопечного, частенько приходится и инициативу проявлять. В пределах разумного, конечно.

В общем, всё прошло гладко. Приезжаем домой (вместе с Сашкиной мамой), а там бабушка, Елизавета Максимовна. Тоже встретила нас приветливо. Имя её я, кстати, узнал совершенно случайно – сосед приходил и так называл бабулю. Да, кстати, дома её почему-то все называют бабулей. Я заметил, у людей есть подобные странности. Сашка-то понятное дело, но и Светлана Сергеевна туда же. А я думаю, какая же она тебе бабуля, если это твоя мама? Вас, людей, иногда сложно понять. Ну да ладно, это неважно.

Так вот, я – Трисон. Вы хоть знаете, что это за имя? О-о! Это вам не Тузик какой-нибудь пятнистый и не Рекс косолапый. Иван Савельевич мне подробно рассказывал о моём имени. Мало того что я и сам породистый пёс, так вдобавок ко всему и имя у меня не простое. Так звали тибетского царя – Трисонг Децэн, – который много-много лет назад пришёл к выводу, что просветления можно достигнуть только после морального и духовного совершенствования под руководством мастера. Без всякого бахвальства заявляю: мастер у меня в школе был безупречный. Вы поняли, к чему я клоню? Нешуточное дело – просветлённый лабрадор!

И вдруг ни с того ни с сего Санёк начал называть меня Тришей. Я сначала даже не понял, к кому это он обращается. Проснулся рано утром и шарит рукой возле кровати, меня ищет. Но я же не дурак, под ногами лежать. Разместился у торца кровати, чтобы случайно Сашка на меня ночью не наступил. Я привстал, авкнул тихонько, давая понять, что я здесь. Слышу, а он говорит:

– Три… Триша, ты где? Подойди ко мне, пожалуйста.

Я сижу и думаю: может, игрушку какую ищет? Поглядел по сторонам, ничего похожего не вижу. Медведь плюшевый сидит в углу. Так Сашка сам вчера рассказывал, что его Топтыгиным зовут. Где этот чёртов Триша? Ничего понять не могу. Сашка посидел-посидел на краешке постели и говорит:

– Трисон!

Это уже меня. Подбегаю к нему, тыкаюсь носом в коленки. Он гладит меня и снова говорит:

– Тришенька, миленький, ну как тебе спалось на новом месте?

Вон оно что. Оказывается, Сашка меня Тришей называет. Вот это номер! Какой же я тебе Триша? Ты что, Санёк? Но самое обидное, что я ничего сделать с этим не могу. С тех пор и хожу в этих Тришах. Вслед за Санькой Светлана Сергеевна и Елизавета Максимовна кличут меня теперь только так. Сначала я места себе не находил. Как скажут «Триша», у меня аж шерсть дыбом встаёт, такое имя потерять. Был царём, стал какой-то плюшевой собакой.

Вы бы видели меня. Я не просто какой-то там палевый или жёлтый пёс, а золотой. Не верите? Внимательно посмотрите на меня в яркий солнечный день, особенно после того, как я выхожу из душа. Такой красоты ни у одной собаки не найдёте. Да вы бы лопнули от гордости, будь у вас такая родословная, как у меня. Мои предки – собаки викингов и басков, которые обитали на острове Ньюфаундленд. До XVIII века европейцы в глаза не видели никаких лабрадоров. Мы, между прочим, по мнению моряков, всегда считались и считаемся до сих пор залогом счастливого плавания. И если вы думаете, что это заурядное суеверие, то глубоко заблуждаетесь. Мои предки всегда помогали людям. Например, могли помочь тонущим морякам, вытягивая на берег канат, по которому те перебирались, а самых нерасторопных просто перевозили на себе.

Отправляясь в плавание, ньюфаундлендские моряки всегда брали с собой пару собак. Моей породы, конечно. И какие у них были имена! Волна и Прибой! Вы хоть понимаете, что это значит? Волна. Прибой. А тут какой-то занюханный Тришка. Ну как же обидно! Хотя я уже давно смирился. Чёрт с вами, называйте как хотите.

Однажды какой-то знакомый старичок Ивана Савельевича неправильно по отчеству назвал: то ли Савичем, то ли Степановичем. Я бы подсказал старику, да сами понимаете… Но, смотрю, Иван Савельевич и ухом не ведёт. А тот всё называет и называет. И вдруг сам опомнился. Как запричитает:

– Ой, Иван Савельевич, прости, дорогой, – хлоп себя по лбу, – совсем память отшибло!

