Текст книги "Грибник"

– Так это вы из ООО «Микро?..» – запнулась, пытаясь прочитать название в своей бумаге.

– «Микориза». Грибокорень по-гречески, – подсказал Артур. – Это у нас, у грибоводов, так называется симбиотическая ассоциация мицелия гриба с корнем высшего растения… Только я в кооперативе не директор, не главбух, – добавил он.

– А кто же вы?

– Простой менеджер, наверное.

– Но больше ведь никого не осталось?

– Да. Не осталось, и денег тоже. В общем, денег нет.

– А Башмачникова Лилия Филипповна – это ведь ваша мать? Она кем в организации работает?

– Вроде, тоже менеджером. Среднего звена, наверное. Была. Спросите ее, только она сейчас в Швейцарии, уволилась и уехала на ПМЖ. Другие менеджеры тоже уволились. Башмачников Денис, это брат мой, в Канаде студентом. Башмачникова Виктория, сестра, теперь в Бельгии, при каком-то русскоязычном издательстве. Все уволились. Или умерли.

Налоговая девушка стояла, прислонившись к дверному косяку. Перебирала свои листки. Уже пожилая, лет тридцати, неинтересная. Совсем не Регина!

– То на бомжей предприятия записывают, то на шизоидов всяких, а эти, вообще, поумирали, – недовольно произнесла она.

– Не успели вы, – сказал Артур. – Поздно пришли, к упадку грибной империи. Нету денег у меня. Одни грибы сушеные, забирайте грибы.

– Придут судебные исполнители – те найдут, что забрать. Квартира, как стадион. Ремонты дорогие делаете. Это тоже покойники для себя ремонтируют?

Строители, ухмыляясь, подтягивались ближе. Они вроде бы обрадовались возможности поиздеваться над налоговой девушкой. Та еще об этом не догадывалась.

– Призрак у нас заказчиком, – вмешался электрик Юрка Саяпин. – Тень отца Гамлета.

– Да это он, он хозяин, – показывал на Артура строитель с самым покореженным, проломленным носом, бригадир. – Богатый, страсть! Отсиженных по-конски. Это не мы, работящий класс, – как будто серьезно твердил он. – Каминный зал здесь замыслил.

Как ни странно, Артуру оказалось приятно, хотя бы в таком качестве, перед кем-то ощущать себя богатым.

– Все понятно. Бизнес-дивелопмент. Промоушен. То-се… – продолжал бригадир. Как ни странно, произнес эти слова, не запинаясь.

Налоговая девушка настойчиво, но безуспешно пыталась выяснить судьбу имущества кооператива:

– Так оборудование, машины какие-нибудь есть у вас?.. Вы что, даже не знаете, остались ли у вашего предприятия какие-то станки, например?

– Может и остались. Хорошо бы узнать. Знал бы, где они, хоть на металлолом их сдал тогда.

– Эй, хозяин! – крикнул издалека кто-то из строителей. – Мы можем помочь. Вместе сдадим.

– Утащим, – сказал Юрка Саяпин. – А то все пианино твое бесплатно таскаем.

Девушка в последний раз хмуро и безнадежно обвела глазами столпившихся мужиков.

– Ладно. Расписывайся давай, – сунула какую-то бумажку Артуру.

– Как! За директора кооператива! – с преувеличенным ужасом произнес бригадир. – Закон заставляют нарушать. Это же нужно расписаться за настоящего хозяина.

– Да еще покойного, – добавил Артур, приободренный поддержкой.

– Подлог, подлог! – деланно сокрушенно качал головой какой-то рабочий.

– Бригадир у нас грамотный. Недаром в университете учился.

– Если им, власти, деньги нужны, они закон забывают. Забивают на закон, – раздалось из глубины квартиры. – Он не для властей. Я знаю, убедился.

– А вы не вмешивайтесь. Не влезайте, – крикнула туда девушка. – Сколачивайте свои табуретки.

– Это не табуретки, мадмуазель, а леса. Наши, строительные.

Когда налоговая девушка, наконец, ушла, Артур еще долго думал о цехах и дворцах-офисах их грибной империи, гаражах с машинами – всем таком обширном и дорогом. Вдруг они где-то, может, существуют. Прямо сейчас, вовне и помимо его, а он, Артур, оказался кем-то вроде принца из романа Марка Твена.

