Текст книги "Обзор истории русского права"

Впрочем, посадники, преследуя интересы кормления, мало вмешиваются во внутреннее управление провинции. Действительное местное управление находится в руках органов местного самоуправления, именно пригородного и волостного веча и выборных чиновников: старост, сотских, десятских и добрых людей (Догов. 1229 г., ст. 33). Некоторые из первых были избираемы для управления целой провинцией (Уст. Двинск. гр., вступл.), другие для подразделений ее (волостей, погостов).

Государство первого периода по задачам управления совершенно отличается от государства последующих периодов, особенно 3-го (когда оно становится полицейским по преимуществу). Древнейшее государство есть по преимуществу военное.

а) Полиция в собственном смысле почти не входит в задачи государства; в частности, относительно полиции охранительной государство сознавало свои обязанности, но имело слишком мало средств для их исполнения: в 1024 г. беспорядок в Ростовской земле по поводу голода прекращен князем Ярославом (который нарочно поспешил для того из Новгорода) с большим успехом. Но вот другой случай: когда воевода черниговского князя Святослава Ярославича Ян (во 2-й половине XI в.) прибыл в Ростовскую и Белозерскую землю для сбора дани, то застал там возмутительные беспорядки, произведенные волхвами опять по поводу голода; они убивали женщин, якобы открывая под их кожей спрятанный хлеб. Ян признал своей обязанностью прекратить беспорядки, но у него было только 12 отроков. Только угрозой белозерцам, что он не уедет от них целый год (жители обязаны были содержать княжьих послов), он заставил их выдать волхвов и наказал их. При перенесении мощей Бориса и Глеба толпа народная достигла такой величины, «яко страшно бяше видети народа множество», и не давала пройти процессии; Владимир Мономах приказал разбрасывать в народ куски ценных тканей и деньги и тем только раздвинул народную массу. В 1147 г. ни князь, ни тысяцкий не могли защитить князя Игоря от убиения толпою.

Относительно полиции экономической князья для собственных личных и финансовых целей заботились об охранении торговли (в которой первоначально сами участвовали), именно охраняли почти ежегодными походами южные торговые пути греческий, соляной и залозный, когда караваны двигались по степям мимо Днепровских порогов (походы 1168, 1169 и 1170 гг.); войны новгородцев с Чудью и северных князей с волжскими болгарами имели главным образом туже цель. К этой же цели направлены договоры с греками и немцами, по которым русские князья обязывались к принятию различных мер администрации (паспорты купцам, устройство перевозов через волоки и др.: см. Догов. Игоря с греками, ст. 2 и Догов, смол. кн. Мстислава с немцами 1229 г., ст. 23). К поддержке внутренней торговли вели заботы по охранению правильных единиц веса и меры (хотя и порученные церкви по церковным уставам, но под высшим наблюдением государства) и назначение мытников на торги (см. Рус. Пр. Кар. 33). Сюда же относятся заботы о путях сообщения как для торговых, так и для военных целей: Владимир Св., собираясь в 1014 г. в поход против своего сына – князя Новгородского, распорядился: «Теребите путь, мостите мост»; но в Русской Правде есть указания на эту деятельность государства, как нормальную и постоянную («уроки мостовые»: Ак. сп., ст. 43. Кар. 109); существует при Русской Правде и особый «устав о мостовых» (о замощении Великого Новгорода). Замощение производится окрестным населением, но под руководством княжеских «мостников» и «осменников». В 1115 г. Владимир Мономах устроил мост чрез Днепр у Вышгорода.

