Текст книги "Неожиданные кровавые развязки. α, β, γ"

Неожиданные кровавые развязки
α, β, γ
Микаэль Олександрович Ментальный

© Микаэль Олександрович Ментальный, 2017

ISBN 978-5-4485-9974-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Предлагаемое вниманию читателя произведение было написано Микаэлем Олександровичем Ментальным в глубокой молодости, задолго до того, как он стал известным белорусским детским писателем. Ценители творчества Микаэля Олександровича будут потрясены тем, насколько этот опус отличается от книг, которые прославили писателя, и за которые его так любят маленькие читатели. Вы не встретите здесь ни кузнечика Ростислава, ни черепашонка Блям-Блюма, ни любимого детьми головастика Готфрида. Шокирующая и бескомпромиссная жестокость «Неожиданных кровавых развязок» заставит вас взглянуть на образ Ментального под совершенно иным углом, и ужаснуться от того, что предстанет перед взором.

Первыми читателями этой книги стали друзья Микаэля Олександровича, которые обнаружили её в архиве писателя. Они были глубоко потрясены прочитанным и долгое время не решались представить повесть широкой публике. Через сто срок восемь лет оставшиеся в живых внуки друзей Ментального решились на смелый шаг и устроили первый публичный показ рукописи: в ходе пресс-конференции рукопись была вынесена на сцену и продемонстрирована ошарашенным журналистам с безопасного расстояния. Но даже такое поверхностное знакомство с книгой глубоко травмировало многих присутствующих и вызвало вихрь рецензий в прессе. Вот самые яркие из них:

«Я такого никогда в жизни не видел!», журнал «Минский Станок»

«Ошеломительно!», журнал «Шлем Готфрида»

«Волосы дыбом!», газета «Современный Барбер-Шопер»

«Это самое жуткое, из того что мне так и не довелось прочитать», дядя Лёша.

Однако, некоторые исследователи жизни и творчества Ментального вспоминают, что Микаэль Олександрович однажды упомянул «Неожиданные кровавые развязки» причем в качестве цикла рассказов, и даже сообщил о планах их издания. Один из читателей, перед которыми он тогда выступал, спросил его, зачем книге дано такое название – «Неожиданные кровавые развязки», ведь из-за этого названия, кровавые развязки, которые ожидают читателя, перестают быть неожиданными, на что М. О. Ментальный с присущей ему моментальностью высказал предположение, что, скорее всего, в зале собрались исключительно дремучие долба@бы, которые ни@уя не понимают в пост-модернизме, после чего встреча с читателями почти моментально завершилась, а «Неожиданные кровавые развязки» были засунуты глубоко в архив на долгие годы.

И вот теперь мы предлагаем вам насладится этим возрожденным произведением и надеемся, что оно оставит яркий след в вашей душе и, возможно, на вашем диване.

Е. Омегин

21 ноября 2017 года, Бали

α

…на что получили энергичную отповедь, в том смысле, что не для того я делюсь семейными проблемами с коллегами за стаканом пива, чтобы сразу получать дебильные советы, а просто чтобы разбавить мало остроумную беседу, и что если нужен будет конкретный совет, то я так об этом заранее и скажу, а пока рассчитываю исключительно на реакцию вроде «да-а-а» и сразу за этим «ну, наливай», а потом зазвонил телефон и через минуту оказалось, что время моего пребывания в этой чудесной пивнухе сокращается, поскольку семье через полчаса понадобятся «яблочки и чего-нибудь к чаю», а Лёха сказал «спасибо, что напомнили, мне заказали чупа-чупс, а я и забыл», а Андрюха сообщил, что возьмёт просто ещё пару пива домой для себя, и может жена присоединится, и все решили, что это правильно, потому, что неделя была нервная, и поэтому всего час в кабаке – это мало, чтобы снять стресс, и тогда после паузы, я решил рассказать свой сон, а точнее, как проснулся в субботу утром с остатком сна в сознании, как какой то мужик, а может и я сам, просыпаюсь в субботу утром с остатком сна, что якобы вчера усугубил в каком то кабаке на углу 75-й и 79-й, и это по какой то причине страшно важно, и этот кабак обязательно нужно найти

