Текст книги "Жизнь и идеи Бруно Понтекорво"

20. Охота на ведьм

В 1946 г в Фултоне Черчилль известил о падении над Европой железного занавеса. Советский Союз из союзника в войне с фашизмом стал рассматриваться в качестве главного врага Западного мира. Под лозунгом борьбы с «красной угрозой» в США была принята в марте 1947 г. федеральная программа лояльности. Любой государственный служащий мог быть уволен по подозрению в сочувствии к тоталитаризму, фашизму, коммунизму или любой другой подрывной деятельности. Для увольнения стало достаточным всего лишь «разумных сомнений» (reasonable doubts) [5].

Эмилио Сегре в своей биографии [38] приводит интересные подробности о том, как в 1949 г. регенты Университета Калифорнии потребовали от своих подчиненных принести письменную клятву лояльности, в которой была декларация, что подписант не является членом коммунистической партии. Причем потребовали только от профессоров, а не от всех государственных служащих. Естественно, это возмутило часть профессуры. Совет регентов тем не менее настоял на своем и уволил тех, кто не подписал клятву лояльности. Среди них были такие известные физики как Джеффри Чу, Марвин Голдбергер и Джан Карло Вик. Никто из них не был коммунистом, но они отказались из принципа. Джек Стейнбергер, в то время молодой научный сотрудник, не подписал клятву, и будущий Нобелевский лауреат Луис Альварес прочел ему лекцию о вреде пятой колонны коммунистических предателей и не продлил контракт [63]. Начальник Радиационной лаборатории в Беркли, знаменитый ускорительщик Эрнест Лоуренс просто отобрал пропуск в лабораторию у Джан Карло Вика, когда узнал о том, что тот не подписал клятву.

Со временем Верховный суд штата Калифорнии признал действия регентов неправомочными, клятву верности – незаконной и постановил восстановить профессоров на работе или заплатить им ущерб. Пропуск Вику тоже вернули, но все эти эпизоды ясно показывают удушливую атмосферу того времени.

Интересно, как раскрывают характер Сегре его объяснения, почему он симпатизировал неподписантам, но сам клятву лояльности подписал [38]. Сегре подсчитал, что в своей жизни более 15 раз клялся в верности королю, Муссолини, партии, конституции и другим различным институциям. Причем вспомнил, что папа Пий XI в связи с фашистской клятвой сделал заявление, что в некоторых обстоятельствах можно принять такие клятвы, сделав внутри себя определенные оговорки, которые сделают клятву недействительной. Замечательно! Сделай «оговорку внутри себя» и можешь клясться о чем угодно.

Вот таким был человек, написавший, как мы увидим, донос на Бруно.

21. Доносы и допросы

2 февраля 1950 г. в Харуэлле был арестован Клаус Фукс. Бруно не верил, что Фукс шпион, и считал это очередной провокацией против коммунистов, следствием продолжения охоты на ведьм. Однако немецкий эмигрант Клаус Фукс во время работы в Манхэттенском проекте действительно передавал информацию из Лос-Аламоса советской разведке. После войны американцам удалось расшифровать эти донесения, и они передали информацию англичанам. Фукс тогда работал в Харуэлле. Начальник службы безопасности Харуэлла Генри Арнольд дал команду проверить эти данные. Во время допросов в ноябре 1949 г. и январе 1950 г. Фукс признал факт сотрудничества с СССР.

Случай с Фуксом стал началом новой кампании по выявлению коммунистических шпионов и обернулся многочисленными последствиями и в США, и в Англии. Через 6 дней после ареста Фукса, сенатор Маккарти выступил с речью, в которой утверждал, что у него есть список 205 коммунистов, работающих в Государственном департаменте [5]. В дальнейшем он заявил, что администрация президента-демократа инфильтрована советскими «кротами». ФБР начало активную охоту за шпионской сетью. В мае 1950 г. был арестован контакт Фукса в США Гарри Голд. За этим последовал арест Дэвида Грингласса, его двоюродной сестры Этель Розенберг и ее мужа Юлиуса. Им предъявили обвинение в шпионаже, и в 1953 г. Розенбергов казнили на электрическом стуле.

К октябрю 1950 г. более 90 иностранцев было задержано ФБР по подозрению в их неправильном политическом мышлении [4]. Чистки в Великобритании затронули до 200 иностранных и местных ученых [64]. Из-за этой атмосферы в сентябре 1950 г. Лайош Яноши, венгерский физик, занимавшийся исследованиями космических лучей в Университете Дублина, не вернулся в Ирландию после отпуска, а остался в Венгрии.