– Да ничего-ничего, Тимофей Иваныч, – говорит мой подопечный, – какая уж теперь разница. Хоть горшком называй, только в печь не сажай.

Вспомнил я своего старинного друга и перестал на Сашку обижаться. Тришка так Тришка.

Если вам интересно, поясню вкратце, откуда появилось название нашей породы. Иван Савельевич рассказывал, что существует три версии. Первая: название произошло от острова Лабрадор, который находится недалеко от нашей прародины. Вторая (мне эта больше всех нравится): от португальского слова Labrador, что переводится как «труженик». Третья версия какая-то несуразная, но раз уж обещал рассказать, рассказываю: есть минерал чёрного цвета с синеватым отливом, так и называется – лабрадор. Почему мне не нравится эта версия? Потому что только мои предки имели чёрный окрас. А сейчас среди моих собратьев есть и палевые, как я, и даже шоколадные. Нет: никаких минералов или островов. Конечно, наша порода произошла от португальского слова. Труженик – он и в Африке труженик, как говорит мой Сашка.

В России мы появились только в конце 1960-х годов. Иван Савельевич однажды рассказывал кому-то из гостей, что президент США Картер подарил лабрадора Брежневу, а канадский писатель Моуэт – Косыгину. Были такие государственные деятели в СССР. Первое время мы жили только в Москве и Риге. А сейчас моих собратьев можно встретить в любом регионе. Сам я родился в России. И, хотя в США и Англии лабрадоры являются одной из самых популярных пород, я хочу жить здесь, трудиться и помогать людям.

Теперь поняли, что мы испокон веков помогаем вам? Наша порода умеет ладить с людьми. Поверьте, мы очень сообразительные и у нас мирный нрав. Самые главные наши качества – это доброжелательность и стремление помочь человеку. Хотя если вы дочитаете эту историю до конца, поймёте: иногда приходится забывать про свой природный нрав. Но, как говорится, у каждого правила есть исключения. Впрочем, если бы не было людей, о которых я расскажу вам чуть позже, нам бы эти исключения не понадобились. Честное собачье слово. Честное слово лабрадора!

Глава 3

Слышал, как мама говорила с бабулей.

– Сашка даже повеселел, оживился, – говорит мама. – С собакой ему будет полегче.

– Да, главное, чтобы Шурку не обидел, – отвечает бабушка. – Всё-таки собака – это зверь.

У меня от таких слов аж уши приподнялись.

Нет, ну надо такое ляпнуть? Чтобы не обидел. Зверь. Тоже мне – нашла зверя! Волк я, что ли, тебе дикий или кабан раненый? Хоть бы думала, что говоришь. А ещё Иван Савельевич утверждал, что старики мудрые. Услышал бы он твои слова, бабушка Лиза. Эх, не был бы я поводырём, непременно сварганил бы тебе какую-нибудь пакость, Елизавета Максимовна. Всё-таки не зря говорил мой бывший подопечный, что у собак лишь один недостаток – они верят людям. Мы-то верим, а вот вы нам нет. Не все, конечно, но вот находятся такие бабульки. Хорошо, хоть Светлана Сергеевна тут же заступилась за меня:

– Ты что, мама, – усмехается она, – эти собаки очень миролюбивые, доброжелательные. Это же не дворняга какая-то. Обученная собака.

Спасибо тебе, Светлана Сергеевна, хоть ты понимаешь, кто я такой. Хорошая у Сашки мама.

– Ну ладно, – говорит бабулька, – поживём – увидим.

Конечно, увидите. Потом ещё ревновать будете. Сашка всё равно больше всех будет любить меня. Вы бы видели, как Иван Савельевич надо мной плакал, когда я чуть было под электричку не угодил. Как вспомню тот случай, у меня мурашки по телу начинают бегать, словно блох нахватался.

Поехали мы, значит, с моим стариком к его другу в Салтыковку. На электричке было удобнее всего. Кстати, если проехать по этой ветке ещё несколько остановок в сторону области, там находится моя школа. Приехали, посидели с таким же дедком, правда, он зрячий, ну и домой. Даже не знаю, как нам, собакам, после этого происшествия относиться к людям, но я не злопамятный. Конечно, всё равно от своей профессии не откажусь. В общем, стоим мы на перроне, народу как на стадионе, и каждый будто приготовился стометровку бежать. Подходит электричка, толпа как ринется к дверям, я думал, они нас раздавят. Иван Савельевич растерялся, ничего не поймёт в этой толпе, а меня и след простыл. Только не подумайте, что я испугался и куда-то рванул. Нет, просто меня столкнули с платформы, и я оказался между вагоном и перроном. Вишу на поводке и думаю: бедный ты мой Иван Савельевич, вот и конец мой настал, как же ты, родной мой человек, без меня домой поедешь, как с вокзала до квартиры будешь добираться?