β

…и сразу проснулся, целиком, не ощущая ни капли дремоты, с сознанием, заполненным образами только что виденного сна, точнее одной конкретной картиной, как прихожу в себя в пустом кабаке, онемевшая щека на кафельном полу, чувствую запах рассвета и мокрой тряпки на швабре, которой рядом орудует толстая уборщица, серый свет из окон отражается от мокрого пола, слепит глаза, длинные тени железных ножек стульев и столов тянутся под барную стойку, а затем разом оказываюсь на улице, видя выкорчеванные бордюры и снятую тротуарную плитку, черные и красные пластиковые трубы разных диаметров застывшими дугами червей вытарчивают из перекопанного тротуара вверх, выше головы, а я зябко засовываю голову в воротник, замечая, что от волос идёт пар, и вижу мужика в оранжевой робе дорожного рабочего, который методично х@ячит кувалдой кусок бордюрного камня – вот откуда эти ритмичные спазмы внутри черепа, – «дружище, где я?», и голос глохнет в вате, набитой в уши, и не слышен за ударами кувалды, или это кайло; «вот, х@ло с кайлом» думаю я и хлопаю оранжевую робу по плечу, а она поворачивается, и я повторяю вопрос, чтобы услышать «угол 75-й и 79-й, такси здесь не поймаешь, видишь – перерыто все, ремонт б@я, пи@дуй пешком до остановки», и с этими словами в мозгу я лежу и не сплю, и жду, когда зазвонит будильник.

γ

…при этом добраться до остановки оказалось на удивление сложно: ноги затекли, несколько часов на бетонном полу выстудили тело и его потряхивало, в голове пульсировали удары кувалды, которые по мере удаления, казалось, нисколько не ослабевали, и угол 75-й и 79-й, до которого нужно было дойти, находился как будто все время на одном и том же расстоянии, и передвигаться по тротуару между кучами гравия, бордюров и торчащих труб было невыносимо, нужно было смотреть под ноги, и разбухшую голову тянуло вниз, а подняв глаза и пропуская прохожих, которых вдруг стало так много, что они постепенно превратились в плотную толпу, для которой ямы под ногами явно не были помехой, и люди двигались напористо и целенаправленно, пялясь в глаза с неожиданной неприязнью и затем устремляя взгляд куда-то за моей спиной, – я видел все тот же угол дома, ни ближе ни дальше, вдруг мутнее, вдруг подрагивающий как в телепомехах; и прохожие уже смотрят в глаза неотрывно, и хотят, чтобы я оглянулся, указывая куда-то взглядом, подбородком; «вон, там» слышу прямо под ухом – это тощая бледная девушка со впалыми щеками в черном, сумка через плечо с надписью Surf, покосилась в мою сторону и показала куда-то своей такой же тощей спутнице, я оглянулся, чтобы увидеть, что ее рука вытянута в направлении открытой двери кабака, и тут же «баммм!» – удар кувалды забил в голову гвоздь, я пошатнулся, ощутив толчок в плечо: квадратный мужик с бородой во все лицо злобно смотрит прямо в глаза и медленно подняв руку тычет пальцем в ту же сторону, на дверь кабака, и я смотрю туда, думая, что за херня, может, я там что-то забыл, и нужно вернуться, а мужик уже уходит, квадратная спина скрывается за другими спинами, и снова – «баммм!», и теперь я сижу на низком подоконнике витрины, с вытянутыми на тротуар ногами, и слышу «ну чего расселся-то?», и толстый пацан, похожий на плюшевого медведя в синих шортах и желтой майке, хотя на улице октябрь и заморозки, стремительно летит ко мне и со всей силы врубается головой в живот, орудуя кулаками и вцепляясь в волосы, бешеные глаза смотрят мимо, и я обалдев от неожиданности отцепляю его, держу на вытянутых руках, а он барахтается, размахивает конечностями как мотылек, зажатый между пальцами, и женский голос ревет «не трогай ребенка, скотина! сказано – назад!», я получаю тяжёлый удар мамашиной сумочкой по темени – что они, бл@, там носят? – и оказываюсь стоящим перед открытыми дверями кабака, и оранжевая роба долбит кувалдой «бамм!», а на улице уже никого нет кроме нас двоих, и уже почему-то сумерки, и я понимаю, что угол 75-й и 79-й это какой-то невозможный адрес, а в глазах помехи и скрежет.