Поздно вечером звуки соседского ремонта утихли. Рабочие еще долго гомонили на кухне, потом, наконец, шумно засобирались. Закрывшаяся дверь в подъезд будто отсекла их нетрезвые голоса.

В большой соседской комнате, куда вошел Артур стало темно. Целлофановые покрывала, свисающие со светильников, белели, как саваны призраков. В сумеречной обновившейся квартире мерцало тусклое золото, чуть ли не как в театре. Вот и камин, окруженный позолоченной лепниной. Неузнаваемое, совсем незнакомое пространство.

Впереди чернел оставшийся посредине квартиры, будто вырубленный из нее, прежний коммунальный туалет, сейчас похожий на кирпичную будку. Ближе на его ободранных стенах стали видны остатки знакомой зеленой краски.

Дверь туда оказалась открытой. Свет сам по себе вспыхнул, когда Артур вошел внутрь. Множество маленьких лампочек-светодиодов, целая светящаяся сеть, горели на кафельной стене. С недавнего времени это не просто банальный туалет, но и ванная. Целый храм тела.

На постаменте со ступенями стояла круглая, похожая на чашу ванна-джакузи. Вода в ней флюоресцировала голубым, тоже освещенная непонятно откуда. Видимо, жена Сереги Куксенко большое значение уделяла процессу мытья и, вообще, наверное, своему телу. Какова она, непонятно? Глядя на новый, сверкающий дороговизной унитаз, Артур подумал:

«Увижу Сережку, скажу: у тебя унитаз открыт – денег не будет. Или еще так можно начать…»

Здесь сохранилось тепло, будто недавно топилась печка. Кафельные стены еще оставались влажными после осевшего пара.

Среди этого роскошного интерьера сегодня умывались и переодевались рабочие. На чем-то вроде местной мебели, белой, позолоченной, валялись заскорузлые, в грязи и цементе сапоги, какие-то тряпки – похоже, одежда. Мыться здесь казалось святотатством, но строители, похоже, об этом не догадывались.

В его жизни тепло было дефицитом. Особенно, в этот последний год. Артур нажал на все, по очереди, кнопки на краю джакузи. – «На борту», – подумал он. В ванной закипело, полилась струя горячей воды.

В зеркальной мозаике на стене отражалось что-то серо-коричневое, раздробленное отражение. Это он, раздевшийся Артур. В последние дни зеркала преследовали его повсюду.

На потолке, совсем не на месте, с его точки зрения, тоже висело огромное зеркало. Правдиво отражало белое зимнее тело с загоревшими красно-бурыми обветренными лицом и руками. Отражение смотрело на него, будто на кого-то незнакомого.

«И внутри такого тела тоже кто-то живет. Как в плену».

Сняв очки, растирал следы от дужки на переносице. Лицо только для внутреннего употребления.

«Ах ты, Криворожье!» – негромко обругал он себя. Сейчас заметил, что появляется живот – это несмотря на худобу.

Тер тело твердым куском хозяйственного мыла. По ребристым, как древняя стиральная доска, бокам, будто специально для этого созданным. За неимением мочалки скреб намыленное тело ногтями.

«Любите ли вы театр так, как люблю его я?» Теперь эта фраза возникала в голове каждое утро, когда он опять видел зеленоватое здание Среднего театра. Постоянно, так, что успела надоесть. Традиционный торопливый проход, почти пробег, до библиотеки, отворачиваясь от многочисленных зеркальных отражений по дороге. В них опять знакомая фигура, некто спешащий куда-то с безумно занятым видом. Одежда безобразно обветшала, и носки у ботинок, оказывается, по-клоунски загнулись вверх.

В интерьерах театра, созданных в эпоху социального неравенства, люди автоматически, сами по себе, делились на высших и низших. И Артур это видел – здесь он глубоко-глубоко внизу.

Сегодня, как обнаружилось, он пришел первым, Октябрина запаздывала. Не раздеваясь, Артур взял мусорную корзину, наполненную, в основном, ее окурками и пустыми сигаретными пачками. Решил выбросить мусор сам, пока старуха не успела приказать. Такой вариант казался менее унизительным.

Вытряхнул ведро в урну в портретном фойе. Обычно приходилось спускаться во двор, где рядом со складом декораций стояли мусорные баки, всегда забитые стружкой и опилками, с торчащими оттуда обрезками реек и фанеры.

