Текст книги "Остров для белых"

Глава 14. Убей гадов

Сидели они в маленькой квартирке на шестом этаже, и стояла между ними бутылка и пепельница. И было им на вид лет под сорок. Один мужчина обладал внешностью потрепанного земной жизнью ангела: чистое лицо, женственный рот, льняные волосы, голубые глаза, но вот морщинки у глаз и складки у рта придавали ангельскому лицу выражение усталости. Второй же был здоровенный мужичина, похожий на Джона Уэйна в его лучшие годы. Только стетсона и шейного платка не хватало.

Ну, а за окном был нормальный городской пейзаж, а в углу что-то мелькало в телевизоре.

И не было бы в этой расхожей бытовой сценке ничего примечательного, если бы не бешеная ярость в речах одного из собеседников и не ужасное их содержание. Что примечательно: огонь и дым извергал именно голубоглазый ангел, а мялся и кряхтел брутальный мачо. Что еще раз подтверждает известную истину о том, что внешность обманчива.

– Мы ничего не можем с ними поделать, Джо. Их много. У них вся власть. И деньги. И телевидение, и социальные сети. И армия. Правительство. Отряды штурмовиков. И масса людей верит им, вот что самое страшное! Что же мы можем сделать?..

– Убивать!

– Кого? О чем ты говоришь?.. Их много, они сила. Кого убивать? Никого ты не перебьешь. Всех убивать станешь, что ли?

– Нет. Всех не надо.

– А кого? Кого – надо?

– Знаешь, я ведь все терпел. Долго. Очень долго. Терпел, когда в колледж приняли не меня, а негра. Он был глупее и ни хрена не знал. Но он же был черный! И этого было достаточно. Потом терпел, когда старшим диспетчером поставили не меня, а негра. Он с трудом считал и вечно все забывал, но он же был черный! А это главное.

Потом меня погнали на курсы расового раскаяния, или как там это у них называлось. На этих курсах учили, что ты дерьмо, потому что белый. И все, что сделали белые – дерьмо. И наша страна дерьмо, потому что она расистская. И вся наша история. Наш флаг, и отцы-основатели, и писатели, в общем – все дерьмо. А главное в мире – это черные.

И еще – главные все бедные. Насрать, что бедный может быть ленив, жулик, нарк, бездельник – это ты виноват! Потому что у тебя – белая привилегия. И ты должен на него работать, ты понял? Ты должен свое заработанное отдавать ему, чтоб он жил не хуже тебя. Потому что это называется социальная справедливость.

Знаешь, я стерпел, когда моего старика в Балтиморе свалил на улице какой-то черный гад. «Белый медведь», ну, знаешь. Игра такая, милая такая, игра черных сукиных детей. Свалить белого с ног одним ударом в челюсть. Незнакомого. На улице. Неожиданно. Лучше – старика: его легче свалить, и сдачи не получишь. Я должен был поехать туда, найти гада и изуродовать. Отец получил сотрясение мозга и месяц пролежал в госпитале. А я утешал его по телефону. Мудак сраный.

Но когда они добрались до детей – это все. Это конец. Это предел. Больше им живым не ходить. То есть какая-та красножопая сука, какая-то демократическая мразь порылась в сетях и решила, что я «допускаю экстремистские высказывания». Разжигаю рознь. Подрываю демократию. Какую еще на хер демократию в этом фашистском государстве?!

И вот. Пришли. Трое. Полицейский, лоер и уполномоченная или как ее там по опеке. Ну, все дома, суббота. Открыл. И на тебе: постановление.

Дженни сразу побелела, у нее истерика, кричит, детей обхватила. Они не поняли ничего, испугались, ревут. А эти две тетки, уполномоченная с лоером, шасть, значит, к детям и расцеплять их стали: мол, пойдемте, деточки, вам будет хорошо, а мама потом к вам приедет, и вещи ваши потом заберем, и игрушки.

Ты понял? Ну – скажи мне: что делать? Как быть? У Майка слезы градом, Джен в мать вцепилась, ей пять лет всего. Ну – как быть?

