Текст книги "Энергоэволюционизм"

– Что главное в жизни? – спросил Звягин у Гриши, глядя как весенний ливень полощет крыши «скорых», выстроившихся под окнами станции.

– Чистая совесть, – безапелляционно ответил фельдшер. – И любимая работа.

– Да. Молодец. Но я имел в виду другое: без чего человек никак не может обойтись? Что ему в самую первую очередь необходимо?

– Воздух. Вода. Пища.

– Тогда почему люди иногда отказывались от всего этого – отказывались от самой жизни во имя каких-то высших соображений?

– Что вы меня путаете, Леонид Борисович, – Гриша отложил бутерброд. – Чтобы жил организм, ему необходимо дышать и питаться. Но человек жив не хлебом единым, он тем и отличается от животных, что способен жертвовать собой – во имя истины, или прогресса, или спасения чужой жизни.

– Животные и птицы тоже жертвуют собой ради спасения потомства.

– Это инстинкт продолжения рода! – Гриша решительно укусил бутерброд с той стороны, где колбаса была толще.

– А собака жертвует собой ради хозяина.

– Из любви. Хозяин для нее – высшее существо, важнее ее самой.

– А почему кошка любит валерьянку? Она ведь без нее отлично обойдется?

– Валерьянка для нее – наркотик, доставляет наслаждение. К чему вы гнете?

Звягин сел на подоконник, покачал ногой. Посвистел.

– А вот к чему. Ставился такой знаменитый опыт на крысах. Им вживляли электрод в участок мозга, ведающий наслаждением, и учили вызывать наслаждение, нажимая педальку, замыкающую электрическую цепь. Результат? Крыса прекращала есть и пить, беспрерывно нажимая педальку, и испытывала непрекращающееся наслаждение. Пока вскоре не умирала от нервного истощения и голода. Ясно?

– Не совсем… – сознался Гриша. – Вам чаю налить, или будете наслаждаться так?..

– Налей. Нет, разбавлять не надо. Хочешь еще один опыт? Добровольцев помещали в темную звукоизолированную камеру, пристегивали к эластичным гамакам, на руки надевали специальные перчатки. У людей как бы выключались зрение, слух, осязание, обоняние, исчезало ощущение тяжести тела. Через считанные часы появлялись первые симптомы сумасшествия: нервная система расстраивалась, не могла жить нормально без достаточного количества ощущений…

– Ага! – сметливый Гриша поднял палец. – Вы хотите сказать, что они жили, но не ощущали жизни? А без ощущения жизни не могли жить?

– Ты начал улавливать. А как тебе понравится старинный и жестокий цирковой фокус: гипнотизер прикладывает к руке загипнотизированного линейку и внушает, что это раскаленное железо. И тот с криком отдергивает руку.

– Гипноз.

– Но на руке появляется ожог!!

Гриша поскреб лохматую голову:

– Известно, что внушаемому человеку можно внушить почти любую болезнь, и у него появятся ее симптомы… Но чтоб настолько…

Неизвестно, чем продолжил бы Звягин свою неожиданную лекцию, если б их не прервал вызов на очередной автослучай. После него их тут же отправили на падение с высоты, и к овладевшей им идее Звягин вернулся только вечером следующего дня, уже дома, отоспавшись и приведя себя в порядок.

Усадив жену на диван, он торжественно встал на середину ковра и раскрыл эпилог «Войны и мира»:

– «В ее жизни не видно было никакой внешней цели, а очевидна была только потребность упражнять свои различные склонности и способности. Ей надо было покушать, поспать, подумать, поговорить, поплакать, поработать, посердиться и т. д. только потому, что у ней был желудок, был мозг, были мускулы, нервы и печень. Она говорила только потому, что ей физически надо было поработать легкими и языком».

– Ну и что? – не поняла жена.

– А то, что основа всех действий человека – инстинкт жизни. Непонятно? Объясняю.

Что такое жизнь человека? Действия. Есть, пить, работать.

Чем вызываются действия? Потребностями. Хочется. Надо.