Как «охота на ведьм» протекала в случае Понтекорво, детально расписано в книгах Туркетти [5] и Клоуза [4]. Досье на Бруно было заведено в Англии еще в начале войны в связи с эпопеей о передаче тяжелой воды Халбаном и Коварским. Уже тогда Бруно был оценен спецслужбами как «mildly undesirable» (слегка нежелательный).

По Клоузу, ФБР получила на Понтекорво два сигнала, причем один донос был сделан близким другом Бруно – Эмилио Сегре. Они вместе работали в группе Ферми, именно Сегре помог получить Бруно работу в США, однако антикоммунистическая истерия плюс боязнь потерять роялти за патент по медленным нейтронам сделали свое дело. О перипетиях патентного дела мы расскажем чуть позже. Итак, 9 ноября 1949 г. Сегре сообщил сотруднику Комиссии по атомной энергии Роберту Торнтону свои подозрения о том, что несколько членов семьи Понтекорво были коммунистами и оказывали влияние на Бруно. А также выразил мнение, что переход Бруно на работу в Харуэлл был осуществлен с «дурными намерениями».

Кроме того, ФБР получило информацию от осведомителя «В» [4]:

«Информатор A, который доказал свою надежность в вопросах, связанных с коммунистами, подтверждает надежность информатора B, показавшего, что был знаком с тремя персонами в Париже, которые работали под руководством профессора Ланжевена и подвергались воздействию вируса коммунизма. Это были Бруно Понтекорво, Серхио де Бенедетто и Сальвадор Лурия. [B] сказал, что позже он встретил Бруно Понтекорво на корабле Quanza, а потом, с его помощью, встретился с Бенедетто и Лурия в Нью-Йорке. [B] сообщил, что у него сложилось впечатление, что в Париже эти трое были либо прокоммунистически настроенными, либо откровенными коммунистами. Он сказал, что разговоры с ними в США только подтвердили его убеждение. Последняя встреча с ними произошла в 1944 году. [B] сообщил, что все трое дружили с м-р Серени, коммунистом».

Я специально сохранил стиль этих доносов, чтобы было наглядно видно, что в те годы считалось преступлением и за что можно было лишиться работы. За «вирус коммунизма» и «впечатление», что ты его имеешь.

Эту информацию ФБР передало 15 декабря 1949 г. британской службе МИ-5. Торнтон же имел возможность рассказать о своих подозрениях непосредственно Кокрофту во время своего визита в Харуэлл в начале февраля 1950 г. Кокрофт велел главе безопасности Харуэлла Генри Арнольду разобраться. Оба были удивлены такими подозрениями, поскольку Кокрофт хорошо знал Бруно, а Арнольд недавно, в ноябре 1947 г., давал положительное заключение на прошение Бруно о получении британского гражданства.

Бруно в то время занимался исследованиями космических лучей и хотел поехать в Швейцарию, где в Альпах на горе Юнгфрау находилась лаборатория по их изучению. По правилам, разрешение на поездку за рубеж давал отдел безопасности. Начальник отдела Г. Арнольд решил воспользоваться этим случаем, чтобы задать Понтекорво прямые вопросы: собирается ли Бруно навестить родителей или родственников и каких политических взглядов придерживаются родственники. Бруно признался, что в 1949 г. во время конференции в Комо встречался со своим братом Джилло и что брат придерживается коммунистических убеждений. Арнольд 1 марта 1950 г. сообщил об этом в МИ-5. Удивительное совпадение, но на следующий день МИ-5 получила информацию из шведских источников:

«В Энскеде, пригороде Стокгольма, живет фру ПОНТЕ КОРВО, шведской национальности, замужем за рожденным в Италии субъектом, настоящая национальность которого неизвестна. М-р ПОНТЕ КОРВО живет в Англии, где работает на Британской Атомной Установке. Фру ПОНТЕ КОРВО была в Англии летом 1949 г. вместе со своими двумя сыновьями. И она, и ее муж являются признанными коммунистами».

Итак, с одной стороны, – это сигнал, с другой стороны, информация не совсем верная: ведь Марианна живет в Англии и у нее три сына.

Второй допрос состоялся 6 апреля 1950 г. Понтекорво подтвердил, что брат и жена брата являются коммунистами, а также одна его сестра – коммунистка, а другая – симпатизирует коммунистическому движению. Он отрицал, что он или Марианна являются коммунистами. Он заявил, что свои политические взгляды может отнести скорее к лейбористским, но главное в его жизни – занятия наукой.

