Текст книги "Тетерев мечты"

Свадьба

Вёл планёрку Валерий Хафизов. Валерий очень нравился себе, но не особо нравился подчинённым. Некоторые его попросту ненавидели. Говорил он эмоционально, долго, иногда срывался на крик.

– Витя, что сегодня по хотам?[3]3
  Горячая новость. Примеч. авт.


[Закрыть]

– В Шереметьеве со второго этажа в зал упал киргиз. Сломал киоск с мороженым и травмировал пенсионерку.

– Все живы?

– Киргиз не очень, но выкарабкается. – Витя проговорил это с явным сожалением.

– А видео этого пике есть?

– Нет, видео нет. Менты продавать отказываются напрочь.

– Ну и кому это на хуй интересно без видео? Да и со строек их каждый день выпадает больше, чем дождей по осени. Это не хот, это херня. Коротко напишите. Дальше.

– Шестнадцатилетний внук по пьяни помочился на спящую бабушку, она подумала, что в него вселился дьявол, и обварила кипятком. Но не сильно.

– Не сильно это как?

– Ногу она ему обварила. Внучек бабушку начал душить, но на крик прибежала собака, а на её лай соседи.

– И что ты здесь снимешь? Обоссанную бабушку, ошпаренного внука, несчастную собаку и соседей? Хотя… вышли Андрея, пусть снимут и напишут.

– Сука, ну сколько можно говорить?! Хот должен быть горячим! От него должно пахнуть кровью, ужасом и пороком! Это же хот! Это вышка журналистского мастерства. Человек смотрит ролик и кончает, ещё не дотронувшись до ширинки. Он видит первые кадры, и его прёт. Его прёт и уносит, прёт и уносит! Какие обоссанные бабушки и ошпаренные внуки?! Нужны дорогие бляди и удушенные ими во время сексуальных игр крутые коммерсы. Народ должен тащиться от радости и торжествовать, оттого что сдохшие овцы и быки разлагаются в салонах дорогих «феррари» и на простынях ценой в три годовые зарплаты…

Феликс наклонился к Львову:

– Он нюхает или на «колёсах»?

– Главное, что ему хорошо, – ответил Львов.

Хафизов резко замолк, улыбнулся и вновь обратился к Виктору Сломину из отдела происшествий:

– Дальше, Витя.

– Есть идея. Не моя, а Ирины Корпан. Но идея, на мой взгляд, хорошая.

– Это новенькая с духами, от которых астматический приступ у Армена начался?

– Она. В общем, Ирина предлагает следующее. Она даёт добро футболисту Амелькину, который к ней приставал, а наши снимают их в финской бане.

– Кому этот Амелькин на хуй сдался? Болельщики забыли, как он выглядит.

Хафизов встал и зачем-то потёр уши.

– Дальше, дальше, дальше, – провёл ручкой по блокноту Витя Сломин. – Во Франции намечается первое венчание несовершеннолетних геев. Так… священник уже дал добро. Анри семнадцать лет, Марселону девятнадцать. Но это завтра.

Взгляд Хафизова на мгновение стал стеклянным. Он смотрел перед собой, не моргая, на сидящую у стены Олю Гримину, на которую долго смотреть вообще противопоказано. Значит, что-то Валеру зацепило. Оттаяв, он приподнялся над столом, распростёр руки и закричал:

– Витя, блядь! Срочно! Молния, Витя! Где, где это во Франции?

– Это городок Бельфор, Валер.

– В местечко Бельфор стрингеров! Срочно звони стрингерам и…

– Мы уже звонили. Они сказали, что мы мало платим.

– Они идут на хуй с такими разговорами и получают тройной! Ты слышишь, тройной гонорар за эту съёмку получают стрингеры. И они снимают, как два юных французских пидораса идут к своему счастью. Как они на крыльях своей пидорской любви несутся ввысь, не зная, что их ждёт ад! Как Анри и Барселон чувствуют жар от чанов…

– Марселон, Валера.

