Текст книги "Популярная история КПСС. 1898 – 1991 годы. От расцвета до запрета"

Исход творца Советского государства

После долгого перерыва В. И. Ленин появился 6 марта 1922 года на заседании Коммунистической фракции Всероссийского съезда металлистов и в оптимистической речи упомянул о своей болезни, «которая несколько месяцев не дает мне возможности участвовать в политических делах, и вовсе не позволяет мне исполнять советскую должность, на которую я поставлен».

Москвич Никита Окунев записывает: «Долгое время за Ленина декреты подписывал Цюрупа, а о Ленине болтали, что он “пьет горькую” или “с ума спятил”, и находится в санатории или в психиатрической больнице. Наконец в газетах за 8-е марта появилась его речь, произнесенная им 6-го марта во фракции съезда металлистов. Там он действительно говорит о какой-то своей болезни, связывая сообщение о ней с намерением лично поговорить в Генуе с Ллойд Джорджем».

Секретное письмо В.И. Ленина 19 марта 1922 года членам Политбюро об использовании сопротивления со стороны верующих насильственному изъятию церковных ценностей, как повод для массовых расстрелов священнослужителей. На заседании Политбюро три дня спустя приняты конкретные предложения Л.Д. Троцкого по проведению кампании по изъятию церковных ценностей, и среди них: «Арест Синода и патриарха признать необходимым, но не сейчас, а примерно через 10–15 дней». Аресты и расстрелы священнослужителей, закрытие и разрушение храмов, пропаганда воинствующего атеизма продолжались вплоть до начала Великой Отечественной войны.

В.И. Ленин в письме к В.М. Молотову накануне XI съезд РКП(б) утверждал: «Если не закрывать себе глаза на действительность, то надо признать, что в настоящее время пролетарская политика партии определяется не ее составом, а громадным, безраздельным авторитетом того тончайшего слоя, который можно назвать старой партийной гвардией. Достаточно небольшой внутренней борьбы в этом слое, и авторитет его будет если не подорван, то, во всяком случае, ослаблен настолько, что решения будут уже зависеть не от него».

В Свердловском зале Кремля с 27 марта по 2 апреля 1922 года проходил XI съезд РКП(б). С докладом о политической работе ЦК РКП(б) за период с X по XI съезд партии выступил Ленин. В его докладе и в решениях съезда получили развитие положения новой экономической политики, как переходного периода от капитализма к социализму.

– Мы совершили организованное отступление, – заявил он. – Отступление закончено. Наши задачи в 1922 году не в политике, а в подборе людей и проверке исполнения намеченных хозяйственных планов…

Переход к нэпу Ленин связал уже не только с необходимостью осуществления политического маневра и исправлением допущенных ошибок, но и с известными особенностями российской революции, что это политика, направленная на построение социализма в условиях сохранения крестьянской экономики, которую социалистическая революция пока что преобразовать не смогла. Ленин напомнил, что большевики получили власть в стране, начали проводить социалистическую программу, но их мероприятия сначала шли «до известной степени в сторонке» от тех процессов, которые происходили в деревне. Крестьянство, как мелкий товаропроизводитель, политически приняло советскую власть, считал Ленин (хотя это было далеко не так). Но оно не могло принять предложенных ею экономических реформ, так как могло существовать, только подчиняясь законам своей социальной природы – законам рынка, с помощью которого крестьяне имели возможность получить от общества необходимый им продукт в обмен на то, что они могли произвести в своем хозяйстве. Поэтому «смычки между экономикой, которая строилась в национализированных, социализированных фабриках, заводах, совхозах, и экономикой крестьянской не было». Ее и сейчас еще нет, считал Ленин, мы только подходим к ней.