– А у них бумаги все в порядке были, что надо?

– Будь спокоен. Целая пачка.

– Потребовать адвоката.

– Да, говорят, конечно: обращайтесь в любое время на сайт. А лично – запись: по рабочим дням с девяти до одиннадцати. А сейчас отойдите, вы нарушаете закон, это уголовная ответственность. Преступник!

– Да…

– Вот тебе и «да», блять. Короче, оружие они же давно у всех отобрали. Ну… У нас у двери на полочке ваза стояла, латунная, с узорами, фунтов шесть. Схватил я вазу – и въебал полицейскому по башке!

– Ну и?..

– С копыт! Вытащил его «глок», суки сразу обмерли, вид такой – не верят, что происходит. Ну, я их пристрелил на месте. Суки, мог бы – порвал на куски!.. Ну, и полицейского тоже пристрелил – для страховки, вдруг он еще живой был.

– Бля-ать… Чего теперь делать-то…

– Чего делать. Все уже сделано. Никто, вроде, выстрелов не услышал. А может, услышали, да никому ни во что вмешиваться неохота. Мы в пять минут – документы все, наличность, что была кроме карточек, ну там кое-что из одежды – и в машину. А их машину на место своей загнал. Чтоб не маячила перед домом. Раньше, чем через полчаса, не должны ведь хватиться.

Через двадцать минут я Дженни с ребятишками оставил в закусочной, а сам подъехал к гаражу, продал свою машину и купил другую, неброскую такую «тойоту короллу». Дунул на восток, потом на юг, и перебрались мы в Мексику. Слава богу, стену так никогда и не достроили.

– Слушай, так на кой ты сюда вернулся? Найдут ведь!

– Замучатся искать. Документы сделали мне ребята нормальные, в компьютер тоже вбили все, что надо. Я теперь Ян Ковальский из Польши, рабочая виза.

– С ума ты сошел! Твои отпечатки пальцев у них в картотеке – сто процентов, дом же тогда весь обнюхали, иначе и быть не может. Ты до первой проверки. Фейс-контроль, первый же полицейский.

– Ты еще в школе медленно соображал. Отпечатки в картотеке давно заменили. Огромное удобство нашего времени: чтоб ограбить банк, не надо вылезать дома из кресла. Или похитить планы генштаба. Хороший хакер – хозяин мира, Робин Гуд, блять, перед которым трепещут вашингтонские шерифы.

А здесь я – воевать. Не могу, понимаешь? Внутри все горит. Не могу больше терпеть. И когда врут нагло в глаза, и когда людей унижают, и когда уничтожают все, что потом и кровью создано было – убивать! Они только это понимают. Они уничтожили страну, они хотят уничтожить всех нас. Мозг из нас вынуть, душу вынуть, и вложить вместо них свое говно.

Видишь – уничтожает судья человека, который посмел не любить БЛМ, не встал на колени? Убей гада! Глумится наглый отморозок над приличным человеком? Убей его на месте! Его уже не перевоспитаешь. Видишь – закрывают магазинчик, где люди работали, а корпорация только и знает свои супермаркеты открывать повсюду? Убей того, кто закрыл. Кто это постановление принял. Кто по душу хозяина пришел. Убей! И только тогда другие поймут.

Разучились мы за свободу бороться, за свое место под солнцем. Что ж… Пока мы еще живы – не поздно поправить дело…

Они хотят сделать Штаты страной негров, латиносов, мусульман и пидарасов. Все блага бездельникам, вся власть лжецам! Вот их лозунг – ты понял? Не выйдет! Это мы все построили, это наши предки эту страну открыли, освоили, построили, подняли.

И никому – никому! – отдавать ее нельзя! Много всяких паразитов на готовое-то место, на теплое да сытное, поналезет и начнет в мозг срать, что это их содержать надо. Так вот – убей гадов! Хуже уже не будет. Хуже уже ничего нет.