Почему существуют желания и потребности? Потому, что существует сам человек. Желудку нужна пища, легким – воздух, мышцам – физическая нагрузка.

А кто в организме управляет всем? Центральная нервная система.

Что необходимо центральной нервной системе? Ощущения, напряжения, нагрузки. Голод – и насыщение, жажда – и ее удовлетворение, утомление – и отдых. А также свет и тьма, холод и тепло, движение и покой.

Значит, что такое для человека его жизнь, если смотреть в самую основу? Сумма всех ощущений.

Что человеку безусловно надо? Жить. То есть чувствовать. Чем больше он за жизнь всего перечувствовал – тем больше, тем полнее прожил.

– Но ведь можно много чувствовать, и ничего не делать, – возразила жена.

– А можно много делать, но мало чувствовать, – добавила дочка, наматывая на палец алую ленточку.

– Верно. Я думаю, что Лермонтов за свои двадцать семь лет прожил более полную и богатую жизнь, чем пастух в горах – за сто двадцать. Один терзался мыслью и страстью, а другой хранил размеренный покой. В короткую жизнь одного как бы вместилось столько же чувств, сколько в долгую жизнь другого.

– Я не о том, – жена взяла из его опущенных рук книгу и аккуратно поставила на место. – Бывает чувствительный мечтатель-бездельник, и бывает бесчувственный делец, робот. У одного богатая внутренняя жизнь при полном безделье, а у другого богатая внешними событиями жизнь при полной внутренней бедности. Кто из них больше прожил?

– Это крайние исключения. А правило таково, что жажда ощущений толкает человека к действию. Авантюристы обуреваемы страстями. Инфаркт – профессиональная болезнь и гангстеров, и поэтов. И те и другие делают много, только каждый по-разному.

Звягин вырвал лист из большого блокнота и нарисовал график.

– Наглядно? – спросил он. – Чем шире размахи этой линии, чем чаще зубцы, чем больше общая длина – тем больше прожил человек, полнее, богаче. А другой и дольше протянет, да чувствовал-то еле-еле, хилая душа. Разве у такого жизнь? Ни горя, ни радости.

– Ты хочешь сказать, что горе тоже необходимо? – подняла брови жена.

– Обязательно. Вверху – положительные эмоции, внизу – отрицательные. И то и другое – жизнь; и то и другое необходимо испытать нервной системе.

– То есть наверху у тебя как бы счастье, а внизу – страдание?

– Да.

– И по-твоему, нервная система человека сама стремится к страданию? – недоверчиво уточнила жена, глядя на график.

– А по-твоему, только к счастью?

– Ну, в общем, да. Где же ты видел того, кто по доброй воле хочет испытать горе?

– Везде видел. Иначе почему на свете столько людей, которые вроде бы имеют все, что надо для счастья, – а они несчастливы?

– Но ведь они не хотят быть несчастливыми!

– Э. Думают, что не хотят, а на самом деле хотят.

– Как это?

– Очень просто. Есть сознательные стремления, а есть подсознательные. Сознательно человек рисует себе картину счастья и стремится к нему. А подсознательно стремится к страданию. Потому что нервной системе надо испытать все. Жизнь из горя и счастья пополам, как давно замечено, гораздо полнее, чем сплошное благоденствие. Человек всегда найдет повод для страдания.

Звягин свернул рисунок в трубку и получил подобие цилиндра.

– О, – удовлетворенно сказал он. – Теперь полная наглядность.

– Наглядность чего? – не поняла дочка, силясь постичь новую игру неугомонного папы.

– Того, что от большого счастья до большого горя один шаг: они соседствуют близ границы – видишь, как близко?

Он скрепил цилиндр канцелярскими скрепками, открыл «Обществоведение» на законах диалектики, со вкусом перечитал. Окинул гордым взором творение рук своих и без ложной скромности изрек:

– Гениально. Ну разве я не гигант?

Потянулся с хрустом, посвистал «Турецкий марш» и прыгнул к телефону.

