Текст книги "«Косяк» авторитета"

Яхта под большим наклоном совершила изящный поворот и плавно выпрямилась, скользя на хорошей скорости. Бизнесмен энергично принялся за сосиски. Пять минут он энергично работал челюстями, тщательно пережевывая пищу.

Затем ему вспомнился утренний разговор с братом. Может, он и прав? На хрен нам берег турецкий и на хрен нам эта Африка? Тем более – Финляндия, где нормальному мужику и выпить нельзя? Нет, жить в России пока невозможно, но работать, может, действительно нужно именно там. В любой западной стране на одних налогах разоришься! А деньги… Полтора лимона – это хорошо, но…

Он представил на минуту свою жену Надюшу и старшую дочь в ювелирном магазине где-нибудь в Цюрихе, их жадно блестящие глаза и записывающего торопливо заказы довольного управляющего…

«Нет, пусть хотя бы немного времени считают меня покойником, отдохну от их вечного „дай!“», – мысленно перекрестился веселогорский магнат и покончил с обедом. Кофе он не допил, поднялся.

– Заходите к нам еще, – на прощание лукаво улыбнулся хозяин.

– Обязательно, – пообещал Зайцев и, вспомнив, что дома закончился запивон, попросил продать двухлитровую кока-колу.

Уже в своем особняке он упал на диван и нажал кнопку пульта телевизора.

«Смирнофф» вновь появился на столе, и Дима принял изрядную дозу.

Руки сами потянулись к заветному чемодану.

«Там царь Кащей над златом чахнет», – вспомнились ему вечные строки великого поэта.

– Черт возьми, тоже, поди, водку от одиночества до одурения глушил! – рассмеялся вслух своим мыслям Дмитрий Игоревич, наполняя «смирновкой» свой стакан до половины. Подмигнул озорно танцующей полуобнаженной девице на телеэкране и махом выпил. Запил прямо из горла и потянулся к пачке сигарет.

Зайцев признавался себе, почему не хочет браться за бизнес вместе с братом: он не доверял ему до конца.

«Как ты можешь так? – убеждал он самого себя. – Он тебя из-под Блондина выдернул, свободным человеком сделал! Да и с кредитом лихо решил – семьсот пятьдесят тысяч чистых денег подарил!»

– Э-эх! Надо решаться – потом поздно будет! – выразил он мысль вслух, чиркая зажигалкой.

Глава 4

Ганин тоже совсем недавно пообедал. Правда, не в одиночестве, а в компании Пончика. Сейчас они вновь прибыли в офис на Невском и не торопясь поднимались по лестнице. Секретарша профессионально определила с первого взгляда, что хмурые тучи в душе ее патрона после обеда развеялись окончательно, гром и молния не грозят. Поэтому она рискнула-таки обратиться с просьбой слинять на пару часов раньше, подкрепив просьбу лукавым многообещающим взглядом. Блондин милостиво дал добро и зашел к себе. Красотка радостно пискнула и тут же в темпе машинистки заработала телефонными клавишами, выбивая, как морзянку, номер подруги.

Пал Саныч бросил на стол портфель и уселся в любимое кресло.

– Ну, посмотрим, чем нас полковник наш обрадует, – сказал он скорее себе, чем приземлившемуся напротив него Андрею Витальевичу.

Он достал из кожаного вместилища десяток листов, оказавшихся копиями милицейских досье, и начал внимательно их просматривать, раскладывая потом на две части.

– Вот эти нам подойдут, – взял он в руки семь листков, остальные бережно убрал в сейф.

– Наш драгоценный Дато, Самурай, Клешня… – Блондин быстро перечислил всех семерых.

Экономист подумал и выразил свое согласие.

– Жалко, что русских среди них только двое, – посетовал он, – остальные – черные.

– До Ростова мы воры, от Ростова – черти! – выдал блатную поговорку Пал Саныч, соглашаясь с ним. – Но, с другой стороны, в чем-то это даже и лучше! Самурай и Дато – из Кутаиси, Резо и азербайджанец Узун – из Тбилиси. У них, сам знаешь, – авторитет выразительно глянул на своего помощника и постучал друг о дружку кулаками, показывая таким образом, что кавказские законники меж собой находятся не в лучших отношениях, – так что потом против меня они вряд ли объединятся.