β

…пересечения 75-й и 79-й улицы быть не может, сказала жена, это же параллельные улицы; ну я это понял, не сразу, конечно, но допёр, ну, а если это то самое место на карте которое закрыто сплошным полем обычно слева внизу? оно еще с вензелями бывает и со шрифтом красивым, старинным, с названием города, знаешь, масштабом и, там, издательством, в это поле уходят все параллельные улицы и там-то они и пересекаются вопреки всем законам, там-то мистика и начинается, – говорю я, но и так понятно, что это чушь, после чего жена убегает на работу, сегодня к восьми, и мне среди собираний в школу и детский сад, размешиваний творога со сметаной, нарезания колбасы и чистки зубов уже некогда думать о своем сне, однако навязчивая странная потребность разыскать этот кабак, и сама уверенность, что его в принципе возможно разыскать, хоть это – явно чистая фантазия, сохраняется в подсознании, и напоминает гипнотическое внушение, как в кино, внушение, которое как-то случайно или кем-то намеренно активировалось специальным словом или действием, а я и не заметил, но сейчас мысли заняты синими шортами и жёлтой майкой, которые нужно не забыть взять с собой, потому что одежда в садике уже ношенная пару дней, а потом хлопает дверь машины и мы в аквариуме автомобильного салона, и после суеты и разнообразных звуков на секунду кажется что я оглох, только хруст яблока с заднего сидения – терпеть не могу когда тащат еду на улицу, но малый без яблока идти отказался, – и вдруг этот сон включается в мозгу ярко и резко, и я понимаю, что к нему прицепилось что-то еще, он неожиданно оброс эмоцией, пульсирующим, лютым отвращением к этому жалкому говнюку, который просыпается утром бухой и обдолбанный на кафельном полу, и при определенном развитии событий это мог бы быть я сам, если бы что-то в жизни произошло не так, как произошло, и это один из вариантов меня самого, и пальцы на руле побелели, и дрожь пошла по телу, а во рту тошнотный вкус похмелья, и если бы ты не был идиотом и не тратил жизнь на х@ню, всё было бы иначе, богаче и ярче …, а ты грязен, вонюч и еле двигаешься, и у тебя ничего и нет кроме нестиранных штанов, и грязи под ногтями, это ты виноват, ты, из-за тебя вся эта хрень которая творится в моей жизни и не видно просвета, гребаный ты мудила, и дрожь из пальцев переходит в руль, нога дергается и давит в газ, двигатель истошно кричит, и я вижу свои руки на руле, жёлтые сухие старческие с фиолетовым венами и длиннющими ногтями, которые лезут из кончиков пальцев, свиваясь в спиральную древесную стружку, закручиваются мертво за руль, я пытаюсь их оторвать и не могу, голову тянет куда то вниз, изо всех и сил отдираю подбородок от груди и смотрю в зеркало, а из него наваливается на меня опухшая рожа бомжа с патлами длинных всклокоченных волос, лезущих из черепа, заполняющих собой салон машины, звенят мухи, волосы тянут меня вниз под панель.., и я прихожу в себя, голова на руле, машина сигналит, я быстро вскидываю голову и вижу в зеркале своё нормальное отражение, слышу хруст яблока с заднего сидения, и – все хорошо, сдаю малого в садик, ставлю машину на пару кварталов ближе к работе и иду пешком, беру в кофе-машине допио и кекс на палочке – до 9.00 скидка 30% – и жду зелёного света на перекрестке; «мы загнали зверя для вас, сэр, только наведите ствол и нажмите на курок» – на остановке экран с видео-рекламой, усатый мужик в егерской шапке с пером фазана протягивает прямо в экран кому-то блестящее ружье, сериал какой-то рекламируют, загорается зелёный, я пересекаю улицу Мира, и около фонтана Любви и Верности вижу первого нищего.