Театр гудел, как музыкальная шкатулка. Из разных его концов доносились звуки настраиваемых инструментов, пение и обрывки мелодий.

– Жива, жива. Постарела, конечно, и эта прелестная родинка у нее на щеке, которую вы, конечно, помните, превратилась в бородавку, – услышал, опять войдя в библиотеку. Здесь уже гудело прокуренное контральто Октябрины.

Она говорила с кем-то по телефону. Сегодня в туго обтягивающем ее бесформенное туловище платье с какими-то воланами и странным воротником, намекающим на что-то забытое из девятнадцатого века. Кажется, он назывался плессированым. Наверное, пыталась соответствовать сегодняшнему празднику – Артур вспомнил, что вечером в театре банкет.

– Ветер сильный сегодня, – поздоровавшись с Артуром, сказала Октябрина.

Оказывается, ветер тоже мешал ей жить. Для нее никогда не существовало хорошей погоды: всегда или холодно, или жарко.

«Знала бы ты, какой на Ладоге ветер», – подумал Артур.

Каждый день Октябрина начинала с жалобы на метеоусловия. Потом непременно интересовалась, не случилось ли звонков от маман Артура из Швейцарии. Долго расспрашивала, о чем та могла бы говорить, если бы позвонила. Дальше принималась обсуждать сериалы из телевизора или передачи какого-то Геннадия Малахова. Пыталась делиться сериальными впечатлениями, но тут Артур проявлял полное невежество. Хотя выслушивать подробности судьбы несчастных телегероев приходилось все равно, с тоской вспоминая, что, в отличие от женщин, мужчины не обладают талантом поддакивать собеседнику. Не добившись толку от Артура, Октябрина звонила каким-то своим подругам, делилась навеянными телевизором переживаниями. Артуру казалось странным, что та еще ни разу не заговорила о литературе, о книгах. Кажется, они ее совсем не интересовали. Интересовали живые люди, снующие вокруг.

Октябрина целыми днями оказывалась сильно занятой: курила, ходила в костюмерный цех обсуждать подробности предстоящего платья, иногда читала журналы, но больше всего разговаривала по телефону. Артур знал, что это надолго – на час, минимум. В это время он мог играть в шахматы с компьютером или читать в нем пьесы Уильямса Теннесси.

Плохо, что по поручению Октябрины понадобилось выискивать в интернете различные диеты, скачивать их. Потом приходилось распечатывать их где-то – принтера тут, в библиотеке, не было. Но главной обязанностью Артура оставались устные рассказы о себе, с обязательным включением темы своей семьи, родственников. Так каждый день, долго и подробно. Кажется, считалось, что это неисчерпаемый сюжет.

– У меня сестра тоже любопытная, – с намеком рассказывал Артур. – Так я в детстве любил ее мучить: начну о чем-нибудь интересном говорить, а потом прекращаю. Перестаю…

– Ну, так нельзя, – сокрушалась Октябрина. – Нельзя так с младшими.

Она уже знала, кто в семье Башмачниковых старший, а кто младший. Артур только что выиграл, победил шахматы в компьютере, и от этого настроение поднялось.

– А я когда-то щелкунчиком работал, – рассказывал он дальше, – на кондитерской фабрике, в ореховом цеху. Колол дверью грецкие орехи. Владел такой специальностью.

Октябрина верила и этому и даже не удивлялась. Иногда он так исподтишка дразнил старуху, та напрочь не понимала иронии. Выяснилось полностью, что она так невежественна, что Артур мог врать и болтать любую ерунду. Для развлечения, со скуки или от злости.

Стучать по клавиатуре компьютера – оставалось единственным реальным действием, которое Артур до сих пор здесь совершал. Набирал и иногда доставал отпечатанные листы где-нибудь в отдаленной комнате, чаще всего, в драматургическо-литературной части. Получалось, что он здесь вроде переписчика, как Акакий Акакиевич у Гоголя. Чиновник для письма.

И иногда необходимо возвращаться к электронному каталогу.

«Тараканище», – набрал Артур сейчас. – Опять «Тараканище». Пронин Ю. Г. Балет по одноименному стихотворению К. Чуковского, клавир-либретто».