– Без разницы. Абсолютно без разницы! Но это должна быть съёмка века. Переведи деньги на подарок пидорам-молодожёнам. И чтобы они обязательно поцеловались. Чтобы страстно, взасос. Стрингеры вручают им подарок и просят поцеловаться.

– А если они откажутся целоваться?

– Идиот, блядь! Мне тебя учить? Стрингер представляется одним из лидеров ЛГБТ-сообщества[4]4
  Признано экстремистской организацией на территории РФ.


[Закрыть] России, бежавшим из страны, и просит памятное фото с ними, а потом их поцелуй. Пусть они сосут друг друга в губы, эти маленькие, крохотные французские гомосеки. Пусть расскажут историю своей любви. Обязательно заснять рожу этого падре.

Казалось, что в самодеятельном театре идёт репетиция постановки «Пролетая над гнездом кукушки». Этот дикий напор Хафизова, сравнимый только с приступом буйного помешанного, притворные взгляды восторга и взгляды, исполненные ненавистью, эхо воплей, отдающееся в ушах. Кусал губу Паша Кон, недавно расставшийся с любовником, играла в онлайн-казино Люба Семко, дозванивался стрингерам Сломин. Редакцию окутало облако азарта. Смогут ли стрингеры Дима и Роман сделать материал, который будет в лидерах на всех агрегаторах новостей, или провалятся? Одни желали им удачи, другие молились за поражение.

Дуэт стрингеров отбыл из Парижа в Бельфор сразу после переговоров. Через три часа журналисты сошли на поблёскивающий лужами перрон вокзала. Шёл сильный дождь, Роман с доброй улыбкой смотрел на виднеющиеся вдали горы, напоминающие пейзажи кабардинского детства.

– Милый городок, – заметил Дима, выходя из дверей станции. – Но небесам было угодно, чтобы его опохабили два этих пидора.

– Это не небесам было угодно, – ответил Рома.

– А я в поезде долго заснуть не мог. Всё вспоминал… бабушку, которая хотела меня видеть большим учёным, таким же, как и дед. Родителей, которые возлагали на меня надежды в музыке, вспоминал упорство тренера и его крики. И вот реальность. Дмитрий Обухов прибыл во французский городок Бельфор. Не на соревнования, не на музыкальный конкурс, не на слёт учёных. Он прибыл в это местечко, чтобы снять свадьбу двух мерзких пидорасов.

– Может, они вполне себе и ничего. И не нуди, умоляю. А потом… родители и бабушка не узнают. Сработаем под псевдонимами.

Окна номера выходили на узенькую улочку. Дима смотрел на редких прохожих, на кладку древних стен, на серые облака и думал, что, будь он художником, обязательно остался бы в Бельфоре на неделю и создал серию работ об этом городке. Пейзаж испортила огромная крыса. Она выскочила из подвального окна и резво взобралась на переполненную урну. Затем она снова спрыгнула на асфальт и помчалась прочь от идущей в её сторону компании.

– Тьфу, блядь, – сплюнул Дима.

– Полину вспомнил.

– Хуже. Крысу увидел. Во-о-от такущая. – Дима развёл руки в стороны. – Интересно, это какая примета, хорошая или плохая?

– Ты же её не во сне увидел. И кого ты хотел увидеть перед свадьбой двух пидоров? Салатового пони с дорогой попоной?

Вечер гости Бельфора провели в небольшом кабачке с хорошей кухней и вкусным вином. На крохотной сцене старался приятный дуэт. Девушке с томным голосом подыгрывал на электропианино молодой парень. Рома раскачивался под знакомые мелодии и так проникся атмосферой вечера, что захотел остаться в городке. Дима этого энтузиазма не разделял и, думая о расставании с Полиной, перебрал красного.

Людей у ратуши собралось немало. Были самокатчики и велосипедисты с радужными лентами на рулях, разукрашенное в педерастические цвета старенькое «пежо» и даже трактор с большим флагом и единорогом на двери.

– Надо же… и фермеры пидорами бывают, – удивился Роман.