Особое внимание Ленин уделил единству партии. Съезд осудил фракционную деятельность лидеров «рабочей оппозиции», не подчинившихся решениям Х съезда партии о роспуске фракций, и предупредил А.Г. Шляпникова, С.П. Медведева и А.М. Коллонтай, что в случае продолжения антипартийной деятельности они будут исключены из партии. Этот партийный съезд оказался последним, на котором присутствовал Ленин.

Борис Бажанов записывает: «Трибуна съезда на полтора метра над полом зала. На трибуне – президиум съезда. Справа (если стоять лицом к залу) у края трибуны пюпитр, за которым стоит оратор; на пюпитре его подсобные бумажки – в ранней советской практике доклады никогда не писались заранее; они импровизировались. Самое большое, докладчик имел на бумажке краткий план и некоторые цифры и цитаты. Перед пюпитром спускается в зал лестничка: по ней поднимаются на трибуну и спускаются в зал ораторы. Так как во время доклада Ленина никто не должен подниматься на трибуну, я сел вверху лестницы в метре от Ленина – так я уверен, что все буду хорошо слышать. Во время ленинского доклада придворный фотограф (кажется, Оцуп) делает снимки… Ясно помню выступление Томского, члена Политбюро и руководителя профсоюзов. Он говорил:

– Нас упрекают за границей, что у нас режим одной партии. Это неверно. У нас много партий. Но в отличие от заграницы у нас одна партия у власти, а остальные в тюрьме.

Зал ответил бурными аплодисментами».

Историк Ю.В. Готье записывает: «Глупая речь Ленина в съезде коммунистов. Я не понимаю, как этого пошлого нахала многие до сих пор считают за умного человека. В Геную, как он говорит, они едут на состязание, торговаться».

На Пленуме РКП(б) 3 апреля 1922 году Сталин был избран генеральным секретарем ЦК РКП(б). Членами Политбюро избрали Г.Е. Зиновьева, Л.Б. Каменева, В.И. Ленина, А.И. Рыкова, И.В. Сталина, М.П. Томского, Л.Д. Троцкого; кандидатами в члены Политбюро – Н.И. Бухарина, М.И. Калинина, В.М. Молотова. Кандидаты обладали лишь совещательным голосом.

На заседании Политбюро 20 апреля 1922 года была принята смета Коминтерна на 1922 год в сумме 3 миллионов 150 тысяч 600 рублей золотом.

На заседании Политбюро 4 мая 1922 года обсуждался ход судебного процесса над московскими священнослужителями и мирянами. Постановили: «Применить к попам высшую меру наказания». Спустя два дня Московский ревтрибунал так и поступил.

С Лениным с 25 по 27 мая 1922 года случился первый серьезный приступ болезни на почве склероза сосудов мозга – общая слабость, затрудненность речи, ослабление деятельности правой руки и правой ноги. Этот приступ продолжался около трех недель. Потом не раз повторялись приступы преходящего паралича – по часу, по два.

Приступ застал Ленина в Горках, где он остается под наблюдением врачей в течение четырех месяцев. У него изменился подчерк, стали мучить головные боли, ухудшилась память, Владимир Ильич заметил, что ему с трудом удается решать элементарные арифметические задачи.

В отсутствии Ленина председательствовал на заседаниях Политбюро Л.Б. Каменев. Работавший в это время техническим секретарем Политбюро Б.Г. Бажанов характеризовал его: «Каменев председательствует превосходно. Очень хорошо руководит прениями, прерывает лишние разговоры, быстро приходит к решению. Перед ним хронометр; на листке бумаги он отмечает время, отпускаемое каждому оратору, – начало и конец выступления… Человек он умный, образованный, с талантами хорошего государственного работника… Если бы не коммунизм, быть бы ему хорошим социалистическим министром в “капиталистической” стране… В области интриг и хитрости Каменев совсем слаб».

В Горках 11 июля 1922 года состоялась встреча немного окрепшего Ленина со Сталиным. Проговорили около часа об урожае, о процессе над эсерами, о международных делах. Потом в Горках они встречались еще семь раз: 30 июля, 5, 9, 15, 19, 23 и 30 августа. Более, чем с другими, Ленин также переписывается со Сталиным.