– Вы слышали, – заговорил Артур. – Сейчас уже с загробным миром связь установили. Собираются скоро поставить в почтовых отделениях специальные аппараты. Можно будет звонить умершим родственникам, узнавать, как у них дела.

– До чего дошел прогресс, – удивлялась Октябрина. – Когда-то я принимала участие в спиритических сеансах. Увлекались мы спиритизмом, беседовали с различными душами. – Принялась долго объяснять, где и с кем, на ком все принимавшие участие были женаты и побывали замужем. – С Пушкиным устанавливали контакты, с Распутиным. А когда вызвали дух Есенина, он стал так материться!..

– Я слышал, что в спиритизме так принято – надо обязательно спирт перед сеансом употребить? – поинтересовался Артур.

Октябрина задумалась:

– Вообще-то мы часто угощались различными напитками. Коньяк, вино. Водка тоже присутствовала. Но до спирта не опускались… Может, поэтому сеансы оказывались не слишком удачными, – опять подумав, добавила она.

Сквозь библиотечную дверь слышно, как практикантки-танцовщицы спускаются из репетиционного зала вниз, в душ. Как всегда задерживаются у зеркала возле этой двери, еще одного из множества театральных зеркал.

Артур прислушался к доносящимся обрывкам разговоров. Болтовня Октябрины слушать мешала.

– Устала, как лошадь, сегодня, – раздавалось за дверью.

– А я вся в синяках – так меня этот Генка хватал своими ручищами. Будто, на самом деле, мужик. – Послышалось хихиканье.

Почему-то стало обидно, что его имя там, по ту сторону двери не прозвучит. Над ним никто смеяться не будет.

Молодые балерины. Как оказалось, совсем земные девчонки, некоторые даже некрасивые. Если приглядеться, чуть более цветущие вследствие физических упражнений и шеи у всех балетных чуть длиннее. Обычные люди с длинными шеями.

Обрывки разговоров, голоса приближались и удалялись. Конечно, много говорили о сегодняшнем банкете. Этим вечером Фролов отмечал в театре свое новоселье. В зрительском фойе перед главным входом даже висел плакат «Лаврик! Желаем удачи, квартиры и дачи».

– Партию Фролло в «Соборе» будет танцевать Фролов, – оказывается, говорила Октябрина. – Во всех газетах-журналах об этом. Бывает же такое совпадение.

Артур почему-то так и предполагал. В понедельник наступал судьбоносный день – распределение ролей. Даже он в библиотеке ощущал этот наэлектризованный воздух.

– Все хотят Квазимодой стать, – сказал Артур. – А его-то кому вручат?

– Неизвестно пока. Сейчас идет борьба под ковром. И над ковром, и на ковре. Везде, – произнесла Октябрина. – Многим этой роли хочется. Только с Фроловым-Фролло все решено, оказывается. Вы, Артур Карлович, приходите на банкет вечером. Ах, не нужно ждать никакого приглашения, – сразу же попыталась она развеять сомнения Артура. – И никого не бойтесь – нас с великими рядом не посадят. Поставят отдельный стол для таких, как мы: гримеров, костюмеров, декоративного цеха… Ну, что вы! Рабочие сцены не приглашены. Вы бы еще про шоферов заговорили.

– И чего он решил отмечать свое новоселье здесь? Я бы на фроловском месте отодвинул его, совместил с каким-нибудь торжеством, юбилеем что ли… А еще лучше, вообще, не стал на такую ораву тратиться – пусть думают, что хотят, потерпят, не обидятся.

– Какие вы нонсенсы говорите, Артур Карлович! Какой-то вы не театральный. У нас в театре и не обидеться, если есть причина обижаться… Такого никто не допустит. Не упустит.

«Тараканище», – набрал Артур в компьютере. – Это что, еще один? Рок-опера. Л. Гефан».

Незаметно наступил перерыв на обед.

Артур еще путался в коридорах театра и сейчас приходилось искать буфет практически по запаху. Впереди пахло тушеной капустой и вареными сосисками. После долгого безденежья хотелось так много всего и сразу.

Вслед за тем, как Артур отдал наган Регине Табашниковой, внутри все же шевелилось беспокойство за его судьбу. После этого встретиться с Региной не удавалось. Артур видел ее несколько раз, но всегда в сопровождении разного народа, и она не обращала на Артура никакого внимания, будто не замечала.