– Кутаисские «пиковые» жадные до предела, – согласился с ним Пончик. – Тот же Дато за копейку удавится! Не законник, а барыга с базара! Подожди, он нам еще за беспроцентный заем кровь попьет, каждый бакс припомнит!

Блондин молча соглашался. С «лаврушниками» и «пиковыми» – кавказскими ворами в законе – он работал бок о бок несколько лет и большинство из них хорошо знал лично. Про Дато и говорить нечего – с тем он контачил не реже раза в неделю, были совместные дела. А уж он-то своей жадностью славился даже среди земляков.

– Но без них нам не обойтись! – развел руками Блондин, и опять Пончик с ним согласился. – Ну так вот, – сказал Блондин, убирая в портфель досье на отобранных кандидатов, – еще один штришок, и можно к делу приступать! Нашел человека?

– Да, большой специалист! – похвалился Пончик. – Ржавым гвоздем любой замок откроет! За свою жизнь столько квартир обчистил, что и сосчитать не берется!

– Надеюсь, он понимает, что на этот раз ему брать ничего не нужно? – четко выговаривая каждое слово, отчеканил Блондин. Взгляд его был суров и требователен.

«Побаивается все же Пал Саныч! – злорадно подумал про себя экономист. – Кишка тонка на Крытого пружинить!» Вслух же он протянул обиженным тоном:

– Обижаете, Пал Саныч! Человек грамотный, лишнего никогда не сделает!

– Слушай, а твой украдайка не стукнет на нас смотрящему? По своим понятиям он, почитай, в петлю лезет, а?

– С этой стороны, – тонко, по-лисьи улыбнувшись шефу, начал отвечать Рюшкин, – тоже все досконально продумано. Мужик не из местных, выписали аж из Норильска! Это раз! – Андрей Витальевич загнул толстый короткий палец. – При своем богатом жизненном опыте в блатных никогда не ходил – одиночка, как есть! Еще при первой своей отсидке чуть в «обиженные» не попал, с тех пор один по жизни топает, на понятия и блатных авторитетов ему – глубоко с пробором! Это два! В-третьих – никто же ему не говорил, в чью именно квартиру нужно «дипломат» нарисовать!

– Это хорошо, что не местный, – по-другому глянул на своего помощника Блондин. – Искать никто не будет!

– И насчет этого тоже подумал, – ответил ему понимающим взглядом Андрей Витальевич.

– Да ты вообще, Андрей, у нас мужик понятливый, – неожиданно похлопал его по плечу Блондин. Рюшкин от смущения взялся протирать стекла очков. Проявление фамильярных сантиментов со стороны шефа – большой нонсенс!

«К чему бы это?» – насторожился Пончик. Любое отклонение в поведении его босса всегда настораживало, поскольку трудно было заранее предсказать, каким окажется его продолжение – хорошим или плохим? Одно знал Андрей Витальевич твердо – просто так Блондин ничего не делал.

Между тем нужно было что-то отвечать на проявление теплых чувств, и Пончик, как и положено, чуть смущенно забормотал слова благодарности.

– Да брось ты, Андрей! – махнул рукой Пал Саныч. – Это я тебя благодарить должен! Если провернем дело с тендером, я тебя на процент с прибыли поставлю! Слово даю!

«Вот оно что! – горячо поблагодарив Ганина, тут же подумал Рюшкин. – На интерес ловит! Значит, боится чего-то и хочет подстраховаться! Ну а то, что проценты пообещал, – это значит, что тебе, драгоценный Андрей Витальевич, смертный приговор уже вынесен!»

– Только, Андрей, просьба – сделайте все чики-пики! Без малейшей промашки! Сам понимаешь, если что – спать нам с тобой в одной братской могиле! Причем даже без табличек!

– Понимаю, Пал Саныч, понимаю!

– Ну, раз понимаешь – действуй!

Ганин достал из сейфа «дипломат» и открыл его.

– Проверь по своему списку!

Пончик достал из своей папки листок с распечаткой номеров и взглядом отыскал нужную пачку – она лежала сверху.

– Вот, пожалуйста! – Он зачитал номера из списка и сверил их с несколькими стодолларовыми банкнотами из пачки – номера полностью совпадали.