В Большом Кремлевском дворце 4–7 августа 1922 года проходила XII Всероссийская конференция РКП(б), которая приняла резолюцию «Об антисоветских партиях и течениях», объявив все другие партии контрреволюционными. Принят новый Устав партии. Отныне количество членов ЦК РКП(б) не конкретизировалось, а устанавливалось съездом партии; число членов Политбюро могло варьироваться от пяти до семи; Пленум ЦК партии стал собираться не два раза в месяц, как раньше, а раз в два месяца; периодичность созыва партконференций сокращалась с четырех до одной в год.

А.И. Микоян вспоминал: «В первый же день работы конференции делегатов проинформировали, что по заключению авторитетнейших врачей, как русских, так и иностранных, здоровье и силы Владимира Ильича не только восстанавливаются, но уже, можно сказать, восстановились. Владимиру Ильичу нужен только временный отдых. Во время конференции у меня, да и у ряда других делегатов, возникло недоумение, почему Сталин, в ту пору уже генеральный секретарь ЦК партии, держится на этой конференции так подчеркнуто скромно… Это не могло не броситься в глаза. Зато Зиновьев держался на конференции чрезмерно активно, изображая из себя в отсутствии Ленина как бы руководителя партии. Он, например, выступал с двумя докладами – об антисоветских партиях и о предстоящем IV конгрессе Коминтерна. Сталин, бесспорно, мог бы доложить, скажем, об антисоветских партиях ничуть не хуже его, поскольку материалов и источников информации у него было не меньше, да и знал он этот вопрос не менее глубоко. Открыл конференцию Каменев. Казалось вполне естественным, чтобы с заключительной речью выступил генеральный секретарь ЦК партии. Однако, председательствовавший на последнем заседании Зиновьев почему-то предоставил слово для закрытия конференции Ярославскому».

Постановление Политбюро от 10 августа 1922 года о высылке группы русской интеллигенции («особо активных контрреволюционных элементов») из России. Были вынуждены покинуть родину 160 деятелей культуры и науки вместе с семьями. Среди них – философы Н.А. Бердяев, С.Л. Франк, Н.О. Лосский, С.Н. Булгаков. Отъезжавший с железнодорожного вокзала Москвы социолог Питирим Сорокин вспоминал: «Я внес два саквояжа в латвийский дипломатический вагон. “Все свое ношу с собой”. Это я мог бы сказать и про себя. В туфлях, присланных чешским ученым, костюме, пожертвованным мне Американской организацией помощи, с пятьюдесятью рублями в кармане я покидал родную землю. Все мои спутники были в сходном положении, но никто особенно не волновался по этому поводу. Несмотря на запрет властей, многие друзья и знакомые пришли проводить нас. Было много цветов, объятий и слез. Мы, отъезжающие, вглядывались в их лица, смотрели на уплывающие назад улицы Москвы, ловили последние образы покинутого Отечества. На следующий день мы приехали в пограничный населенный пункт. Полчаса спустя промелькнул красный флаг, и советская Россия осталась позади. Вечером мы впервые за пять лет легли спать не задумываясь, придут ли за нами этой ночью».

Сталин начинает понимать, что ему надо сохранить свой имидж «верного ленинца», и он 24 сентября 1922 года (за неделю до выхода председателя Совнаркома после приступа болезни на работу) публикует в «Правде» «по требованию редакции» свою статью «Тов. Ленин на отдыхе», в которой подчеркивает свою особую близость к Владимиру Ильичу и возвращение к жизни «старого бойца».