Intermission (Song) *

 
Угол семьдесят пятой и семьдесят девятой
Свился в спираль наподобие запятой
 
 
И пульсирует нежно теребя виски
В позапрошлой жизни прожитое виски.
 
 
Аннулирован план воплощенья подвижности
В муках рождён каприз трансфокальности
 
 
Исходящий мэссейдж оранжевой тоски
Морзят по брусчатке каменные носки
 
 
Напористых толп чудеса бородатости
Колосеют под напором своей когнитивности
 
 
Сползая в траншей раскрытые грядки
В удары кувалд, в аромат мокрой тряпки…
 

* – © Alex Ballabass

α

…так я понять не могу, сон-то на каком месте закончился, это когда ты проснулся в кабаке что ли? – Ну, да. – А все остальное? – Что остальное? – Ну, что ты вылазишь на улицу, хочешь уйти, а тебя возвращают назад, и как ребенка в садик хочешь отвезти, и в машине превращаешься в кого-то, – я показываю удивление, – Ты о чем, это ты откуда взял? – Леха, сидел всё время молча, разглядывая пустой бокал с ошмётками пивной пены, сползаюшими по стенкам, – вы же обращали внимание, насколько прекрасен полный бокал пива, и вообще, любого спиртного, и насколько безобразен пустой, – Лёха вдруг торопливо как в десять пальцев без интонации выпечатывает мне в ухо эту кучу вопросов, глядит не мигая, – откуда он это взял? – Чувак, я этого не рассказывал, ни фига ты впечатлительный хер, нафантазировал себе уже сериал целый. – Это у тебя впечатлительный хер, – недослышал наверное.., – У меня-то нормальный хер, а ты – просто хер, только впечатлительный, очень. – У них тут еще и барбер-шоп что ли? – Андрюха вернулся из сортира; – Вы вообще видели сколько тут площадей, за баром ещё два или три зала огромных, и никого нет. – Барбер ШТО? – Барбер-ШОП, парикмахерская моооудная такая. Там весь пол в волосах, в углах кучи, и какой-то хер их подметает. – Ясно какой хер, парикма-хер, наверное, или барбер-хер – мы ржём, и я иду на разведку и по$ать, а за барной стойкой ступенька наверх в зал на 30—40 человек, потом ещё одна налево в такой же по размерам зал, на полу на самом деле то там тот тут кучи мусора, похожего на пух, но это волосы, кучки волос как в парикмахерской, в полутемном зале мужик очень аккуратно сметает волосы веником в целлофановые пакеты, на нем оранжевая жилетка с надписью ЖКХ, – на парикмахера не похож вообще, в проходах между залами покосившиеся двери с молниями в жёлтых треугольниках «вход воспрещен», я сразу заглядываю внутрь, за одной дверью узкая кухня, железные раковины наполнены мыльной водой с пеной до краев, и никого нет, а за следующей дверью уже не кухня, а еще один зал, только не похожий на сарай с черными стенами, как остальные, и не воняет хлоркой, вместо нее запах вишнёвого кальяна, и зал пустой, затянутый бардовым бархатом, во всю длину стен по периметру стоят низкие диванчики, обитые таким же бардовым бархатом, как машина сутенера в 50 квадратов, и по всей длине стен на уровне плеч и головы – лента зеркал, в дальнем углу налево за кальяном сидят два парня с дредами и рисуют третьему лысому красной тушью жирные точки в две линии по черепу, как у буддийского монаха, увидев меня, они замирают, переглядываются, смотрят и ждут, а я поднимаю руку «упс, сорян», изображая, что сильно перебрал и сваливаю; – А ты когда-нибудь брился на лысо? – разговор за второй сиськой теперь тёмной бурды, пока я отсутствовал, принимает парикмахерский оборот, и хотя вопрос обращен не ко мне, я моментально отвечаю: – Да, два раза, говорят, когда бреешься на лысо – меняешь себе карму.