Встреча с Матвеем произошла под портиком Пушкинского театра.

– Вы гигант, – с небрежным недоверием сказал Матвей, выслушав его рассуждения. – И при помощи этой бумажки вы намерены раскрыть мне глаза на устройство мира?..

– Почему бы и нет, раз ты сам не понимаешь.

– Зачем вы меня вообще нашли?

– Заинтересовался забавным вопросом, который ты задал в начале нашего знакомства.

Принаряженная толпа стягивалась к спектаклю: восьмой час. Поглядывали на пару: подтянутый, тщательно одетый мужчина, добродушно посмеивающийся, и интеллектуального облика юноша – бородка, очечки, скептическая гримаса.

– И теперь вы готовы мне на этот вопрос ответить? Здесь и сейчас?

– Ага. Чтобы понять все в жизни, надо лишь усвоить две старые истины.

Первая. Любое явление, продолжаясь, в конце концов переходит в свою противоположность. Видишь – как бы перелезает на моем цилиндре через границу, из положительной половины в отрицательную. Например. Ты помогаешь человеку. Это хорошо. Но если ты будешь помогать ему все больше и больше, непрерывно и во всем, то погубишь его – превратишь в несамостоятельного иждивенца, паразита, живущего твоим трудом и твоей волей; это плохо.

Вторая. Любое явление имеет свою противоположность. Где бы ты ни наметил точку на одной половине цилиндра – ей соответствует такая же точка на другой половине. Например. У листа бумаги всегда две стороны – одна сторона без другой не существует. У магнита всегда два полюса, магнит с одним полюсом невозможен. Где есть верх – там есть и низ. И так далее.

Усвоил ли?

– Азы диалектики, – фыркнул Матвей.

– Верно, – любезно согласился Звягин. – Но от того, что это – азы, лучше они людьми не понимаются. К сожалению.

Они вышли на Садовую и мимо ограды Суворовского училища двинулись в сторону Сенной. Нить беседы раскручивалась. Роль ехидного экзаменатора была Матвею по вкусу.

– Что такое счастье?

– Только не богатство, не почести, не какие-то условия жизни. Ведь в одинаковых условиях один может быть счастлив, а другой – несчастен. Счастье – это не то, что человек имеет, а то, что он при этом испытывает. Счастье – это сильнейшее приятное ощущение.

– Тогда счастье и наслаждение – одно и то же?

– Да.

– Это примитивно и пошло.

– Нет. Человек испытывает наслаждение от достижения трудной цели, от сознания своей победы, от совершенного открытия. От красоты природы. От людской благодарности и признания. От своей значительности. От свободы.

– А как быть счастливым? Как испытывать это наслаждение?

– Ходить по путям сердца своего. Ничего не бояться. Быть храбрым и честным. Не жертвовать своими убеждениями, не поджимать хвост. Самое главное умение – это умение радоваться жизни.

– А если не получается?

– Меняй характер. Займись спортом – это дает радость от своей силы, от своего тела: в здоровом теле – здоровый дух. Старайся постоянно обращать внимание на хорошие стороны жизни. Научись принимать жизнь как подарок природы.

И еще – умей хотеть. Умей добиваться желаемого. Умей заставить себя делать то, что решил, даже когда желание и силы иссякают.

– Если это так просто – все давно были бы счастливы.

– Нет. Взгляни еще раз на мой рисуночек, на цилиндр. Кто хочет счастья – не должен бояться горя. Умение радоваться неотделимо от умения страдать. Потому что в основе того и другого лежит способность остро чувствовать. Привычка снижает чувство. И счастье приедается. Необходимо разнообразие. Нервная система, стремясь к свежести и остроте чувств, всегда переходит от положительных ощущений к отрицательным и обратно.

– А вот Томас Карлейль сказал, что высшее счастье – это самопожертвование.

– Правильно сказал. Ощущения связаны с действиями и побуждают к действиям. Высшее ощущение связано с высшим действием, а самое большое, что может произойти с человеком – это переход последней черты, это смерть. Пожертвовать самой жизнью во имя того, что любишь и во что веришь, – для этого нужно испытывать чувство огромной, всепобеждающей силы – сильнее инстинкта жизни! Испытать такое способен не каждый.