Что касается мер против голода и мер призрения, то их принимают князья, как частные лица, из побуждений религиозных и моральных. В языческую эпоху для этой цели уменьшали население, убивая престарелых и женщин (которые тем приносились и в жертву для умилостивления карающего божества). Христианские князья прекращали эту безобразную меру не принимая никаких других, более рациональных. В летописях отмечены, как голодные годы: 1024, 1070, 1127, 1128, 1145, 1161, 1170, 1188, 1214, 1215, 1230, 1231, 1279, 1291, 1297, 1298. Преимущественно страдали голодом Новгородская и Ростовская земли. Население иногда поголовно уходило для прокормления в чужие страны (в 1214 г. из Ростовской земли «идоша вси людье в Болгары»), или продавало иноземцам жен и детей (1128, 1215 г.). Иногда князья, руководясь личными и финансовыми целями, усиливали тяжесть народной скудности в свою пользу: князь киевский Святополк Изяславич, прекративший войной с галицкими князьями подвоз соли из Галиции, захотел воспользоваться дороговизной ее, обратив продажу ее в свою монополию (Патер. Печ. вжит. Прохора). Но большинство князей получают от летописцев похвалу за нищелюбие; кормление нищих учреждалось при каждом выдающемся событии и торжестве (церковном празднестве, восшествии на стол). Владимир Св. позволял «всякому нищему и убогому» приходить на княжеский двор, а для больных, которые сами не могут прийти, отправлял повозки, нагруженные хлебом, мясом, рыбой, овощами, медом и квасом (по Иакову Мниху, это делалось не в одном Киеве, но и «по всей земле русской»). При перенесении мощей Бориса и Глеба князья кормили убогих и странных три дня. Владимир Мономах учил детей: «Всего же паче убогых не забывайте, но елико могуще по силе кормите и придавайте сироте». Киевский князь Ростислав в 1154 г. все имение своего предшественника князя Вячеслава раздал по церквам и нищим.

Теми же религиозными мотивами объясняются и меры к развитию народного просвещения. Владимир Св. «нача… люди на крещенье приводити по всем градом и селом; послав нача поимати у нарочитые чади дети и даяти нача на ученье книжное; матери же чад сих плакахуся по них… акы по мертвеци»; таким образом реформированное государство, опередив общество, употребляет даже насильственные меры для его блага. Ярослав вменил сообщение народного образования в обязанность приходским священникам: «Веля им учити люди, понеже тем есть поручено Богом». Иногда детей раздавали по частным учителям; в житии Феодосия рассказывается, что он был отдан «на учение божественных книг единому от учитель».

Как учреждения для призрения (богадельни, странноприимницы), так и для народного образования поручены были государством церкви. Впоследствии государство, стремясь к секуляризации церковных имуществ, признало, что пожалование таких имуществ церкви имело единственной-целью исполнение церковью задач призрения и образования. Следовательно, церковные учреждения этого рода должны быть признаны и государственными.

б) Финансовое управление. Первоначально совершенно сливается личный доход князя с финансовыми средствами государства; но и интересы князя во многом совпадали с интересами государства (особенно военная защита): бояре говорили Владимиру Св. в пользу восстановления вир: «Рать многа; оже вира, то на оружьи и на коних буди». Гагемейстер делает попытку различать долю финансовых средств, идущую на частные нужды князей (именно Уз доходов), от доли, идущей на общественные потребности (²/з). Ольга брала Уз дани с древлян на Вышгород, ²/з на Киев; Ярослав и другие посадники новгородские уплачивали ²/з в Киев и Уз оставляли себе; Мстислав Удалой, взявши дань с Чуди, ²/з отдал новгородцам, а Уз – своим дворянам. Едва ли такая догадка может быть принята безусловно. Иногда само общество назначает экстраординарные налоги непосредственно на нужды общественные: таков, например, налог, сделанный новгородцами в 1018 г. для войны с киевским князем.

Доходы заключались в дани, пошлинах и повинностях.

Дань и урок. Дань (прямой налог) первоначально происходит из отношений победителя к побежденным; «Рекоша Козаре (Полянам) платите нам дань». «Поча Олег воевати Древляне и, примучив и, имаше на них дань». – «Не хощю тяжки дани возложити», – говорит Ольга побежденным древлянам. Обращаясь в подать внутреннюю и постоянную, дань получает название урока (оброка) или уклада. Ольга до окончательного покорения древлян берет с них дань, а после присоединения древлянской земли к Киевской установляет там «уставы и уроки». Новгородские посадники ежегодно платили в Киев «урок» в 2000 гривен. Впрочем, такое употребление терминов непостоянно выдерживается и в древнейшее время: Ольга в Новгороде уставила погосты, дани и оброки. Олег заповедал грекам давать «уклады» на русские города. Впоследствии (с XI в.) термин «дань» окончательно утвердился за внутренней податью.