γ

…а бояться больше всего на свете надо знаешь чего, ну, знаешь? а я тебе скажу, чего – сложных переживаний надо бояться, то есть если тебе вдруг «чего-то не того» или там «смысла не хватает» или ответов каких-нибудь, то, если ты не последний мудозвон, то ты поймешь, что есть всего три варианта: или алкоголь, крепкий, или спорт или боль, ну, а если тебе инстинкт самосохранения не позволяет самому себе по морде @бнуть, то можно пойти на тренировку по тайскому боксу, разово, причем куда-нибудь не в центр, а в Черемушки, или, если здоровья бухать нет, пробегись, например, километров семь, вот и все переживания, понял меня, Ошмёток, – немолодой бармен наполняет бокал пива и обращается к лохматому парню, который сидит за стойкой, понуря голову и возражает устало и как будто привычно, и мне кажется, что тоже уже слышал эту жлобскую проповедь; – ну вот, сам себя послушай: бухать здоровья нет, а бегать километры есть? чушь несешь, – да тебе же ни то, ни другое недоступно, так что не умничай, сиди слушай и жди себе, вон, табло твоё, понял Ошмёток? а тебе чего, как обычно? – это бармен обращается ко мне, – «не понял, ты меня знаешь что ли?» – башка раскалывается от похмелья и попыток вспомнить, как я попал сюда вчера; – бармен рассматривает меня, «ты меня помнишь со вчера, наверное, а я ни черта не помню, я один был или кем то?» – ну вообще то быть в абсолютном одиночестве – это самое труднодостижимое положение и, возможно ли оно вообще – это сложный теоретический вопрос, – я удивленно поднимаю голову, бармен стоит ко мне спиной и расставляет бутылки; «чего?» – он поворачивается и вопросительно глядит на меня, «я один был здесь вчера?» – спрашиваю раздельно, – один, да ты не переживай, – лицо мужика растягивается в насмешливую улыбку, – еще пару лет и привыкнешь, – мне становится чуть не по себе, что за намеки? – «ты за меня не бойся дядя, не сопьюсь», пытаюсь изобразить расслабленность, но тело ломит и сдавливает голову, – да, я не про то; смотри-ка он еще не понял, – обращается бармен к Ошмётку, – я чувствую внезапную злобу и говорю сквозь зубы глядя умнику прямо в глаза, что у меня раскалывается голова и хорош ржать, и лучше скажи, как сюда вызвать такси, при этом я указываю на открытую дверь бара, за которой в сумерках быстро движется плотная толпа людей, и они не заглядывают бар, проходя мимо, а шагают молча, только шуршат и топают ноги по перекопанной улице; я поворачиваю голову к бармену, а его уже нет, грустный лохматый Ошмёток смотрит а меня с сожалением, ты, конечно можешь снова попытаться дойти до угла, там стоят машины, но лучше оставайся здесь, бесполезно уходить; я думаю, «что за херня он же вроде не кривой…», тут возвращается бармен, – ну, что будешь? – «а что есть?» – пиво, ром, текила, бренди, – «какой бренди?» – с названием бара, – «а пиво?» – с названием бара? – «а водка?» – с названием бара, – «не понял…» – ты чё тупой – все с названием бара, – и тычет мне в нос облепленное скотчем меню: «водка» и в кавычках слова «Название бара», «пиво-Название бара» и так про все варианты, – я выкатываю глаза, – «а какое название бара?» – бармен резко наклоняется ко мне, от него пахнет одеколоном, – не шуми, сука, не зли Уголька, – вдруг что-то сдёргивает меня за штанину с высокого