Я, между прочим, всегда веду своего подопечного к первому вагону, чтобы быть поближе к машинисту. Вдруг какая заварушка, хоть поезд не рванёт галопом по Европам (это так Иван Савельевич любил мне говорить, когда я начинал торопиться). Слышу, кричит мой старик машинисту, чтобы не отъезжал от перрона, и тянет меня вверх. Вы хоть знаете, сколько я вешу? Это вам не карася из речки вытаскивать. Кстати, напомните, я потом расскажу, как мы с Иваном Савельевичем рыбачили. Тянет меня старик, а сам кряхтит – силёнок-то уже маловато. Хорошо, какой-то прохожий помог ему. Меня же вытаскивать – то же самое что душить. Вытянули меня, а я света белого не вижу. В глазах потемнело, и я отключился.

Очнулся – чувствую, что-то капает мне на нос. Открываю глаза, смотрю – Иван Савельевич сидит и плачет надо мной, а рядом какая-то маленькая девочка, совсем крошечная, что-то лопочет. Я ничего не слышу, только вижу, как она губами шевелит и пальчиком в носу ковыряется. Вслед за зрением возвращается и мой слух. Слышу, девочка спрашивает: «Дедушка, почему вы плачете, у вас собачка умерла?» А Иван Савельевич как зарыдает, словно и впрямь уже похоронил меня. Нагнулся ещё ниже, целует меня, гладит. А я, вот честное слово, не могу даже лапой пошевелить, видимо, здорово мне досталось.

Наконец-то стал отходить, собрался с силами и – лизь! – своего спасителя в лицо, он аж подпрыгнул. Так смешно получилось. Представьте человека, который подпрыгнул на корточках, – вылитый индюк. Когда до Ивана Савельевича дошло, что я жив, он как вскочит и давай меня на руки поднимать, от радости чуть не уронил. Да куда ж ты, Иван Савельевич, такую тушу поднимаешь. А он всё-таки поднял меня (и откуда только силы взялись?), уткнулся лицом мне в живот и спрашивает: «Ты жив, Трисончик, жив?» А что я отвечу? Пришлось гавкнуть. Услышав, он чуть ли не пританцовывать со мной на руках начал. «Да поставь ты меня на место, – думаю, – ещё не хватало, чтобы ты сам свалился с этого дурацкого перрона. Как я тебя потом буду вытаскивать?» Чтобы подбодрить весельчака, я запел: «У-уо-уо-уо!» Тогда Иван Савельевич понял, что пора спускать меня на землю. Посидели мы с ним прямо на перроне минут десять, я полностью оклемался, дёргаю поводок, мол, пошли, хватит рассиживаться. Домой добрались благополучно, если не считать случая в аптеке.

Вы же понимаете, после такого происшествия и самый здоровый человек в аптеку побежит. Иван Савельевич командует, дескать, веди. Этот маршрут мне очень хорошо знаком. Не сочтите меня за хвастуна, но я знаю более тридцати маршрутов в нашем микрорайоне. Аптека так аптека. Мне какая разница: куда скажут, туда и веду. Приходим. Только вошли – какая-то пышногрудая женщина как завизжит:

– Куда вы с собакой прётесь? Здесь же медицинское учреждение!

Миллион раз мы с Савельевичем заходили в это учреждение, и никогда не возникало никаких недоразумений. А тут эта толстушка, впервые её вижу.

– Нам можно, – спокойно отвечает Иван Савельевич и направляется к окошку.

Эта беспокойная дама (не по весу прыткая оказалась) преграждает нам путь, я еле успел между ней и стариком втиснуться. Это же моя первейшая обязанность. Иван Савельевич остановился в недоумении. Он-то знает, что тут не должно быть никаких преград. Ну и тросточкой своей проверяет, что нам помешало. А женщина снова шумит:

– Ну куда вы своей палкой тычете? Я же сказала, с собакой сюда нельзя. Немедленно выведите её на улицу.