– Кстати, когда ты успел подменить пачку?

– Сразу, – пожал плечами Пончик. – Я же на сто процентов был уверен, что Леня не будет по номерам проверять. Так оно и получилось!

– Когда же тебе эта комбинация в голову пришла? – в вопросе Блондина вновь послышались подозрительные нотки.

– В Питере, когда у Дато деньги брал, – ответил, не задумываясь, Рюшкин. – Он своими обильными разглагольствованиями о правильности вынесения смотрящим приговора и натолкнул меня на эту мысль.

– Голова! Что бы я без тебя делал!

«Сладко поешь, Паша! Значит, удавка на мою шею уже намылена!»

Еще раз обговорив все детали, Рюшкин взял деньги и покинул офис. Блондин проводил из окна взглядом его фигурку, торопливо направлявшуюся к стоянке. Только когда Пончик сел в свой «Опель» и тот влился в общий поток машин, Ганин отошел от окна.

«Спешит проценты заработать!» – подумал он про своего зама, и нехорошая ухмылка появилась на его губах.

* * *

Усаживаясь на водительское сиденье, Пончик глянул украдкой на окно второго этажа. За прозрачным тюлем легко угадывалась массивная фигура Блондина.

«Пасешь, Паша, – злорадно подумал зам, – не веришь! Правильно делаешь! Только не с твоими куриными мозгами с Рюшкиным тягаться! Я, в отличие от тебя, в свое время шахматам предпочтение отдавал. Штанга – она, ты знаешь, для головы бесполезна!»

Мысленно излив накопившуюся желчь, Пончик нажал стартер, и серебристая иномарка влилась в общий поток. Ехал экономист недолго. Через квартал он свернул под арку и, миновав проезд, выехал на противоположную сторону дома и на другую улицу. Остановившись у небольшого цветочного магазина, экономист достал мобильный телефон.

– Да, я, здравствуйте! Да, скоро все решится… Да, тендер безусловно будет наш! Не волнуйтесь, «Волга-Дон» никуда не уплывет – головой отвечаю! Все непременно сделаю в лучшем виде! – меда в голосе уважаемого Андрея Витальевича заметно прибавилось. И страха в округлившихся глазах – тоже. Он в волнении сдернул очки и держал их в кулаке левой руки, рискуя раздавить. – Да! Непременно! Обязательно! – сыпал он рублеными фразами, невольно выпрямив спину. Машина не позволяла встать, а не то Рюшкин непременно бы вытянулся во весь рост! – Да-да! Я все понял!..

Наконец инструктаж закончился. Андрей Витальевич испытал огромное облегчение и шумно выдохнул. Почти целую минуту он приходил в себя и глядел в одну точку. Потом его взгляд отклеился от приборной панели и стал более-менее осмысленным. Он с удивлением уставился на зажатые в левой руке очки и суетливо попытался надеть их. Дужки никак не хотели цепляться за уши, и от этого Рюшкин начал злиться. Наконец он справился с очками и вновь завел машину.

Серебристый «Опель Пассат» вновь влился в общий поток машин.

* * *

Центральный парк культуры и отдыха в Санкт-Петербурге был, несомненно, больше по площади и значительно богаче, нежели тот, что располагался в городке Веселогорске. Но и на его территории, кроме дорогих долларовых ресторанов и сияющего великолепием современного супердизайна кафе, имелись небольшие бунгало и всевозможные забегаловки, притулившиеся на окраине.

В одной из таких шашлычных за крайним столиком сидел господин Мещеркин с ухажером нашей юной скрипачки. Они расположились в тени большого дерева, стараясь не привлекать ничьего внимания.

Если бы Катерина сейчас увидела своего ухажера, она бы очень удивилась перемене в его внешности. Взгляд питерского юриста и до этого не отличался особой теплотой и сердечностью, сейчас же он просто заледенел. Властные складки обозначились в углу рта, тонко сжались губы.

Поведение же господина полковника еще больше было достойно удивления. Он весь как-то съежился и будто даже стал меньше ростом. Жалкая, заискивающая улыбка то и дело появлялась на его губах. Казалось, Мещеркин здорово боится тридцатипятилетнего мужчину, одетого с особой тщательностью. И того нисколько не смущало данное обстоятельство. Наоборот, он воспринимал это как должное.