стула, огромный чёрный пес сжимает зубами мою штанину, оскалившись рычит и смотрит снизу вверх красным глазом, – тише-тише Уголек, – лохматый Ошмёток гладит пса по голове, тот отпускает меня, оставляя мокрое слюнявое пятно, и клацает зубами воздух, стараясь укусить парня за руку, я соображаю, что собака – это уже слишком, и быстро направляюсь к двери, пытаюсь втиснуться в поток пешеходов, но не могу, они выставляют руки и выталкивают меня обратно внутрь бара, все разом, жутко повернув ко мне бесцветные пустые лица, – да, ты куда? – слышу сзади голос бармена, оборачиваюсь, и теперь фокус внимания обращается на помещение, которое – какой-то полубар, полу-парикмахерская, за круглыми столиками вдоль стен и посередине зала со свечами сидят заросшие волосами мужчины разных возрастов, кто просто лохматый, кто с дредами, кто с афрокосичками, а около столиков стоят молодые парни в оранжевых буддийских балахонах, с красными точками в две параллельные линии по лысым черепам и машинками бреют угрюмых мужиков, в глазах которых отчаяние и безразличие, боль и апатия; над баром я вижу огромный экран как в фаст-фуде, который не заметил, сидя за стойкой, и на экране номера, аоколо каждого номера таймер с обратным отсчетом, а, да, номера – это номера столов, в центре каждого столика есть номер, напечатанный на мятой сложенной уголком бумажке, но большинство таймеров состоит не из двух как обычно а из пяти-шести цифр, что это? секунды – минуты, часы – дни, месяцы? годы? «что за бред!» внезапно в дальнем конце зала еще один столик загорается дрожащим рыжим светом, два шаолиня в балахонах приглашают меня сесть, один поднимает бумажку с номером, я вглядываюсь, не могу разглядеть, – что, слепошарый, не видишь? две тысячи девятьсот триста восьмой, – это бармен; я смотрю на табло, нахожу этот номер и вижу: 19:6:21:3:12 и секунды, обратный счет, бармен улыбается: – видишь, почти угадал, двадцать лет, – я зажмуриваюсь, как будто стараясь сбросить хмель… «что это за бред!» – вдруг сбоку истошный крик: – Уголек! Уголек! Кто-то убил Уголька?!? – разжимаю веки, полная темень, свечи погасли в зале беготня и суматоха, люди снуют вокруг меня, я чувствую смрадное дыхание то справа то слева, замелькали фонарики смартфонов, – Это ТЫ убил Уголька, сука? – прямо передо мной волосатая сморщенная рожа, освещенная фонариком снизу, кто-то хватает меня и тащит вбок, наклоняет мою голову к полу, и в прыгающем свете я вижу распластанное тело той огромной черной собаки, лежащей на боку, шерсть блестит от густой крови, пузо вспорото, но ещё подрагивает, кишки медленно выкатываются наружу, конвульсия дергает за желудок изнутри, и руки, которые держат меня, ускользают, я ломлюсь, через труп собаки за барную стойку, там должна быть кухня и выход во двор, бегу, спотыкаюсь, ступеньки бл@, за барной стойкой еще один зал, он огромный, здесь есть окна, узкие окна вверху высоких стен, как в камерах, из них льется голубой лунный свет, и я вижу, что зал необъятен, он кишит людьми, лысые и волосатые, в балахонах и в тряпье, беспорядочно бегают и шепчут себе под нос, причитая: – кто-то убил Уголька! кто-то опять убил Уголька! таймеры обнулились! таймеры обнулились! сейчас, сейчас, сейчас начнётся! – я пробиваюсь через толпу, вижу