Размышляя, как бы побыстрее, от греха, вернуть себе наган, Артур подумал, что, может, стоит писать ей письма. Какие-то ироничные, напрячься и блеснуть остроумием. Стилизованные под любовные, можно даже, для смеху, рисовать сердечки на конвертах. И прятать таковые письма в букеты цветов. А цветы от него, конечно, станут приходить лесные, в соответствии с суровым имиджем.

В леса нужно было отправляться в ближайшие дни. Опять ночью звонил Аркадий Натанович из «Гранд Кокета». Сообщил, что рекомендовал Артура своему родственнику, тот держал в городе сеть пицца-хаусов. Родственник соглашался заключить с Артуром договор и сразу же обещал большой аванс, но после этого Артур должен поставлять ему свежие грибы каждые выходные, регулярно. Каким-то образом раз в неделю необходимо выбираться на Грибной архипелаг.

«Какой сегодня день? Уже пятница», – Теперь это имело значение.

Актеры вообще много времени проводили здесь, в буфете, и сейчас, в обеденный перерыв, их не стало больше или меньше.

До начала вечернего спектакля буфет всегда выглядел тускло, люстры на потолке не горели, на стулья были натянуты белые холщовые чехлы.

Присев на такой стул, Артур задумался: на каком сорте пива ему остановиться в новой жизни. Для этого сначала нужно все эти сорта изучить. Решил взять три маленькие бутылки самого слабоградусного.

Актеры, как всегда, шумели о чем-то. Артур отсюда, с театра, полагавший совершить восхождение к вершинам какого-нибудь искусства, прислушался, глядя в бокал с зеленоватым «Миллером». Слышалось «Собор», «Собор», название будущего спектакля, теперь окончательно сократившееся до одного слова. Ему будто дали кличку.

Всех заглушил и сейчас говорил горбун на высоченных каблуках, заведующий литчастью Зерцалов. Как все горбуны, он сидел на краю стула и рассказывал, что Великолуцкий собирается ставить спектакль в готическом стиле.

– Это впервые, – слышал Артур. – Новый жанр. Ужасы в театре, некий Хичкок на сцене…

Артур еще слабо разбирался в театральной иерархии, поэтому опасался горбуна. Подозревал, что тот, чего доброго, может оказаться его начальником. Сейчас подскочит, начнет ругать за пиво в рабочее время – перерыв уже закончился, но Зерцалов пока не обращал на него внимания. В полемическом пылу встал и что-то вещал своим собутыльникам. Довольно высокий для горбуна, с коротким изломанным торсом и длинными ногами. Артур заметил, что волосы у него какого-то неестественно шоколадного цвета. Наверное, тот их красил.

До сих пор непонятно, кто это такие и чем заняты в театре: все эти администраторы, зам по работе со зрителями и зав билетным столом, помрежи и одевальщицы.

Артур взял на пробу еще пива, несколько бутылок разных неисследованных сортов. Почему бы не дождаться окончания рабдня в этом буфете? После пива, как всегда, захотелось кофе – необычная особенность организма. Экспрессо с сушеной дыней на закуску. Маленькие радости в его маленькой жизни, вернувшиеся вместе с деньгами. Как давно не приходилось ощущать этот вкус. Почти забытый аромат.

Актеры все еще шумели. А вот послышались другие, такие знакомые голоса. Регина и Лаида Бокситогорская. Артур замер. Внутри внезапно возникла неожиданная, удивившая его самого, вспышка радости.

Кажется, вошедшие балерины говорили на актуальную в последнее время тему – о внезапно вошедшем в моду конском шампуне.

– Смотри, – раздалось за спиной. – Наш суровый лесной человек разминается чем-то. Борется с трезвостью.

– Алкогольничаешь пивом? – Регина остановилась рядом, глядела на множество пивных бутылок на столе перед Артуром. – Репетируешь перед сегодняшним банкетом?

Села напротив, даже сидя возвышаясь над ним. Артур, такой маленький рядом с ней, почувствовал себя неловко.

Сегодня в ноздре аккуратного носа Регины возникло маленькое золотое колечко, блестевшее в сумеречно освещенном зале буфета. Артур подумал, как ей идет золото, его яркий чистый блеск. Казалось, что между ее совершенной красотой и этим золотом есть что-то родственное.