– Что вы мне скажете еще? – в устах Антона вопрос прозвучал как сухой щелчок пистолетного выстрела. На Олега Борисовича, честное слово, он подействовал так же!

– Да я, собственно… все вам… что знал, как говорится. – Руки говорившего бесцельно шарили по столу, глаза, как две испуганные мышки, шмыгали туда-сюда. Заискивающая улыбка вновь запечатлелась на его физиономии.

– Все, да не все, уважаемый Олег Борисович, – ответная улыбка чуть тронула губы молодого мужчины. – Кое-что вы забыли. Пойду я закажу две порции шашлычка – он у Гиви просто волшебный! А то сидим, ничего не кушаем. Зачем хозяина обижать? А вы, дражайший наш Олег Борисович, лучше что-нибудь припомните. А то я сам начну копаться в вашем прошлом!

Оставив совершенно убитого полковника, Антон легко поднялся и направился к стойке.

Невысокий, коренастый кавказец с густыми черными усами зацокал языком, качая головой. Он разглядывал протянутую ему Антоном тысячную купюру.

– Да-ра-гой, нет сдачи! Антон Игоревич, если нэ трудно… Нэ могу отойти…

– Не беспокойся, генацвале! Сейчас разменяю! – легко хлопнул его по плечу Катин кавалер. Оглядевшись вокруг, он направился к павильону игровых автоматов.

Едва молодой мужчина покинул заведение, лицо Мещеркина приняло каменное выражение. Ненависть, истекавшая из его взгляда, могла бы конкурировать с ядом доброго десятка кобр.

«Сука!» – прошипел еле слышно полковник.

Гиви ушел на кухню выполнять заказ. Взгляд Олега Борисовича упал на барсетку собеседника, оставленную на столе. Полковник, по-воровски зыркнув по сторонам, притянул ее к себе. Профессионально ловко обшмонал ее и остановился на самом ценном с его точки зрения: небольшой записной книжечке. Быстрый взгляд в сторону павильона игровых автоматов – и пальцы сноровисто зашелестели страницами. Взгляд наткнулся на колонку с телефонными номерами и фамилиями напротив них.

«Напомнит он мне! Смотри, как бы тебе самому много чего не напомнили!» – зло подумал он и достал свою записную книжечку. В рекордно короткий срок Олег Борисович скопировал десяток номеров и фамилий. Едва хозяин барсетки показался на другой стороне пешеходной дорожки, как она была тут же возвращена на место.

– На, дорогой! – Антон протянул Гиви шесть сотенных купюр.

– Садитесь, я вам все сейчас принесу, – поблагодарил его как раз появившийся с кухни хозяин бунгало.

– Итак, зачем вы встречались с Блондином? Что он вас просил сделать? – усаживаясь на свое место, сразу в карьер пустился Катин ухажер. – Давайте, соображайте, Олег Борисович, а то сейчас Гиви мясо принесет и разговаривать нам будет некогда!

Работник ГУВД решил больше не испытывать судьбу.

– Как я уже говорил, Павел Александрович просил меня предоставить ему информацию относительно ряда питерских авторитетов…

– Разговаривали вы о Крытом?!

«Черт, все знает! Кто же из моих ему стучит? Или… или из Пашкиных братков? И этот туда же! Дался всем им этот Крытый!»

– Ах да! Был… точно! Теперь я вспомнил! Был разговор о таком! Да, смотрящий Веселогорска! О нем Ганин тоже просил информацию!

– Олег Борисович, только ли информацию просил вас предоставить Блондин? Напрягите-ка как следует память! У меня иные сведения на этот счет!

«Да откуда он узнал?! Ведь по глазам вижу, что знает! Господи, так и в бога, и в нечистого верить начнешь! Пашка Ганин мне чуть ли не на ухо свою просьбу выложил. До дуболомов его почти сто метров было – слышать никто не мог! И на кладбище, кроме старушки, никого не было! Может, спец меня сдал? Коли так – держись!»

– Да, была одна просьба… странная, вот я и запамятовал.

