Текст книги "Два мага"

– Не знаю, граф. Вы, признаюсь, смутили меня. Я думал, что вы покажете мне нечто более страшное.

– С какой же целью?

– Чтобы запугать меня.

– Неужели вы считаете меня настолько мелочным и, прямо скажу, глупым? И потом я решительно ничего не показывал вам. То, что явилось в зеркале, вы увидели сами, без всякой помощи с моей стороны…

Бессменный задумался. Действительно, он видел Надю, как живую. Для того чтобы это был фокус, нужно было привести ее сюда. Конечно, это было невозможно. Уверение графа, что он тут – сторона, казалось, похоже на правду. Но в таком случае надо поверить, а если поверить, то надо признать также, что и граф останется цел после дуэли, так как он стоит на этом твердо, а тогда дуэль между ними – нелепость.

В этих соображениях Бессменный запутался.

Правда, и настроение его успело уже измениться. Образ милой и любимой Нади, который он только что видел, обещавший ему в будущем счастье, заставил его забыть свою вспышку против графа и настроил его миролюбиво и любовно. Но вместе с тем, как было пойти назад, когда вызов был уже сделан?

– А я все-таки желаю с вами драться! – проговорил наконец Бессменный.

– Я к вашим услугам, – ответил граф, – как вам будет угодно…

Кутра-Рари

От Феникса Бессменный отправился домой, опять воспользовавшись каретой графа.

Странный выдался для него сегодня день. Объяснение с Надей, потом не совсем обыкновенный разговор с этим таинственным графом, потом видение, или неизвестно, в сущности что, в зеркале. Но, очевидно, необычайность была исчерпана не до конца. По крайней мере, дома Бессменного ждала новая неожиданность.

– Уф, и устал же я! – проговорил он, входя к себе и сбрасывая плащ на руки денщику. – Дай, братец, мне кваску напиться или хоть просто воды.

– Тут ждут вас, – доложил денщик.

– Из своих кто-нибудь? Кто такой?

– Азиат… как следует: в чалме и пестром халате.

– Что же ему надобно?

– Это он, говорит, только вам скажет.

– По-русски он понимает, значит?

– Где ему! Не очень, а все-таки объяснил, что дело к вам имеет.

– Как же он это объяснил тебе?

– Знаком… вот этим самым… – и денщик, вынув из кармана золотой, показал его Бессменному.

Знак был недурен и действительно весьма понятен и убедителен для денщика.

– Дурак же ты! – усмехнулся Бессменный. – Ведь этак нас обчистить могут. Ты пускаешь чужих людей за золотой, а он унесет на сто.

– Ну, это дудки! Впустить-то я его впустил за золотой, а не выпустил бы до вашего прихода ни за какие деньги. Так как же он унес бы что-нибудь?

Бессменный направился в приемную. Ему было интересно посмотреть на азиата в чалме и пестром халате, который платит по золотому простому денщику.

В те времена в Петербурге сплошь и рядом можно было встретить на улицах азиатов в их национальных костюмах. Среди них были богатые купцы и ничего не имевшие шарлатаны и искатели счастья и приключений, молодые и старые. Приезжали кавказцы, бухарцы, персы, появлялись жители далекой Индии.

Бессменного в его приемной ждал чистокровный индус, красивый старик с необыкновенно правильными, гордыми чертами лица и темно-коричневой бронзовой кожей. Редкая седая борода не портила его. Из-под нависших бровей глядели живые, проницательные черные глаза. Красный шелковый платок обвязывал его голову очень картинно, пестрый индийский халат был опоясан великолепной шалью.

Когда вошел Бессменный, индус встал и поклонился ему. Благообразный вид старика внушал полное доверие. Князь ответил на поклон и показал рукой, что просит гостя сесть.

– Мой князь, позвольте мне назвать себя, – проговорил индус на французском языке. – Меня зовут Кутра-Рари; я родом индус и чужестранец в России…

– Будьте гостем! – ответил Бессменный. – На нашей родине знают гостеприимство и рады чужеземцам. Петрушка, – крикнул он денщику, – давай нам трубки и чаю!

