Текст книги "Тетрадь в клеточку"

22.11.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

По школе ходят какие-то строгие люди, которых учителя шепотом называют «проверка». Приехали телевизионщики с камерами, у всех пытаются взять интервью – даже у поварихи, но с ними никто говорить не хочет.

С нами проводят беседы о том, что суицид – это плохо. Восьмиклассников допрашивают, мол, догадывались ли они о планах одноклассницы, или, может, она кому-то что-то говорила. Никому не говорила. По крайней мере, они почти клянутся, что так и было.

Меня это пугает. Неужели она никак не давала им понять, что ей плохо? Неужели даже не надевала одежду с фоткой Честера Беннингтона? Наверное, нет. Если бы я увидел еще одного такого человека в школе, я бы, наверное, запомнил.

В вестибюле поставили ее фотографию в черной рамочке, под которой положили две гвоздики. Я каждую перемену смотрел на нее и понимал, что никогда прежде не видел этой девочки. То есть, может, и видел, но не запомнил. Она сливалась с остальными. Это меня тоже пугает.

Завтра похороны. Адрес объявили всем.

Артем спросил меня:

– Пойдешь?

– Нет, – сказал я. – Я никогда не видел мертвых. Только ноги.

– Это не страшно. Человек как будто спит.

– Ты пойдешь?

– Да.

Тогда и я пойду. Я же не трус. Я не трусливей Шпагина.

Психолог говорит, что психологическую работу надо проводить со всем восьмым классом. Говорит, что для них это шок, да и для всех остальных детей тоже. А учителя говорят, что это глупости и нет на это столько времени. Мол, учиться когда, если все будут по очереди к психологу ходить?

Они его к нам, кстати, не пустили. Сказали, пускай в прокуратуре разбираются, почему при нем случилось такое происшествие. Учителя с нами сами разговаривают. Вот училка по математике сказала, что надо меньше сидеть в социальных сетях, которые созданы для того, чтобы заманивать детей в суицидальные игры типа «Синий кит». А училка по истории напомнила, что смерть – это по-настоящему и что только в нашем дурном подростковом возрасте кажется, что все это несерьезно.

– Вы еще ничего не понимаете, – сказала она.

В общем, нас всех призывали не переживать из-за экзаменов, не плакать «из-за девчонок и парней», не сидеть за компьютером и не расстраивать маму с папой. Как у них все просто.

23.11.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

Мы были на кладбище. Тех ребят, которые хотели пойти, организовали и привезли на специально выделенном автобусе, но мы с Артемом приехали сами, отдельно. Потому что хотели постоять в стороне.

Точнее, я хотел. Я струсил в последний момент. Сказал Шпагину, что боюсь смотреть на труп и боюсь, что все поймут, что я боюсь. И тогда он предложил поехать самим и не подходить к могиле, пока все не разойдутся.

Мы так и сделали. Простояли час в стороне, ужасно замерзли. Снег шел без перерыва. И вообще, такая хмарь была на улице, прям очень подходящая для похорон.

Потом мы подошли к могиле.

Честно говоря, до этого момента я воспринимал все как-то отстраненно, а наша поездка на кладбище напоминала шпионскую игру. Но когда мы подошли поближе и я увидел большой портрет девочки, прислоненный к деревянному кресту, и эти странные цифры: «12.03.2005 – 21.11.2019», то подумал как-то обо всем и сразу. Подумал: как мало. И зачем рождаются люди, которым суждено прожить всего ничего? Не может же быть, чтобы чья-то жизнь не имела совсем никакого смысла? И в чем тогда этот смысл? Может, некоторые люди рождаются и умирают, чтобы стать для нас уроком?

Раньше я считал, что самое главное – это оставить в истории какой-то след. Например, как Пушкин, который оставил после себя книги, или как Ньютон, который оставил открытия. Есть люди, которые оставляют после себя целые страны, а есть люди, которые приходят в эти страны и разрушают их, – и те и другие творят историю. В школе говорят, что нужно стремиться к чему-то великому. Если будешь хорошо учиться, то получишь хорошее образование, может, станешь ученым, или писателем, или президентом – и тогда все будет не зря.