– Почему в хороших книгах обычно несчастливые концы?

– Потому что их герои обычно – сильные люди, которыми владеют сильные чувства. Они так стремятся к счастью, что в конце концов заходят слишком далеко, пересекают границу – и оказываются в горе. Чтобы познать предел счастья – надо перейти этот предел, и тогда познаешь предел горя. Но это – полная, настоящая, предельно насыщенная жизнь. Жизнь Ромео и Джульетты.

(Ты ведь слышал, что от большого счастья люди могут плакать, а от большого горя – смеяться в истерике? Что от большого счастья, так же как от большого горя, люди иногда умирают, – сердце, видишь ли, не выдерживает такой нервной нагрузки.

Посмотри на мой цилиндр – на границе противоположности сходятся и переходят одна в другую.)

– А почему сильный герой иногда кончает с собой? Почему застрелился Хемингуэй?

– Есть два уровня ответа.

Уровень первый. Человек кончает с собой, потому что устал от жизни, не может перенести страданий, смириться с крахом, не желает конца в одряхлении, измучен депрессией.

Уровень второй. Хемингуэй был сильной, активной личностью, с авантюристическими задатками: охотник, боксер, солдат, писатель, мужчина. Ему были необходимы сильные ощущения, которые он и получал от своих действий.

И вот телесно он стар и немощен. Не может писать, любить, драться, путешествовать. А душе, то бишь нервной системе, необходимы сильные ощущения! То есть сильные, крупные поступки! И та самая страсть к ощущению жизни, которая владела им всегда, толкает его на последний, страшный, предельный поступок – зарядить любимое ружье и спустить курки.

– Ладно, это – немощная старость. А в расцвете сил? А Маяковский?

– Как пел Высоцкий, «на цифре тридцать семь с меня в момент слетает хмель»… Страшный возраст. Дуэль Пушкина, болезнь Байрона, конец многих – ведь всего этого, казалось бы, легко можно было избежать. Таланты будто нарочно лезли на рожон – или просто хватались за веревку и пистолет! Почему?..

Талант – это тот, кто совершает что-то крупное, новое. Кто изменяет действительность – будь то в искусстве, науке или политике. То есть человек большой жизненной энергии – взломать рамки привычного и шагнуть дальше слабому не по плечу.

Тридцать семь – как бы вершина жизни, пик духовных сил, переломная точка, здесь кончается взлет и начинается спуск: физические силы уменьшаются. Представляешь, как гоночный автомобиль на скорости не вписывается в вираж и вылетает с трека? Вот так избыток могучей жизненной энергии на главном, вершинном повороте вышвыривает гения из жизни. Тот самый избыток энергии, который вознес его к высочайшему пределу – переносит его через этот предел, через роковую черту, прочь из мира.

(На моем цилиндре – он пересекает границу, и максимум энергии сливается с ее минимумом, с пустотой, со смертью.)

А болезнь, оружие или катастрофы – детали тут неважны…

– Откуда у вас, интересно, столь мудрые суждения? – осведомился Матвей.

– Дорогой друг, – отечески сказал Звягин. – Протрубишь пятнадцать лет по глухим гарнизонам – тут мно-огое, знаешь, передумаешь, пока ветерок в степи свищет. Много разных мыслей придет в голову.

Под яркими фонарями Театральной площади народ тек из подъездов Мариинки с «Лебединого озера». Расторопная лотошница совала мороженое в протянутые руки.

– Вот тебе сахарная трубочка – подсластить горечь знаний, – угостил Звягин подопечного. – На сегодня хватит – мне завтра дежурить. А вон и трамвай.

С площадки махнул рукой. Отражения трамвайных окон вопросительно дрожали в очечках Матвея.