Способ взимания дани первоначальный было полюдье, как бы военные походы, периодически повторяющиеся завоевания. Константин Порфиродный пишет о русских князьях: «Когда наступит ноябрь, князья со всеми русскими, оставив Киев, отправляются на полюдье, так называется гира (Гира), в славянские земли вервян, Друговитян, кривичей, сервов (северян) и других, платящих дань Руси. Проведши там зиму, когда вскроется Днепр, возвращаются в Киев в апреле» (De admin, imp. С. IX). В 945 г. «иде (Игорь) в Дерева в дань… и насиляше им и мужи его». Собрав дань, он говорит дружине: «Идете вы с данью домови, а яз възвращюся и похожю еще». С XI в. князья вместо себя посылают для сбора дани (в полюдье) специальных данщиков: «в то же время (около 1071 г.) приключися прити от Святослава дань емлющи Яневи» (на Белоозеро); но тогда уже полюдье не имело вида военного похода; такое значение оно сохранило в XII и XIII вв. лишь относительно новопокоренных инородческих стран: в 1193 г. «идоша из Новгорода в Югру ратью»… но это было только средством собрать дань (Новг. 1-я лет.). Хотя обычай княжеского полюдья сохраняется и в XII и XIII вв. (в 1190 г. «великому князю сущу в Ростове в подлюдьи»…), но князь объезжал ради производства суда; при этом, однако, князь получал подарки, обратившиеся в постоянный и таксированный доход: полюдье даровьное и погородье. Собственно же дань доставлялась из пригородов посадниками, и в пригороды – самим населением.

Единицами обложения были дым (двор) и рало (плуг); но обе эти единицы в сущности означают одно и то же, именно участок земли, обрабатываемый силами одного домохозяина (соха здесь не орудие земледелия, а участок земли): «Сдумавше Поляне и вдаша (Козарам) от дыма мечь, Козаре имахуть на Полянех, и на Северех и на Вятичих… по беле и веверице от дыма (859 г.)»; между тем, когда князя Святослав пошел на вятичей и сказал им: кому дань даете? то они сказали: «Козаром по шелягу от рала даем» (стало быть дым и рало тождественны). Несомненно, что та же единица обложения оставалась и во все историческое течение 1-го периода: впоследствии в Западной Руси господствовала подымная подать, а в Московском государстве – посошная. Но распределение по дымам или сохам делало само население; государство же исчисляло дань по погостам', в уставных грамотах новгородского князя Станислава и смоленского Ростислава, с целью определить десятину церкви, исчисляется дань в Новгородской и Смоленской землях; в этой последней всего дани приходилось 3053 гривны; количество дани с каждого погоста весьма неодинаково (смотря по величине и богатству погоста) от 200 до 2 гривен. Данью собственно облагаются лишь тяглые (жители погостов) домохозяева: бобыли же – истужники облагаются особым сбором «по силе, кто что мога». В число дани идет особый вид ее – передмер (б. м. косвенный налог, исчисляемый вперед). В число дани включается и «полюдье». Данью не обложены города; с них взимается только погородие (урок и почестье). Дань взималась в цифрах определенных и постоянных. Поголовной (подушной подати) до татар не было: свидетельства о ней некоторых памятников опровергаются другими достовернейшими.

Предметы, которыми взималась дань в древнейшее время, были сырые продукты: мед, шкуры пушных зверей, зерновой хлеб, лен, домашние животные: «Ради даем и медом и скорою», – говорят древляне Ольге. Олег начал брать на древлянах дань «по черне куне». В 1294 г. Волынский князь Мстислав наказал жителей города Берестья за измену данью «со 100 по 2 лукне меду, по 2 овци, по 15 десятков лну, и по 100 хлеба, а по 5 цебров овса, а по 5 цебров ржи, а по 20 куров». Впрочем, «почестье» с городов и везде отчасти состояло из сырых продуктов. Дань собственно уже с довольно раннего времени взимается деньгами (иностранными): Олег брал с радимичей по «щьлягу» (шелягу – шиллингу) от рала. Собственная денежная единица первоначально состояла также из сырых продуктов (деньги назывались: «скот», «куны»; «гривна» – единица веса металлов и других вещей); но с X в. гривна становится единственной денежной единицей.