А теперь я думаю, что это, наверное, неважно. Самое главное – не книги, не научные открытия, не страны, а люди. Те, кто рядом с тобой. Вот в тот момент рядом со мной стоял Артем – так близко, что я чувствовал своим плечом его плечо. И он для меня – самое главное, а я – для него. Потому что мы друзья. И папа, и Биби, и Лиза Миллер, и даже Данил – они тоже для меня самое главное, потому что они так близко, что я могу любому из них протянуть руку. Самое главное – это чтобы никто не уходил так, как мой отец, так, как Честер Беннингтон, и так, как эта девочка из восьмого класса.

И в то же время я думал о том, почему никто не протянул ей руку. Неужели никого не было рядом? На похоронах – целая толпа. Приехали ребята из разных классов. А кто был при жизни? И все говорят, что ничего не знали, не подозревали даже. Так бывает? А если бывает, то…

– Неужели некоторых людей нельзя спасти? – Это я вслух спросил. Случайно.

Артем поежился. Ответил:

– Не знаю.

Я тоже не знаю.

Когда мы шли назад, к воротам, Артем что-то подобрал с земли и показал мне на открытой ладони:

– Смотри, кукушка.

Не настоящая, конечно. Пластиковая. Похожа на ту, что выпрыгивала из наших часов, пока мы с папой ее не потеряли.

Я почему-то обрадовался, что он ее нашел. Спросил:

– Можно я себе заберу?

– Конечно.

И я положил ее в карман. Это глупо, наверное, но я себя сразу по-другому почувствовал. Как будто умылся после долгого плача и стало легче.

24.11.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

Папа сегодня спросил, как я хочу отметить день рождения. Я спросил:

– Чей?

А потом вспомнил, что мой. У меня день рождения первого декабря, а я забыл. Мне раньше казалось, что забывают о собственном дне рождения только взрослые люди, которым не нравится, что им скоро сорок, там, или пятьдесят, а я свой всегда ждал с предвкушением. Но столько всего случилось в последнее время, что стало не до этого.

Папа сказал:

– Можешь позвать друзей. Что-нибудь придумаем.

Я кивнул.

Заметил, что у него на безымянном пальце левой руки появилось кольцо, как будто обручальное. Меня это царапнуло, подумал, что оно имеет какое-то отношение к Вере, потому что раньше папа не носил никаких колец. Но я не стал ничего говорить, а вместо этого погуглил, что это может значить.

Оказалось, что таким образом обручальные кольца носят вдовцы.

25.11.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

Я думал, что на свой день рождения позову только Артема и Биби. Даже объявил им о приглашении и больше никого звать не планировал. А тут вдруг случилось внезапное: я зашел в школьную столовую, а там Лиза Миллер ест макароны. Может, у всех чокнутых улучшения начинаются с макарон?

Я подошел к ней и сказал:

– Привет. Приятного аппетита.

Она посмотрела на меня своим фирменным презрительным взглядом и нехотя ответила:

– Спасибо.

Мне показалось, что она не хочет, чтобы наши одноклассники видели, что мы разговариваем. Все, кто сидел за столом нашего шестого «А», отвлеклись от еды и с любопытством слушали наш диалог.

Ела она, конечно, жутко медленно. Накалывала одну макаронину на вилку, долго на нее смотрела, потом подносила ко рту и, делая глубокий вдох, съедала. Ну хоть что-то…

Мне почему-то захотелось показать всем, что я не боюсь говорить с Лизой Миллер. И не боюсь выглядеть глупым. И мне даже не страшно, если она пошлет меня куда подальше, потому что на самом деле это не имеет никакого значения. Поэтому я сказал ей:

– Первого декабря у меня день рождения. Если хочешь – приходи.

Те, кто сидел поближе, захихикали в кулаки. А может, захихикали все, просто остальных я не видел.