Дома дочка терпеливо выждала, пока Звягин, обронив пару слов о своем времяпрепровождении («Прочищал мозги одному оболтусу, которого мы месяц назад из Крюкова канала выловили»), примет душ и плюхнется на диван, кинув в стакан молока оранжевую соломинку.

– Зачем ты этим оболтусом занялся? – запустила она первый вопрос.

– Чтоб он не стал никчемушником.

– А что такое никчемушник?

– Человек, который вместо того, чтобы толком работать, иметь семью и жить нормальной жизнью, мучится над всякими умными вопросами, мечется в сомнениях, всем неудовлетворен, не знает, что к чему в жизни – и в результате жизнь его проходит бесплодно и зазря.

– А если ты ему все объяснишь? Он изменится?..

Звягин хлюпнул молоком, к негодованию жены, и покачал ногой в красной остроносой домашней туфле:

– Надеюсь. Осознает, как устроен мир. И займется чем-нибудь полезным и продуктивным.

– Твоему самомнению нет границ, – сообщила жена из спальни, протирая лицо на ночь лосьоном.

– Ты всегда умела тонко польстить. Гони наследницу спать, у нее завтра, помнится, контрольная по математике.

– Командовать удается лучше тебе. И почисти мне, пожалуйста, коричневые сапоги.

– Слушаюсь, мэм-сагиб!

Когда человек всецело увлекается какой-то проблемой – он вдруг начинает сталкиваться с ее проявлениями на каждом шагу. Днем на станции «скорой» в руках у Джахадзе оказались хемингуэевские «Острова в океане», и он с восторгом довел до сведения окружающих следующую выдержку:

– «Томас Хадсон лежал в темноте и думал, почему все так называемые хорошие люди непереносимо скучны, а люди по-настоящему хорошие и интересные умудряются в конце концов испортить жизнь и себе, и всем ближним». А?! – Откинулся на спинку стула, обведя слушателей блестящими черными глазами.

Возникла небольшая дискуссия.

– «Правильный» человек следует прописной морали. Он вяловат, банален, не способен на оригинальные мысли и поступки. Вот вроде и хороший человек – а не тянет к нему, – выразил свое коллективное мнение прекрасный пол.

– Хорошим и интересным людям вообще туго живется. Жизнь такая, – сказал Гриша.

– Молодец Хемингуэй, – раскрыл рот молчавший доселе Звягин. – Ведь не знал, почему, но вопрос поставил верно.

Народ развеселился.

– У вас, как всегда, готово решение любого вопроса, Леонид Борисович?

– Любого не любого… «По-настоящему хороший и интересный человек» полон жизни и жаден до жизни. Скука, однообразие, бездействие претят ему. Ему всегда необходимы действия и перемены. Он ищет добра от добра, как говорится. И в этом поиске, в этой жажде жизни как бы пересекает грань счастья и благополучия – и ввергает в горе и себя, и близких, с которыми связана его судьба.

– А проще вы можете?

– Могу. Слишком хорошо – тоже не очень хорошо. Во всем нужна мера. Поэтому сплошь и рядом хороший человек совершает хорошие поступки с плохими последствиями. Пожалеет подлеца, возьмет на себя чужую вину, уступит очередь на квартиру слезливому вымогателю, – в ущерб себе и другим хорошим людям.

Вынужденное безделье привыкших к занятости людей располагает пофилософствовать. Речь завели об «Идиоте» Достоевского. Врачи, в отличие от филологов, предпочитают судить о литературном произведении с точки зрения здравой практичности. Сошлись на том, что князь Мышкин был именно слишком хорош, прямо святой, – и в результате своих действий разрушил жизнь и свою, и тех, кому желал добра. Добрые дела фанатика имеют злые результаты.

Звягин цвел: размышлять о вечных проблемах оказалось занятием более увлекательным, нежели он предполагал. Выступать в качестве наставника-мыслителя было лестно. Ощущая свою власть, он играл с Матвеем, как снисходительный кот с нахальным мышонком. Его зеленые глаза щурились, в голос прокрадывались мурлыкающие ноты. Подкованные каблуки отмеряли по гранитным набережным ритм мысли, как метроном.