Кутра-Рари спокойно и с достоинством уселся в кресло и сложил на животе руки.

– Вы давно в Петербурге? – обратился к нему Бессменный.

– Я очень давно в русской столице и приехал сюда, чтобы повидать вас…

– Повидать меня? – удивился князь. – Вы приехали из Индии, чтобы повидать меня?

– Верьте мне, что я не лгу, когда говорю, что предпринял долгое путешествие, чтобы увидеть вас, – уверенно произнес индус, не сводя своих черных глаз с Бессменного.

Петрушка принес трубки и чай.

От табака Кутра-Рари отказался, но чай взял с любезной улыбкой, отпил глоток и откусил кусок хлеба. По восточному обычаю он показывал этим, что явился как друг, так как на Востоке человек не должен таить вражду против того, с кем делил хлеб-соль.

– Но разве в Индии знают меня? – усмехнулся Бессменный.

– Мало ли что знают в Индии! – ответил тот. – Но я лгать не хочу. В Индии я не знал о вас…

– И приехали все-таки ко мне? Как же это? Чем это вызвано?

– В Индии я знал только, что в русской столице есть одна вещь, очень ценная для меня, да, впрочем, и для всякого, кто знает ей цену. Только ради нее предпринял я путешествие. Когда же я приехал сюда, то весьма скоро узнал, что эта вещь находится у вас.

– Вот оно что! – сообразил Бессменный. – Однако чудно, что я владею такой вещью, о которой известно так далеко. Что же, вы хотите купить ее у меня?

– Если бы я хотел купить, разве я сказал бы вам цену вещи и то, что я ради нее приехал из Индии? Напротив, я скрыл бы это от вас, чтобы она досталась мне как можно дешевле. Нет, не купить я приехал к вам, а только сказать, чтобы вы ни за что не продавали ее, не отдавали никому, берегли пуще глаза.

– Что же это за вещь?

– Медальон ваш, у вас есть медальон…

Опять дело шло о медальоне, который Бессменный передал сегодня Наде. О существовании этого медальона знал каким-то образом граф Феникс, а теперь оказывается, что явившемуся из-за тридевять земель индусу он тоже известен. Князь в окончательном недоумении развел руками.

– Я тут ничего понять не могу, – сказал он серьезно. – Каким образом мой медальон был известен вам в Индии?

– Разве люди, живущие в Индии, лишены возможности сообщаться с теми, кто живет в Европе?

– Правда. Сообщения существуют.

– И такие даже, о которых вы и понятия не имеете. Но не в этом дело. Мне нужно видеть ваш медальон.

– К сожалению, я не могу исполнить вашу просьбу… У меня нет больше моего медальона.

– Вы его отдали?

– Да.

– Кому, кому вы его отдали?

Бессменный ответил не сразу. С какой стати посвящать чужого человека в свои личные дела, зачем он будет рассказывать, кому и как отдал свой медальон?

– Не все ли вам равно? – проговорил он. – Вам достаточно того, я думаю, что медальона у меня больше нет.

Индус поднял руки и остановился как пораженный.

В поисках медальона

Кулугин решил действовать энергично, чтобы возможно скорее исполнить требование графа и достать для него медальон, переданный Наде Бессменным. Ему казалось, что сделать это не особенно трудно: стоит разыскать горничную Нади, пообещать ей хорошее вознаграждение – и медальон будет в его руках.

В те времена молодые люди часто входили в заговор с прислужницами хорошеньких светских барышень, передавая через них записки или устраивая какие-нибудь сюрпризы, носившие название «фантов». Этот путь был слишком обыкновенным, и потому, когда Кулугин обратился к одному из лакеев Елагина с просьбой вызвать к нему в сад горничную молодой барышни, тот нисколько не удивился и заявил, что это «вполне возможно». Он отвел Кулугина поближе к дому, в группу кустов сирени, и сказал, чтобы он подождал тут. Кулугин сунул ему в руку рубль.