Думал, Лиза скажет все, что думает о моем дне рождения и о том, куда мне пойти со своим предложением. Но она, обведя взглядом одноклассников, вдруг сказала:

– Конечно, приду. Напиши мне адрес. И давай сядем за отдельный столик. – Она поднялась, прихватив с собой тарелку с макаронами. А потом, бросив прощальный взгляд на удивленных ребят, веско заключила: – Занудные уроды.

26.11.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

Сегодня к нам домой приходили Вера с Данилом, и все поругались. То есть сначала Вера поругалась с Данилом, а потом с моим отцом, а я вроде бы ни с кем не ругался, зато громче всех орал.

Началось с того, что она опять допекала Данила. Тот получил двойку по ИЗО, и Вера выясняла, как так вышло. Выглядело это, как будто Данил по меньшей мере завалил выпускные экзамены.

– Я всего лишь нарисовал пулемет, – оправдывался он.

– Почему ты нарисовал пулемет как половой орган? – возмущалась она.

– Потому что так выглядит пулемет.

– Так выглядит пулемет?

– Я не знаю, как рисовать по-другому.

– Ты не знаешь, как рисовать по-другому?

В общем, то были их типичные разборки. Данил что-то говорил, а она повторяла за ним, как попугай, только с вопросительной интонацией. Когда папа спросил, зачем она это делает, Вера ответила:

– Это называется отзеркаливание.

– По-моему, ты зря себя накручиваешь, – сказал отец. – Он же не вылетит из школы из-за ИЗО.

– Дело не в ИЗО, – объяснила Вера. – Дело в том, что он, во-первых, излишне много интересуется милитаристской тематикой, а во-вторых, придает этому неуместный сексуальный подтекст. И это в двенадцать лет!

– В двенадцать лет это как раз нормально. Я бы больше беспокоился, если бы он делал это, когда станет постарше.

– То есть ты его оправдываешь?

– То есть не надо изо дня в день выносить ребенку мозг.

Я тогда впервые понял, какой Данил несчастный. Я вижу Веру раз в неделю не больше пары часов, но переношу это время с трудом. Рядом с ней тяжело дышится. А Данил живет в этом постоянно, каждый день его жизни состоит из бесконечной, нескончаемой Веры.

Как же, должно быть, душно.

Пока шла вся эта перепалка, мы с Данилом сидели рядом на диване и чувствовали себя не в своей тарелке. Хотя я был рад, что папа наконец-то попытался донести до нее правду.

Вера, скрестив руки на груди, с негодованием на него посмотрела:

– А ты что, считаешь себя гуру в воспитании детей?

– Да никем я себя не считаю, – отмахнулся папа. – Просто я представляю, как этот твой гундеж может раздражать. Ты все слишком усложняешь.

– Я усложняю? Поверь, я прекрасно понимаю, что делаю, и не собираюсь выслушивать сомнительные семейные советы от человека, у которого…

И тогда я заорал. Просто вот так:

– А-а-а-а-а-а-а-а!

То был один протяжный звук, который я тянул секунд десять. Зато все сразу замолчали.

– Ты чего? – испуганно спросил папа.

– Разрядил обстановку, – буркнул я.

Я испугался, что она скажет, что не будет выслушивать советы от человека, у которого повесился супруг. А я не хочу слышать слово «повесился». Я не хочу вспоминать День S и приплетать умершего отца к разборкам папы с его подружкой. И вообще, это гнусный ход, удар ниже пояса. Разве можно манипулировать в ссорах такими темами? Пусть скажет спасибо, что я заорал и она не договорила свою придурочную мысль.

А папа сказал:

– Ладно, не надо ругаться при детях.

И Вера кивнула:

– Да, не надо.

Когда они уходили, Данил шепнул мне, что у меня хороший отец. А я шепнул ему:

– Приходи ко мне на день рождения, если хочешь.

Хотел добавить: «Только мать не бери», но не стал.