– С каких это пор вы, Олег Борисович, стали о странных просьбах забывать? – в вопросе прозвучала неприкрытая издевка. – Выполнить, надеюсь, вы ее не забыли? Ведь не забыли же недавно на свой счет две тысячи баксов перевести! Правда ведь? И пусть фамилия указана не ваша, но ведь счетик-то ваш, а, Олег Борисович?!

Вопрос оплеухой ожег лицо полковника. Неожиданно, черт возьми, совсем неожиданно! Он прямо-таки прикипел задом к пластмассовому стульчику.

– Что, господин полковник? – насмешливо спросил Антон Игоревич, наблюдая реакцию своего собеседника. По всей видимости, выражение ужаса на лице милицейского чина доставляло ему истинное удовольствие. – Как насчет просьбы Блондина?

– П-просил он, чтобы разговорчик один на кассету записали…

– Кто кому звонил? – сразу же последовал быстрый и четкий вопрос.

– Наш человек – Рублеву.

– О чем разговаривали?

– Ну, самого разговора между ними не было. Наш человек должен был сказать фразу и послушать, что ответит этот уголовник…

– Зачем вы Крытого обижаете? Он не просто уголовник, он – смотрящий, серьезный авторитет, без пяти минут законник! Так что это была за фраза? Рассказывайте, Мещеркин! Почему, черт возьми, я должен все из вас клещами тянуть?!

– Ну, вроде того, что хотят поблагодарить за услугу и в знак этого передать пятьдесят тысяч долларов.

– За решение вопроса между Боксером и вашим Ганиным?

«Черт! Есть что-нибудь, что он не знает?!»

– Да!

– Что ответил Рублев?

– Сказал, что понятия не имеет, о чем речь!

– Понятно. Иначе и быть не могло! Что же ваш человек?

– Ну, подкорректировал немного запись и отдал мне.

– Угу, – автоматически кивнул головой Антон, погружаясь ненадолго в свои мысли. Очнувшись, он спросил: – Ну, а что же вы?

– Отдал Ганину, – пожал плечами полковник, выливая в свой бокал остаток пива из бутылки. Одним большим глотком он допил его и опустил пустую посудину на стол так, словно бы поставил точку.

– Не знаю, зачем это понадобилось ему, – фраза прозвучала достаточно честно, чтобы Антон Игоревич поверил.

– Да? – отрываясь от своих размышлений, Антон вскинул взгляд на собеседника. – Не ломайте голову, Олег Борисович, вам это совершенно ни к чему.

Появился Гиви – и столик окутал ни с чем не сравнимый запах превосходного шашлыка. Две большие порции – и к ним соус. Хлеб, зелень, фрукты и бутылка грузинского сухого красного появились со следующего захода.

– Спасибо, дорогой! – поблагодарил его Антон Игоревич. – От души – спасибо!

– Всегда рад! – чуть наклонил корпус растроганный шашлычник и вернулся за стойку.

– Больше Ганин вас ни о чем не просил?

– Нет, клянусь вам!

– Ну, тогда – с делами все! Беремся за мясо!

Мещеркин проголодался страшно, но тем не менее глянул на часы и сокрушенно покачал головой:

– С удовольствием бы, Антон Игоревич, но – дела!

– Шашлык, Олег Борисович!

Полковник чуть было не поддался искушению, но, едва его взгляд оторвался от сотворенного усатым кавказцем шедевра и сосредоточился на лице недавнего собеседника, язык сам произнес:

– Нет, мне в управление нужно. Рад бы – но не могу!

– Ну что ж! – сокрушенно вздохнул Антон, вставая. – Служба прежде всего!

Он первым протянул руку, и полковник судорожно стиснул ее, выдавив из себя улыбку.

– Всего вам, – скучно добавил Антон на прощание и тотчас забыл про Мещеркина, переключившись на еду.

Худой и длинный полковник напоминал шагающий циркуль, когда спешил к выходу из парка. Только в одном месте он остановился – у лотка с чебуреками. Не в силах терпеть голод, обрушившийся на него в результате нервного истощения от беседы с Антоном Игоревичем, он купил себе пару чебуреков и торопливо сжевал их. Кусал Олег Борисович их так ожесточенно, словно грыз своего недавнего мучителя.