Арнольд заключил, что Понтекорво действительно не имеет определенных политических предпочтений, хотя склоняется к левым движениям, сожалеет о том, что его родственники являются коммунистами, прямой и явной угрозы не представляет, но… лучше ему покинуть Харуэлл.

В МИ-5 началась серьезная работа над проверкой сообщений от шведских информаторов и анализом данных на Бруно. Клоуз приводит целый ряд доносов, содержащихся в досье Бруно. Например, записочка, что Бруно посещал тот же ресторан в Лондоне, что и Фукс. Такая же ерунда, как «фру ПОНТЕ КОРВО», поскольку Фукс никогда не назначал встречи в ресторанах. Общее заключение суммировал Роджер Холлис, будущий директор МИ-5:

«Случай Понтекорво не подпадает под стандарты немедленного увольнения, но мы не будем спокойны, если он останется там, где работает сейчас».

Другими словами, предъявить Бруно было нечего, кроме «несчастья» иметь родственников-коммунистов. Однако в те времена и этого было вполне достаточно. В качестве превентивной меры решено было подыскать Бруно позицию в каком-либо университете. Кокрофт предложил Ливерпуль, тем более что декан физического факультета Герберт Скиннер давно хотел пригласить Бруно к себе на работу. В Ливерпуле строился самый большой тогда в Европе ускоритель – синхроциклотрон. Бруно был идеальным сотрудником с опытом работ по физике элементарных частиц и по методике эксперимента. Однако университетская администрация не горела желанием брать иностранца на позицию профессора. Скиннер был в курсе проблем Бруно с безопасностью, но тут они сыграли «положительную» роль – ливерпульским чиновникам было рекомендовано принять Бруно на работу, чтобы перевести его с более режимного объекта.

Бруно долго колебался, прежде чем принять предложение Скиннера. Они с Марианной были в Ливерпуле, и город ей сильно не понравился – холодно, скучно, детям придется менять школу. Примечательно, что письмо с согласием принять пост заведующего кафедрой в Ливерпуле, Бруно отправил только 24 июля 1950 г., буквально за день до своего отъезда в отпуск, в Италию. Он поставил условие, что на постоянное жительство в Ливерпуль он переедет после Рождества 1950 г., в октябре – ноябре будет завершать работу в Харуэлле и в Ливерпуле собирается бывать время от времени, а сейчас возьмет отпуск в Харуэлле с 25 июля по 3 сентября.

Итак, в июле 1950 г. Бруно, по сути, вежливо попросили с работы. Причем главное было не в смене места деятельности. Ему дали понять, что ярлык/клеймо потенциального коммуниста отныне будет сопровождать его везде.

22. Август, 1950

25 июля 1950 г. Бруно взял отпуск на шесть недель. Перед отъездом была прощальная вечеринка с соседями. Марианна все время просидела в углу с журналом мод, но, как показалось соседке, она скорее скрывала лицо от слез, чем читала. Семейство Понтекорво держало уток, их поручили соседям. Как они позже рассказывали агентам секретной службы, Марианна тогда сказала странную фразу: «Позаботьтесь об утках. Мы не знаем, когда вернемся. Если не вернемся, можете уток забить…» [4]. Вспомнили также последнюю игру в теннис, по ее окончанию Бруно, якобы грустно, сказал: «Мы еще поиграем, когда нибудь…» [65].

Вместе с сестрой Анной Бруно, Марианна и трое детей, с палатками и всем туристическим оборудованием, сели в зеленого цвета «Вангард» и в Англию уже не вернулись. Младшему сыну Бруно Антонио было 5 лет, Тито – 6, а Джилю – 12.

Компания пересекла Ла-Манш и направилась в Сан-Тропез, затем решили заехать в Альпы, погостить в Швейцарии, потом озеро Комо, несколько дней в Доломитах – и в Рим, в гости к сестре Джулиане.

У Джиля от этого отрезка путешествия осталось два воспоминания: как отъехав от Абингдона 300 километров он полностью перестал понимать окружающих – настолько на другом английском они говорили и как при въезде в Италию пограничники не пустили тетю Анну, которая ехала в машине в купальнике, – заставили переодеться [66].

17 августа 1950 г. путешественники добралась до Ладисполи – небольшого курортного городка на море, где у Джулианы был летний дом. Там они оставили Джиля под присмотром родственников и двинулись в Цирцео, курорт, расположенный южнее Рима, в двух часах на машине. Цирцео славился морем с исключительно прозрачной водой и множеством рыбы. Бруно, наконец, смог полностью заняться подводной рыбалкой.

