Текст книги "Собрание произведений в одном томе"

Вечерний разговор

Ревизор. Устал. Пока проверишь вашу отчетность, с ума сойдешь. У вас столько нарушений. Придется передать дело в суд…

Бухгалтер. Может быть, погуляем?

– Погуляем?.. Зачем?

– Зачем погуляем? Кто сказал «погуляем»? Посидим.

– Посидим?.. Где посидим?..

– На скамеечке…

– На скамеечке?.. Зачем?

– На скамеечке? Кто сказал «на скамеечке»?.. На стульчике…

– Где… на стульчике?..

– За столиком.

– За каким столиком?..

– За каким столиком? Кто сказал «за столиком»?.. В ресторане…

– В ресторане?.. Зачем?..

– Зачем в ресторане? Кто сказал «в ресторане»? Дома.

– У кого дома?.. У меня дома?..

– Зачем у вас?.. Кто сказал «у вас»?.. У меня…

– Пить будем?!

– Зачем пить? Кто сказал «пить»? Кушать тоже будем.

– Пошли!

– А в нарушениях я не виноват. Эти нарушения…

– Нарушения? Кто сказал «нарушения»? Пошли!

Подопытный

Сейчас главное – попасть в группу. При одном институте группа подопытных образована. Они так и говорят: «Ты – подопытный человек. Вот тебе сколько угодно денег, в мешке – крупные, в ящике – мелкие. Бери, делай что хочешь, а мы тебя изучать будем в порядке эксперимента на будущее». Допустим, мне так говорят. Я беру торбу, набираю, или еще лучше – тачкой. А все спрашивают: «Чего это у тебя звенит в тачке?» Ну, там, гвозди… Тут главное – домой довезти. А уже из тачки – в торбу. И что же я делаю как подопытный с этой торбой? Ну конечно, обмыть… Тут и речи нет. Приглашаю всех ребят с работы, с улицы, с базара – в ресторан, – сидим. До полусмерти. Официанты пьяные, вахтер – ресторан на ключ и в бочке с фикусом лежит, гардероб закрыт – все ушли в буфет. Повара вокруг котлов, как лепестки. Подопытный гуляет.

Городок дрожит, милиция по дыму определяет где, но трогать боится. Неделю сидим. Я беру и по телефону даю шестнадцать телеграмм в разные города. Вызываю такси. Садимся с ребятами, с официантами, грузим шестнадцать ящиков водки, три бочки кислых помидоров, четыре ящика люля-кебабов и едем в другой ресторан. Сидим до полусмерти. Сколько стоит зеркало? Тысячу рублей. Хрясь пивом, держи две тысячи. Кто в люстру боржомом с места? А ну, ребята, а полусидя… Ой, мазила, а ну разойдись… Хрясь! Готов! Сколько? Десять тысяч. Держи тринадцать. Устали. Выскакиваю на улицу. Ребята, трудящиеся, кто гулять хочет?! Увольняю всех с работы, заходи, я подопытный!

Свою футбольную команду набираю. Плачу по тыще в день. Мальчики наказывают «Торпедо» 16:0. Всем по «Волге», нате, играйте, любимые. Устал. Отдыхаю на море в ресторане до полусмерти. Отдохнул. Отдыхаю в холодке, в Мурманске, в «Арктике», мировой ресторан. Накрываем на стол на льдине. Устал. Строю кооператив. Заселяю всех даром. А деньги – мне. Устал. Отдыхаю. Строю подземный переход Кишинев – Бендеры, там нужно очень, и взимаю с каждого, потом беру и окупаю. Покупаю завод тяжелого машиностроения. Строю гостиницы и беру с каждого… Постой… Что-то… Это уже не из будущего… Это что-то из прошлого. Мои мечты о будущем уже были кем-то осуществлены. Ладно, главное – в группу попасть.

Вся наша жизнь – спорт

Вся наша жизнь – спорт. Потому так высоко прыгаем, что толчок сильный получаем. Сверху посмотришь – все подпрыгивают, как на сковородке. Высоко подпрыгнул и затаился с добычей. Потому и быстро бегаем, что на запах. Потому и тяжести огромные перетаскиваем, что в запас. Только по мешкам и узнаешь, откуда возвратился. По детским крикам взрослых разыщешь, по асфальту – исполком, по народной тропе – киоск, по гулу – стадион, по бегу на результат – спринт, по бегу за результатом – сапоги, по бегу без результата – бесплатное лечение.

Что в молодости спорт, в старости – дрова, керосин и нитки.

Феня, моя жена

А я вам вот что скажу: пока все не переженимся друг на друге, до тех пор будем бегать и волноваться. Женитьба очень большое спокойствие дает. Я до свадьбы прямо весь зеленый ходил, вскипал, как чайник, с полоборота заводился. Как женился на Фене – затих. Успокоился. Румянец вот. Походка твердая, рукопожатие крепкое.

Сосед мой за стеной нервный, как канарейка. С утра вопьется в газеты: «Ай!.. Ох!.. Ох, эти молодцы! Ах, те сволочи!..» Я его встречу в коридоре, к стене прижму: «Чего ты расстраиваешься, зайчик? Мы с тобой двадцать лет живем душа в душу. Так твоя душа уже с двумя инфарктами, острая сердечная недостаточность и плоскостопие, а у меня – смотри. В глаза мои погляди. Нетронутые глаза! Душа чистая. Пищеварение здоровое!»

Радио не слушаю. Газет не читаю. В споры не вмешиваюсь. Вот ты говоришь, что американская подлодка вошла в Японию. Почему ты должен переживать, носиться по комнате, рвать на себе белье? Что, она выйдет оттуда? Что, это от тебя зависит? Чудаки вы все. Вцепятся в газету. Глотают страницы, с ногами в репродуктор влезают, валидол литрами пьют. И что от этого меняется? А мы с Феней спокойные, как льдины маринованные. Смотри на меня: сорок пять лет, цветущий мужчина, как ландыш. Жить и жить! Кое-где бывал, кое-что повидал. В Крым ездил, в Сочи ездил, в Сухуми был, осталось в театр сходить – и уже везде побывал!

И все слава богу. И за все спасибо. Обуты и одеты, и в доме есть чего перекусить. И телевизор, слава богу, всегда на погоду настроен. Тихая передачка. Хоккей смотрю – не переживаю: выиграют – хорошо, проиграют – замечательно. А чего я должен волноваться, я же не играю, я сижу. Клуб кинопередвижек – приятная вещь: сидишь в тапочках, а тебя на Цейлон или под воду. А ты только чай из блюдечка схлебываешь. А как политическая часть начинается, выключаю аппаратуру, обесточиваю агрегат. Он – чтоб остыл, а я – чтоб не раскалялся. А что мне тот самый Уругвай? Как я у них там разберусь, если они там по пятьсот лет живут и сами разобраться не могут?.. Вообще настырные есть – ужас! На собрании ко мне прицепились: почему вас ничего не интересует, не волнует? Как же, говорю, не волнует? Все меня волнует, только оставьте меня в покое!

– А это вас волнует?

– Волнует, – говорю.

– А чего ж вы такой спокойный?

– А это у меня тембр такой.

– А это вас волнует?

– Волнует, чего ж…

– А если вам зарплату урезать?

– Ты что, сдурел, – говорю, – сейчас дам кирпичом по голове!

– Чего вы не подняли старушку, что у вашего порога лежала?

– А чего ее поднимать, действительно? Ну лежит себе, раскинула кошелки. Может, она отдыхает, может, вспомнила чего. А я ее должен хватать на старости лет? Она рада, что из дому наконец вырвалась, а я ее обратно к своим запихивай!

«Почему не помогли пожар тушить?» Такое скажут, хоть стой, хоть падай. Видел я там пламя из окна, искры. Так что, я должен бежать туда? Может, праздник у людей, а я врываюсь с ведром, поливаю незнакомую компанию. Там действительно кто-то крикнул: «Горим!», потом: «Караул!», а кто-то добавил: «Помогите!» Но все так спокойно, с юморком. Ну гуляет семья, мало у нас гуляют?

Раньше люди в коммунальных жили – кастрюля к кастрюле, а сейчас большинство в отдельных, и не лезь! Валяться буду на улице – не приставай. Отдельно хочу! А как лезут, начинают тормошить, к жене посылаю. А для чего я женился?

На субботник?.. Можно на субботник, только по этому делу до жены моей, до Фени, до Фенечки. Озеленение?.. Деревья обкопать?.. Чудное дело. А как же. Только с этим не ко мне, а к жене моей. До Фени. До Фенечки. Она разберется.

Я тихий человек. Мне было б что поесть, где поспать и что почесать. Никаких у меня ответов нет, никаких вопросов не накопилось. И не тереби меня. Дай полежать спокойно. Со всеми переживаниями до жены моей. Вон она, Феня. Вон она ходит, мягко стелет, вкусно варит. Феня, моя любимая. Все до Фенечки!

Авас

Для Р. Карцева и В. Ильченко

Первый. Чувство юмора – прекрасное чувство. Оно необходимо каждому человеку. И как жаль, когда у некоторых его нет.

Вот у нас в институте произошел такой случай. Есть у нас грузин, студент, по фамилии Горидзе, а зовут его Авас, и доцент Петяев, страшно тупой. Вызывает доцент этого грузина к доске и спрашивает:

– Как ваша фамилия?

– Горидзе.

– А зовут вас как?

– Авас.

– Меня – Николай Степанович, а вас?

– Авас.

– Меня – Николай Степанович, а вас?

– Авас.

– Меня – Николай Степанович! А вас?!

– Авас.

Так продолжалось два часа. Он никак не мог выяснить, как зовут этого грузина.

Второй (входит). Что вы смеетесь? Я тоже хочу.

Первый. Да я тут рассказываю… У нас в институте произошел такой случай. Есть у нас грузин, студент, по фамилии Горидзе, а зовут его Авас. И доцент Петяев, страшно тупой. Вызывает доцент этого грузина к доске и спрашивает:

– Как ваша фамилия?

– Горидзе.

– А зовут вас как?

– Авас.

– Меня – Николай Степанович, а вас?

– Авас.

– Меня – Николай Степанович, а вас?

– Авас.

– Меня – Николай Степанович! А вас?!

– Авас.

Так продолжалось два часа. Он никак не мог понять, как зовут этого грузина.

(Пауза.)

Первый. Есть у нас грузин, по фамилии Горидзе, а зовут его Авас. Зовут его так – Авас. Да, назвали его так, он не виноват. Авас. Тебя как зовут?

Второй. Степа.

Первый. Ну вот. Ты Степа, а он Авас. Он Авас, а ты Степа. Грузин Авас…

Второй. А кто Степа?

Первый. Ты Степа! А он Авас. А доцент тупой. А ты Степа. А он тупой. Вызывает доцент этого грузина к доске и спрашивает:

– Как ваша фамилия?

– Горидзе.

– А зовут вас как?

– Авас.

Второй. Кого?

Первый. Что – кого?

Второй. Кого он спрашивает все время периодически?

Первый. Периодически? Кого спрашивает? Кто спрашивает? Грузин?

Второй. Какой грузин?

Первый. Есть у нас грузин! И доцент тупой! Вызывает он этого грузина к доске и спрашивает: «Ваша фамилия?» – «Горидзе». – «А зовут вас как?» Он говорит: «Грузин». То есть «доцент». То есть «грузин». Нет, грузин думал, что он спрашивает его, грузина… то есть доцента, а доцент думал, что он его спрашивает…

Второй. О чем?

Первый. О грузине. Нет, о доценте. Он говорит: «Как ваша фамилия?» – «Горидзе». – «А зовут вас как?» Он говорит: «Авас». Он говорит: «А я доцент». А тот говорит: «А я грузин». А доцент говорит: «А я кто?» А он говорит: «Вы тоже грузин».

Второй. Так они оба были грузины?

Первый. Вот это я не помню. Один был грузин, а другой… Степа!

Второй. Да это я Степа.

Первый. Ты Степа? А кто грузин? Грузин не знал, что он грузин…

Второй. Ему не сообщили?

Первый. Сообщили, но поздно. Он уже был Авас!

Второй. Давай еще раз!

Первый. Есть у нас грузин и доцент тупой. Страшно тупой.

Второй. А грузин?

Первый. А грузин нет. И ты тоже. Вместе с доцентом.

Второй. Ну?

Первый. «Ну!» Вызывает он его к доске – Авас, Авас, Авас, Авас!

Второй. А‑а‑а! Ну и что?

Первый. Ничего.

Второй. А чего вы смеялись?

Спокойно, товарищи

Товарищи, у некоторых появилась мания: они стали бояться, что за ними захлопнется дверь. Вышел из квартиры – захлопнулась дверь, остался на лестнице в трусах. Вышел из министерства – захлопнулась дверь, остался на улице со списком. Выехал из города – захлопнулась дверь, остался в степи без документов… Некоторые стали руками придерживать, некоторых от ручки не оторвешь. Они жутко замки проверяют и каждый раз снова тянутся, возвращаются, не могут отойти…

Товарищи, убирайте ноги, дайте закрыть. Предупреждаю, если сзади щелкнет, это не всегда дверь. Кроме замков автоматических, так называемых английских, есть ручные, висячие – наши. Их слышно, когда закрывают. Не надо ногой дверь придерживать: вы мешаете находящимся в помещении. Идите. Будете стучать обратно – лицо держите перед глазком.

Снизим растущие потребности!

Граждане, гражданин! Я труженик советского сервиса. Не севера – сервиса, обращаюсь к вам, наши клиенты, с мыслью: за все надо сказать спасибо.

Пообедал – слава Богу!

Поспал – спасибо!

Одет – благодарю!

Обут – хорошо.

Эти роптуны только портят… Скандалят, критикуют… А нам и так хорошо… Я лично доволен, что существую, и все! За все спасибо и слава Богу… Не хочу ничего усовершенствовать… Раз лучше, чем было, значит, уже хорошо!

Отчего у всех растут потребности?.. Зачем тебе машина?.. Ты же хочешь, чтоб тебя заправляли, чтоб тебе стекла мыли… Кто тебе будет мыть?.. Они тоже хотят в машинах сидеть. У нас все равны…

Дадут тебе машину, ты разве успокоишься? Ты же дачу к ней захочешь прицепить двуспальную. Хорошо, если со своей женой: у тебя потребности растут. А потом туда газовую плиту прикажешь вставить, приемник, телевизор. А откуда это взять?.. Нам что, капиталист одолжит?

Нет… Получается жуткая картина… Другой такой же, как ты, советский человек должен взять перед этим ни капли не выпить, встать с утра пораньше, засучить рукава и вкалывать весь день напролет. Ему уже на перекуры и на разговоры времени не остается, потому что он тебе дачу клепает.

А еще пятеро несчастных, непивших, некуривших, тебе туда диван вталкивают. А бедолага, у которого ни в одном глазу, который нарушил свой распорядок, не побаловал с нормировщицей во время рабочего дня, тебе отопление ставит, проклиная свою разбитую жизнь.

А конструктор, тонкий ум, высокий интеллект, не обсудив как следует вчерашний футбол и не заточив за полдня карандаш, вынужден сразу, с утра размечать для тебя окошки, чтоб тебе вдыхать и выдыхать. Чтобы тебя грело, а там охлаждало, чтоб тебе там пусто было, а здесь битком…

Мрачная картина общего напряжения…

Зачем мы друг другу на голову свои потребности обрушиваем. Может, откажемся, а? Скажем, не надо нам, а? Не хотим загружать своего коллегу, брата своего удивительного. А, ребята? Если договоримся, сразу тише станет…

И не надо на нее прыгать. Что, она не такая, как ты?! Шашлык в пыли… С полу, с жару… Сдуй. Тряпочкой оботри… Чего ты ей жизнь портишь?! А завтра она придет к другому: почему стиральная машина течет, а тот поползет на поликлинику жаловаться… Только начни… У всех сразу настроение испортится. Зачем?.. Рухнул на тебя потолок… Сиди… Считай, отомстили: он вчера от своего фена электрического получил все двести двадцать вольт в руку.

Откуда у одного будет вдохновение другому подавать, если тот ему так пол прибил, что сквозь трещины собака пролезет. Вот и все. Что может быть лучше: накрылся шкурой, спустился к водопаду, напился. Антилопу догнал. Кулаком ее сшиб. И сыт. И лежишь под деревом. Или на дереве. В заповеднике… Орла стрелой снял. Перо вставил – все женщины твои… Летом лавровый лист надел, на берег океана пришел. И лежишь… Пальму потряс, банан упал, и опять лежишь…

Все, что надо, животное подаст, обезьяна… Зачем своих загружать. Светлая картина… Ну?.. Как?.. Откажемся, а, братья? На кой черт нам эти шелка, машины, пылесосы… Никто же нам не даст… Самим надо внедрять, добывать, ругать, вставлять, долбать… Стоят они этого всего, эти растущие, а?..

Если что решите, подходите, я рядом на стройке отдыхаю.

Диета

Есть прекрасная диета. За неделю – полвеса. Для начала легко скандалите на работе, высказывая недовольство общей системой производства и не видя выхода. Вас увольняют с плохой характеристикой.

Широко известно изменяете жене, крича: «А как же, конечно!» Не видя выхода, она от вас уходит. Та, вторая, ждет ребенка, но вы от него отказываетесь, крича в суде: «Конечно. А как же!» Обильно заливаете соседей и ждете их прихода с ответным словом. Пишете письмо о плохой работе своего отделения милиции и подписываетесь полностью. Прорываетесь без очереди сквозь толпу, называя себя инвалидом, – отчего им становитесь.

Затеваете ремонт – прихóдите без материалов, без связей, без очереди и требуете начать ремонт, выкрикивая слово «официально».

Вызываете «Скорую» и вступаете с врачом в диспут: почему их не было полтора часа? Он вам о зарплате фельдшера, вы ему о всеобщей медицинской помощи. Он вам о личной заинтересованности, вы ему об успехах здравоохранения. Тут же он вас лечит, и, выкрикивая слово «принципиально», вы пробиваете на телевидении этот разговор. Пробиваете, пробиваете, пробиваете и потом опять пробиваете и уже тогда начинаете пробивать там же разговор о продуктах, отталкиваясь от желудочных заболеваний и связывая его со «Скорой». Пробиваете, пробиваете, пробиваете, потом еще раз пробиваете и, так и не выбив пропуск у вахтера, чтобы просто подойти к зданию, идете взвешиваться.

Теперь можно есть все. Вопрос в аппетите.

Грипп

Грипп или что другое. Температура. Вызываю по телефону. Через три часа дверной звонок. Стоит девочка в ботах. Носом хлюпает, шарфом обмотана.

– Врача вызывали?

Я под одеяло. Она села на кровать.

– Что ломит? Чем болеете?

– В общем, грипп.

– Где работаете?

– Пишу.

– Писатель? Как интересно. Книги пишете?

– Юмористические штучки.

– Поднимите рубаху. Дышите глубже. А трудно писать юмористические рассказы?

– Нет.

– А по-моему, очень трудно. Где вы темы берете?

– А вы врач?

– Нет. Я студентка. Нас на эпидемию бросили. Вы один живете? Некому сходить в аптеку?

– Один.

– Ну, что нового в театрах?.. А где вы темы берете для юмористических рассказов?.. Ну, я пошла. Лежите, я сама оденусь. Вам нельзя вставать. Ни в коем случае. Я даже могу дверь закрыть.

Дверь захлопнулась. Тут же звонок в дверь. Одеваюсь. Встаю.

– Ой, перчатки забыла. Вот они. Все, лежите.

Раздеваюсь, ложусь.

Звонок. Одеваюсь. Встаю.

– Ручку у вас прихватила. Ложитесь. Нельзя.

Раздеваюсь, ложусь, звонок. Одеваюсь. Встаю.

– Самое главное, извините, я случайно захватила рецепты, которые я вам выписала. Я уже тут в каждой квартире что-то забываю. И все-таки это не так трудно, как писать юмористические рассказы.

Мальчики, схватимся и побежим[1]1
  Первое произведение.


[Закрыть]

Ребята! А что, если все вместе возьмемся и побежим… Вот прямо сейчас, схватились и побежали…

(В сторону). А? Что?.. Завтра выходной… Да… А когда?.. Понедельник?.. Ну ладно… только точно…

Так, все, ребята, понедельник… только все как один… Ну!.. Давайте!.. Не стоит?.. Через месяц, ну ладно… через месяц. Но так же нельзя сидеть, нельзя, мы же стареем на глазах… Мы же понимаем, что это нужно!..

Ну!.. Встали, побежали… Сейчас же… Ну в чем сидим, в том побежали… Ну и что, если зима?.. Холодно?.. Ну что?.. Ну по снегу. Ну и побежим… Промокнем, ну и что…

Ну хорошо, как потеплеет… Ну ладно… Да что ладно?! Ну нельзя же… Ну! Ну я кому говорю! Подъем!.. Подъем! Ну!.. Схватили рюкзаки, надели что есть и за мной!..

А?.. Что вы сказали?.. Весной… Ну тогда уже все вместе. Ну и чудесно… И студентки подъедут, и медсестры присоединятся. Да… Уже всех соберем и тогда… Ладно… Договорились.

Все!.. Весна!.. Побежали, ребята, пробьемся!.. Ну!.. Что?.. Сессия… и медсестры заняты… Грипп, да… И сессия… Ну ладно… Через пять лет они закончат, тогда и понесемся… Рюкзаки, и пробьемся!..

Ребята! Закончили… Давай… Только все как один… Ну!.. Что?.. Опыта нет… Только закончили… Ну да… пусть поработают немного… Пообвыкнут… Разберутся… В общем, еще чуток обождем…

Ну все, пора! Обвыкли все… Побежали, товарищи, побежали… впереди самые активные, сзади те, кто, так сказать… А когда прибудет теплое белье?.. Ага. И хорошее бельишко? С начесом внутрь… Товарищ, есть смысл подождать и уже во всеоружии, в теплом бельишке… А?..

Ну что… все есть?.. Ну… Рванули, мальчишки, мальчишки, мы недалеко… Мальчишки!.. Радикулит?.. Ну, рванули… поясница?.. Доктор говорит, через год будете танцевать. Ну, еще год, столько ждали…

Ну все, кажется, полегчало, схватили рюкзаки?.. А?.. А… шестьдесят лет… куда бежать… куда спешить… и пешком там будем… Вот молодежь растет… вот эти да…

Ну чего вы сидите?.. Вперед, ребята… Вы молодые, вам карты в руки… Только все вместе… Бегом!.. Прыжками! Вперед, дети мои!.. Вперед, внуки мои… За деда, за бабу… Ну, побежали…

Куда?..

Куда-то вперед… А может… Я помню, надо бежать. А куда?.. Для чего?.. А!.. Вот и солнышко выглянуло… Идите, идите, не мешайте…

Подруги

Из спектакля А. Райкина

На углу стоят восемь женщин.

Девятая (прощается). Девочки, я так рада, что мы наконец собрались. Мы последнее время так редко собираемся. Я вас приглашаю на следующее воскресенье. Ладно, девочки?! Ну, я пошла… До свидания…

(Восемь женщин смотрят ей вслед.)

Первая. Хорошо, что она нас пригласила… Мы так давно вместе не собирались. Правда, девочки?.. И как здорово все было приготовлено. С каким вкусом… Я ела и думала: откуда у нее деньги? В аптеке работает… Это все яды… Она домой полную сумку ядов тащит. А сейчас за яды бешеные деньги дают: змей не хватает… Эх! Мне б яду… Ну, я пошла.

(Семь женщин смотрят ей вслед.)

Вторая. Видели, кофта на ней!.. Муж плавает на пароходе день и ночь. Никто его не видит… Такие вещи привозит. Класть некуда. Могла бы сказать мне: «Капа! Я вижу, ты смотришь… На! Мы поносили, теперь ты поноси… На!.. Бери!..» Господи, я бы все равно отказалась, разве мне нужны эти тряпки… Но она могла бы предложить?!. Ну, я пошла…

(Шесть женщин смотрят ей вслед.)

Третья. Отсудила у мужа все… Выбросила его на улицу голого и босого, там он простудился и слег.

А еще два диплома имеет, образованная… До свидания, мои любимые!

(Пятеро смотрят ей вслед.)

Четвертая. Образованная… Уж кто бы говорил, а она б молчала. Сама на свой диплом чайник ставит! А я, между прочим, без диплома и без аттестата, и все со мной советуются. Потому что все меня любят. Правда, девочки?

Все. Конечно, милая…

(Четвертая уходит. Четверо смотрят ей вслед.)

Пятая. Ей уже сто лет. Водку пьет, как мужчина, и ничего. Вот что значит организм… Ну, надо идти.

(Пятая уходит. Трое смотрят ей вслед.)

Шестая. Иди, милая, иди… Сама становится все старше, а мужья все моложе и моложе… Последний, кажется, в школу ходит. До свидания, девочки.

Двое. До свидания, родная.

(Шестая уходит. Двое смотрят ей вслед.)

Седьмая. А я тебе скажу, что у нее комплекс. Знаешь, теперь есть такой комплекс ненормальности. Все стучит шваброй в потолок, чтоб перестали мебель двигать. А у нас из мебели ведро воды… Такая дура… За что ее мужу Ленинскую премию дали?.. Пошла.

Восьмая. Пошла, пошла…

(Остается одна. Тоскливо смотрит по сторонам.)

(Себе.) Пошла… Пешком… А по ночам на «Волге» ездит. Скрывает… А от народа скрывать нечего. Народ ночью видит лучше, чем днем. Верно?.. Верно!.. Точно?.. Точно!

(Уходит направо. С левой стороны поднимается занавес. Восемь женщин стоят, смотрят ей вслед.)

Первая. Видели?.. Она улыбнулась. Челюсть у нее искусственная. А если копнуть глубже, вообще парик!