– О добре и зле, – Матвей упрятывал едкий изгиб губ в пушистую бородку. – Что сильнее? Что победит?

– Добро и зло – как две стороны листа бумаги, как два полюса магнита; их не существует по отдельности, они всегда вместе. Как ум и глупость, как сила и слабость: мы сравниваем силу со слабостью и только так узнаем, что она сила. Как ты узнаешь, что я делаю тебе добро? Мысленно сравнишь с тем, что я был волен совершить противоположный поступок, и тебе было бы плохо. Смотри: старшина кормит солдат. Добро это? Нет. Это его обязанность, его служба: не накормит – накажут. А вот ты голодаешь, и незнакомый человек тебя взял да накормил. А другой обругал и камнем кинул. Появились добро и зло: одно сравнивается с другим, подразумевает возможность другого. Добра нет самого по себе, оно добро относительно зла. Если исчезнет зло, то добро не с чем будет сравнивать, слово «добро» потеряет смысл и исчезнет: если ты сожжешь одну сторону листа бумаги, исчезнет и другая сторона – сгорит весь лист. Добро и зло – парное понятие, как верх и низ. Поэтому одно никогда не победит другое, они будут вечно.

– А при столкновении в жизни какой человек победит – добрый или злой? Хороший или плохой?

– Плохой, – без колебаний признал Звягин. – В борьбе всегда победит кто? Сильный. Вот два человека равной силы – физической, ума, связей. Один – плохой: он способен и на плохие поступки, и на хорошие. Другой – хороший: он не способен на плохие поступки! Получается, что плохой как бы в два раза сильнее, вооруженнее хорошего.

Когда мореплаватель Джеймс Кук оставил полинезийцам пару свиней для разведения, он подарил их не самому доброму, или дружелюбному, или трудолюбивому, а самому воинственному и сильному из туземных царьков: у него никто не сумеет отобрать, у него стадо размножится и со временем достанется всем.

– Получается, что доброта – это слабость? Что такое доброта?

– Доброта – это способность человека принимать чужие интересы и нужды как свои собственные, и действовать во имя интересов другого. Действительно, доброта оборачивается житейской слабостью: она не в силах ломать чужое сопротивление, не в силах противостоять слезам, мольбе, умелому вымогательству, не в силах причинять боль.

А жизнь – это борьба… Совершить что-то – значит изменить что-то в мире. Для этого надо преодолеть сопротивление старого, того, что уже есть. Сопротивление окружающих, обывателей, отсталых начальников, устаревших взглядов. Причинить им неудобство, порой и страдание. Поэтому сила связана с жестокостью… Колесо прогресса многим отдавливает ноги. Кто хочет действовать – должен быть готов к тому, что это не всем понравится.

– Но если человек, плюющий на мораль, сильнее того, кто придерживается морали, если без морали легче и вернее добиться своего, – зачем тогда и почему существует мораль?

– В мире есть две истины. Истина того, у кого в нужный момент окажется меч в руке – и истина того, кто не дрогнув встречает этот меч с открытыми глазами и гордо поднятой головой. Кто из них победитель? Первый. Кто победим? Второй.

Практический расчет – это путь к победе. Мораль – это путь к непобедимости.

Силу можно победить большей силой. Мораль нельзя победить ничем. Чем сильнее сила, тем непобедимее мораль, противостоящая ей: она словно отражение этой силы в зеркале.

По порядку.

Что такое мораль? Мораль – это идеал поведения.

А идеал всегда отличается от реальности. На то он и идеал. К нему можно стремиться, но нельзя достичь, как нельзя достичь горизонта. Идеал – это всегда улучшение, как бы ни было хорошо положение вещей в действительности.

Почему существует мораль?

Первое. Любое понятие имеет свою противоположность. Как есть верх и низ, лево и право, тепло и холод, так есть действительность – и мечта, реальность – и идеал, практический расчет – и мораль. Мораль – это именно противоположность голому практическому расчету, как бы его обратная сторона: они противоположны – и неразрывны. Жизнь невозможна без практического расчета: необходимо питаться, одеваться, выживать. А коли существует практический расчет, обязательно существует и его противоположность – мораль. Как две стороны листа, как два полюса магнита.