27.11.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

Я отправил Варе голосовое сообщение, в котором сказал, что если она хочет, то может приехать на мой день рождения. И попросил передать, что бабушка тоже приглашена. Лично звонить я не хотел. Я и голосовые слать не хотел, но папа сказал, что нехорошо так поступать.

Никакого ответа в течение дня мне не пришло. Если честно, я надеюсь, что они не приедут.

Наудачу наговорил Варе еще одно голосовое:

– В твоем доме на первом этаже живет семейная пара. Там еще жена беременная. Если они могут… и если им будет удобно, то их я тоже приглашаю.

На это Варя мне тоже ничего не ответила.

28.11.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

Артем рассказал, что его родители разводятся. А мать, похоже, вообще сошла с ума.

Она начала собирать по всему дому свои вещи, даже те, которые невозможно будет вынести на руках, – например, переместила в коридор, к входной двери, кресло и телевизор (тот самый, который Артем никогда не смотрел).

Артем растерянно ходил за ней и говорил, что для того, чтобы все это вывезти, нужна грузовая машина, но мама флегматично отвечала:

– У меня на это другие планы.

– Какие?

И, когда Шпагин задал этот вопрос, долбанула по экрану телевизора молотком. Представляешь? Такой телик сломать!

– Зачем ты?!. – испугался Артем.

– Я его никогда не смотрела, – выдохнула мать. Затем она оценивающе окинула взглядом кресло: – Безвкусица, да?

Шпагин пожал плечами:

– Да нормальное…

– А мне не нравится. О чем я только думала, когда его заказывала? Принеси топор, избавимся от этого хлама.

Артем выдохнул:

– Мам, не надо…

Тогда мама подошла к нему и взяла его лицо в ладони. Глядя в глаза, вкрадчиво сказала:

– Надо, потому что это – ерунда, которая никого не делает счастливым. Давай сделаем это вместе?

И Артем пошел за топором, которым они потом разломили кресло в щепки. Меня, конечно, это покоробило. На этом моменте я спросил, почему нельзя было куда-то сдать ненужные вещи, но Шпагин сказал:

– Потому что это было важно для нее – вот так расстаться с прошлой жизнью. Нельзя цепляться за вещи ни в каком смысле. По-моему, когда хочется что-то сломать – нужно просто взять и сломать это.

В общем, они переломали вещи, которые принадлежали матери Артема, и съехали из этого дома лишь с маленькой сумкой. Теперь снимают небольшую квартиру. Ну, Шпагин сказал – «небольшую». На самом деле в ней пять комнат.

– Жить мы теперь, конечно, будем по-другому, – сказал Артем. – Но я рад.

– Рад, что родители разводятся?

– Рад, что теперь все будет честно.

Вот такая у них семейка. Я, наверное, как и папа, люблю странных людей.

29.11.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

Я заметил, что папа не виделся и не созванивался с Верой уже три дня, а раньше они постоянно выбирались куда-то вместе. Я спросил, не случилось ли у них чего, делая вид, что обеспокоен, хотя внутренне, конечно, надеялся, что они расстались на веки вечные.

Папа ответил:

– Мы пока решили сделать паузу.

Я не понял.

– Это как? Типа поругались?

– Сначала поругались, а потом решили, что лучше взять паузу.

– Это из-за пулемета, который нарисовал Данил?

А папа рассказал, что был на ужине с ее родителями и оказалось, что у отца Веры серьезная анемия и ему положено есть мясо – он ест бифштексы даже на завтрак. И вот на этот ужин Вера приготовила блюда из мяса.

– И что? – снова не понял я. – Ты тоже стал веганом и обиделся на нее за это?

– Нет, я обиделся за тебя. Почему болезнь ее отца стоит того, чтобы поступиться принципами, а твоя – нет?

– Ну… – замялся я. – Я же не умру, если поем из обычной тарелки.

– Да, она тоже мне так сказала, но… – Папа вдруг нахмурился, как будто его что-то сильно разозлило, сел прямее (а до этого он сидел, развалившись в кресле) и велел мне сесть рядом на диван.