«Мне приходилось встречать на фронте старых бойцов, которые, проведя “напролет” несколько суток в непрерывных боях, без отдыха и сна, возвращались потом с боя как тени, падали как скошенные и, проспав “все восемнадцать часов подряд”, вставали после отдыха свежие для новых боев, без которых они “жить не могут”. Тов. Ленин во время моего первого свидания с ним в конце июля, после полуторамесячного перерыва, произвел на меня именно такое впечатление старого бойца, успевшего отдохнуть после изнурительных непрерывных боев и посвежевшего после отдыха. Свежий и обновленный, но со следами усталости, переутомления.

В. И. Ленин в Горках. 1922 г.

– Мне нельзя читать газеты, – иронически замечает тов. Ленин, – мне нельзя говорить о политике, я старательно обхожу каждый клочок бумаги, валяющийся на столе, боясь, как бы он не оказался газетой, и как бы не вышло из этого нарушения дисциплины.

Я хохочу и превозношу до небес дисциплинированность тов. Ленина. Тут же смеемся над врачами, которые не могут понять, что профессиональным политикам, получившим свидание, нельзя не говорить о политике. Поражает в тов. Ленине жадность к вопросам и рвение, непреодолимое рвение к работе. Видно, что изголодался. Процесс эсеров, Генуя и Гаага[7]7
  Международные конференции по экономическим и финансовым вопросам, проходившие в Генуе (10 апреля – 19 мая 1922 г.) и в Гааге (15 июня – 20 июля 1922 г.).


[Закрыть], виды на урожай, промышленность и финансы – все эти вопросы мелькают один за другим. Он не торопится высказывать свое мнение, жалуясь, что отстал от событий. Он, главным образом, расспрашивает и мотает на ус. Очень оживляется, узнав, что виды на урожай хорошие.

Совершенно другую картину застал я спустя месяц. На этот раз тов. Ленин окружен грудой книг и газет (ему разрешили читать и говорить о политике без ограничения). Нет больше следов усталости, переутомления. Нет признаков нервного рвения к работе – прошел голод. Спокойствие и уверенность вернулись к нему полностью».

В октябре и ноябре 1922 года Ленин председательствует на заседаниях СНК и СТО, участвует в заседаниях Политбюро, кроме вопросов экономического развития страны, занимается вопросами Коминтерна, международными делами. За эти два месяца он написал около 180 писем и записок, принял 150 человек. Обязательный по постановлению врачей дополнительный день отдыха в среду он в ноябре уже игнорировал.

На короткое время работа стала повседневной, но систематической была по относительно узкому кругу вопросов. В это время в центре внимания Ленина были вопросы внешней политики, экономики, в частности, заключения концессионных соглашений, монополии внешней торговли и образования СССР. Однако болезнь не отпускала, постоянно напоминая о себе, все заметнее сказываясь не только на самочувствии, но и на характере, поведении, стиле и объеме выполняемой работы. Врачи отмечали ослабление нервной системы, что проявлялось, в частности, в склонности к плачу, которую не всегда удавалось пересилить, очень сильное воздействие стала производить музыка. Заметно ухудшились зрение, память, понизились внимание, ослабла способность сосредотачиваться.