Пошлины устанавливаются первоначально из целей благоустройства, а не финансовых. Вес и мера взимаются для покрытия расходов при взвешивании и измерении товаров в интересах торговли. По введении христианства они были поручены церкви (см. церковные уставы Владимира и Всеволода и договор смоленского князя Мстислава с немцами 1229 г., ст. 41); но потом опять взяты в заведывание государства. Мыт (нем. Maut) и перевоз взимаются за доставление средств или помощи со стороны государства при перевозке товаров через реки и волоки, (см. Догов, смол. кн. Мстислава с немцами, 1229 г., ст. 35 и 23). Корчмита— пошлина с содержателей корчем. Гостинная дань и торговое— пошлина за доставление (иноземным) купцам мест для склада товаров и вообще за устройство рынков. Уголовные штрафы и судебные пошлины (вира и продажа, помочное, железное и др.) служили одним из главных источников финансовых средств государства (лет. 996 г.). Пошлины обыкновенно не исчисляются вперед («что ее сойдет»); но иногда жители откупались от уплаты вир и продаж общим ежегодным взносом (см. Уст. Ростисл. 1150 г.).

Повинности установлены с древнейших времен преимущественно для целей военного управления, а именно повоз: «Радимичи… платят дань Руси и повоз везут (со времени Владимира Св.) и до сего дне». Повоз состоял в доставлении средств передвижения для военных дружин (лодок, телег), для княжеских даныциков и гонцов. Градоделание — постройка и поправка укреплений всею волостью (см. Рус. Пр. Кар. 108). Постройка и починка мостов (см. Рус. Пр. Ак. 43. Кар. 109 и 134).

Государственными имуществами могут быть признаны те недвижимые имущества, которые переходили, при смене князей, от одного князя к другому: таковы дворцы («дворы Ярославли» в Киеве и Новгороде и др.), загородные замки (Городище в Новгороде, Вышгород в Киеве, Белчицы в Полоцке и др.). В Новгороде, где князья не могли приобретать недвижимой собственности, на содержание их были отделены особые земли («пожни». См. Дог. с Казим., ст. 19). Право охоты (по крайней мере в особых заповедных лесах) составляло княжескую привилегию и одну из самых важных статей дохода.

в) Военное управление. Военные силы состояли из двора княжеского (дружины) и дворов боярских и из народного ополчения. Дружины как княжеские, так и боярские были иногда многочисленны: «Имею своих отроков 8 сот», – говорил князь Святополк, намереваясь в 1093 г. отправиться на половцев с одной своей дружиной. Симон-варяг прибыл на службу к князю с 3000 дворян. Содержание двора доставлялось князем (или боярином) непосредственно в его резиденции (дворе): при дворе Владимира Св. для дружины постоянно «бывало множество мяса, скота, зверины, было изобилие всего; когда они раз подпили, то начали роптать на князя, говоря: горе нашим головам! мы должны есть деревянными ложками, а не серебряными. Владимир велел выковать серебряные ложки, сказав: «Серебром и золотом не найду дружины, а с дружиною найду серебро и золото» (Лавр, лет.). «Мстислав (Владимирович) любяще дружину повелику, именья не щадяше, ни питья, ни яденья, ни браняше» (Лавр. лет. 1036 г.). При увеличении числа дворов, дворяне в мирное время распределялись на прокорм по пригородам и селам: в 1164 г., подущая князя Святослава захватить Черниговский стол, уведомляли его: «Дружина (прежнего князя) ти по городом далече». В другом случае (1160 г.) уведомляли: «Брат ти Святослав болен, а дружину пустил от себе прочь». Нет сомнения, что уже тогда боярам и дворянам назначались земельные участки во временное владение.

Народное ополчение составлялось из всех взрослых мужчин городского и сельского населения: возражая Мономаху, бояре Святополка говорили в 1103 г., что нельзя воевать весной, отрывая смердов от пашни. Горожане на вече говорили, что они готовы идти в поход и с детьми. Обыкновенно в поход выступало не все население поголовно; но случаи действительно поголовного ополчения были. Когда в 1185 г. в знаменитом походе на половцев погибло северское ополчение, то половцы говорили: «Пойдем на Семь (р. Сейм), где ся остале жены и дети». Когда Юрий в 1215 г. прибежал с поражения в Липецкой битве в городе Владимире, то там остались одни старцы и дети, женщины и духовные, ибо на эту войну «бяшеть погнано и из поселей и до пешьца» (Троицк, лет.). В этой битве погибло суздальцев 9233 воина. Если вече отказывает в созыве народного ополчения, то князь мог вызвать охотников: в 1147 г. киевский князь Изяслав сказал: «А тот добр, кто по мне пойдет, и то рек, съвокупи множество вой и поиде» (Ипат. лет.). Что касается до числа ополченцев, то «Великий Новгород во 2-й половине XII в. мог выставлять 20 тысяч войска; области Новгородская, Ростовская и Рязанская (вместе) могли выставить 50 тысяч». (Соловьев. Ист. Рос. III, 22). В состав войска постоянно входят полки наемных иноземцев (варягов), поселенных варваров (черных клобуков) и союзников – половцев. Эти полки иногда превышали численностью ополчение русских земель: в 1138 г. киевский князь Ярополк повел в Чернигов между прочим 30 тысяч берендеев (?); в 1185 г. у князя Владимира Глебовича берендеев было 2100. Вооружение и коней ополчение получает от князя: «Оже вира, то на оружьи и на коних буди», – говорили при Владимире Св. «Вдай, княже, оружья и кони, еще бьемся с ними» (половцами), – требуют киевляне от своего князя в 1067 г. Во время похода и для дружины и для ополчения важнейшее средство продовольствия (и обогащения) составляла военная добыча в неприятельской земле и зажитье (реквизиции).

Войско состояло из конников и пеших: князь говорил киевлянам: «Теперь, братия киевляне, ступайте за мной к Чернигову на Ольговичей, собирайтесь все от мала до велика, у кого есть конь, тот на коне, а у кого нет коня, тот на ладье». Дворы княжеские обыкновенно были конные; ополчение же охотнее билось в пешем строю; новгородцы и смольняне в Липецкой битве объявили, что не хотят умирать на конях, но хотят биться пешими, и, сбросив с себя верхние одежды и сапоги, пустились в битву босые. Дружина и ополчение имели своих отдельных предводителей – тысяцких. Вооружение состояло из броней, шлемов и щитов; а оружием были копья, стрелы, мечи, кии (палки), сулицы, ножи, рогатины и топоры.

Источниками права признаются обычай и закон. Первый период истории русского права есть время господства обычного права; законодательная деятельность власти хотя начинается с древнейших времен и потом постепенно расширяется, но далеко еще не может конкурировать с сферой действия обычая.

а) История застает восточных славян во время полного господства у них обычного права; древнейшие термины, означающие право вообще, относятся к обычному праву; таковы: «правда», «норов», «обычай», «преданье», «пошлина» (то, что «пошло» – общепринято издавна). Такое же значение имеют и термины «покон» и «закон», хотя впоследствии ими стали обозначать закон в собственном смысле. Летописец говорит о древних славянах, что они «имеяхуть обычаи с воя, и законы о тець своих и преданья, кождо свой норов», употребляя эти термины как тождезначащие. «Якоже се и при нас, – продолжает летописец, – ныне половци закон держат отець своих – кровь проливати… ядуще мертвечину» и т. д. (т. е. изображает обычаи половцев). Между тем тому же летописцу известно было различие между законом собственно и обычаем; «комуждо языку – овем исписан закон есть, другим же обычаи».

б) Происхождение обычного права. Вышеприведенные термины указывают и на происхождение обычного права и на его свойства.

Признавая автономию (действия частного лица) за первоисточник права вообще, полагают возможным установить следующий процесс образования обычного права: более энергическое лицо поступает, как ему угодно; другие следуют ему из пассивной подражательности; через установившуюся практику образуется привычка поступать так, а не иначе, а затем повальный обычай, из которого, наконец, слагается общее убеждение о необходимости всем действовать именно так, а не иначе. Но таким образом в основе права был бы положен произвол, т. е. отрицание права. Приведенная схема опровергается тем, что обычаи разных народов, разделенных пространством и временем (не имевших никакой возможности подражать один другому), сходны, а часто и тождественны.

Первоисточник права есть природа человека (физическая и моральная), подчиненная таким же законам, как и природа органическая и неорганическая. Право на первой ступени является чувством (инстинктом); такова месть, защита детей родителями и обратно; таково первоначальное право владения (вообще такой характер право сохраняет в семейных и родовых союзах). Все поступают одинаково не по силе подражания одному, а одновременно и повсюду, по силе действия одинакового чувства. На второй ступени право проникается сознанием (в союзах общинных и государственных), превращаясь из явлений природы в действия воли; то, что есть (факт), превращается в то, что должно быть (право); но законы сознания и воли у людей также одинаковы, как и законы физической природы; сознанием освящаются те же самые нормы, которые были установлены природой; таким образом личная творческая деятельность в праве совершенно сливается с общественной. Привычка лишь укрепляет действие однообразных норм, а не создает их. Разнообразие обычаев по племенам и нациям объясняется разными ступенями культуры и условиями экономической общественной жизни[33]33
  См. Дополнение К.