И я тебя уверяю, когда мы, нормальные работяги, природные и потомственные американцы, разозлимся всерьез – ну так мы уже разозлились. Зря эти ребята разбудили зверя.

Так что – весь тебе мой сказ. Убивай гадов! И если это будет убеждением всего народа – да им хана. Они же все дармоеды. Паразиты. Только болтать умеют, а еще умеют воровать, ломать все и клянчить халяву.

Все продажные подлые политики, все эти миллиардеры, вообразившие себя диктаторами мира, все эти ученые болтуны из их вонючих университетов, где учат ненависти и коммунизму, все эти погромщики и фашисты всех цветов радуги, все эти пропагандисты ебли мужиков в жопу – им мало было, что им давали дышать? Им мало было, что им еще шли навстречу и давали всякие льготы? Так они еще решили нас уничтожить – нас, нормальных, белых, работяг, семейных, честных? За что, сука?! За то, что мы не такие, как они? За то, что мы нормальные? Что им неохота чувствовать себя неполноценными уродами рядом с нами? И поэтому нас надо уничтожить? Ну так мы уничтожим их.

Это не люди. Это гниль, гангрена, сифилис, падаль смердящая, которая отравляет все вокруг. И если она теперь убивает нас – ну и пиздец им! Убей гадов!

Глава 15. Утопия по имени «анти-»

На Днях Философии в Бостоне я делал доклад по энергетической сущности эволюции Универсума. Секция была чахлая, хотя и многочисленная: человек шестьдесят в аудитории.

«Философия жизни», по-моему, вообще дурацкое название, чтобы обозначать им одно направление. Которое даже не направление. (Разве что противопоставить ей «Философию смерти».) Вообще их в тот день кроме Ницше и Бергсона никто не интересовал. Про Ницше, естественно, пели самые туповатые и восторженные, а про Бергсона претенциозные снобы. Модераторствовал профессор, которому на вид было столько лет, сколько люди не живут. Его интересовали две вещи: регламент и чтобы без мата.

Красивых девушек не было ни одной, а это верный показатель, что семинар фигня. Женская красота – это барометр значимости события, а если про интеллектуалов – это еще и показатель мудрости. Я знал женщин, которые кончали при виде нобелевского лауреата. Даже его медали.

Солнце хлестало в окна, кондиционер гнал вьюгу как в рефрижераторе, на желтых столах голубела вода в бутылках, и все человеческие проблемы сейчас представляли чисто теоретический, академический интерес.

На доклад полагалось пятнадцать минут, так что никакие это были не доклады, а сообщения. Но я уложился. Это две тысячи слов, а в две тысячи слов можно упаковать любую идею, если ты умеешь выделять главное. Так что я выступил ударно. Так ударно, что едва ли человек пять поняли суть. Остальные не догоняли.

Ну, с теорией моей вы знакомы. А если еще незнакомы, то и рассказывать незачем.

Начались пять минут вопросов и обсуждения. Вопросов нет. Все молчат. Пытаются переварить.

И тут встает один ухарь. Задорный такой, напористый. Из Кембриджского колледжа. Они в первые полторы тысячи по стране не входят. А в мире вообще за шестой тысячей. Простые ребята. Этот, судя по манерам, работает вышибалой и мечтает вырасти до бармена. Крепенький такой, кучерявый и злой, как некормленый.

Встает он и говорит:

– Ну и что?!

Если честно, я растерялся. Я такой вопрос в баре за пивом понимаю, перед дракой понимаю, а в философской дискуссии услышал впервые.

– В каком смысле, – спрашиваю, – «ну и что»?

А его заклинило. Есть такое понятие – «фрустрация». Он бы хотел учиться в Гарвардской школе бизнеса, иметь АйКью сто сорок и отца – владельца большой фирмы. А его шпыняют за тупость, и на лбу у него написано: «лузер». Из таких получаются отмороженные наркоторговцы и коммунисты.

Он повторяет громче и злее:

– Ну и что?!

Я говорю:

– Шестнадцать!

Он спрашивает непонимающе:

– Что – шестнадцать?..