Последнее публичное выступление Ленина состоялось 20 ноября 1922 года в Большом театре – на пленуме Моссовета. Американский корреспондент, уроженец Прибалтийского края, Григорий Попов в газетной статье описал это событие: «Огромный, красный, бархатный с позолотой зал Большого театра был переполнен. Все меры предосторожности были приняты. На площади гарцевали конные чекисты и с руганью отгоняли слишком любопытного пролетария… Нас, журналистов, повели через подвал, где буквально через каждые два шага торчал красноармеец с винтовкой. Так и царя не охраняли. На сцене, переполненной людьми, за длинным, покрытым красной скатертью столом поместился президиум. Председательствовал Каменев. “Сливки” Кремля все были налицо. Тут и Калинин, и Радек, и Стеклов, и Луначарский, и Крыленко и пр., и пр. Каменев открывает заседание, принимающее сразу театральный характер. Все напряженно ждут появления Ленина. Каменев же спокойно ставит на голосование вопрос о порядке выборов нового Центрального Комитета. Нетерпение растет. Утешаются тем, что это-де одна формальность и что вот-вот заговорит Ленин. Но нет. Из задних рядов кто-то “желал бы получить разъяснение, как будут участвовать в выборах безработные”. Оратор вносит предложение ввести в программу соответствующий параграф. Часть публики высказывается “за”, большинство же совершенно равнодушно ко всяким выборам, да и к безработным всего света. Как бы только поскорее увидеть и услышать Ленина, “великого” Ильича. Но Каменев возвышает голос и быстро справляется с шумом. Он просто-напросто заявляет: “Способ выборов всесторонне разработан компетентными членами Совета. Кто «за» – пусть поднимет руку”. И все поднимают руки… После столь благополучного разрешения этого вопроса, раздались голоса: “Ленин! Ленин!” Ко всеобщему разочарованию Ленин все еще не выступает. На эстраде какой-то товарищ Дорофеев. Он приступает к докладу “О результатах годичной деятельности Московского Совета в области общественного призрения”. Повеяло скукой… Товарищ Дорофеев говорит о московском трамвае, о банях, где ежедневно могут париться сто тысяч россиян, о водопроводе, который, мол, ныне на столько и столько-то больше ведер может доставить, об освещении и мостовых – однообразно, невыносимо скучно, монотонно. Говорит, говорит – битых два часа говорит. Толпа дошла до белого каления. Но Каменев поглаживает бороду, он доволен: блестящий успех постановки. И вот только теперь он медленно поднимается с места и торжественно возглашает: “Слово за товарищем Лениным”. Все присутствующие на сцене поднимаются с мест, и посередине образуется проход, настоящий коридор из человеческих фигур, уходящий вглубь, до кулисы. В этот темный проход, откуда сейчас должен появиться Ленин, направлены глаза всей аудитории – шести тысяч человек. Все члены Совета и “привилегированные” коммунисты на сцене, все в зрительном зале, еще не увидев Ленина, уже начинают кричать и аплодировать. Все дипломаты и журналисты в ложах, даже все музыканты в оркестре, сыгравшие при последних словах Каменева “Интернационал”, тоже поднимаются с мест и впиваются глазами в ту темную точку, откуда должен появиться Ленин. Тягучи тянутся секунды. Все боятся пропустить знаменательный момент. В жизни своей не доводилось мне переживать что-либо подобное. Минуты три толпа рукоплещет, вопит и упорно не сводит глаз с заветной точки. Многими овладевает беспокойство: уж не случилось ли чего?.. Но вот быстрыми шагами, почти бегом входит Владимир Ильич Ленин, российский “крестьянский и рабочий царь”. Толпа, состоящая, конечно, из одних коммунистов, гудит, рукоплещет своему идолу. А он не удостаивает ее взгляда. Он пожимает направо и налево руки членам Советов, что-то говорит… Но вот он подошел к рампе, прислонился к столу и уставился потупленным взглядом в потолок. Наконец посмотрел он и на собравшихся в зрительном зале и усмехнулся. Полу русский, полу татарский череп, какой повсюду в России встречается тысячами. Небольшие, с огоньком, слегка косые глаза. Черты лица суровые, угловатые. Самое характерное – широкий лоб, уходящий в лысину. Лоб как бы подавил все остальные черты лица. Ничего сентиментального. Так стоял он перед нами в простом, наглухо застегнутом френче. Безыскусственно прост. Люди этой категории не тщеславны. Им, может быть, доступно лишь единственное – наслаждение властью. Одно мановение руки, и всё замолкло. Можно было бы услышать падение булавки. Ленин начал говорить… У Ленина особые ораторские приемы. Он обращается с речью к тысячам, как если бы они вели о чем-нибудь дискуссию у себя дома, в тесной комнате с двумя-тремя студентами-сверстниками. Он пересыпает речь остротами, говорит оживленно, с сарказмом. Мысли бегут одна за другой. Выражение лица меняется непрерывно. Вот он глядит с суровой серьезностью, вот прищурил левый глаз, вот хитро подмигнул. Он принадлежит к породе тех истинно народных ораторов, каких встретить можно разве только в Лондоне, на митинге в Гайд-парке. Такого сорта ораторов в старой России было немного… Ленин, этот интернационалист, ведет речь совершенно в русском духе. Он часто пускает в оборот крепкие русские словечки. И он умеет затронуть национальную струнку. Он хорошо знает национальную душу, этот коммунистический космополит. “Владивосток снова нашинский!” – радостно провозглашает он, и вызывает бурю восторгов. Он ведет за собой толпу так, что она этого не замечает. Он – человек фактов, питает огромное доверие к устойчивости “пролетарского” государства, им созданного. И поэтому-то он говорит так, что каждый чувствует: этот знает, чего хочет. Во всей его фигуре есть что-то, напоминающее хищного зверя. Он говорит, как школьный учитель с кучкой ребят. Каждое слово – поучение; если нужно, то и нравоучение. Он насильственно вколачивает в головы “сознательных масс” свои идеи. Но сильнее всего он приковывает к себе слушателя, когда почти с пророческим подъемом касается великих мировых проблем и их взаимоотношений… Так говорит этот человек, без которого русская революция – да, наверное, и большая часть всеобщей истории – пошла бы совершенно другими путями».