Горничная не заставила себя ждать. Она выбежала, кутаясь в голубой платочек и несколько деланно конфузясь. Впрочем, ей было немножко поистине боязно, так как «авантюра» происходила в первый раз и впервые ей приходилось участвовать в ней. Горничная была такая же молоденькая, как и ее госпожа, и очень хорошенькая, с быстрыми черными глазками и ямочками возле губ.

– Ишь ты, какая востроглазая! – усмехнулся Кулугин, взглянув на нее. – Тебя как зовут?

– Дуняшей.

– Ну, вот что, Дуняша, у меня дело к тебе есть…

– Вестимо дело, без дела я не вышла бы к вам.

– Значит, смекаешь, в чем суть?

– Разумеется! Все это понять мы можем, потому промеж молодых господ всегда авантюры бывают.

– Ну, вот, вот… Я вижу, ты умница… Так вот видишь ли, Дуняша, мне нужно, чтобы ты… помогла мне один фант устроить.

– Какой фант?

– Очень интересный. Потом смешно будет. А пока ты должна мне достать для этого у барышни медальон.

– Какой медальон?

– А тот, что она получила сегодня от князя Бессменного. Он теперь при ней. Так вот, достань мне этот медальон!

– Зачем же он вам?

– Говорю тебе – для шутки, для фанта.

Дуняша задумалась.

– Нет! Вот ежели записку передать, так это я могу. А как же вдруг так – медальон?

– Да вот так. Ты его возьмешь потихоньку и передашь мне. А там уж не твоя печаль. Только умей держать язык за зубами.

– Да разве так делают?

– Ну, конечно, делают! Нешто я стал бы тебя подговаривать на что дурное? Будь этот медальон твоей госпожи – другое дело, а тут ей дал его князь Бессменный, такой же, как я. Значит, чего же тебе беспокоиться? – и, говоря это, Кулугин сунул в руку девушки две золотых монеты.

Дуняша, казалось, была побеждена в своем сомнении не столько доводами Кулугина, сколько «приложением», которое сопровождало эти доводы.

– Только ежели что, – проговорила она, – так уж вы меня не выдавайте, чтобы мне как-нибудь отвечать не пришлось.

– Ну конечно! – с уверенностью протянул Кулугин. – Так смотри же, чтобы он, медальон, был у тебя завтра же, а я пришлю к тебе верного человека. Ты ему отдашь.

– Слушаю-с.

На этом они расстались.

Дуня, вернувшись к себе в комнату, остановилась в сильном беспокойстве. Только теперь заметила она, как сильно билось ее сердце. Золотые она держала зажатыми в кулаке; расставаться с ними ей не хотелось, но и выполнить поручение тоже было жутко. А вдруг этот медальон ценный! Если так, безделушка малостоящая, тогда еще ничего, но если это дорогая вещь?

«Посоветоваться бы с кем-нибудь…» – раздумывала она, но посоветоваться ей было решительно не с кем.

Между тем князь Бессменный после своего свидания с Кутра-Рари проснулся довольно поздно. На службу ему не надо было идти – утро выдалось свободное.

Вчерашний день вспомнился ему, как сон. То ему казалось, что все, происходившее вчера, случилось очень давно, и он даже сомневался, случилось ли оно, – так было фантастично; то, наоборот, он ясно, как будто снова переживал все, видел перед собой Надю в садовой беседке, сидел с нею за обедом, ехал с Фениксом в карете, дышал ароматным дымом курильниц, и опять Надя протягивала к нему руки и говорила: «Муж мой!..» Потом образы сливались, исчезали в неясной дымке, и вырисовывалась фигура старого индуса с поднятыми к небу руками и лицом, выражавшим ужас, как это было, когда он узнал, что медальона больше нет у Бессменного.

– Что вы сделали, что вы сделали? – повторил старик, уходя. – Постарайтесь во что бы то ни стало вернуть эту вещь.

– Вернуть? – ответил ему Бессменный. – Никогда! Никогда я не пожелаю, чтобы мне вернули этот медальон, какая бы ни была цена его.

Он помнил, что сказал Наде, что если она разлюбит его, то пусть возвратит медальон. Ее любовь казалась ему дороже всего на свете, и он не мог желать получить от нее обратно вещь, данную как бы в залог этой любви.