22 августа у Бруно был день рождения, и в Цирцео приехал Джилло со своей женой Генриеттой. В интервью нам Джилло говорил, что во время этой встречи ничто не свидетельствовало о планах Бруно резко поменять свою жизнь [9]. Единственное, что беспокоило братьев, – это сильный ветер с берега. Джилло шутил, что Бруно эмигрировал в Советскую Россию именно из-за отжимного ветра, поскольку они еле добрались до берега и Бруно был сильно раздосадован.

Интересен рассказ о событиях августа 1950-го Мириам Мафаи [6]. Она писала свою книгу, многократно консультируясь с Бруно. По сути дела, это авторизованная биография. События в ней изложены так, как хотел этого Бруно. Так вот, там 22 августа описывается как идиллия: братья наловили рыбы, вечером за ужином вспоминают былые переживания во Франции, читают газеты, а там – новость о том, что правительству США предъявлен иск на 10 миллионов за использование патента о замедлении нейтронов. Мы подробно расскажем об этом патентном деле чуть позже. Туркетти вообще считает, что именно это газетное объявление стало причиной отъезда Бруно [5].

Но на наш взгляд более интересен другой эпизод, описываемый Мафаи: Генриетта должна была вернуться в Париж и спросила Бруно, не захватит ли он ее на обратном пути в Англию? Сестра Анна решила возвращаться поездом, поэтому в машине освобождается место. Но Бруно ответил, что у него нет четкого расписания дальнейших передвижений, они хотели заехать к родителям в Шамони, а затем, может быть, посетить родителей Марианны в Стокгольме. Запомните эту фразу! Она очень существенна для понимания дальнейших событий.

23 августа Бруно едет в Рим. По дороге попадает в аварию – велосипедист выехал перед самой машиной, Бруно резко свернул на обочину, и машина стукнулась в дерево. Никто не пострадал, автомобиль повредился не слишком сильно, но все-таки потребовал ремонта, и Бруно оставил его в Риме. Вернулся в Цирцео и послал родителям телеграмму, что из-за болезни детей и поломки машины в Шамони к ним не приедет, а вернется в Англию.

Дальнейшие несколько дней разные авторы книг о Понтекорво описывают по-разному. Клоуз и Туркетти считают, что именно тогда произошло какое-то внезапное событие, изменившее всю дальнейшую жизнь Бруно. Что Бруно стал хаотически перемещаться между Римом, Цирцео и Ладисполи.

Мафаи, напротив, рисует продолжение курортной идиллии: Бруно вместе с Марианной навещает свою тетю Клару Колорни на ее вилле в Форте-деи-Марми, где «он сыграл десятки теннисных матчей со всеми кузенами и благовоспитанными мальчиками Форте и Виареджио». Одна из внучек Клары Колорни, которая случайно оказалась на вилле в тот день, так описывает происходящее: «Внезапно я увидела у ворот виллы эту красивую пару. Он такой симпатичный брюнет, она такая светловолосая, красивая, элегантная. Он попросил осмотреть небольшой виноградник, который был у нас за виллой. Марианна наблюдала за всем внимательно и любопытно, даже немного взволнованно, как будто она никогда не видела и не собирала виноград с лозы. Мы пили чай в саду. Бабушка наивно спросила, знает ли Бруно секрет атомной бомбы. Он засмеялся и ответил – тетя, секрет атомной бомбы состоит из четырех пустяков. Он выглядел очень очаровательным, красивым и уверенным».

Ни Клоуз, ни Туркетти про этот визит не упоминают. Однако Клоуз приводит любопытную деталь: автомобильная страховка Бруно кончалась 23 августа. Как будто возвращаться в Англию на автомобиле он не планировал…

27 августа семейство переезжает из Цирцео в Рим, где останавливается на квартире Джулианы и Дуччио Табет. Джиль с родственниками тоже приезжает в Рим из Ладисполи.

29 августа. Бруно оставляет на ремонт свой «Вангард» в автомобильной мастерской на пьяцца Верди. Посещает офис шведской авиакомпании SAS и резервирует пять билетов до Стокгольма. По правилам, билеты надо было выкупить в тот же день, но Бруно попросил подождать до завтра. Выглядел он настолько непрезентабельно, что кассир SAS поспорила с коллегами: он не появится до полудня следующего дня и не выкупит билеты [4].