[Закрыть].

в) Обычное право выражается прежде всего в юридических действиях (фактах): однообразное повторение одних и тех же действий есть вернейший указатель для распознавания обычного права, но требующий значительной осторожности, особенно по отношению к праву государственному: летописи и другие однородные источники сообщают с одинаковой объективностью как факты, вытекающие из права, так и нарушающие его; отсюда научные споры о правах старших городов относительно младших и т. д.; но та же самая объективность русских летописей (спокойствие и беспристрастие) облегчает возможность правильных выводов из фактов начал правомерных. – Важнейшей формой выражения обычного права служат акты юридических сделок и судебные акты, служащие преимущественно для распознавания права гражданского и уголовного. В них действующие лица стараются совершить действие согласно с правом, но не всегда достигают этой цели. От первого периода нашей истории дошло весьма немного сделок (жалованная грамота князя Мстислава 1130 г.; купчая Антония Римлянина 1147 г., вкладная грамота Варлаама 1192 г., рядная Тешаты 1226–1299 гг., духовная князя Владимира Волынского 1287 г. и духовная Климента XIII в. Сюда, впрочем, могут быть отнесены некоторые древнейшие акты новгородские и псковские XIV в. по своему содержанию). – Обычное право выражается также в символах (условных фактах, созданных именно для выражения правомерности явления): «посаженье князя на столе» означает законность приобретения власти. – Наконец, оно может быть выражено в словесных формулах— именно юридических пословицах, из которых некоторые послужили после формой закона, и многие уцелели до наших дней со времен древнейших; например, «Молодой на битву, а старый – на думу», «Молодой князь, молода и дума», «На одном вече, да не одни речи» (требование единогласия), «Холоп – не смерд, а мужик – не зверь», «Муж крепок по жене, а жена крепка по мужу» (см. Рус. Пр. Кар. 120), «Братчина судит, как судья» (см. Пск. Судн. гр., ст. 113), «Легко воровать, как семеро норовят» – намек на седмеричное число послухов (см. Рус. Пр. Кар. 15), «Железа и змея боится» – намек на ордалии, «В поле – две воли, кому Бог поможет» – о судебном поединке, «Вор ворует – мир горюет», «Кинешма, да Решма кутят да мутят, а Сойдогда убытки платит» – о круговой поруке при уплате вир и продаж. «Чей хлеб кушаешь, того и слушаешь» – ограничение правоспособности договором личного найма. «На чью долю потянет поле, то скажет Юрьев день». Многие и другие пословицы, не отмеченные такой ясной печатью древности, могут быть отнесены к первым временам истории; например: «В отперты двери лезут звери» (см.: Рус. Пр. Кар., ст. 38 и 39). Юридические нормы выражаются в них не всегда в положительной, но часто в отрицательной форме (например, «Мир не судья, были бы сватовья»). Лучший сборник русских пословиц (в том числе юридических) сделан В. И. Далем.

г) Свойства обычного права. Согласно с происхождением обычного права, оно, во-первых, обладает двойной обязательностью – внутренней и внешней, т. е. право измеряется не одной личной совестью и сознанием права. Во-вторых, для сообщения ему внешней обязательной силы, ему придается религиозное значение, т. е. происхождение обязательных норм возводится к самому божеству: русские клялись исполнять договор, постановленный Олегом, «яко Божие здание по закону и по покону языка нашего». В– третьих, обычное право считалось прирожденным известному племени или национальности (.Русская Правда); отсюда каждый в стране чужой стремился сохранить за собой свои отечественные права. В-четвертых, как право, сохраняемое традицией, передачей, оно в высшей степени консервативно: ибо изменение его грозило разрушением самого права; отсюда – поступать по старине равносильно «поступать по праву». «Что старее, то правее», – говорит пословица. Но, в-пятых, как право, не выраженное в твердой (письменной) форме, оно способно разнообразиться вместе с жизнью: уже древние племена славянские «кождо свой нрав имеяху». В русских землях, при перевесе у них территориального начала над племенным, возможность разнообразия усиливается: «Что город, то норов; что деревня, то обычай» (пословица). Этим, между прочим, объясняется переход от обычного права к закону, совершившийся под влиянием и при пособии рецепции чужого права.