Журналист Уолтер Дюранти, сидевший во время этого выступления в первых рядах партера, писал: «Невозможно было скрыть признаки, отличающие паралитика, от тех, кто знает, что это такое. Тем вечером я так и сказал советскому цензору, но писать это он мне не разрешил».

Невропатолог А.М. Кожевников 25 ноября 1922 года записывает: «Ленин шел по коридору, и у него начались судороги ноги. Он упал. С трудом поднялся. Решили, после совета с врачами, не участвовать в очередных заседаниях и отдыхать целую неделю».

Отдых растянулся на две с лишним недели. Секретарям Ленина 11 декабря сообщили, что завтра ожидается приезд Ленина в Кремль. В кабинете натопили, прибрали. На следующий день в 11 часов 15 минут он вошел в свой кремлевский кабинет. Принял А.И. Рыкова, Л.Б. Каменева, А.Д. Цюрупу, Ф.Э. Дзержинского, Б.С. Стомонякова. По телефону дал согласие на очередную высылку «антисоветских элементов» за границу. Это был его последний рабочий день в Кремле.

Утром следующего дня – ухудшение состояния здоровья. Врачи с большим трудом уговорили его не выступать ни на каких заседаниях, на время совершенно отказаться от работы. В течение трех дней Ленин работал в своей кремлевской квартире, стремился закончить начатые дела. Повторял: «Надо спешить, чтобы болезнь не застала врасплох».

В середине дня 13 декабря он вызвал Фотиеву и продиктовал ей несколько писем, одно из них – Льву Троцкому, в котором разъяснял свою точку зрения на монополию внешней торговли. Затем приехал Сталин, и их беседа затянулась на два часа. Два последующих дня Владимир Ильич продолжал приходить в рабочий кабинет, но с трудом мог сосредоточиться, читая и подписывая документы.

В ночь с 15 на 16 декабря наступило резкое ухудшение состояния здоровья главы государства. Но ехать в Горки он отказывался, надеясь на лучшее.

Через неделю наступил паралич правой руки и правой ноги. Лечащий врач Ленина доносил Сталину: «Пациент совершенно не отдает себе отчета, что Гражданская война окончилась, что наступила мирная созидательная жизнь».