– Здрасьте! Вспомни Антанаса Ландсбергиса. Того, что уехал из Литвы, земли купил под Владимиром и молочную ферму поставил.

– Тоже пидор?

– Естественно. Динозавр пассива.

– Сука, а я его сыр покупал постоянно, – скривил лицо Рома. – Ладно, давай к делу. Мы представляемся журналистами из России, светим удостоверения, поздравляем молодожёнов и дарим им матрёшку, гжельского пастуха и бутылку «Столичной».

– Кощунство какое-то.

– В чём кощунство, Дима?

– Ну, наши символы. Матрёшка, гжельский пастух… водка-то ладно. Её кто только не пьёт.

– Прекращай. Мы делаем шаг, чтобы приобщить содомитов к прекрасному. А потом… Вчера я видел фото известнейшего пидораса Андрея Вансовича, который мило улыбался, сидя на концерте церковных хоров.

– Хорошо, я этого не видел.

Над головами пронеслись звуки улюлюканья и аплодисментов. Звучали выстрелы хлопушек и автомобильных клаксонов. Из чёрного лимузина вышли два юноши. Больше они походили на школьников. Белоснежные рубашки, сильно приталенные пиджачки с короткими рукавами, брюки по щиколотку и до блеска начищенные туфли. Ориентация угадывалась по обезьяньим ужимкам и запредельной манерности молодожёнов. Они охотно позировали, а когда начали целоваться Дима, громко процедив слово «блядь», стал отщёлкивать цифру, метко стреляя огромным объективом.

Когда юноши двинулись ко входу в храм, Роман быстро подскочил к Анри и Марселону и на блестящем французском начал поздравлять их с торжеством. Узнав, что Роман из России и что он представляет именно их собратьев, французы по очереди расцеловали ставшего пунцовым Романа. В это время Дима нащёлкивал кадры, еле удерживая фотоаппарат в руках, бешено трясущихся от смеха. Рома протянул яркий пакет с подарками Марселону, и тут же почувствовал, как чья-то крепкая рука скользнула по его талии и сжала ягодицу. Резкий хук пришёлся аккурат в массивную челюсть. Но летел в сторону клумбы не гость мероприятия, а гостья. Розовое платье женщины задралось, обнажив покрытые растительностью ноги. В полёте она размахивала жилистыми кулаками, пытаясь поймать парик. Рома быстро нашёлся и заорал, что у него хотели вытащить кошелёк.

– Хорошо втащил! Красавчик! – подбодрил Романа какой-то русский турист.

Валера Хафизов вскочил с кресла и заорал на всю редакцию:

– Срочно на сайт и в эфир! Драка на свадьбе пидорасов в местечке Бельфор! Представитель российского ЛГБТ-сообщества избил одного из гостей. Радик, блядь! Что ты смотришь на меня, как хипстер на смузи?! Срочно в номер!

– Валера, представителя этого ёбаного сообщества там играл Рома Тимирязев.

– А-а-а! Срочно связаться с Ромой! Срочно, ты слышишь?!

Игорь Радкин несколько раз набрал номер Романа, но ответа не было. А вот Дима снял трубку с первого звонка. Игорь выяснил, что Тимирязева везут в полицию. Как оказалось, в нокдаун Рома отправил Жака Сурне, известного в Бельфоре трансвестита, которому провели несколько операций по смене пола. Но процесс так и не был доведён до конца, потому как Жака бросил богатый любовник, полюбивший юного марокканца. Также из слов Димы Игорь понял, что у Романа хорошее алиби. Стрингер утверждал, что Сурне пытался выудить бумажник из заднего кармана его джинсов. Новостная лента заискрила подробностями, многие из которых были выдуманными. Несколько сайтов написали, что российский стрингер набросился на Анри и Марселона, увидев, как они целуются. Дескать, душа не выдержала этого паскудства. Кто-то писал, что это была спланированная акция лепеновцев, к которым примкнул Роман. Тимирязева выпустили к вечеру, предупредив, что будут вызывать. Рома позвонил родителям. Мама с бабушкой были подавлены и немногословны, а вот отец искренне и от души похвалил. Сказал, что мир заждался перемен, а что если и посадят, то скорее ненадолго. Да и французские тюрьмы больше напоминают санатории. В итоге Рому оштрафовали. И стоило ему хорошенько выпить, как он тут же начинал рассказывать о том, как он вошёл в историю современной Франции. Вошёл как иностранец, пытавшийся помешать осквернению святого таинства брака.