* * *

Актовый зал Санкт-Петербургской консерватории был полон – на отчетный концерт без пяти минут выпускников пришли родители, педагоги и друзья будущих Паганини и Ойстрахов, Рихтеров и Спиваковых. Ведь фамилии этих юных дарований, выглядывающих сейчас из-за кулис в надежде увидеть знакомые лица, вскоре замелькают на афишах лучших концертных залов в составе лучших исполнительских коллективов, а самые талантливые отправятся в Стокгольм на международный конкурс. Со стен мудро и дружелюбно смотрели великие композиторы прошлого, подбадривая юных коллег. Какофония настраиваемых инструментов стала стихать, зрители приготовились наслаждаться мастерством филармонического оркестра и его прелестной солистки – Екатерины Романовой.

Прекрасная музыка захватила слушателей с первых аккордов, все замерли, боясь упустить хотя бы мгновение, и только Катин преподаватель с гордостью смотрел по сторонам, как будто предлагая всем разделить свое восхищение любимой ученицей. Звучал концерт для скрипки с оркестром Яна Сибелиуса. Оркестр рассказывал о суровой красоте северной природы, о волнах, разбивающихся о скалы фьордов, о мужественных людях, о великой силе человеческого духа. Слушая скрипку, люди видели то чайку, касающуюся волн, то девушку, ждущую своего любимого с моря.

Григорий чувствовал душой, что Катерина заворожила своей игрой весь зал. Крытый не мог сказать, что ему не нравилось то, что он слышал, хотя на свой вкус он предпочел бы что-нибудь более простое. На классической музыке он не мог сосредоточиться, привык к песням, где слова ложатся на сердце.

Постепенно музыка стала просто фоном для его мыслей. Он вспомнил свою молодость, таежный край, куда еще при социализме попал на лесоповал.

Тогда Григорию стукнуло двадцать пять. Юбилей он справил в пересылке кружкой чифиря – и баста. Был у них на этапе паря, цыган по национальности. Сел он за угон автомобиля. Ох и уморный парень! Говорил – ничего не могу с собой поделать, как тачку новую увижу! В крови, говорил, сидит. Дед лошадей воровал, а я, значит, лайбы! Так вот этот самый цыган на гитаре такое делал, что скрипка молчала бы рядом!

«Да, прошло то время! – невольно взгрустнул Григорий. – Раньше все понятно было: кто комсомолец, кто блатарь! Кто работяга, кто композитор! А сейчас…»

Он вспомнил недавний эпизод…

Поднимался Крытый под вечер к себе в квартиру и уже почти вставил ключ в замочную скважину, как услышал голоса на верхней лестничной клетке. Отчетливо бубнил ранний юношеский басок, ему вторил другой и аккомпанементом присоединялся шальной девичий смех. Смотрящему до этих малолеток – как прицепу до «Запорожца». Но тут его нос уловил знакомый запах жженой листвы.

«Травку курят, поганцы!»

Крытый не спеша поднялся к ребяткам.

Григорий меньше всего претендовал на роль воспитателя, но допустить, чтобы наркоту курили около его двери, он не мог!

Два киндера-переростка с блестящими глазами и глуповатой улыбкой на губах, рыжая худосочная девица их возраста и бритоголовый парень чуток постарше, явно отдающий предпочтение штанге, а не шахматам. Последний как раз сделал затяжку и, глянув на поднимающегося Григория, нехотя спрятал «косяк» за спину.

– Так, ребятки, дружно собрались – и на выход! – без долгих предисловий поставил ультиматум Григорий. Сказал – как отрезал, без всякого варианта на обсуждение.

– А что, постоять нельзя? – тоном базарной торговки, вынужденной отбрехиваться от обманутых покупателей, заявила девица.

Крытому до смерти не хотелось разводить полемику или применять силу. Конечно, ему ничего не стоило зайти в квартиру и позвонить кому-нибудь из своих «торпед» – потом сопляки за километр бы обходили этот подъезд! Но Григорию было западло шугать пару малолеток. И оставить все как есть он тоже не мог. Один раз спустишь – повадятся ходить, а для ментов это чистый подарок! Только дай повод!

– Мне что, второй раз повторять?! – цыкнул на парней положенец, совершенно игнорируя вопль девицы, зенки которой уже счастливо блестели, а под ногами валялся использованный шприц.