И стоит как памятник. Брови насупила, губу выпятила, подбоченилась, глаза как у лягушки, лицо красное. Такое впечатление, что мы не за лекарством сюда пришли, а ограбить её. Откуда у людей столько ненависти? Я прямо спиной почувствовал, что от неё какие-то волны исходят. Ну, те, которых собаки пугаются. Есть такой специальный приборчик для отпугивания бродячих псов. Человек кнопочку на нём нажимает, а для собаки это как палкой промеж ушей. Некоторые инструкторы такие приборы используют во время дрессировки. Сволочи. Я таким «воспитателям» руки бы откусывал. К чему я это говорю? Стоящая передо мной махина-аптекарша превратилась в такой прибор. Представляете, каково мне в тот момент было? Стою, а воображаемая палка по темечку меня тюк-тюк-тюк! А вы говорите: смотрите-смотрите, слепой с собакой гуляет. Это вы в своих офисах гуляете, а мы каждый день из квартиры как на фронт уходим.

– Уважаемая, – говорит Иван Савельевич, – вы, видимо, здесь новенькая?

– Какая разница, – пыхтит аптекарша, – новенькая, старенькая ли! Вам ясно сказано, с животными в аптеку вход запрещён. У нас инструкция.

– Почитайте свою инструкцию повнимательнее, – говорит Иван Савельевич по-прежнему спокойно, но, чую, голос уже меняется. Дура, думаю, лучше отойди, сейчас тебе мой старик такую инструкцию прочитает, что ты до утра будешь с ней разбираться.

Кстати, если бы эта настырная аптекарша хотя бы раз услышала, какие слова мой подопечный знает, она бы так не рисковала. Серьёзно. Иван Савельевич мужик мирный, но если его довести, можно такое услышать… Ой-ой-ой! Я таких слов даже в школе не слышал, хотя инструкторы нас не стеснялись.

И тут случилось чудо. Появляется вторая женщина, наша старая знакомая.

– О! Трисон! – говорит мне радостно. – Проходи-проходи. – И, обращаясь к коллеге, добавляет: – Тамара, пропусти их…

– Так вы же сами говорили, Полина Семёновна…

– Тамара, с собакой-поводырём можно входить в любое заведение, в том числе и в аптеку.

День завершился хорошо, можно даже сказать отлично. Вечером Иван Савельевич откупорил для меня банку с куриной тушёнкой (хотя это моё праздничное блюдо), поздравил меня почему-то с днём рождения, и мы вместе поужинали. Пару раз старик ронял вилку на пол, но я был начеку – тут же подавал её обратно.

Вообще он был ужасной растеряхой. То трость уронит, то очки, то ключи потеряет. С «громыхучими» предметами проще – их не прозеваешь. А вот с перчатками беда. Пока я за машиной или пешеходом наблюдаю, мой растяпа раз – и перчатки уронит. Как жалко, что я не умею говорить. Ему бы к ним что-нибудь пришить (колокольчик, к примеру), чтобы я слышал, когда они падают. А в последний год ещё одна вещь прибавилась – мобильник. Хорошо хоть, люди добрые подсказали, мы его в специальный чехольчик засунули. Его и снимать не нужно, прямо через прозрачную плёнку можно номер набирать. Смешно было наблюдать, как Иван Савельевич это делал. Остановится посреди тротуара, голову задерёт вверх, словно на небо смотрит, рот раскроет (я первый раз, когда увидел, думал, сейчас запоёт) и тычет пальцами в кнопки. Иногда приложит трубку к уху и вдруг резко отрывает, снова на кнопки начинает давить. Думаю, прикалывается, что ли? Только потом понял: номером ошибся и перенабирает.

Однажды говорит мне: «Эх, Трисон-Трисон, и почему ты номер не умеешь набирать?» Если бы я умел говорить, то ответил бы: «Вам, Иван Савельевич, дай волю, так вы бы меня и за руль автомобиля усадили». Или ещё покруче пошутил бы: «А вы, Иван Савельевич, жалобу в мою школу напишите, что вам такую тупую собаку сосватали». Вы же понимаете, что это мы так с ним шутили. И никогда по-настоящему друг на друга не злились. Любили другу друга и всё прощали.

Что-то я ударился в воспоминания. Бабушка во всём виновата. Видите, я даже ужинал вместе с Иваном Савельевичем, а она сомневается. Чтобы не обидел. Зверь. И чего я так разбубнился. Пожилая женщина, что с неё взять. Да и мало ещё меня знает. Действительно, поживём – увидим. И я на вас посмотрю, Елизавета Максимовна, и вы на меня. Хотя что мне на вас смотреть, мне за Сашкой нужно присматривать, а вы с мамой думайте что хотите…