30 августа. И выиграла пари, поскольку на следующий день Бруно явился только в 4 часа. Он хотел заплатить в лирах, но ему не разрешили: как иностранец, он должен был заплатить в долларах. Бруно разозлился, пытался убедить кассиршу, но это не удалось. Тем не менее уже через несколько часов он явился и заплатил 602 доллара стодолларовыми купюрами. Этот факт четко ложится в схему заранее продуманной операции, причем ясно, что доллары были из советского посольства. Позже сестра Анна показала, что в начале их путешествия у Бруно и близко не было такой суммы.

31 августа. Бруно послал в Ливерпуль телеграмму, что в связи с инцидентом с машиной на работу выйти вовремя не успеет и приедет в Ливерпуль 7 сентября, к открытию конференции по физике элементарных частиц. Послал также телеграмму родителям с извинениями, что не сможет приехать.

1 сентября. Полетели в Стокгольм с пересадкой в Мюнхене. Багаж составлял 60 кг в 10 сумках и чемоданах. Довольно скромно на семью из пяти человек. Клоуз пишет [4] об интересной детали: вместе с Бруно в Стокгольм через Мюнхен летели еще два господина, некий Ф. Витка – совсем без багажа, и Р. Аллегрини – со скромными 15 кг. Удивительно, но после исчезновения Бруно МИ-5 не удалось найти ни синьора Аллегрини, ни господина Витка.

2 сентября. Прилетели в Хельсинки. Марианну пропустили в Финляндию без вопросов – она путешествовала со временным шведским паспортом. А Бруно остановили – у него не было визы. Но для британского гражданина это не было проблемой, визу он мог получить на следующий день. Паспорт забрали. Бруно сказал, что будет в отеле. И отбыл, так никогда и не забрав этот паспорт. Понтекорво исчезли на пять лет.

Мафаи пишет [6], что в начале 90-х она была на встрече Бруно с сестрами Лаурой, Анной и Джулианой в Риме. Обсуждали различные семейные дела, и вдруг Бруно стал рассказывать, что тогда происходило в Хельсинки:

«Сразу пошли в советское посольство. И через некоторое время уехали на двух машинах. В первой была Марианна и дети, им сказали, что я вскоре присоединюсь к ним. Я скрытно ехал в багажнике другой машины. Во время поездки думал о том, что скажу по приезде в Москву. Подготовил своего рода небольшую речь, адресованную моим западным коллегам, в которой намеревался объяснить причины своего выбора. Вышел на воздух только после того, как мы пересекли границу» [6].

Старший сын Бруно Джиль вспоминает этот эпизод так: «Мы где-то сели в машину – едем, едем по красивому лесу, докуда-то доехали, переехали границу. Там нас встретил какой-то военный, подарил маме шоколадный набор, потом мы пересели в ЗИС‐110 и поехали на маленькую местную станцию, какие бывают на Севере, довольно долго ждали поезд и уехали в Ленинград» [43]. Сам он во время поездки размышлял, что это родители опять придумали и куда они нас завозят на этот раз [66]? За последний месяц дети побывали в шести странах, и подозреваю, что все впечатления у них сильно перемешались.

В Ленинграде семья пробыла день, затем их перевезли в Москву.

Между тем в Абингдоне к дому Понтекорво по-прежнему доставлялось молоко. Его никто не забирал. Оно скисало. Молочник прекратил поставки, тем более что Понтекорво задолжали ему еще до отпуска. Потом молочник направил счет в советское посольство. Наивный. В конце сентября соседи поняли, что Понтекорво не вернутся, и съели их уток.

Официальные власти стали искать Бруно после 20 сентября 1950 г., когда директор Харуэлла Кокрофт приказал начальнику службы безопасности Г. Арнольду установить местонахождение Бруно. Вскрыли дом. Все вещи были на месте, включая меховую шубу Марианны. Нашли письмо о бронировании билета на паром с континента на 4 сентября. Новости об исчезновении Бруно появились 21 сентября, когда все английские газеты сообщили о загадочном исчезновении Бруно Понтекорво с семьей во время путешествия по Финляндии.

Дж. Фидекаро рассказывал интересную историю [29]: поскольку Бруно не оставил заявления об увольнении, его позиция в Ливерпуле оставалась вакантной в течение более пяти лет. Никто не мог ее занять, так как, по британским законам, если официально неизвестно, где находится государственный служащий, – уехал, умер, исчез – никто не может занять его штатную единицу. А поскольку официально местонахождение Бруно стало известно лишь в 1955 году, то все время до этого его позиция в Ливерпуле оставалась вакантной.