– Мы уйдем, но почему мы должны уходить? Мы никому не мешаем… – начал один из переростков, но тут вперед подался квадратный парень, явно решивший заработать пару очков на глазах всей честной компании.

– Отец, в самом деле! Какие предъявы?

– Предъявы, говоришь, какие? – Крытый начал входить в тихое бешенство. Этот нагловатый тип сразу же не понравился ему. – Если я тебе предъявлю, бакланчик, ты утонешь! Ты срешь дома? Нет? А почему ты решил, что у меня дома срать можно? Бери свою кодлу и вали скорее, пока я только разговариваю!

Типчик покосился на пудовый кулак Рублева, заметил синие отметки на пальцах, говорящие о нелегких годах, проведенных «за хозяином», и интуитивно понял, что лучше брать ноги в руки и валить по-быстрому, пока не стало худо.

– Ты чего, мужик? – опять подала надрывный голос девица. – Ты знаешь, с кем, в натуре, базаришь?!

На счастье обдолбанной компашки здоровяк повел себя правильно.

– Заткнись, Киса! Вали вниз!

– Ты чего, Вик?

– Вали, я сказал! Татарин, держи ее! Все, мы уходим, – это уже было сказано для Крытого.

– И забудьте этот подъезд, – добавил вслед Григорий.

Звонить не пришлось, Катя была дома. Она как раз открыла дверь и презрительно посмотрела в спину спускающимся. По ее взгляду Григорий понял, что она знает ребят.

– Чего это ты на них рычишь? – полюбопытствовала девушка, пропуская Григория в квартиру.

– На них не рычать, им жопы бить нужно! – высказал Крытый свое отношение к подросткам.

Рублев сам не раз давил «косяка», особенно на зоне, где житейских удовольствий оставлено законом минимум. На воле смотрящий баловался анашичкой редко, предпочитая для души спиртное. Колоться Рублев никогда не пробовал и не собирался. Да и вообще к наркоте относился с легким презрением.

Его задело не то, что сопляки в столь раннем возрасте курят дурь и ширяются, а то, как нагло они это делают, почти у всего дома на виду, ничего и никого не боясь и не стесняясь! Да еще и огрызаются в ответ!

– Попробуй тронь! Веркин папаня такое устроит! Да и у Барса предок тоже крутой!

– А кто у нас Веркин папаня? – ухмыльнулся Крытый. Ему было, в общем-то, наплевать на молодых наркош, но задел тон племянницы.

– Он депутат какой-то!

– А чего же дочь по подъездам трется?

– А она у него отмороженная – из дома постоянно убегает. Наркоманка.

– Сколько же ей лет?

– Четырнадцать.

– С ума сойти! – невольно вырвалась у Крытого. Он думал, что рыжая девица старше…

Сейчас, вспомнив недавний случай, Григорий задумался.

«Почему получается так? Папа – депутат, денег в семье полно, а дочь шалава и наркоманка? – Невольно он посмотрел на свою племянницу, вдохновенно играющую на сцене. – Ведь она мне как дочь стала! – признался сам себе Крытый. – Что я ей в жизнь принес? Да, на краюху хлеба кроить не нужно, как было, когда она со стервой бабкой жила. Ну а в другом?»

Крытый на миг закрыл глаза, припоминая. Вот они с кентом бегут по стройке. Григорий видит свою девочку почти без сознания от пережитого, и «АКС» у ее ног, и расстрелянные гильзы под ногами. И два трупа. Тогда ей было пятнадцать лет…

«Все сделаю для нее! – с силой, бешено ворвалась в мозг мысль. – Учиться за границей будет, если захочет, замуж отдам за человека достойного! Пусть только кто попробует обидеть мою девочку!»

Григорий разжал кулак и недоуменно посмотрел на побелевшие костяшки. Только сейчас он сообразил, что музыка стихла. Смотрящий рывком поднялся и захлопал. Хлопки одиноко прозвучали в зале, и Григорий, бросив быстрый взгляд по сторонам, сел.

«Что, этим фраерам не понравилось, как Катя играет?» – ревность уколола сердце. Но Григорий тут же понял, что дело в чем-то другом.

Сосед, пожилой человек с совершенно седыми волосами, наклонился в его сторону.