Я и отвечаю:

– А что «ну и что»?

Его лицо искажается от умственного усилия. Потом от злости, что его заставили думать. В аудитории кто-то ржет. И он из этой ужасной своей деформированной рожи по кирпичам выталкивает фразы:

– Ну вот вы это все рассказали. Хорошо. Допустим, это даже так. Ну и что? Что из всего этого?

– Во-первых, – сказал я, – из всех философов мне более всего нравится Протагор, а из всего сделанного Протагором – как он хорошо увязывал дрова, когда работал дровосеком.

Парень наморщил лоб, и при этом у него приоткрылся рот – словно кожи хватало только-только покрыть лицо внатяг. Он думал. И я тоже думал, причем лихорадочно. Спикер не собирался мне помогать. По-моему, я ему не нравился. И он получал удовольствие от ситуации. Свобода слова, а как же. Прочие же откровенно развлекались – философия в этот день была скучная, прямо скажем. Они надеялись понять меня лучше в ходе этой неординарной дискуссии. Когда выкручиваешься после вопроса дурака – всегда переходишь на язык детской энциклопедии. Тогда и докторам философии все понятнее становится.

Куда как быстро соображаешь, чтобы ответить дураку перед толпой. Я раньше-то для себя ведь не думал «ну и что». Ни один ученый не думает: «Ну и что». Ликовать и стричь бабки или раскаиваться он будет потом. А пока у него просто захватывает дух, что он придумывает нечто новое, небывалое, потрясающее, и у него классно получается!

– То есть вы хотели бы от меня услышать, какие могут быть практические последствия и выводы из моей теории? – спросил я. – Что из этого всего может выйти? На что это может повлиять, как это использовать и что это может вообще в жизни изменить – хоть в жизни человечества, хоть в развитии какого-то философского направления. Я правильно вас понял?

– Именно! – надавил он со снисходительным презрением к тупоумному мне, не понявшему его сразу.

– Следствий довольно много, и все они важные, – сказал я. – Первое. Это означает, что человечество не стремится ни к счастью, ни к созиданию, ни к справедливости, ни к знанию, а также ни к гармонии, ни к любви. То есть все перечисленные стремления безусловно существуют. Но они отнюдь не самоцели, не самоценные величины. Это все эпифеномены, сопроводительные явления.

Стремится же человечество – объективно, в силу природы, по устройству Мира, помимо своего сознания – к совершению максимальных действий. То есть: к захвату, переработке и выделению все большего и большего количества энергии окружающего Бытия, окружающего энергоматериального пространства.

Второе – и самое важное для нас. Это означает, что все и любые попытки «улучшить», «усовершенствовать» человека в сторону рациональности поведения, в сторону гармоничного комфорта его существования, так сказать – ошибочны и обречены на провал. Все коммунистические идеологии и теории всех мастей исходят из примитивного антропоцентризма. Они сводят предназначение человека исключительно к его, человеческому, благополучию. Полагая существование человечества во Вселенной излишней и временной случайностью. Вот эту научную и, более того, умственную ограниченность мы должны преодолеть и отбросить.

Третье. Осознание места и роли человечества во Вселенной – позволяет нам осознать сущность прогресса и адекватно к нему относиться. Сущность прогресса не в том, что человечество обязательно достигнет счастья, гармонии и справедливости – но в том, что природопреобразовательная деятельность человечества от начала его существования постоянно нарастает – и конца, границы, предела этому росту принципиально не существует. Это и есть суть прогресса. Это и есть объективная, Вселенская суть существования человечества.

Четвертое. А поскольку психологическая мотивация действий человека основана на неудовлетворенности существующим, что есть исходное и дежурное состояние человека, обуславливающее постоянную переделку мира – то: не будет вам, граждане, гармоничного, вечного и единого социального мироустройства. Социумы будут зарождаться и восходить, падать и гибнуть. Существование утопического государства – то есть социально уравновешенного и соответствующего раз и навсегда определенным потребностям человека – невозможно в принципе. Социальное устройство любого общества было, есть и будет основано на одном базовом уровне: как можно больше потреблять, перерабатывать и производить.