выход в другой зал, тоже ступеньки, там такая же беззвучная суматоха и кучи состриженных волос на полу, они шевелятся, расползаются в разные стороны, меняют форму, стон, лохмотья волос замирают на месте, начинают дрожать и из них лезут руки с растопыренными пальцами, вверх, вверх к потолку, свиваются змеями, они хватают мечущихся людей, а те не кричат, пытаются вырваться молча, скуля, как тихие сумасшедшие, а голос, который орал в баре, теперь звучит здесь сильнее, режет уши мегафонными частотами: – вы ошметки, вы обрубки, вы никчемные отребья чьих то жизней, подобия чьих то мусорных ипостасей, вы состриженные вонючие лохмотья, на место, всем сидеть, всем ждать! – «куда, куда бежать? выход, где?» – покосившаяся дверь справа, раковины с мыльной пеной через края, кухня, здесь выход! – бегу по длинному коридору и вместо двери – глухая стена, возвращаюсь назад, «ошметки» потерянно мечутся, бормоча, голос орет, кучи волос ползут по полу разгребая скрюченными руками, дверь, там дверь! перескакиваю через кучи, плечом вваливаюсь в другую комнату, падаю в липкую густую лужу, дверь медленно запахивается за спиной, я вскидываю голову, зал обит бардовым бархатом, вдоль стен низкие бархатные диваны, по периметру – длинное узкое зеркало посередине стены на уровне глаз, в клубах кальянного дыма, сцепившись дерутся пары одинаковых мужчин, один методично втыкает другому в лицо разбитую бутылку, другой, схватив за волосы, вбивает башку соперника в пол, третий стоя беззвучно месит коленом живот своего размякшего двойника, я пытаюсь встать и поскальзываюсь в луже, нахожу точку опоры, поднимаюсь, сжимаю липкие в густой жиже кулаки, клубы дыма расползаются и прямо передо мной в центре дивана у стены с поджатыми под себя ногами сидит Ошмёток, парень, который был у бара и оттащил от меня чёрного пса, он голый по пояс, лицо покрыто коркой прыщей, всклокоченные волосы торчат копной, лицо растягивается в приветливом оскале, и я вижу, что у него нет половины зубов, вокруг, тихо как в вате, только хлюпанье крови на полу, сопение дерущихся, Ошмёток медленно поднимает руку, указывая на меня пальцем, и вдруг изо всех сил визжит: – вот он! вот он! Ошмёток, ошмёток! – от внезапного крика голову хватает спазм, в ужасе я бегу к нему, разжимая липкие кулаки, наотмашь бью тыльной стороной руки по уху, голова его отворачивается и медленно уплывает вбок как в замедленной съемке, но он продолжает визжать, я хватаю его за горло, трясу – заткнись, сука, заткнись, – его волосы лезут мне в глаза и нос, – вот он, вот он, отпусти, отпусти, – это уже женский голос идет от кучи волос передо мной, от неожиданности я резко поднимаюсь, руки все еще на его или на её горле, чёрт его знает, моя голова оказывается прямо перед зеркалом посередине стены, и я вижу свое заляпанное кровью лицо, перекошенное от ужаса и отчаяния, а рядом с ним, справа сзади – снова свое лицо, чистое, бледное, в стеклянных глазах ненависть и отвращение, и последнее, что я мог бы запомнить, это как вскинувшаяся рука того второго меня у меня за спиной бьет меня чем то тяжелым и острым по голове, и что-то тяжелое и острое входит мне в затылок, разрезая череп, и свои глаза, округлившиеся от удивления, – но я этого уже не запомнил, потому что меня уже не было.