«А я ей наган, дурацкий кусок железа…»

Бокситогорская тоже присела невдалеке, за соседним столиком – боком, будто куда-то торопилась. Рассеянно оглядывала людей в буфете. Она и Регина – классическое сочетание красавицы с некрасивой подругой. Две несоперницы.

Обнаружилось, что Лаида Бокситогорская часто возникает в телевизоре, в эпизодах и небольших ролях. Вчера Артур видел ее в телесериале по роману Натальи Медведевой «Моя борьба. Давным-давно в Париже». Главную роль там играла Анастасия Сланевская, а Лимонова – Павел Майков.

Артур всегда ощущал какое-то расположение к некрасивым людям, словно к случайно встреченным союзникам. Но сама Бокситогорская таковым его, кажется, не считала и о своей неудачной внешности как будто не догадывалась. Глядела гордо, с высокомерием еще одной счастливой красавицы, играла ее с напором, хотя получалось неубедительно. Убедительно, и очень, получилось у ее подруги Регины. Среди актрис Среднего театра по своей необыкновенной красоте она оказалась таким же исключительным явлением, как и везде.

– Ну как? Топчете ногами «Собор»? – повторил Артур услышанное от Октябрины. – В хореографическом смысле.

– Топчем. И ногами, и копытами. Чертей в спектакль зачем-то ввели. Только главные партии до сих пор поделить не могут, – Регина говорила, по-актерски профессионально владея мимикой – с застывшей улыбкой и одним неменяющимся выражением лица. Внимательно смотрела на него, в упор, прямо в глаза. – Забыла, как тебя зовут… Слушай, Лаидка, я решила назначить Артура своим пажом. Чтобы он в нашем театре зря не пропадал.

Лаида Бокситогорская тоже улыбалась, но улыбка, а точнее, усмешка ей не шла, портила. В уголках рта четче становились морщины, и ее тощенькое заостренное лицо становилось немного обезьяним. Сразу старело, словно молодость Лаиды не настоящая, фальшивая.

«Сколько ей лет?» – В недавно появившемся сериале она почему-то выглядела моложе.

– В пажи, наверное, такие, как я, не годятся. В пажи должны брать красивых и юных. Или, хотя бы, толстых. Как Санчо Панса. Хотя он, вообще-то, оруженосцем служил.

Сразу вспомнилось про наган. Все никак не находилось места и возможности спросить о нем.

– Да, толщиной ты не вышел. Слышишь, Лаида? Не забудь: Артуру дарована должность пажа.

– Ну ладно, – отозвалась та. – Мне пора на грим. Пока!

– Вы подруги с ней? – спросил Артур, глядя вслед Бокситогорской, выходящей из буфета. – Я ее видел недавно в сериале по телевизору.

– Да уж, дружим. Настоящей женской дружбой, той, что крепче камня и стали, – усмехнувшись, произнесла Регина. – Она в «Фиалке Монмартра» у меня главную роль отжала. Фиалка, блин! И вообще, Артур, у нас в театре не дружат, а под дружбой другие отношения подразумевают. Те, что раньше противоестественными считались. Так, что ты не вздумай кому-то в глаза сказать, что он дружит с кем-то. Мужику, особенно. Сильно обидится, может до удара в лицо. У нас все могут.

– Конечно, каждая женщина по-своему красива, – осторожно заговорил Артур. – Но Лаида Бокситогорская слишком уж по-своему.

– Ну да, – небрежно отозвалась Регина. – Даже чем-то немного на тебя похожа.

«Чем это!» – мысленно воскликнул Артур. Сразу вспомнил свое последнее отражение, поспешно стал искать общие с Лаидой черты.

Кажется, Регина внезапно обиделась за Бокситогорскую.

– Некрасива по сравнению с тобой. У тебя глаза, как прозрачные камешки… – решился сказать Артур. – Драгоценные, – поспешно добавил он.

«Кажется, я все-таки пьяный!»

Регина взглянула на него с непонятным вниманием. Как-то по-особому. Так девушки смотрят на себя в зеркало, серьезно и с интересом.

– Хвалить не надо, лучше деньгами, – Регина взяла со стола открытую бутылку пива и неожиданно решительно, по-гусарски допила ее в несколько глотков. – Пойдем, лучше проводи меня

– Я тянула, тянула с этим разговором, – заговорила она по дороге.