Несмотря на явное болезненное состояние, Ленин с 23 по 26 декабря диктует частями, по несколько минут в день, «Письмо к съезду» – свое политическое завещание (часть историков сомневаются в принадлежности Ленину этого машинописного документа). В нем он подчеркивает необходимость сохранения устойчивого ЦК, способного предотвратить раскол партии. В этих целях он предложил увеличить число членов ЦК до нескольких десятков и даже сотни человек преимущественно за счет передовых рабочих, а также трудящихся крестьян. В письме Ленин дает характеристику некоторых членом ЦК, обращая внимание на их недостатки. Он ставит вопрос о политическом недоверии Троцкому, указывает на его «небольшевизм», борьбу против ЦК, подчеркивает, что это человек, «чрезмерно хвастающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела». Ленин предупреждает об идейной неустойчивости Зиновьева, Каменева, Бухарина, Пятакова. Он считает не случайностью антипартийную позицию Зиновьева и Каменева в период подготовки и проведения Октябрьской революции. Характеризуя Бухарина и Пятакова, Ленин отмечает, что теоретические воззрения Бухарина «очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)», а Пятаков – человек, «слишком увлекающийся администраторством и административной стороной дела, чтобы на него можно было положиться в серьезном политическом вопросе». Ленин дает также характеристику Сталину, считает его одним из выдающихся деятелей партии и вместе с тем отмечает: «Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью».

Ленин, уже не поднимавшийся с постели, 30 декабря 1922 года заочно избирается почетным председателем открывшегося Первого Всесоюзного съезда Советов, провозгласившего создание Союза Советских Социалистических Республик.

Сталин 1 января 1923 года пишет членам Политбюро: «Закрытые письма секретарей губкомов и беседы с делегатами съезда Советов убедили меня в том, что среди крестьян нарастает серьезное недовольство на почве множественности денежных налогов. Многочисленность денежных налогов, неопределенность разрядов налогов и неуверенность в том, что по отбытии налоговых обязанностей не будут взиматься новые, непредвиденные налоги, убивает в глазах крестьянина всякую возможность правильно рассчитывать свой бюджет, опрокидывает хозяйственный план крестьянина, нервирует крестьян и усиливает среди них недовольство».

Газета «Правда» 25 января 1923 года опубликовала предсъездовскую дискуссионную статью председателя финансового комитета ЦК РКП(б) и СНК РСФСР Е.А. Преображенского. Он писал: «Мне кажется, что на предстоящем партийном съезде нам пора бы подвергнуть объективному научно-марксистскому анализу всю совокупность фактов и отношений, выявившихся за два года так называемой новой экономической политики, и установить основные тенденции в пути перехода от капитализма к социализму в России. Кстати, пора ликвидировать и самый термин “новой экономической политики”, поскольку он является уже старым по сравнению с тем действительно новым, что создается и оформляется в нашей крестьянской стране при диктатуре пролетариата».

Окончательный отход Ленина от политической и государственной деятельности произошел 10 марта 1923 года из-за третьего приступа болезни с наступлением полного паралича правых конечностей и с афазией – утратой способности устного речевого общения вследствие поражения головного мозга. На следующий день на заседании «тройки» Политбюро советские вожди, охваченные паническим страхом в связи с критическим состоянием здоровья Ленина, разрабатывают 16 пунктов плана усиления собственной охраны, чистки Красной Армии и т. д.

В Колонном зале Дома союзов 15 марта 1923 года состоялось торжественное заседание, посвященное 25-летнему юбилею Российской Коммунистической партии (счет от I съезда РСДРП в 1898 году в Минске).

Сталин 21 марта 1923 года посылает секретную записку членам Политбюро: «В субботу 17 марта т. Ульянова (Н.К.) сообщила мне в порядке архиконспиративном “просьбы Вл. Ильича Сталину” о том, чтобы я, Сталин, взял на себя обязанность достать и передать Вл. Ильичу порцию цианистого калия. В беседе со мной Н.К.[8]8
  Крупская.