Это прозвучало так серьезно, что я решил не задавать лишних вопросов.

– Слушай, – сказал папа. – Никто не будет готовить жирную пищу, если знает, что в гости придет человек с болезнью желудка. Никто не поставит цветы на стол, если среди гостей аллергик. Твое обсессивно-компульсивное расстройство так же значимо, как и любая другая болезнь, и неважно, физическая она или ментальная. То, что ты испытываешь, – не шутка, не блажь и не каприз, и не позволяй никому убеждать тебя в обратном. Ты не должен за это оправдываться. Тебе плохо, и если тебе нужна чертова пластиковая тарелка и ты об этом предупреждал, тебе обязаны ее принести, а если нет, то делай выводы и больше не ходи в гости к таким людям.

И тогда я подумал: какой классный у меня отец. Я действительно всегда считал, что должен оправдываться. Когда мы с классом выезжали в поход в прошлом году, мне приходилось долго всем объяснять, почему я не могу есть сосиски из костра (нанизанные прямо на ветки, которые подобрали с земли), и я выдумывал какие-то типа уважительные причины, врал, что сыт или что меня тошнит. Я не мог никому сказать, что на самом деле боюсь микробов, которые живут на этих палках, и о том, что приготовление еды на костре кажется мне несовершенным и что если я через силу это съем, то потом не меньше трех дней буду без перерыва (ежесекундно!) думать о том, что чем-нибудь заболею. Возьмись я это кому-либо объяснять – не услышал бы в ответ ничего, кроме смеха. Но если люди будут уважительнее относиться к праву отказаться от еды или принимать пищу так, как тебе удобно, то многим спасут целых три дня жизни. Три дня, в которые человек будет заниматься полезными делами, а не гонять по кругу мысли о грязи, бациллах, сальмонелле и кишечных палочках.

Я сказал:

– Спасибо, пап.

А он сказал:

– К тому же она не может запомнить твое имя. Не такое оно уж сложное, да?

– Наверное.

И, наверное, Артем и Биби все-таки были правы.

30.11.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

В последнее время мне становится все сложнее сюда писать, потому что многие вещи я могу обсудить с друзьями. Например, сегодня я болтал с Артемом о Биби, и он давал мне всякие любовные советы – ну, я так понял, он вообще в таком разбирается. Хотя я все еще не уверен, стоит ли предлагать Биби стать моей подружкой или лучше подождать, пока мы повзрослеем.

А потом мы уже болтали втроем – о Вере и о том, что папа снова начал носить обручальное кольцо.

В столовой мы разговорились с Лизой Миллер (она заказала четыре пельменя и ела их супермедленно), и она рассказывала разные случаи, когда ее заставляли есть, а я рассказывал, как иногда заставляли есть меня, и, хотя расстройства у нас совсем разные, мы умудрились достичь глубокого взаимопонимания.

Я даже с Данилом поболтал. Он спросил меня:

– Ты что теперь, подкатываешь к Лизе?

А я сказал, что нет и что мне нравится Биби. Данил сказал, что Лиза с ним не хочет разговаривать после того случая в кафе.

Я сказал Данилу, что ему стоит получше изучить расстройства пищевого поведения, чтобы больше не говорить глупостей, а потом извиниться перед Лизой – тогда, может, она будет не против дать ему второй шанс.

– Ты правда так думаешь? – с надеждой спросил Данил.

– Да.

– И она не говорила тебе, что я придурок?

– Нет.

– Ладно, попробую.

Я ему, конечно, наврал. Она говорила. Но Данилу об этом знать не обязательно.

01.12.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

Сегодня у меня день рождения. Мы с папой раздвинули стол в зале, чтобы он стал в два раза больше. Приготовили кучу разной еды, стараясь угодить всем: например, просто макароны – потому что я точно знал, что Лиза не против макарон, и блюда, которые называются «по вегану» – на случай, если Данил будет в настроении следовать правилам своей матери.