Пятое. Все и любые идеологии и политико-экономические теории являются лишь попытками объяснить с точки зрения сознательной человеческой деятельности, направленной на удовлетворение человеческих же нужд, эту нехитрую истину энергоэволюционизма, изложенную в предыдущем пункте.

Шестое. Смены общественно-экономических формаций вечны – исходя именно из повышения их КПД и общей мощности по части энергопреобразования.

Седьмое. Именно поэтому замена органической, биологической, человеческой цивилизации – цивилизацией машинной, компьютерной, неорганической – логична, естественна и неизбежна: объективна. Искусственные неорганические системы в перспективе производительнее нас, их КПД в перспективе неизмеримо выше нашего, на единицу лично потребляемой энергии они способны производить на порядки больше работы, и в конце концов они будут умнее нас. Прием пределов ни их уму как мощности аналитическо-операционной системы, ни их энергопреобразовательной деятельности – принципиально не существует. Пока они, через создание Нового Большого Взрыва, не перезапустят Вселенную.

Ну, и восьмое. На закуску. Поскольку люди самозамещаются машинами и вытесняются ими. И поскольку мощный психико-мышечный потенциал цивилизованного человека не находит себе применения, не востребован. Человек ищет удовлетворения в искусственных опасностях и трудах: покорение Эвереста, одиночное плавание через океан, прыжки с тарзанкой. Мы стремительно движемся к введению себя в виртуальные миры, где будем испытывать сильные, острые, потребные нам ощущения и напряжения. Вообще при этом ничего не делая в реальности. Такова логика и психология нашего вымирания.

Вот что следует из моей философии и из вашего «Ну и что».

Я посмотрел на лица аудитории и увидел на них, что их подсознанию это все не нравится, и поэтому их сознание не желает это воспринимать.

Не уверен, что и вы хоть теперь понимаете, что философия энергоэволюционизма переворачивает все представление о сущности человеческой истории, о сути социологии и морали, о направленности психологии как мотивационного механизма, о смысле экономики и о смысле существования человечества во Вселенной. Что такое разум и для чего любопытство, почему плачут от счастья и хохочут над комедиями, в чем заключается красота и почему она вообще есть, для чего страдания и комплекс греха… и много чего еще.

…Потом был кофе-брейк, а потом я отправился гулять по улицам и дошел до бара на берегу «Трактир «Адмирал Бенбоу». Кстати, там была драка, и какого-то пьяного выкинули из дверей.

Книга III

Глава 16. Семья Баррет
^{семейная сага}

Сочинение МЕЛВИНА БАРРЕТА, графомана

Том первый

Это книга о том, как Алистер Баррет пришел с Великой Войны. Если точнее, со Второй Мировой. Награжденный боевой ленточкой и похвальной медалью. Он был морским пехотинцем и дрался с японцами на островах. Там были две главы про высадки десантов на Тарава и на Маджуро – сражения, в которых участвовал Алистер. Военные главы изобиловали яркими эпизодами: как перед строем зачитывали приказ об окончании войны, как качало в трюме судна (теснота, карты, фронтовые истории), как ликовала огромная толпа в порту.

Он вернулся домой и для начала устроился на бензоколонку. То ли в Филморе это было, то ли в Ричфилде, в общем где-то в Юте. Возвращение фронтовиков к мирной жизни вообще было сложной перестройкой, особенно у мальчишек: простые решения о жизни и смерти сменились кучей неясных и медленных проблем. И как водится, прошвыриваясь однажды вечерком с приятелем по городку, Алистер познакомился с Брендой. Свидания, мороженое и все такое. Честно говоря, в Филморе особо пешком не разгуляешься, и Алистер купил по своим возможностям «понтиак» 36-го года. И они катались. Ну там запах кожи и бензина, шелест ветра у щеки, вечерние звезды и прочее в этом роде.