– Вы не знаете, что говорите! – попытался было возразить индус, но Бессменный не слушал его.

И потом, не все ли равно, у кого собственно находился в руках медальон, если Надя любит его и он любит ее, и все у них одно, потому что они, любя друг друга, тоже составляют одно?

Однако внезапное появление индуса не могло не задеть любопытства Бессменного. В чем могла заключаться особенная ценность медальона? Вещь казалась самой обыкновенной по внешнему виду, а внутри был вставлен миниатюрный портрет деда князя, почтенного старца в парике петровского времени. Этот портрет, конечно, не мог представлять интереса для жителя Индии.

Бессменный решил, что поедет к Наде, во-первых, для того, чтобы поделиться с ней впечатлениями и рассказать, что случилось с ним вчера, во-вторых, чтобы разглядеть хорошенько медальон, и в-третьих, и это было главное, чтобы повидаться с Надей, поговорить с ней, услышать ее голос. Он велел оседлать себе лошадь и верхом отправился на острова, во дворец Елагина.

По дороге надо было еще заехать к товарищу, чтобы тот сговорился с кем-нибудь и отправился к Фениксу для переговоров об условиях дуэли.

Впрочем, это дело менее всего беспокоило Бессменного, и он завернул к жившему по пути товарищу Цветинскому и сказал ему, что должен драться с графом Фениксом. Долгих разговоров не потребовалось: Цветинский обещал, что сделает все, что нужно, и съедется с Бессменным к обеду в трактире на Миллионной, чтобы сообщить, где и когда назначено сойтись с противником.

Покончив с этим, Бессменный вскочил на лошадь и пустил ее крупной рысью.

На мосту через Неву ему встретился Кулугин, тоже верхом. Тот ехал с островов. Они раскланялись. В конце пути Бессменный нагнал карету и узнал в ней экипаж Елагина. Князь подъехал к крыльцу вместе с каретой и слез с лошади как раз в тот момент, когда дверца кареты отворилась, и Елагин во всех регалиях и орденах показался на подножке. Он ласково кивнул Бессменному и проговорил:

– Здравствуйте, князь! А я прямо из дворца сейчас. Милости просим… Прикажите доложить о себе Наде. Она примет вас, а меня извините. Мне надо переоблачиться.

Бессменный, конечно, нисколько не был в претензии на такое распоряжение. Но Елагин, прежде чем оставить его, еще раз извинился и как бы вдобавок этому извинению пояснил:

– А у меня тут еще должен сидеть интересный человек… Индус приехал? – обернулся он к лакею.

Тот сказал, что индус ждет в библиотеке.

– Вот, – сказал Елагин Бессменному, – это своего рода новинка в Петербурге, не уступит графу Фениксу; шума такого, как тот, не делает, но замечательная личность…

– Его зовут Кутра-Рари? – спросил Бессменный.

– А, и вы про него уже знаете? Ну, вот как-нибудь я вас познакомлю, а сегодня предварительно побеседую с ним один, чтобы узнать, действительно ли он таков, как говорят про него. Так ступайте к Наде, она, вероятно, на террасе со своей мадамой.

Надя действительно была со своей «мадамой» – компаньонкой – на террасе.

Бессменный, войдя, церемонно расшаркался с дамами. Они привстали и присели ему.

Надя сидела за пяльцами и вышивала канителью по бархату. Мадам читала ей вслух по-французски похождения Телемаха. Чтение было скучное, работа в пяльцах – тоже занятие невеселое, и Надя, сидевшая с нахмуренным личиком, просияла вся при появлении князя. Он заметил эту осветившую все вокруг улыбку, заметил, как блеснули ее глаза, и видел также, как почти сейчас же потух ее взгляд и лицо снова омрачилось.

Заговорила мадам о погоде, о вчерашнем празднике и стала жаловаться на головную боль, мучившую ее. Бессменный отвечал, с недоумением поглядывая на Надю, которая ниже прежнего наклонилась над пяльцами и не принимала участия в разговоре.