Биби пришла в голубом платье, и ее волосы были не такими, как обычно, – они были кудрявыми, хотя в школу она всегда ходит с прямыми. Она завязала на моем запястье свой подарок – фенечку с восточными узорами. Сказала, что сделала ее сама, и чмокнула меня в щеку. Ее кудри при этом защекотали мне лицо. Я чуть в обморок не упал.

Лиза Миллер подарила мне футболку с надписью «Я не голоден» и сказала, что сделала себе точно такую же. Но макароны она все-таки ела.

Данил подарил подзорную трубу, объяснив:

– Мы пока мало знакомы, так что я не знаю, что ты любишь, поэтому дарю тебе то, что люблю сам.

Не уверен насчет своей любви к подзорным трубам, но будет интересно проверить.

А Артем подарил мне сертификат на полет на воздушном шаре. Это был как раз тот подарок, который я сделал бы Лизе Миллер, если бы продолжал брать деньги у Шпагина, любить Лизу и быть полным придурком. К счастью, со всем этим я покончил.

– Ничего себе, – выдохнул я. – Спасибо, Артем.

Потом мы ели, болтали, смеялись, потом снова ели (Данил ел только веганскую еду) и одновременно болтали, а потом нагрянули остальные гости. То есть бабушка и Варя. Выглядели они веселыми, как будто в нашу последнюю встречу мы не ругались, принялись поздравлять и тоже дарить что-то в пакетах (я еще не посмотрел, что там). Сразу же вспомнили про ту молодую пару.

– Они бы хотели приехать, – сказала Варя, – но у них на днях родился ребенок, и это не очень удобно, поэтому они просили связаться с тобой по видеосвязи, когда мы придем.

– Здорово! – ответил я. – А кто у них родился?

– Женя.

– Женя – это?..

– Женя – это Женя, – вдруг коротко оборвала меня бабушка. – Ну, чего стоим на пороге?

И мы, конечно, прошли в комнату, и вдруг я понял: они не отмыли памятник. Наверное, они и не пытались его отмыть. И мне сразу стало так хорошо…

Бабушка и Варя принялись знакомиться с моими друзьями, и все были очень приветливы друг с другом. Затем мы, столпившись вокруг телефона, все вместе позвонили той молодой паре по видеосвязи. Они тоже обрадовались мне так, будто я их самый лучший друг, пожелали счастья, здоровья, хороших оценок, а потом раздался крик младенца, который оборвал их поздравительную речь, и им пришлось отойти, а мы их ждали и слушали, как он плачет, и, хотя, наверное, это странно, я никогда не чувствовал себя лучше.

Артем сказал, что папе нужно жениться, потому что это плохо – когда человек один. Но он не прав. Точнее, он не совсем прав. Не обязательно жениться, чтобы не быть одному. Для этого даже не обязательно становиться с кем-то парочкой, особенно если пока не уверен, что хочешь. Когда мы с папой приехали в этот город, у нас не было никого, кроме друг друга. А теперь в нашей квартире еще шесть человек, и еще трое – пускай не рядом, но все равно с нами, потому что они о нас думают, а это уже немало.

Может быть, это временно. Может быть, мы вырастем и разъедемся кто куда. Может быть, мы даже поссоримся. Но это ничего. Главное, что сейчас мы рядом и можем поддерживать друг друга, скреплять наше основание, понимаешь? Как в дженге: лишь бы не рухнула башня. Я думаю, она не рухнет, если мы будем добры друг к другу несмотря ни на что, а остальное как-нибудь утрясется.

Вот о чем я думал, пока ждал, когда парочка успокоит ребенка. Наконец-то все нормально. И даже этот плач на фоне – он напоминал мне, что все в порядке. Так и должно быть.

Я тут подумал.

У каждого в жизни есть свой День S – день, в который все перевернулось с ног на голову. И иногда он такой долгий, что длится годами.

Я рад, что мой наконец-то закончился.

И я рад, что теперь могу попрощаться с тобой, потому что больше не одинок. Спасибо за все.

Пока, тетрадь в клеточку.