А потом они поженились, сняли крошечную квартирку, мечтали о будущем и строили планы. Алистер на паях с приятелем открыл свою автомастерскую. Шел послевоенный бум, страна поднималась, как на дрожжах, дела кругом налаживались.

Когда родилась Шерил, Барреты уже могли взять кредит для первого взноса за дом, и переехали в собственное жилье.

И пошли годы в трудах, мире и счастье. Дочка начала ходить, родился Рой, за ним Стэнли. Мастерская Алистера превратилась в скромную фирму с устойчивой репутацией. Он сменил «плимут» на «додж», они завели золотистого ретривера, хотя сначала мечтали о колли, но они слишком активные.

…Не знаю, имеет ли смысл говорить об их внешности и мелких привычках. Алистер был худой и жилистый, и с годами его костистый подбородок вылезал все дальше вперед. А Бренда походила бы на куклу Барби, если бы дизайнеры соблаговолили придать Барби более скромный вид и не растягивали ее по вертикали, как резиновый столбик. Ну, а дети росли, шалили не больше обычного, учились не хуже других и в свой срок болели чем положено. Шерил как старшая сестра заботливо снисходила до братьев, а Стэнли часто оспаривал у Роя право мужского первородства.

Там еще было написано, что «семья Баррет росла и поднималась вместе со страной, но вернее сказать (или это надо понять, не помню точно), что Америка и росла тем, что росла их семья».

Еще там фигурировал чудаковатый проповедник местной церкви, который иногда отвлекался в проповедях на сомнительные примеры, небиблейские, как бы это передать, не христианского происхождения, и проповедник им часто повторял, что то, что хорошо для улья, хорошо и для пчелы. А иногда наоборот: что хорошо для пчелы, должно быть хорошо для улья. Когда Рой поступит в колледж, он узнает, что это фраза древнегреческого философа Платона. Ни разу не христианина, язычника.

Том второй

На самом деле, это из нашего времени далекие пятидесятые годы ХХ века выглядят раем, счастливым до неправдоподобия. А в жизни все было прозаичнее, так сказать: хлопот и тревог хватало. Причем не только личных, но и мирового масштаба, а любая семья своими переживаниями и судьбами отзывается в резонанс событиям мира и страны.

В пятьдесят втором Рой заболел полиомиелитом, та известная эпидемия. Его пришлось положить в госпиталь в Прово, и почти месяц он пролежал в «железном легком». К счастью, мальчик выздоровел и восстановился полностью, но конечно это были тяжелые переживания. Когда они ездили его навещать, и видели в палате этот инкубатор, металлический контейнер, из которого торчали пять детских головок, а Рой лежал в нижнем ряду, справа, на уровне колен, места наверху не было, когда его клали, да какая разница, но все-таки на высоте груди как-то лучше быть, они ж головками своими крутили осторожно в стороны на своих этих полочках-подставках подголовных, дети быстро ко всему привыкают, и глотать жидкую пищу через трубочку, причем обязательно на выдохе, чтоб в трахею брызги не вдохнуть, и Бренда каждый раз говорила, что ему уже лучше, но доктор просил еще потерпеть, а плакала она уже в машине на обратном пути.

Обстановка вообще была беспокойная. В Госдепе окопались две сотни коммунистов, Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности находила все новых агентов Сталина, газеты писали о тысячах уволенных с работы. Коммунистом оказался Пит Сигер, его заставили распустить свою группу “The Weavers”, потом чуть не посадили, а у Барретов были его пластинки, он им нравился. Чарли Чаплину запретили въезд в Америку, он оказался не американцем, вот кто бы мог подумать, тоже красный. Да что говорить, в «Солт Лейк Трибун» с шумом уволили Филипа Лоусона, передавали, что свои статьи в поддержку профсоюзов он писал по заданию Компартии США, все руководство которой уже посадили. Стенли Крейг, он работал у них в мастерской, рассказывал, что в школе учился вместе с братом Лоусона, и совершенно был нормальный парень.