– Что с вами? – наконец не вытерпев, обратился к ней князь, переходя на русский язык, непонятный для старой француженки.

Надя несколько испуганно взглянула на мадам, но та, по-видимому, не нашла предосудительным вопрос Бессменного на русском языке и, как будто даже довольная, что может отдохнуть, закрыла глаза, приложив руку к виску.

Надя ответила тоже по-русски:

– Со мной случилась сегодня большая неприятность. Она касается вас тоже.

– Неприятность?.. Касается меня? – спросил Бессменный, уже совсем забыв о медальоне.

– Да, представьте себе, медальон, тот самый, вчерашний, пропал у меня.

– Как пропал? Неужели? А я ведь приехал к вам, чтобы рассказать, что со мной было вчера, и именно по поводу этого медальона. Да как же он пропал?

– Не знаю. Вчера вечером я положила его в свою шкатулку, сегодня утром хватилась – его там нет. Я все переискала, везде, – как в воду канул.

– Шкатулка была заперта?

– Нет. У меня никогда ничего не пропадало. Мне и в голову не могло прийти, что допустима пропажа. Кроме горничной Дуняши, ко мне никто не входил в комнату.

– Ну, а эту Дуняшу вы спрашивали?

– Конечно. И она ударилась в слезы и призналась…

– Значит, она взяла?

– Нет. Вчера ее подговаривал Кулугин, чтобы она потихоньку взяла у меня медальон и передала ему. Он уверял ее, что это для фанта…

– Для фанта! – поморщился Бессменный. – Хорош фант, нечего сказать!

– Ну, ведь он не мог знать, какой это медальон, а вероятно, что-нибудь придумал, вроде фанта, основываясь на словах графа Феникса за обедом.

– То есть дерзости графа. Это была дерзость с его стороны, и он за нее ответит. Но что же Дуняша дальше сделала?

– Она долго не решалась, но потом рассудила, что такой барин, как Кулугин, не может сделать ничего дурного, и во всяком случае, если он не вернет медальона, она скажет мне обо всем…

– И она полезла в вашу шкатулку?

– Она пробралась ко мне в комнату на рассвете, открыла шкатулку, куда, как она видела, я положила с вечера медальон, но его уже в шкатулке не было. Дуня испугалась и убежала.

– А она не лжет?

– Она со слезами на глазах каялась, да и вообще, если бы она захотела лгать, то не стала бы ничего рассказывать… просто начала бы отнекиваться, что ничего не знает.

– Я встретил Кулугина, когда ехал сегодня к вам, – проговорил Бессменный.

Надя утвердительно кивнула головою.

– Он был здесь. Я знаю это. Он вызвал Луню через лакея. Она пришла ко мне, чтобы спросить, что ей ответить? Я послала сказать ему через лакея, что запретила Дуне брать медальон. Будь медальон у нее – она все-таки передала бы его Кулугину, а тут она все время оставалась в моей комнате, пока был Кулугин, и не пошла к нему. Нет, у нее медальона не имеется; он пропал непостижимым образом.

– А вы знаете? Оказывается, что этот медальон имеет какую-то особенную ценность.

И Бессменный стал рассказывать Наде историю вчерашнего посещения индуса.

Француженка-мадам сидела глубоко в кресле, закинув голову на спинку, и ровно дышала. Глаза ее были закрыты. Казалось, она спала.

– Боже мой, что же я наделала! – ужаснулась Надя, когда Бессменный кончил свой рассказ.

Она так заволновалась, что он пожалел, зачем усугубил ее беспокойство. Лучше было, пожалуй, ему не рассказывать.

– Ну, полноте! – заговорил он, стараясь утешить ее. – Ну, если даже этот медальон пропал безвозвратно, так что ж такого? Ведь для нас-то его эфемерная цена недорога. Именно эфемерная, потому что мы не знаем, в чем она заключается. Велико горе! А для меня, напротив, это служит предзнаменованием нашего счастья!

– Это каким образом? – удивилась Надя.