Второе. Человек хочет жить. Это значит – хочет действовать. Это значит – что-то изменять в мире. Поэтому он никогда не может удовлетвориться действительностью, стремясь к дальнейшему, стремясь к большему, к лучшему. Покуда человечество живет – оно имеет будущее, имеет перспективу, имеет идеал. В том числе идеал поведения.

М-да – с древних времен мораль практически не изменилась, а люди не стали лучше… Но это естественно. Законы природы неизменны: побеждает сильный и умелый. Средства житейского успеха всегда те же: расчет, жестокость, эгоизм, коварство. Поэтому неизменной остается и их противоположность – мораль: благородство, честность, доброта. Может практический расчет победить мораль в житейских делах? Конечно. Может уничтожить мораль? Никогда. Как нельзя уничтожить свое отражение в зеркале, как нельзя уничтожить одну сторону листа, сохранив при этом другую.

Зачем существует мораль? Зачем нужна?

Первый ответ прост: чтобы люди не грызлись, как волки. Она отчасти сдерживает. Обеспечивает обществу какой-то покой, комфорт, возможность спокойного созидания, развития. То есть, ограничивая практическую выгоду отдельных людей, приносит практическую пользу обществу в целом.

Второй ответ чуть-чуть сложней. Жить – значит ощущать (мы говорили). Чем сильнее ощущение – тем полнее жизнь. Раздираться противоречием – сильное ощущение: человек хотел бы и преуспеть житейски, и быть на высоте морали. Мораль нужна, чтобы было это противоречие, это сильное ощущение, необходимое живому человеку.

Полнота жизни – это значит испытывать и счастье, и горе. Соблюдая мораль, человек может проиграть житейски. А любой ценой добиваясь выгоды – он то и дело попирает мораль, что влечет презрение окружающих и муки совести. Выигрывая в одном – он проигрывает в другом. Победа и поражение стучатся к нему в дверь бок о бок. И радуясь тому, чем обладает, человек печалится о том, что упустил. Мораль нужна, чтобы испытывать зло, – чтобы жить полной жизнью.

– Категорический императив старика Канта: хотя все практические доводы велят поступать плохо, поступать надо все-таки хорошо… По-вашему, это просто оттого, что мораль и практическая выгода – противоположности?..

– В каком-то смысле. Я тебе это объяснил, как умел.

– Как говорил Эмерсон: «Если тебе нужно что-то, человек, то возьми это, и заплати положенную цену», – задумчиво произнес Матвей, глядя, как старушка кидает куски булки уткам, плавающим в Лебяжьей канавке.

Звягин, впервые слыша имя Эмерсона, кивнул неопределенно. Его собеседник, испытующе косясь, снял очечки, неторопливо протер носовым платком:

– А вообще в философии вы напоминаете мне помесь динозавра с головорезом, – без намека на почтение отвесил он. – Потрясающая комбинация из примитивности и напора!

– В жизни ты напоминаешь мне комбинацию из паралича и чесотки, – в тон ответил Звягин. – Помесь манной каши с волчком.

– Вы учились остроумию в казарме?

– Нет, в медицинском институте. В армии я учился делать свое дело – в любых условиях и без сопливых размышлений.

– Ваше дело – гипсовать переломы и вправлять вывихи?

– Иногда приходится вправлять и мозги. В чем ты имеешь возможность убедиться на собственном примере.

– Ваши лекции способны свести с ума профессора философии!

– А то у них нет иных поводов для сумасшествия. Никогда еще не слышал о профессоре философии, сошедшем с ума после беседы с врачом. Обычно они это делают до беседы.

– Их счастье, что они вас не знают.

– Возможно. Просто они, наверное, редко падают ночью в воду, – предположил Звягин. – Зачем вы свалились в Крюков канал, профессор?