МакКарти был прав насчет запрета компартии, конечно. Супруги Розенберг, которых посадили на электрический стул, передали Советам секрет Атомной Бомбы, все чертежи, шпионская сеть коммунистов. Тогда и началась эта вибрация насчет атомной войны, и всех агитировали покупать бомбоубежища или строить самим. Они с Брендой по вечерам листали эту брошюрку «Заройся вглубь» – их много где раздавали: как вырыть и оборудовать семейное убежище у себя на заднем дворе, с перечнем материалов и чертежами. Можно было купить готовое, но самое дешевое стоило под три тысячи, тут подумаешь. Некоторые покупали. А по телевизору показали фильм «Лечь и прикрыться», эту десятиминутку гражданской обороны регулярно крутили в кинотеатрах перед сеансом и в школах. Но потом все стали говорить, что убежище не убежище, а если начнется – все равно эти подвальчики не спасут. И одновременно успокаивали, что общественных убежищ достаточно, чтобы укрыть две трети населения всей страны.

Но все это напоминало драмы в театре теней, на фоне которых проходит твоя собственная жизнь – может, состоящая из житейских мелочей, зато реальная. Стэнли с малолетства был забиякой, а когда пошел в школу, дрался чуть не каждый день, приходилось как-то улаживать дела с родителями; в конце концов они пригласили в субботу на барбекю Ларри Мортона и попросили обязательно быть в его полицейской форме. Ларри продолжительно посмотрел на Стэнли, отвернулся, сунул в рот кусок мяса и как бы между прочим спросил у Алистера, жуя, приходилось ли уже мальчику жить не дома и без родителей. Стэнли побледнел. Ему было семь лет. Вечером в спальне Бренда устроила сцену и отправила Алистера спать вниз на диван.

Не то чтобы Стэнли резко изменился, но все-таки, пожалуй, изменился. А Бренда приревновала мужа к официантке из кафе, и год, наверно, прошел в мелких скандалах. В результате Алистер заподозрил, что это неспроста, и стал перебирать в уме знакомых: что-то она хорошо выглядела и как-то старалась не смотреть в глаза, казалось ему.

А Шерил пошел пятнадцатый год, появились мальчики, один постарше иногда привозил ее домой на… (тут пришлось вспоминать и рыться в обрывках каталогов, какой это шел год – и какой автомобиль мог быть моден и слишком дорог для тинейджера в то время) – то есть возникал мотив грядущего удачного замужества.

…Нет, жизнь была не сахар: еле удавалось расплачиваться по кредитам, Алистер дважды неожиданно заставал дома какого-то там члена попечительского совета, ревновал Бренду и однажды, выпив, поставил жене синяк; Бренда, в свою очередь, рисовала себе разнузданные картины тайных разгулов Алистера в деловых поездках; то есть супруги были неравнодушны друг к другу, а нервы не становились крепче с годами.

А выбор колледжей для детей, а деньги, деньги, а здоровье, которое начинает давать сбои…

…Много лет спустя одинокий старик Мелвин Баррет, младший сын Стэнли, вспоминая ежегодные визиты в дом деда, обнаружит в памяти и уже не забудет рассказ Рэя Брэдбери (а на самом деле Роберта Шекли) о человеке, который мечтал накопить денег на сеанс настоящего, максимального счастья: его можно было получить в салоне одного владельца уникальной установки. Но сеанс был очень дорог, и скопленные было деньги уходили то на колледж для сына, то на доктора для жены, то на ремонт дома или новую машину взамен изношенной – так вечно настоящее счастье и откладывалось, и не удавалось стареющему обычному человеку испытать хоть раз в жизни это волшебное чувство, о котором мечтает каждый. …А потом сеанс окончился, владелец установки отсоединил проводки от его головы и запястий, помог выбраться из кресла, и посетитель отдал ему гонорар: упаковку галет и две банки мясных консервов. И пошел, пробираясь между обугленных после атомной бомбардировки руин, к землянке, где жила его семья.