– Очень просто. Я сказал вам, чтобы вы вернули мне этот медальон, если разлюбите меня, ну, а теперь он пропал у вас, и, значит, вы не можете никогда вернуть мне его, потому что его нет у вас; значит, вы никогда не разлюбите.

Надя повеселела.

– Так вы на меня не сердитесь? – спросила она.

– Мне сердиться на вас? – воскликнул Бессменный. – За что? Разве вы виноваты в чем-нибудь? Да если бы я даже знал истинную цену этому медальону – и тогда не жалел бы его. Что медальон! Весь мир пропади – лишь бы вы остались у меня, – и я буду счастлив.

Надя не скрывала своей радости.

– Надя, князь, – послышалось в это время сверху, – подите сюда!

Елагин, высунувшись из окна второго этажа, звал их.

– Вы зовете нас? – переспросил Бессменный.

– Да, да, идите сюда, – повторил Елагин, – ко мне в библиотеку, – и он отошел от окна.

– А он знает о пропаже медальона? – показал Бессменный на окно.

Надя сказала, что нет, потому что иначе ей пришлось бы объяснять, что это за медальон и откуда она получила его, а делать это она не хотела, не посоветовавшись с Бессменным.

– И прекрасно, – одобрил он, – и не рассказывайте! Пусть вся эта история останется между нами.

И ему показалось особенно приятным, что между ним и Надей существует теперь тайна.

– Не станем будить ее, – сказала Надя, глядя на спящую француженку, – пойдемте наверх, в библиотеку.

Наверху в библиотеке они нашли Елагина и индуса. Елагин ходил по комнате, Кутра-Рари сидел у стола и раскланялся с Бессменным, как; со знакомым.

– Я нарочно позвал вас, – заговорил Елагин, обращаясь к Наде и Бессменному, – чтобы вы были свидетелями. Вы видите эти часы? – спросил он, показывая на большие стенные часы, стоявшие в ящике из карельской березы. – Вы видите: маятник их остановлен…

Огромный маятник часов с блестящим медным диском действительно висел совершенно неподвижно.

– Остановлен, – подтвердил, взглянув на маятник, Бессменный.

– Ну вот, значит, мне это не кажется, а на самом деле так, – подхватил Елагин. – А знаете, кто остановил его? И остановил, не прикасаясь руками, не отпирая дверцы часов, не сходя со своего места, одним пристальным взглядом?

Бессменный понял, что речь идет об индусе, и поглядел на Кутра-Рари. Тот спокойно сидел, как будто ничего особенного не случилось.

– Неужели это возможно? – недоверчиво улыбнулся князь.

– Я для этого и позвал вас, чтобы вы были свидетелями, – снова заговорил Елагин, – он обещает заставить маятник двигаться, так же, как остановил его. Смотрите!

Кутра-Рари в это время обернулся к часам, и его черные глаза уставились на маятник. Его лицо не изменилось, но преобразилось как-то, стало строгим, сосредоточенным. Однако особенных усилий или напряжения в нем не было заметно. Кутра-Рари глядел уверенно и пристально, вот и все.

Елагин остановился и притих, Бессменный и Надя затаили дыхание. Князь не спускал взора с маятника. Он видел, что маятник не шевелится, висит и часы стоят, и не верил в душе тому, что они пойдут.

Но вот ему показалось, как будто едва заметно еще маятник колеблется – чуть-чуть двинулся в сторону, потом в другую.

«Это всегда так кажется, – подумал Бессменный, – когда долго глядишь на что-нибудь, то начинает мерещиться движение. Если на грудь мертвого смотреть, то в конце концов покажется, что мертвый дышит».

Но, думая это, князь вместе с тем должен был через несколько секунд убедиться, что он ошибается. Едва уловимое сначала колебание маятника мало-помалу становилось яснее. Теперь уже не могло быть сомнения, что тяжелый маятник закачался. Размах его делался все сильней и сильней, послышался наконец мерный стук, отбиваемый им, и слепому стало бы понятно, что часы идут.

«Да стояли ли они?» – усомнился Бессменный и сейчас же остановил себя: он должен был признать, что часы действительно стояли, а теперь шли, и сделал это Кутра-Рари, не сходя со своего места.