– Мужчина, в перерыве между частями аплодировать не принято, – назидательно заметил он и тут же полюбопытствовал: – Это ваша дочь?

– Племянница.

– Молодец! Как играет! Не побоюсь сказать, что в ней чувствуется талант! Пусть ни в коем случае не оставляет свои занятия!

– Да она и не собирается.

– Вот и молодец!

Но тут скрипка зазвучала вновь, и старичок переключился на сцену. Григорий тоже глядел на Катерину. В своем концертном сиреневом платье девушка была великолепна.

«Что же она цацки не надела? – вспомнил о подаренном недавно гарнитуре Григорий. – Вроде понравились. Забыла, что ли? А! Поди, из-за фармазонки этой хвостатой, будь она неладна!» – Крытый вспомнил о запертой в ванной животине, мысленно усмехнулся.

Концерт закончился, и зал зашелся в рукоплесканиях. Тут уж Рублев от души влился в общую массу. На сцену потянулись люди с цветами, и среди прочих Григорий увидел Катиного ухажера. Тот нес корзину роз. Поднялся на сцену и вручил ей, поцеловав в щеку. Девушка засмущалась, это было видно, и вдруг неожиданно для Григория сама поцеловала этого прохвоста! Григорий вновь сжал кулак так, что побелели костяшки пальцев. Желваки на скулах заиграли. Взгляд, которым он смотрел на Антона Игоревича, вполне мог прожечь дырку в стильном пиджаке.

– Ну, козлина, сейчас я с тобой побазарю! – процедил он, вставая.

* * *

Жентяй внешностью обладал самой что ни на есть заурядной, неброской, что немало помогало ему в его профессии. Жентяй был домушником. Сел первый раз он в двадцать три. Сейчас ему было тридцать пять, и он имел за плечами уже две ходки по пятерке каждая. Вором он мнил сам себя, блатные же называли его украдайкой. За то, что он не признавал их обычаев и не желал вносить свою лепту в общак. Сколько у него было разных стычек по этому поводу – не счесть! По первой ходке чуть даже не опустили!

Именно про него Блондину говорил Пончик.

Во взрослую жизнь Жентяй шагнул из норильского детского дома номер два, прихватив с собой из детства диплом об окончании средней школы с весьма даже неплохими оценками и два правила. Первое из них гласило: «Ни на кого не надейся, умей добиться всего сам!» Второе: «Можно делать все, что хочешь, лишь бы тебя не поймали!»

Им он и следовал, бодро ступая по жизни. Детдом дал ему хорошую закалку в плане самостоятельности и приспособленности. И все бы было хорошо, да уж очень завистливым рос парень! Но тут выручало второе правило, и в общаге, где проживал Жентяй, участились случаи краж. Но что возьмешь у студентов? А ему нужно было много, чтоб можно было козырнуть достатком перед приятелями, имевшими богатеньких и щедрых родителей.

Дело дошло до преподавательских квартир. Действовал парень хитро, изобретательно, но все же попал под подозрение. Доказать ничего не смогли, поскольку не было никаких улик, но из института его «ушли». Да он и не жалел об этом – учеба порядком надоела к тому времени и вместе с ней статус студента с сорокарублевой стипендией.

Вот тут судьба и свела Жентяя с Монголом – узкоглазой личностью родом из Караганды. Монгол имел четыре ходки и все – за квартирные кражи. Он преподал новому корешу такие уроки воровского дела, что тот сразу существенно повысил квалификацию. Но и расплачиваться за обретенное мастерство пришлось Жентяю в скором времени – сдал его новый кореш с потрохами, дабы скостить себе срок. Так парень получил свою пятерину и к двум первым своим заветам добавил третий: «Работать одному и ни с кем ни в какую сламу не входить!»

Поэтому и на зоне он держался одиночкой. Именно такой человек и нужен был Блондину для исполнения задуманного.

* * *

Как раз в тот момент, когда Григорий слушал нежные рулады, выводимые мастерской рукой его племяшки, «девятка» одного из бойцов бригады Блондина остановилась на соседней с жилищем Крытого улице.

Из машины вышел Жентяй. В правой руке у него был «дипломат». Через плечо – небольшая спортивная сумка.