Еще Мелвин Баррет любил перечитывать все четыре романа Томаса Вулфа, которые у него были, и размышлять о связи всего на свете. И размышляя о том, как ухудшились отношения постаревших Барретов, когда дети разъехались из дома, а старый Алистер охромел от последствий военной раны и впал в раздражительность, он задумался о печальном конце его жизни, боли и увечье, о том, какого черта вообще должна была произойти эта война, и почему все вышло как вышло, и о своих дальних предках из английских квакеров, и об упадке Британской Империи – и оказался мыслями в том знаменательном дне 14 августа 1941 года, когда на борту британского линкора «Принц Уэльский» сэр Уинстон Черчилль, герцог Мальборо, премьер-министр правительства Его Величества Георга VI, поставил свою подпись рядом с подписью Президента Соединенных Штатов Америки Франклином Делано Рузвельтом на листе с крупной надписью по верху: «АТЛАНТИЧЕСКАЯ ХАРТИЯ».

ГИБЕЛЬ БРИТАНИИ

роман // трагедия // хроника

_{Сочинение МЕЛВИНА БАРРЕТА}

Пролог. Англия и война

С тех пор, как первый король Англии Альфред Великий воевал с викингами и разделил страну между данами и англосаксами, военная напряженность между Островом и материком не прекращалась, периодически слабея и вновь вспыхивая войнами. Вильгельм Нормандский – это завоевание Англии; Аквитания как приданое Элеоноры Генриху Плантагенету – это присоединение Англией огромной территории материка; Столетняя Война – это изгнание Англии с материка. Но со времен великой Елизаветы экспансия Англии обратилась на бескрайние моря и земли всех сторон света, и обросшая колониями Великобритания превратилась в величайшую империю планеты.

Во внешней политике Великобритании навсегда воцарилась «доктрина европейского равновесия». Поскольку Остров мал и сухопутная британская армия невелика – военная мощь европейских держав должна нейтрализовываться во внутриматериковых противостояниях и войнах. Проще говоря: натравливай друг на друга потенциальных врагов, чтобы они существовали в латентном конфликтном состоянии – и не смогли обратить свою мощь на тебя: ни по отдельности, ни тем более вместе.

В Тридцатилетней войне Англия не столько помогала материковым протестантам против католических держав, сколько просчитывала свою выгоду от взаимного ослабления сторон и сосредоточивала усилия на разгроме Испании, своего извечного и главного соперника в захватах колоний и рынков, в мировом влиянии. Не успела кончиться эта война – Англия заключила договор со вчерашним врагом, католической Францией, и трижды развязывала войны с протестантской Голландией, флот которой и торговый оборот в разы превосходил английские.

В Семилетней войне, воюя с Францией за американские и азиатские колонии, Англия финансировала и вооружала Пруссию, поощряя и натравливая ее на Францию (и одновременно страхуя принадлежавший Англии Ганновер от захвата). В результате этой «самой первой мировой войны» (по выражению Черчилля) все участники вышли из нее истощенными, Англии же никто уже угрожать не мог: она завладела всеми спорными колониями Франции (в Америке и Азии) и Испании.

И в бытность короля Георга III и его премьер-министра Уильяма Питта-Старшего Великобритания стала Номером Первым – ведущей мировой державой.

С 1792 по 1815 гг. Великобритания неустанно организовывала, финансировала и возглавляла войны всех семи европейских антифранцузских коалиций, пока не добилась ликвидации республиканского, а затем наполеоновского режима: угроза объединения и усиления Европы была устранена.

Объединенная Бисмарком Германия после 1870 года стремительно превратилась в передовую страну мира. Германские наука, техника, производство, образование, социальное обеспечение – опережали прочие страны. Английские товары качественно и морально проигрывали немецким, производительность труда уступала немецкой; Германия захватывала рынки. Франция к рубежу ХХ века стала мировой столицей искусств, мод и либерализма. Россия проснулась от спячки и в бешеном темпе строила железные дороги, заводы, фабрики (беря огромные кредиты у Франции); расширяя экспансию в Азии, Россия стала серьезно угрожать британским интересам в Китае, приближалась к Индии.