Типа это…

Город накрыло ливнем, включал автосигнализацию раскатистый гром, а чёрно-серые тучи погрузили улицы во мрак. В окнах старинного дома напротив сверкала огромная хрустальная люстра. У окна стояла Катя, дочка хозяина ресторана «Симон», что находился на первом этаже здания. Алик посмотрел на Катю с доброй улыбкой, пуская большие кольца сигаретного дыма. Не сказать, что мы были влюблены в эту юную брюнетку, но стоило ей появиться на улице или у окна, как наши лица становились добрее. Наверное, всё же влюблённость, да. Мы пили кофе с каплями бальзама и ждали звонок из Мюнхена. Ждали второй день, надеясь, что Андрей сумел решить все вопросы с грузом и дооформить нужные документы. Алик резко снял трубку, но тут же покачал головой:

– Это Викентий… Говори, Викентий, говори… Фура с чем?.. Прекращай, никто не слушает… Ты на измене, Викентий… С «минералкой» (спирт)?.. С «лисичками» (сигареты)?.. С чем?! С хуями. Ты чего, с утра залился, Викентий?

Алик повернулся ко мне.

– Викентий говорит, что есть фура с пластмассовыми хуями… А сейчас подсказывает, что не только с ними.

– Он точно трезвый?

– Клянётся, что не пил. И по голосу в норме.

Фура стояла за одним из ангаров таможенного склада. Одет Викентий был в свою парадную форму: чёрные джинсы, чёрная футболка и смоляной кожаный пиджак. Говорят, что даже на детсадовский утренник к сыну он приходил в этом нежизнеутверждающем облике. Только вместо футболки была белая рубашка, а на груди висела цепь толщиной с лапу ротвейлера.

– Сработали под заказ, а заказчик спрыгнул? Так же, Викентий? – начал Алик, заскакивая под навес.

– Какой заказ? Ты где такие заказы видел, блядь? Позвонил Гжегож из Сувалок. Говорит, так, мол, и так. Типа это… Есть фура с дилдами. Думал, он тёлок предлагает. Ну дилда, дылда… Параллельность мышления.

– Ассоциативность, – вставил Алик.

– Не умничай. Потом типа это, разъяснил. В Польше, мол, оставлять стрёмно, готовы скинуть по дешману.

– Ну да… А здесь оставлять не стрёмно, – вздохнул Алик. – Только куда мы их здесь распихаем?

– «Распихаем» – это самое точное определение, – говорю.

– Пацаны, – с надеждой проговорил Викентий. – С вашим опытом и связями… Да вы за день весь этот пластмассовый стояк и мохнатый батальон распихаете.

– Какой ещё батальон? – протянул Алик.

Викентий открыл фуру и поставил на стол небольшой картонный ящик. С глянца коробок смотрели розовые члены и вагины. Последние были похожи на мохнатые стаканчики с мороженым. Я поморщился:

– Блядь, всё видел. Протезы рук и ног, пришитое ухо. Но такое…

– Да, Викентий. Этих силиконовых шиншилл продать невозможно, мой друг. Рига – маленький город… Про нас станут плохо говорить.

– О вас и так говорят не очень. А некоторые вообще предпочитают не говорить.

– Не говорят, а наговаривают. – Меня возмутил такой подход. – Рига превратилась в город дурной молвы и порока.

– И ты не умничай. Философ, бля… Ты же двинул чукчам два контейнера солнцезащитных очков. Там типа это, населения меньше, чем этих очков. А в Риге извращенцев на две чукчатии.

– Это были очки-обручи для волос, Викентий. И их в хозяйстве можно подо что-нибудь приспособить. А это…

– Короче. – Викентий не был расположен к беседам. – Тридцать тыщ гринов за всё, и расходимся.

– Двадцать, и мы берём весь груз, – вступил Алик.

– Мне и пятнадцати жалко, – повёл я торги вниз.

– Ты знаешь, на сколько здесь этих елдаков? – закашлялся Викентий.

– На лет пять – семь, – говорю.

– Типун тебе на язык. – Викентий смачно сплюнул.

– Может, у тебя и накладные есть, Викентий? – спросил Алик, понимая, что фура стоит намного больше даже тридцати тысяч долларов.

– Типа это… Здесь не меньше чем на двести тысяч баксов!

Спустя пятнадцать минут сговорились на двадцати трёх тысячах. Сразу со склада поехали к Вите Альманаху, прихватив коробку образцов. Витя держал четыре кооперативных магазина, один антикварный салон по скупке краденого и бар с проститутками из ветеранского движения. Увидев упаковки с товаром, Виктор начал играть глазами в теннис. Молча переводил взгляды с коробки на нас и обратно.

– И сколько у вас этой в прямом смысле слова хуйни?

– Фура, – ответил Алик.

– Фура?! Вы сознательно завезли в Ригу фуру этого безобразия?

– Ты бы помолчал про безобразия, Витя. Вспомни палёный ликёр из Турции.

– Там одна бутылка на всю партию попалась такая. И ослепший дедок у меня на полном содержании.

– А не успевший ослепнуть? – не удержался я.

– Так, блядь! Или говорим по делу, или расход! – вспылил Виктор.

– У тебя же в Пскове и Великих Луках человеки большие, – с надеждой в голосе спросил Алик.

– Ты с ума сошёл? Там люди гондоны в аптеках до сих пор шёпотом спрашивают. А если очередь, то ждут, пока рассосётся.

Я вышел в торговый зал и тут же вернулся:

– Так выстави товар в своих магазинах, Витя.

– Ты ебанулся? Куда я их приткну?

– Витя, ты думаешь, джинсы «Пирамида» и свитера от янычаров выглядят эстетичнее? И потом… реклама. К вечеру вся Рига будет знать, что у Вити Альманаха продаются пластмассовые хуи и женские мини-газоны.

– Проходимость будет, как в Домском соборе в лучшие времена, – добавил Алик.

– Ладно… Попробуем. Бабки отдам по реализации. Если она удастся.

На следующий день вся Рига знала, что в магазинах «Престиж» торгуют непотребством, которое Витя Альманах почему-то обозвал эротической бижутерией. В нашем офисе начали появляться купцы и любопытные. Приехал Паша Тархун. Общение с Пашей не доставляло удовольствия даже торпедному отделу его бригады.

– А давай ментам под центральной управой вывалим, – заржал Паша. – В самосвал, блядь, загрузим и вывалим хуёв тачку. Гы-гы-гы…

– Паш, купи и вываливай, – откликнулся Алик.

– Вы как трезвые, так с вами и не пошутить. Пойдём накатим вниз, в барчик. Я угощаю.

– Вот как груз сбагрим, Паш, так и накатим.

Когда Паша собрался уходить, Алику стало его жаль.

– Паш, ты бы взял пару-тройку штук в подарок. Жизнь заиграет яркими красками.

Паша замялся:

– Это же западло. Потом скажете, что вы мне два хера в спину воткнули. Или три. Не по-пацански, не? А Илоне я что скажу?

– Мы же в тебя их не мечем, Паш, – говорю. – Коробка в соседнем кабинете. Просто возьми и иди.

– Ну вот что? Что я с ними делать буду? – заорал Паша.

– Не ори, не на стреле. Ну не знаю… У тебя же девушка есть.

– Но у меня и хер ещё имеется. И девушка с хутора. Она такое увидит, не откачаешь.

– Вот, Паша! Вот! Это девушку не откачаешь! А для должника это выглядит намного угрожающе, чем паяльник или утюг.

Павел завернул коробки в плотную бумагу и с довольным видом покинул офис. Алик тут же отреагировал:

– Прикинь, как это будет выглядеть. Пашина разъярённая рожа, в руках пластмассовый хуй для пыток и его вопли: «Зачем?! Зачем тебе деньги, которые ты у меня украл?!»

– Ну да… будут не от страха всё отдавать, а от смеха.

Позвонил Андрей, сказал, что немцы оказались тяжелее, чем думалось: все вопросы хоть с трудом, но улажены, и через день он прилетит в Ригу. Узнав о грузе, предложил начать на складе упаковку подарочных наборов: бутылка контрабандного спирта «Рояль», блок Lucky Strike и секс-игрушка в зависимости от пола.

Через пару недель стало грустно. Реализация в кооперативных была никакой, недетородные органы легли мёртвым грузом, а шансов продать их в Риге становилось всё меньше. Да и другие дела не давали заняться продажами сёрьезно. Вскоре в офисе появился Лёня Савенко, наглый и плохо воспитанный одессит. С порога Леонид спорно шутил, хвастался близким знакомством с пробившимися на эстраду шлюхами, хамил и в итоге предложил за груз пятнадцать тысяч. Мы обещали подумать, а на следующий день сторговались на восемнадцати. Савенко попросил организовать проход фуры через российскую границу, но мы сказали, что связей на столь сёрьезном уровне у нас нет.

Через три дня на пороге кабинета появился взбудораженный обстоятельствами и алкоголем Лёня.

– Пацаны, это пиздец! Выручайте, пацаны!

– Лёня, на тебя смотреть больно, – двинулся к бару Алик. – Ты похудел, ты бледен. Что тебе налить?

– Виски… Нет. Вчера была водка. Значит, водку. А вообще – похер! Пацаны, беда. Реально беда, пацаны. – Посмотрев в потолок, Лёня выпил. – Хлопнули фуру к хуям.

– Печально. Учитывая содержимое, фраза звучит горько, – говорю. – Чья смена хлопнула, Лёня? Латвийская или российская?

– Латыши хлопнули… Алик, налей ещё. Помогите, пацаны! Они говорят, что пиздец. Что груз идёт под конфискацию, а мне запрет на въезд. На пять лет минимум. Запрет – это самое страшное. Это всё… Ещё сказали, что будут копать под продавцов… Я поэтому к вам… Да! Ещё! Якобы у них есть информация, что груз из Польши. Типа водилу привязали к дереву, и всё… А тогда я могу сесть.

Алик снял трубку, набрал номер и минут десять говорил на латышском. Закончив, налил виски и, выпив, замолк.

– Что там? – с надеждой посмотрел на меня Лёня.

– Там сложно. Мы сейчас поедем на встречу, а ты подкатывай через часика два-три. Сюда же подкатывай. Постараемся решить.

Вечером пьяный и счастливый Леонид привёз тридцать пять тысяч долларов и на радостях сообщил нам, что москвичи забирают груз за пятьдесят.

Вскоре приехал Андрис. Без таможенной формы он выглядел как-то непривычно. Мне казалось, что он в ней и спит.

– Смешной этот кекс, Лёня. Они, короче, решили груз как овощи оформить и провезти. Два ряда последних в фуре картошкой заставили. Ну мы с Юркой фуру в отстойник, чтобы не светить и шороху было немного. Его пугнули. Начали бумаги уже составлять, груз на опись. И пугнули его. Езжай, мол, разруливай к продавцам. Иначе конфискация, запрет на въезд, персона нон-грата, штрафы…

– Грамотно. Ты бы его у нас видел. Со старыми дрожжами перегара, на измене весь. Я своей новенькой позвонил, потрещал с ней минут десять на латышском. Типа стараемся уладить вопросы. Вот и уладили. – Алик протянул под столом туго упакованные в белый полиэтилен десять тысяч долларов.