Матвей подумал, обидеться или нет. Обижаться было невыгодно – разговор хотелось бы продолжить (да и взять реванш в пикировке). В молчании они приблизились к воротам Летнего сада, двинулись по пустоватой вечерней аллее меж белеющих статуй.

– «Фельдфебеля в Вольтеры дам…» – проворчал он с интонацией, которую можно было счесть примирительной.

– Какие еще есть претензии у студента к фельдфебелю? – выдержав паузу, откликнулся Звягин.

Глядя под ноги, шаркая по утоптанной земле, Матвей сказал с мрачностью:

– Несправедливо это все…

– Что именно?

– Жизнь несправедлива. Сила зла и слабость добра. Преуспевание подлецов и страдания честных людей. Торжество порока над добродетелью! Понимаете, во мне самое главное надломилось – вера в справедливость. Скажите, вот вы – верите в торжество справедливости?

– Я предпочитаю не верить, а знать.

– И что же вы знаете?

– Что в природе, в истории нет справедливости или несправедливости, а есть только объективные законы. Человек убивает дерево, чтобы согреться и выжить в стужу. Заяц ест морковку, а волк ест зайца. Черепаха живет дольше человека. Женщины в муках рожают детей, а мужчины от этого избавлены. Камень, брошенный вверх, падает вниз. Какое отношение к справедливости имеет закон всемирного тяготения? Он – истина, и только.

Справедливость – это соответствие происходящего морали. Это мораль в действии.

Но мы говорили, что мораль находится в вечном противоречии с практическим расчетом и проигрывает ему в житейских делах.

Справедливость – это торжество добра над злом, добродетели над пороком.

Но мы говорили, что эта борьба вечна, и никогда одно не победит другое.

Справедливость – это наше представление о том, какой должна быть жизнь.

Но мы говорили, что человек никогда полностью не удовлетворится действительностью, всегда будет стремиться к изменению, к улучшению, к идеалу. Поэтому представление о том, какой должна быть жизнь, всегда будет расходиться с реальной жизнью.

Справедливость – это желаемая действительность.

Но желаемая действительность всегда отличается от той, что уже есть. Потому что человек хочет жить. А это значит – действовать. А это значит – изменять мир. А это значит – стремиться к тому, чего еще нет.

Справедливость – это идеал жизни.

А идеал всегда отличается от реальности. Всегда. На то он и идеал.

Справедливость – это стремление к изменению жизни, улучшению, развитию, достижению идеала.

Это стремление вечно. Поэтому всегда будет представление о справедливости и тяга к ней.

Когда мы говорим, что что-то в жизни несправедливо, – это значит, что наши представления о торжестве морали и добра не соответствуют реальной жизни, в которой торжествует не мораль, и не добро, а сила. Которая, увы, чаще связана со злом. (Если нам кажется, что иногда слабость побеждает силу, то это только кажется. Сила – не то, что кажется силой, а то, что побеждает.)

Несправедливость – это наше несогласие с реальной жизнью. Потому что мы всегда неудовлетворены реальностью и стремимся к ее изменению.

Несправедливость – это разрыв между тем, что есть, и тем, что должно быть по нашему разумению. Разрыв между действительным и желаемым. Между реальным и идеальным. Между настоящим и будущим. Между достигнутым и перспективой.

Этот разрыв вечен, потому что вечно стремление к лучшему. Поэтому всегда будет существовать несправедливость.

– Так что же – так всегда и мучиться?

– Почему мучиться? Бороться!

– Зачем?.. Если так будет всегда?..

– Чтоб быть человеком. А не ходячим кишечником для переваривания пищи.

– Но неужели нельзя принять жизнь такой, какая она есть?

– Понять можно. Примириться нельзя.

– Почему?

– Потому что наша доля – жить. Значит – оставить свой след в мире. Изменить хоть что-то. А иначе – все равно, что и не жил.

В подсветке прожекторов вспыхнул шпиль Михайловского замка. Ветер трещал флагами на Марсовом поле. Город был пропитан историей.