[Закрыть] говорила, между прочим, что Вл. Ильич “переживает неимоверные страдания”, что “дальше жить так немыслимо”, и упорно настаивала “не отказывать Ильичу в его просьбе”. Ввиду особой настойчивости Н.К. и ввиду того, что В. Ильич требовал моего согласия (В.И. дважды вызывал к себе Н.К. во время беседы со мной и с волнением требовал “согласия Сталина”), я не счел возможным ответить отказом, заявив: “Прошу В. Ильича успокоиться и верить, что, когда нужно будет, я без колебаний исполню его требование”. В. Ильич действительно успокоился. Должен, однако, заявить, что у меня не хватит сил выполнить просьбу В. Ильича, и вынужден отказаться от этой миссии, как бы она ни была гуманна и необходима, о чем и довожу до сведения членов П. Бюро ЦК».

В Колонном зале Дома союзов с 31 марта по 3 апреля 1923 года проходила московская губернская конференция РКП(б). С докладами выступили Л.Б. Каменев и И.А. Зеленский. Постановили учредить Институт Ленина, где будет собрано и систематизировано все, написанное Владимиром Ильичем.

В Андреевском зале Большого Кремлевского дворца с 17 по 25 апреля 1923 года проходил XII съезд РКП(б). В последний день заседания были перенесены в Большой театр. Ленин отсутствовал. Выступая на съезде, Леонид Красин понадеялся на его возвращение в строй:

– Когда нам говорят: все оставим по-старому, то я говорю, что оставить по-старому вы не можете, потому что важнейший фокус, который сосредоточивал весь опыт партии и перед которым каждый готов был поклониться и оставить за ним право безапелляционно решать вопросы, товарищ Ленин, на долгое время выбыл из строя. Мы знаем, что даже и ошибки Ленина, при наличности такого значения, когда он мог авторитарно говорить и выступать за всю партию, были приемлемы, были даже плюсом и для нас, и для нашей партии, и для нашей государственности. Но когда мне говорят, что какая бы то ни было тройка или пятерка заменит товарища Ленина, и что мы “все оставляем по-старому”, то я говорю: нет, товарищи, по-старому мы оставить не можем, и старого этого не будет до того момента, пока Владимир Ильич снова не возьмет в свои руки руль государственного корабля…

Борис Бажанов вспоминал: «Капитальным вопросом был, кто будет делать на съезде политический отчет ЦК – самый важный политический документ года. Его делал всегда Ленин. Тот, кто его сделает, будет рассматриваться партией как наследник Ленина. На Политбюро Сталин предложил его прочесть Троцкому. Это было в манере Сталина. Он вел энергичную подспудную работу расстановки своих людей, но это даст ему большинство на съезде только года через два. Пока надо выиграть время и усыпить внимание Троцкого. Троцкий с удивительной наивностью отказывается: он не хочет, чтобы партия думала, что он узурпирует место больного Ленина. Он, в свою очередь, предлагает, чтобы отчет читал генеральный секретарь Сталин. Представляю себе душевное состояние Зиновьева в этот момент. Но Сталин отказывается, он прекрасно учитывает, что партия этого не поймет и не примет – Сталина вождем партии никто не считает. В конце концов, не без добрых услуг Каменева, читать политический доклад поручено Зиновьеву – он председатель Коминтерна и, если нужно кому-либо временно заменить Ленина по случаю его болезни, то удобнее всего ему».

На трибуну Большого Кремлевского дворца часто выходили рабочие и крестьяне с приветствиями съезду. В них они называли своих вождей всегда в одной и той же последовательности: Ленин, Троцкий, Зиновьев, Каменев. Лишь считанные единицы в конце этого списка добавляли имена Бухарина или Сталина. Для населения страны Иосиф Виссарионович пока оставался второстепенным вождем.

В своем выступлении на съезде Сталин указал на проблемы, которые возрождает новая экономическая политика, которую он, судя по всему, терпеть не мог: