Текст книги "Беседы с ангелом по имени Билл"

Микаэл Ханьян
Беседы с ангелом по имени Билл

Моей жене посвящаю

Предисловие

Или несколько слов о том, как всё это началось.

Как всё это началось – теперь уже не припомнить. И не потому, что было это давно, а оттого, что с некоторого времени беседы с ангелом стали для меня чуть ли не повседневным занятием – а всякому понятно, что, если вы занимаетесь чем-то достаточно регулярно, то какие-то детали и подробности забываются. Собственно говоря, я и записывать эти разговоры стал именно потому, что довольно быстро понял: не буду записывать – никто не поверит. Впрочем, мне и так не поверят, а потому пишу я всё это сам для себя. Так сказать, для внутреннего потребления.

Короче, жил я себе был, ничего из себя особенного не представлял и ни о чём этаком не помышлял. Задним числом я пытался, конечно, найти какую-то логику. Ну, будь я гением или хотя бы большим талантом – я бы еще понял: так сказать, там заметили и решили удостоить личным вниманием. Но ведь ни в чём подобном меня заподозрить просто невозможно: детство прошло без приключений; то же самое можно сказать об отрочестве и юности. Благополучно женился, благополучно развелся. Не был, не состоял, не числился…

Знакомство

Глава первая, в которой Макс знакомится с ангелом.

В один прекрасный день я отправился на свою обычную прогулку. Собственно говоря, за окном был уже не день, а поздний вечер. Прекрасного в нем тоже было мало: с утра с неба сыпалось что-то непонятное – не то снег с дождем, не то дождь со снегом.

Пройдя сквозь строй склонившихся от старости фонарей, я углубился в боковую аллею, которая хороша в первую очередь своей абсолютной пустынностью. Оно и понятно: на всю аллею два фонаря, один из которых, видимо, уже отсветил свое; во всяком случае, на моей памяти он не горел даже по большим праздникам. Короче, место это не особо светлое; при таком освещении и с собакой не погулять, и под ручку не пройтись. А потому народ обходил этот уголок стороной, предоставляя мне право пользоваться им, так сказать, на правах единоличного собственника.

Теперь вам будет легче понять, каким было мое удивление, когда я заметил, что рядом со мной шагает – причем нога в ногу – какая-то фигура. Поскольку в тот момент, когда я обнаружил присутствие незнакомца, мы находились на максимальном удалении от исправного фонаря, я не мог разглядеть спутника, заметив лишь темный плащ и широкополую шляпу.

– Не люблю интриговать, – произнес незнакомец, не замедляя шага. – Не люблю вступлений и разговоров про погоду. Хотел бы сразу представиться: ангел.

– Простите?

– Ангел. Оттуда. Сверху.

– Простите, вы не…

– Давай на «ты».

– Давай, – промямлил я, после чего собеседник, очевидно, решил дать мне прийти в себя, и некоторое время мы шагали молча. Тайм-аут оказался очень кстати. За это время я попытался вспомнить телефон «Вечерних братьев», которые, по слухам, помогают тем, у кого поехала крыша. Телефона я, правда, не вспомнил, зато повторил про себя прошлогоднюю мантру и выполнил дыхательное упражнение «Для общего успокоения нервов». Аутотренинг благотворно подействовал на мою чувствительную психику: я немного пришел в себя и решил пустить всё на самотек – будь, что будет. Видимо, почувствовав, что во мне произошли какие-то благоприятные изменения, незнакомец продолжал:

– Давай знакомиться: Билл.

– Макс.

– Вот это уже лучше, Макс. Проблем и без того хватит.

– Без чего?

– Без того, чтобы усложнять общение условностями.

– Общение?

– Надеюсь, что это не последний разговор.

– А почему именно со мной?

– А почему нет?

– Вы… ты не ответил на вопрос.

– Потом поймешь. Всему свое время.

– Прости, Билл, но я – грамотный человек, и… как бы это помягче сказать…

– В ангелов не веришь.

– Что-то вроде того.

– Ну и не верь. Я не заставляю. И вообще, если тебе легче, забудь о том, что я тебе сказал. Давай просто общаться. Ты ведь жаловался, что тебе не хватает общения?

– Откуда ты знаешь?

– Да так…

Последнее заявление Билла действительно сбило меня с толку, ибо никому, кроме самого себя, я в этом никогда не признавался. Хотя, положа руку на сердце, это была чистая правда.

– А впрочем, так ли это важно знать – почему именно ты и откуда мне кое-что известно? Это тоже условности. Рассмотрим варианты: ты проговорился во сне; твоя знакомая нашептала своей подружке; та проболталась мне. Возьмем другой стиль: я умею читать твои мысли; прочитав в них кое-что, я этим кое-чем заинтересовался и решил познакомиться с тобой поближе. Что ты на это скажешь? Попытаюсь предсказать твою реакцию: в первом случае ты теряешь ко мне интерес, устраиваешь своей знакомой допрос с пристрастием, а та в свою очередь разбирается с подружкой. В результате мы имеем несостоявшееся знакомство и испорченные отношения. Посмотрим на второй вариант. Чтение мыслей – ты заинтригован! Вблизи – или на любом расстоянии? У одного человека – или у группы? Непроизвольно – или по желанию?

– А ты действительно читаешь мои мысли?

– Скажем так: я имею доступ к информации, заключенной в твоих мыслях, опуская эмоциональный и шумовой компоненты.

– Шумовой?

– То есть случайный: обрывки, неоформленные конструкции, в общем, мусор, который мы называем шумом.

Я задумался. Впрочем, это сказано слишком красиво – голова моя шла кругом и в тот момент ничего кроме шума, наверное, не выдавала. По-видимому, Билл всё это прекрасно понимал, ибо тактично молчал, давая моему воспаленному сознанию остыть. Прошло несколько минут, а я всё еще не мог сосредоточиться; обрывки мыслей сталкивались друг с другом и с глухим звоном рассыпались.

– Я думаю, что для начала довольно. – Голос Билла вывел меня из состояния прострации, и я заметил, что мы успели снова оказаться в темном конце аллеи. – На днях продолжим, если ты, конечно, не возражаешь.

Я не возражал.

Привычка – вторая натура

Глава вторая, в которой Билл объясняет Максу, в чём смысл их бесед.

Второй встречи пришлось ждать пару недель, и я уже перестал надеяться на то, что когда-нибудь снова увижу Билла. Правда, наше первое свидание не казалось мне от этого более иллюзорным. Что меня поражало больше всего – это свежесть ощущений. И это при моей-то памяти! Весь разговор с ангелом буквально впечатался в мое сознание; я помнил всё: слова, интонации, жесты.

Наступил март. Дни стали чуть длиннее, а мои вечерние прогулки – неторопливей. Теперь я выходил не для того, чтобы глотнуть воздуха и сбежать назад, в тепло; теперь можно было дышать и наслаждаться первыми весенними запахами.

Проходя в очередной раз мимо единственной в округе скамейки, я услышал:

– Привычка – вторая натура.

Билл! Это был он – еще до того, как я успел обернуться, я узнал его голос. Несмотря на теплый вечер, на нем был плащ и всё та же, надвинутая на глаза шляпа.

– Приношу свои извинения, – несколько высокопарно начал Билл. – Ты, наверное, терялся в догадках, куда я исчез и появлюсь ли еще когда-нибудь. По правде, я и сам этого не знал, но не потому, что не хотел, а по независящим от меня причинам.

Билл вздохнул.

– Ангелы – народ подневольный; пришлось ждать, пока там, – Билл ткнул пальцем вверх, – утвердят мой план. Но, слава Богу, всё это теперь позади, и мы с тобой будем встречаться так часто, как ты того пожелаешь.

– Именно я?

– Именно ты. Нам с тобой это нужно в равной мере, хотя и по разным причинам. Просто я это знаю, а ты еще нет. Поэтому я буду появляться на этой скамейке каждый раз, когда ты захочешь меня увидеть. Но учти: желание должно быть настоящим. Со временем ты поймешь, что есть подлинное желание, а что – прихоть.

Ангел сидел на скамейке с благодушным выражением на лице, чуть развалившись и закинув ногу на ногу. Я осторожно присел с краю.

– Знаешь, Билл, после нашей первой встречи я не раз задавался вопросом: почему я? То есть, не в том смысле, что мне это не нравится, – наоборот! Мои приятели сдохли бы от зависти, если бы я рассказал им о наших встречах. Я просто не понимаю, чем могу быть тебе полезен; ни талантами, ни широкими познаниями я не отличаюсь. Кстати, почему ты вспомнил о привычке как о второй натуре?

– Ну, это просто. Ты уже пять лет гуляешь по одному и тому же маршруту, отклоняясь в ту или другую сторону максимум на пару метров. Это что касается привычек. А что до широких познаний и прочего, то их и не требуется.

– А что же требуется?

– С твоей стороны – просто быть; с моей – получить задание и выбрать себе подопечного. Ты подходишь мне по нескольким причинам. Во-первых, ты – сова, гулять предпочитаешь по ночам, что весьма удобно для спокойного общения. Я ужасно не люблю всей этой дневной возни: приходится повышать голос и растрачивать энергию на борьбу со звуковой какофонией. Но это не всё. Ты находишься на пороге принятия некоторых важных решений, которые в корне изменят течение твоей жизни, и я могу кое в чём тебе помочь. Есть и другие причины, но о них я говорить не имею права.

– Я, конечно, благодарен тебе и твоим… э-э… начальникам, что мне оказана такая честь…

– Можно без фиглярства.

– Нет, правда, Билл – ты даже представить себе не можешь, что я пережил после нашей первой встречи и как я ждал второй, но я боюсь, что чужим умом разбогатеть трудно; не знаю как ангелы, а люди до всего должны доходить сами.

– Не буду вдаваться в справедливость или спорность этого утверждения, но могу тебя успокоить: я не собираюсь лишать тебя возможности учиться на собственном опыте. Моя задача не в том, чтобы предложить тебе несколько практических рекомендаций, а в том, чтобы раскрыть смысл некоторых сложных и принципиальных вопросов. А уже твое дело – решать, что с этим знанием делать.

– И с чего мы начнем?

– С некролога.

– А кто покойник?

– Лучше всего, если им будешь ты.

– Я???

– Ты самый.

– Вообще-то, я пока умирать не собираюсь…

– И очень хорошо! А то это сильно испортило бы мои планы.

– Извини, но хотелось бы знать, зачем всё это.

– Дорогой Макс, смею тебя заверить, что я предлагаю тебе в высшей степени полезное занятие. Всё, что тебе потребуется, – это немного воображения. Ты покойников видал?

– Конечно…

– Некрологи читал?

– Приходилось.

– Тогда – за дело.

Некролог – дело серьезное

Глава третья, в которой Макс предлагает первый вариант некролога.

Через пару дней я показал Биллу первый вариант некролога. Не говоря уже о странном характере самой затеи, дело это – написание некролога по поводу своей собственной воображаемой кончины – оказалось занятием чертовски трудным. Однако поначалу я не подозревал, чего именно добивается от меня мой ангел и, перелистав несколько старых газет, нацарапал следующее:

«Вчера, на тридцатом году жизни, от нас ушел Макс. Смерть вырвала из наших рядов человека тонкой души, высоких помыслов и светлых идеалов. Всю свою короткую, но яркую жизнь Макс посвятил людям, отдавая им свою душу, свое горячее и беспокойное сердце. С малых лет его отличало желание нести добро. В отрочестве эти благородные черты обрели новые грани, а в юности его высокие устремления достигли новых высот. Мы никогда не забудем твои живые глаза и мягкую, добрую улыбку. Спи спокойно, дорогой Макс! Память о тебе будет вечно жить в наших сердцах».

– Идеально! – воскликнул Билл. – Идеальная чушь! Именно то, что надо.

Я был задет – текст, конечно, не Бог весть какой, но чушью я бы его не называл…

– Дружище, не расстраивайся. Ты всё сделал так, как умел. Теперь же нам предстоит написать настоящий некролог. Начнем с начала: вчера от нас ушел. Высокий стиль хорош для поэзии, а не для такого будничного события, как смерть.

– Ничего себе будничное!

– Конечно. Именно – будничное. То есть каждодневное и не столь уж интересное. Я бы еще понял, если бы ты настроился на возвышенные тональности по случаю перехода человека на другой уровень бытия. А тут – «от нас ушел…». Скорбим и стенаем. И заодно представляем этого вчерашнего знакомого этакой – прости за каламбур – мертвой схемой, трафаретным набором сплошных добродетелей.

– Но ведь о покойниках принято…

– Или хорошо – или никак. Этот припев мне знаком. А по-моему, уж лучше никак, чем смешить тех, кто его знал, и обманывать всех остальных. За редким исключением, покойник – нормальный человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Если не действуют другие доводы, то хотя бы ради памяти о нём следует оставаться в рамках приличия.

– При чём же тут приличие?

– Да при том, что неприлично превращать человека в фантом, в какой-то мираж, начисто лишенный связи с недавней реальностью. Полуправда – которая, как известно, хуже лжи – особенно недопустима, когда человек переступил черту, переместился в мир иной. Поэтому, дорогой мой Макс, возвращайся на землю и напиши что-нибудь человеческое.

Некролог – дело еще более серьезное

Глава четвертая, в которой Макс предлагает новый вариант некролога.

На очередной встрече с Биллом я вручил ему страничку машинописного текста. Новый вариант дался мне нелегко – пришлось заставить себя отказаться от привычной для таких текстов лексики и настроиться на прозаический лад. В конце концов, после многочасовых страданий, я выдал следующее: «Вчера мы попрощались с Максом. Его короткая жизнь (незадолго до смерти Максу исполнилось тридцать) не отличалась выдающимися достижениями или дерзкими начинаниями. Он часто брался за новые дела, но редко их завершал. Борьба с ленью (которая, как говорила мать Макса, раньше его родилась) обычно заканчивалась поражением; он перепробовал несколько специальностей, так ни на чём и не остановившись. Макс любил помечтать, но, как правило, дальше мечтаний дело не шло. Его друзья (к которым отношу себя и я) знают, что это был неплохой и незлобивый человек, хотя многочисленные неудачи на служебном и личном поприще нередко вызывали у него приступы ипохондрии; в такие минуты к нему лучше было не подходить (поверьте на слово). Мне лично жалко, что Макс ушел так рано, хотя его мнения на этот счет никто не знает. А вдруг ему всё это надоело? В общем, не знаю. С одной стороны, обидно; с другой – это его личное дело. Как бы то ни было, я буду с удовольствием вспоминать Макса, с которым мы провели много приятных минут».

– Так-так… Это уже лучше, – сказал Билл, прочитав текст. – Чувство реальности еще не окончательно покинуло тебя. Правда, «личное» это дело или нет – и если да, то в какой мере, – вопрос спорный, и когда-нибудь мы постараемся в этом разобраться. А пока что тебе предстоит написать третий вариант.

– А чем плох второй?

– Как бы тебе это объяснить… Я хотел бы, чтобы ты заставил себя улыбнуться.

– ??

– Не смотри на меня, как на сумасшедшего. Ты должен научиться правильно относиться к смерти; и, если тебе это удастся – ты научишься улыбаться.

– Нет, это уже слишком! Я еще – хотя и с трудом – могу понять, что тебя может не устраивать высокопарный стиль. Но смеяться над чужой смертью!

– Я сказал не «смеяться», а «улыбаться». Кстати, улыбка – это сверхживотная реакция, выполняющая множество функций. Если захочешь, мы обязательно поговорим об этом как-нибудь в другой раз, а пока что советую следующее: если хочешь оставаться человеком – улыбайся!

О смерти с улыбкой

Глава пятая, в которой Макс учится улыбаться.

Третий вариант злосчастного некролога отнял у меня больше всего времени. Поначалу я не мог даже думать об этом идиотском (других определений не находилось) задании. Я никак не мог взять в толк, зачем ангелу все эти упражнения. Но, следуя договору, я проглотил остатки гордости и для начала заставил себя успокоиться. Ибо очень скоро я понял: если не взять себя в руки, ни о каком изменении тона некролога не может быть и речи.

Осознание этой простой истины помогло мне задуматься над словами Билла. Что такое – «правильно относиться к смерти»? Я размышлял об этом еще в течение нескольких дней, но уже совершенно в ином настроении. Мне начало казаться, что я близок к пониманию чего-то очень важного. «Действительно, – думал я, – почему смерть порождает только плач и стенания, в лучшем случае – сдержанную скорбь? Почему нам так трудно отказаться от этих, в сущности эгоцентрических, реакций? Не себя ли мы жалеем, восклицая «бедный имярек»? Лишаясь близкого человека, мы говорим, что смерть отняла его (унесла, вырвала из рядов и т. д.), то есть подчеркиваем состояние лишенности – а ведь это, как ни крути, чувство эгоистическое».

В общем, где-то недели через две я снова уселся за машинку и довольно быстро написал следующее.

«Вчера, во второй половине дня, мой давний приятель Макс «перешел черту». Я считаю, что Макс согласился бы с этим определением: при жизни он любил выражаться высокопарно, типа «Рубикон перейден», «за последней чертой» и «в гости к Харону». Что он там делает, я, к сожалению, не знаю; пока что старина хранит упорное молчание. Впрочем, не он один.

Так что же можно сказать о его короткой, но примечательной жизни «по эту сторону черты»? Честно говоря, немного. Мне кажется, что там его автобиография будет подлиннее. (Из достоверных источников мне известно, что там много второгодников и что относятся к ним вполне терпимо и даже милосердно.)

Но вернусь к Максу. В школе (мы учились вместе) он в прямом и в переносном смысле слова любил считать ворон, а потому обычно садился у окна, что позволяло беспрепятственно заниматься любимым делом. В институте он нашел занятие поинтереснее: теперь он пересчитывал «пары стройных женских ног» (по-моему, это было все, что он мог процитировать из классика).

Самым неудачным в его жизни был, видимо, период после окончания ВУЗа. Перепробовав с десяток случайных занятий, он смирился с «судьбой», постоянно сетуя на «невезуху» и перебиваясь случайными заработками. В один прекрасный (для других, но не для него самого) день он смалодушничал по-крупному: взял и выпил какой-то гадости и приказал (остальным) долго жить.

Но всё это не означает, что я не буду вспоминать старину Макса добрым словом. Мы были симпатичны друг другу, и при всех его недостатках он был мужиком незлобивым. А уж если видел, что кто-то нуждается в его помощи, то всегда был готов откликнуться. (Без медвежьих услуг не обходилось, но это уже так, к слову.) И уж если сравнивать его с другими двуногими, то есть куда более прискорбные варианты.

Вот из-за них-то, этих при скорбных случаев, и будем печалиться, а не из-за смерти Макса. Ему сейчас легко и свободно, чего не могу с такой же уверенностью сказать о себе».

Билл удовлетворенно хмыкнул. Я, естественно, был польщен.

– Ну, и зачем тебе всё это было нужно? – спросил я у ангела.

– Опять ты за свое. Нужно это тебе, а не мне. И то, что ты этого не понимаешь, сути дела не меняет. Ну, да ладно. Ты не понимаешь и многое другое, а смерть, если уж честно, достаточно трудное для вас понятие. Хорошо. Давай, обозначим несколько тем, в которые мы можем заглянуть на материале твоих некрологов.

Билл встал со скамейки и, заложив руки за спину, неторопливо зашагал по аллее.

– Видишь ли, мне придется опробовать новый метод общения. Тому есть несколько причин, но тебе достаточно знать лишь то, что нам выделено не так много времени, а круг тем – весьма обширный. Поэтому я вынужден периодически – как бы это помягче сказать – удивлять тебя некоторыми начинаниями. Если ты привыкнешь к этому и не будешь тратить много времени на преодоление собственного смущения, то у нас может что-то получиться. Иными словами, если ты сможешь осваивать больше материала, чем твой предшественник, то я выполню свой план, а ты извлечешь из наших встреч несомненную пользу. Но повторяю: это потребует от тебя нестандартного мышления и, – тут Билл остановился и посмотрел прямо в глаза, – способности принимать некоторые вещи на веру.

Не отводя глаз, он помолчал, а затем сказал:

– Принятие на веру – явление всегда временное; рано или поздно опыт либо подтверждает, либо опровергает то, во что мы верим. Ты сможешь убедиться в справедливости того, о чём я буду тебе рассказывать, но не всегда это можно будет сделать немедленно. Используемый ранее метод позволял мне аргументировать то, что я говорил своим собеседникам, сразу, но сейчас этой возможности нет.

– Принимать на веру… Не слишком ли многого ты от меня требуешь?

– Возможно, что слишком, – Билл слегка улыбнулся. – Но боюсь, что мы вкладываем в слово «слишком» прямо противоположный смысл.

– Не знаю, что имеешь в виду ты, но я понимаю это так: принимать на веру можно то, что недоказуемо – либо на время, либо в принципе. Мне кажется, что я вполне способен понять убедительную аргументацию; с другой стороны, твоя аргументация должна по определению быть более сильной, чем наша, человеческая. Если этот вопрос до поры до времени недоказуем, давай отложим его на будущее. Если же речь идет о недоказуемости принципиальной, то мы впустую тратим время. Так зачем же в таком случае принимать что-то на веру?

В течение всего этого, довольно эмоционального, монолога Билл радостно кивал в такт моей руке, которая выделяла основные интонационные пики этой тирады.

– Милый Макс, если бы ты внимательно посмотрел на свой собственный монолог, то этот вопрос был бы снят за ненадобностью. Но я буду исходить из того, что ты пока еще выезжаешь на чутье, а не на осознанном понимании. В принципе, я тобой доволен.

– Чем же это учитель так доволен? Тем, что ученик заявляет, что ни во что не верит?

– Нет, я доволен тем, что ты злишься – значит, понимаешь, что неправ.

– Можешь считать, что хочешь, но я действительно не верю ни в какого бога!

– Не страшно. Как сказал один ваш священник, главное – это то, что Бог верит в тебя.