«Каким разговором?» – внутри Артура в непонятном ожидании вздрогнуло сердце.

– Но понимаю, – продолжала Регина, – если откладывать, лучше не будет. Так вот я про что… Три дня не пролежал в гримерке этот, как ты говоришь, наган. Исчез.

– Как исчез? – только и смог сказать Артур. Задать нелепый вопрос.

– Вот так. Украли.

Они остановились на лестничной площадке. Оказалось, за окном еще совсем светло, теперь с каждым днем вечера наступали все позже. Солнце светило совсем по-весеннему, на подоконнике стояли лужицы.

– Ну, где, где, – отвечала на его вопросы Регина. – Так и валялся он, вернее, лежал, там у меня в столе, в гримерке.

Вроде, надо обидеться, пора, но Артур уже упустил момент. И вообще, оказалось, обижаться на Регину сложно. Сложно, поздно – теперь ей необходимо помогать.

– Я Великолуцкому не доверяю, – говорила она. – В эти дни он один был в нашей гримерной из мужиков. Женщины не в счет, им всякое там железо неинтересно, тем более, револьвер. Многие, наверное, и не поняли бы, что это такое. Великолуцкий никогда в жизни в женской гримерной не бывал и вдруг пришел. Зачем? С проверкой, видите ли. Теперь жду от него какой-то гадости. Непонятно, что ему в голову придет.

Артур смотрел в окно. Теперь знал, что сарай из гофрированного железа – это склад декораций. Возле него по-прежнему стояли автобусы. Рядом с ними красный «Форд-Фьюжн» Регины – и это сейчас известно. Все также, будто на карусели, кружились за забором на площади машины.

Только сейчас запоздало стало доходить значение того, что случилось. Наган исчез. Сейчас он где-то у кого-то, кто-то держит его в руке.

По двору театра двигались двое. Издали эти фигуры казались странно знакомыми. Ну да. Сильно похожими на Намыленного и Алмаза. Вот они остановились у курилки рядом с котельной, о чем-то заговорили с сидящими там работягами.

– Я узнала, что Великолуцкий, оказывается, коллекционирует оружие. Этот твой пистолет он что, редкий или ценный какой-то? – спросила Регина.

Артур скривил лицо, ответил скептическим выражением на нем.

Регина выругалась. Неожиданно и небрежно произнесла короткое матерное слово. Это почему-то обрадовало Артура. Как будто этим его приблизило к Регине, посвящало в свои.

– Ненавижу такие приколы. Со мной и такие номера! Это уже вызов, – гневно заговорила она. – Я знаю, где он может прятать этот наган. Все знают про его сейф, у Кузьмича в кабинете есть такой старинный, за картиной. Он в нем свои деньги хранит, банкам не доверяет. Значит, и наган точно там. Нужно туда влезть, в этот кабинет ночью, сейф можно открыть набором. Понабирать, постараться код подобрать, да хоть вырвать из стены этот самый сейф! Я люблю такие проблемы решать напором, силой. Только сейчас больше не на кого надеяться, только на тебя… А вот так! Просто влезть в окно, – отвечала она, сразу же отвергая нерешительные сомнения Артура. – А что? Вижу, боязно пониже спины. Не ожидала от тебя! – Ее голос стал холодным, даже ледяным. – Может, мне, женщине, лезть? Ничего, я могу… Давай, отказывайся быстрее, чтобы я на тебя не надеялась.

– Ну, почему же, не отказываюсь совсем, – пробормотал Артур. – Свое крадем. Я тоже проблем не люблю, но предпринимать что-то теперь нужно. Придется. – Сейчас он ощущал совсем не страх, а растерянность от такого неожиданного предложения. – Думаю, ты знаешь, что делаешь.

Почему-то хотелось остаться вдвоем с Региной ночью в театре, пусть даже при таких обстоятельствах.

– Ну, чего загрустил лицом? – приободрила его та. – Ладно, думаю, сегодня никуда лезть не надо. Вечером банкет – вдруг, допоздна. Ожидается аншлаг, такой народ актеры – жадноваты, халявисты. Напьются, опять случится какое-нибудь безобразие. Как всегда. Неизвестно, кто может по театру разбрестись. Отложим преступление, надеюсь, за несколько дней ничего не случится. А ты давай веселись сегодня, набирайся бодрости.